Текст книги "Искусственный интеллект и будущее человечества"

Андерс и привлекательная француженка справа от меня были поглощены, как мне показалось, непроницаемой технической дискуссией о прогрессе исследований в области загрузки разума в машины. Разговор плавно обратился к Рэю Курцвейлу, изобретателю, предпринимателю и директору по инженерным вопросам Google, популяризовавшему идею технологической сингулярности, и перетек в обсуждение эсхатологического пророчества новой эры человечества после изобретения искусственного интеллекта, о слиянии людей и машин и об окончательном уничтожении смерти. Андерс говорил, что взгляд Курцвейла на эмуляцию мозга был чересчур приблизительным, так как он полностью игнорировал то, что Андерс назвал «подкорковым центром интересов».

– Эмоции! – воскликнула француженка. – Он не нуждается в эмоциях! Вот в чем дело!

– Может, и так, – ответил Альберто.

– Он хочет стать машиной! – сказала она. – Вот чем он хочет быть на самом деле!

– Хорошо! – согласился Андерс, задумчиво шурша фисташковой шелухой в тщетных поисках целого ядрышка. – Я тоже хочу стать машиной. Но я хочу быть машиной с эмоциями.

В конце нашей продолжительной беседы Андерс подчеркнул свое желание иметь в буквальном смысле механическое тело. Как один из самых выдающихся мыслителей трансгуманизма он был известен так же широко, как и его идея загрузки сознания в машины – идея, среди посвященных именуемая «полной эмуляцией мозга».

Он не настаивал на том, что эмуляция нужна ему прямо сейчас; достаточно, если она станет возможна в ближайшем будущем. Он заметил, что сейчас мы близки к ней как никогда, однако для человечества было бы нежелательно вот так внезапно начать загружаться в машины. Он говорил о потенциальной опасности такого слияния, своего рода технического «пришествия», которое Курцвейл назвал сингулярностью.

– Было бы хорошо, – рассуждал Андерс, – для начала изобрести лекарственные средства для стимуляции мозга и портативные устройства, а затем уже технологии продления жизни. И только потом мы бы научились загружаться в машины, колонизировали бы космос, ну и так далее.

Он верил, что если нам удастся не уничтожить себя и не быть уничтоженными ядерными реакторами, о которых сейчас много говорят, то по всей Вселенной распространится гораздо более обширный и яркий феномен жизни, который и «конвертирует разнообразную материю и энергию в упорядоченные формы, то есть в саму жизнь».

Андерс подчеркнул, что размышлял над этим с самого детства, зачитываясь фантастическими произведениями в Стокгольмской городской библиотеке. В школе он читал научную литературу, выписывал наиболее запоминающиеся уравнения. Его захватили вопросы работы человеческой логики и движения мысли: как огромные образы помещаются в простые абстрактные символы.

Особенно богатым источником задач подобного рода была книга «Антропный космологический принцип» Джона Д. Барроу и Франка Дж. Типлера. Андерс прочитал эту книгу, увлекшись манящими расчетами, или, как он выразился, «странными формулами об электронах, вращающихся вокруг атомов водорода в других измерениях». Подобно ребенку с журналом «Плейбой», он постепенно проявил интерес и к тексту, который окружал эти уравнения. Представления о Вселенной, выдвинутые Барроу и Типлером, представляют собой философию детерминизма, в соответствии с которой появление интеллектуальной обработки информации предопределено. Это телеологическая отсылка Франка Типлера к его более поздней работе о точке Омега – проекции, согласно которой разумная жизнь вбирает в себя всю материю во Вселенной, приводя к космологической сингулярности, которая, как он утверждает, в будущем позволит воскрешать мертвых.

– Такая идея стала откровением для меня, – сказал Андерс. – Эта теория полагает, что в конечном счете жизнь будет контролировать всю материю, всю энергию и сможет обрабатывать бесконечные объемы информации – потрясающая идея для одержимого подростка. И я понял – это именно то, над чем стоит работать.

Именно эта мысль, по его словам, и стала переломным моментом в его становлении как трансгуманиста. Если наша главная цель – населить Вселенную, тем самым увеличив объемы обрабатываемой информации, нам просто необходимо осваивать дальние уголки космоса и жить как можно дольше, а это невозможно без искусственного интеллекта, роботов, космических колоний и многого другого, о чем Андерс читал в научно-популярных книгах местной библиотеки.

– Какова ценность звезды? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Звезда интересна сама по себе, если она у вас только одна. Но если у вас их триллионы? Честно говоря, все они довольно похожи. Здесь очень мало структурной сложности. Но жизнь и, в частности жизнь каждого, – очень разнообразна. И у вас, и у меня – собственные судьбы. И, если мы вдруг перезапустим Вселенную, вы и я в конечном итоге будем иметь совершенно разные жизни. Наша уникальность – в опыте, который мы накапливаем. Вот почему так трагична потеря личности, потеря уникальности.

Идеи о превращении человеческого разума в программное обеспечение, а человека – в чистый разум, который распространится по всей Вселенной, играют центральную роль в преодолении человеческих ограничений. Сейчас Андерс сильно отличался от той устрашающей священнодействующей фигуры из документального фильма. Он выглядел не только старше, но и более человечно – как человек, одержимый страстью стать машиной.

Но его взгляды на будущее были для меня слишком странными и пугающими – гораздо более отталкивающими, чем какое бы то ни было из существующих религиозных течений, которые я не разделяю. Идеи Андерса пугали меня тем, что технические средства для их реализации были теоретически допустимы. Нечто внутри меня испытывало интуитивное отвращение, даже ужас от перспективы стать машиной. Мне кажется, что говорить о колонизации Вселенной, о том, чтобы Вселенная служила нашим целям, – это примерно то же самое, что с нашей человеческой настойчивостью пытаться придать хоть какой-то смысл бессмысленному. Я не мог вообразить большего абсурда, чем стремление найти смысл в пустоте.

Серебряный кулон Андерса, так похожий на католические медальоны и придающий религиозность его образу, на деле был памяткой с выгравированным завещанием по заморозке его земного тела в случае смерти. Как я понял, это желание разделяло большинство трансгуманистов: они хотели, чтобы после смерти их тела были сохранены в жидком азоте до того дня, когда технологии будущего позволят разморозить и реанимировать их; или когда полтора килограмма живого нейронного программного обеспечения их черепов смогут извлечь, просканировать их хранилище данных, конвертировать в код и загрузить в новое механическое тело, не подверженное деградации, смерти и другим человеческим недостаткам.

Место, куда земное тело Андерса должно быть отправлено согласно завещанию на медальоне, – объект в Скоттсдейле, штат Аризона, именуемый Фондом продления жизни «Алькор». Оказалось, что управлял этой криогенной камерой Макс Мор – тот самый, который написал «Письмо к Матери-Природе». После своей смерти трансгуманисты прибывали в «Алькор» в надежде на продление жизни. Здесь абстрактные концепции бессмертия были перенесены в физический мир. Я сам захотел побывать среди застывших бессмертных или по крайней мере среди их крионированных трупов.

Глава 3
Посещение «Алькора»

Если вы прилетите в Феникс, а затем свернете немного севернее и проедете около получаса или как-нибудь иначе пересечете местность, отвоеванную у пустыни Соноран, то встретите приземистые серые блочные здания, построенные для подготовки и хранения тел для их последующего, очень хотелось бы верить, возвращения к жизни. Если позвоните в домофон и кто-нибудь откроет вам, вы попадете в вестибюль, оформленный в стиле научно-популярных фильмов 1990-х годов: залитые мягким синим свечением блестящие металлические стены и хромированная мебель. Вам предложат присесть на длинный угловой диван в ожидании проводника в жизнь после жизни.

Возможно, вам захочется пролистать брошюрку на стеклянном журнальном столике перед вами – иллюстрированную детскую книжку под названием «Смерть – это ошибка». Маленький мальчик на обложке сердито указывает на ухмыляющуюся Смерть, великого уравнителя в мантии с капюшоном и с косой. В ожидании вы в полной мере ощутите тишину этого места: отсутствие звона телефонов, жужжания принтеров и гула голосов – отсутствие всей этой рабочей атмосферы, типичной для офиса. Вполне возможно, что за все время ожидания единственным звуком, который вас потревожит, будет низкое гудение легких самолетов, взлетающих и садящихся в аэропорту Скоттсдейла рядом с этим зданием, штаб-квартирой «Алькора», Фонда продления жизни, удобно расположенного для быстрой доставки новоиспеченных мертвецов.

«Алькор» является крупнейшим из четырех центров криоконсервации в мире: три находятся в США и еще один – в России. Центры не случайно расположены в этих двух странах, чьи национальные судьбы были так прочно связаны на протяжении большей части новейшей истории, особенно в освоении космоса, и чьи диаметрально противоположные взгляды были движущей силой научного прогресса. Сотни живущих сейчас людей заключили договоры, по которым их тела привезут сюда для проведения специальных процедур сразу после наступления клинической смерти. Обычно это отделение головы от тела, ее криоконсервирование и хранение до тех пор, пока наука не найдет способ вернуть ее хозяина к жизни.

В настоящее время клиентская база «Алькора» насчитывает всего 117 усопших, которые именуются «пациентами», а не «телами», «трупами» или «отрубленными головами», потому что они считаются не умершими, а крионированными, то есть застывшими в некотором пограничном состоянии между нашим и загробным миром. Я приехал в этот пустынный пригород, чтобы своими глазами увидеть место, где находились эти крионированные души.

А также я хотел встретиться с Максом Мором, который, являясь самопровозглашенным основателем движения, был также президентом и генеральным директором «Алькора». Я хотел узнать, как человек, который якобы посвятил всего себя преодолению человеческих несовершенств и решительному нарушению принципа энтропии, надумал провести жизнь в окружении трупов в офисном парке между плиточным выставочным залом и залом покрытий для полов Big D’s.

Но первым делом я хотел узнать, что же здесь происходит на самом деле – что делают с телами клиентов «Алькора», чтобы предотвратить их разложение и необратимые изменения в мозге. Здоровенный Макс в облегающей черной рубашке проводил меня по узкому коридору к помещению, где подготавливали пациентов, и поведал, что многое зависит от варианта оплаты, который вы выберете. За 200 тысяч долларов «Алькор» будет хранить ваше тело целиком до тех пор, пока однажды оно вам не понадобится; за 80 тысяч долларов вы сможете стать «нейронным пациентом», и крионирована будет только ваша голова, отделенная от тела; ее будут хранить в стальной камере с целью последующего переноса вашего мозга или сознания в какое-нибудь искусственное тело.

Раньше эти расходы могла покрывать недвижимость клиента или его семья, вносившая регулярные взносы после его смерти, но вскоре это было признано непрактичным, так как возникали случаи, когда семьи не могли платить или просто не видели в этом никакого смысла – в такой момент человека оставляли практически осиротевшим трупом, и не было никого, кто бы мог возместить расходы на сохранение тела и на окончательное пробуждение. Поэтому сейчас клиенты компании «Алькор», как правило, оплачивают счета подобно страхованию жизни: они вносят годовые членские взносы на протяжении всей своей естественной жизни.

Макс дал мне понять, что сам он планирует сохранить только голову, несмотря на безусловно значительные вложения в улучшение своего тела за все годы жизни. Он был своего рода физическим воплощением собственных идеалов: накачанный, энергичный, плавный в движениях. Его рыжие волосы поредели и отступили вверх, что еще больше подчеркнуло его куполообразный лоб, напряженные линии бровей и бледные выцветшие глаза. Он сказал, что планировал побыть здесь еще лет сорок, и тогда, вероятно, сохранять это тело будет уже нецелесообразно, независимо от его состояния. Ведь, становясь «нейронным пациентом», ты рассчитываешь на то, что ученые будущего найдут способ предоставить восстановленным мозгам новые тела – новую форму, которую они смогут принять.

Хотя «Алькор» заинтересован в первую очередь в мозге пациента, организация не практикует извлечение мозга из черепа: не отделяет его наружные покровы от мышц и кожи, потому что сам череп представляет собой готовый сосуд для мозга, обеспечивающий дополнительную защиту в процессе криоконсервации. А также для того, чтобы избежать целого ряда технических проблем, связанных с извлечением мозга целиком со всеми тканями и связками, которые соединяют его с внутренней поверхностью черепа.

Манера общения Макса напоминала разговор лечащего врача с пациентом перед процедурой, хладнокровно перечисляющего ее преимущества и возможные побочные эффекты. «Перед применением необходимо проконсультироваться со специалистом».

Научной базы для обоснования этой технологии, по сути, не существует. Обещания крионики носят чисто теоретический характер: они строятся на вере в то, что однажды наука достигнет уровня, который позволит разморозить тела и головы и реанимировать их или же воссоздать цифровые копии их сознания. Вся эта теория настолько умозрительна и далека от реальности, что научное сообщество даже не пытается ее опровергать. А те, кто комментирует крионику, как правило, делают это с явным пренебрежением. Например, Майкл Хендрикс, нейробиолог Университета Макгилла, в обзоре, опубликованном в журнале Массачусетского технологического института, настаивал на том, что «реанимация или моделирование сознания – это откровенно ложная надежда, которая выходит далеко за рамки технологии», и что «те, кто наживается на этом, заслуживают гнева и презрения».

Возле входа в помещение в открытом гробу, похожем на контейнер из облегченной холщовой ткани, наполненный кубиками искусственного льда, лежало пластиковое тело моложавого мужчины в респираторе. Эта безмятежная фигура была муляжом: она предназначалась для потенциального клиента, все еще живого существа, желающего знать, что будут делать с его телом сразу же после клинической смерти, в случае если он пожелает стать полноправным членом организации.

По словам Макса, предпочтительна ситуация, когда клиническая смерть происходит сравнительно предсказуемым образом, чтобы дежурный персонал «Алькора» мог присутствовать при остывании тела перед его отправкой в Феникс.

Успех процедуры в значительной мере зависит от возможности предсказать момент смерти. Рак в целом – хороший вариант: если вы хотите иметь более высокие шансы на продление жизни, идеальной можно считать последнюю стадию онкологии. Сердечный приступ подходит меньше – крайне сложно предсказать, когда он произойдет. Аневризма или инсульт – еще меньше, ведь если они способны убить вас, то, вполне вероятно, они повредят и мозг, и в будущем при работе с таким мозгом могут возникнуть сложности. А могут, конечно, и не возникнуть, ведь мы рассуждаем о будущей науке. Несчастные случаи и другие беды с этой точки зрения самые сложные. Например, мало что удалось сделать с телом клиента «Алькора», который погиб во Всемирном торговом центре 11 сентября 2001 года. Совсем недавно другой член организации погиб в авиакатастрофе на Аляске.

– Да, неприятно получилось, – произнес Макс с безжалостной иронией.

Если вы решите сохранить все тело, то вас, вернее, его поместят на операционный стол под наклоном с прозрачными стенками. Прямо в черепе будут просверлены небольшие отверстия, чтобы в процессе криоконсервации команда могла следить за состоянием вашего мозга, его отеканием или сокращением. Затем вскроют вашу грудную клетку, чтобы получить доступ к сердцу и подсоединить его к аппарату искусственного кровообращения – так, чтобы кровь и другие жидкости были как можно скорее слиты и заменены криоконсервантом, «своего рода медицинским антифризом, если хотите», который предотвратит образование кристаллов льда. Если вы хотите сохранить свое тело до того момента, когда наука будущего сможет вернуть вас к жизни, вам совершенно не нужны кристаллы льда в клетках. Они очень опасны и могут серьезно помешать вашим планам на воскрешение.

Макс спросил:

– Итак, что вы решили делать? Витрификация лучше заморозки. Витрификация позволяет телу просто застыть. Никаких острых льдинок.

Если вы решились быть «нейронным пациентом», процесс отделения вашей головы требует особого внимания. Эта процедура проводится на операционном столе. В крионике ваша отделенная голова именуется цефалоном (позже я узнал, что это в первую очередь зоологический термин, означающий головной сегмент членистоногих, таких как морские трилобиты). Не могу сказать, почему этот термин был выбран предпочтительным для такой «головы» – может, чтобы сместить акцент с того факта, что речь идет об «отрезанной голове». Как мне кажется, здесь это словосочетание не совсем подходит. И этот цефалон, отделенный от тела, помещается в контейнер из оргстекла, «капсулу цефалона», и удерживается в нем в подвешенном состоянии круговыми зажимами, пока выполняются процедуры с криораствором.

За всю экскурсию Макс ни разу не намекнул на странность происходящего. Неприглядный ритуал расчлененки из второсортного фильма ужасов преподносился как очевидный вопрос медицинской целесообразности – в обнадеживающей танатологии (учении о смерти) крионики он таковым и является.

117 пациентов «Алькора» располагаются в так называемых отсеках обслуживания пациентов. Это большое помещение с высокими потолками, заставленное восьмифутовыми цилиндрами из нержавеющей стали с логотипом «Алькора» – стилизованной буквой «А» в сине-белом цвете. Раньше логотип «Алькора» представлял собой более символическое изображение белой фигуры человека с поднятыми руками внутри большого феникса с распростертыми крыльями. Раз уж зашла речь, давайте на мгновение задержимся на этой романтической зарисовке воскрешения в штаб-квартире на окраине города, названного в честь мифической птицы, с ее циклическим самосожжением и возрождением. Это деталь, столкнувшись с которой в художественном произведении, вы бы, вероятно, недовольно скривились. И были бы правы – это уже перебор.

Цилиндры называются дьюарами. Это огромные термосы, наполненные жидким азотом, каждый из которых содержит достаточно места для тел четырех пациентов. Термосы-отсеки расположены вокруг центральной колонны, в которой можно разместить несколько цефалонов. Каждый пациент содержится в специальной емкости внутри алюминиевой камеры. При этом в одном дьюаре, по словам Макса, может храниться до сорока пяти голов, помещенных в небольшие металлические цилиндры, напоминающие что-то вроде корзины из нержавеющей стали, которую вы могли бы приобрести в магазине ИКЕА. Затраты на хранение – это главная причина, почему дешевле выбрать вариант с сохранением только головы, а не всего тела.

Пока мы прогуливались в тени от возвышающихся дьюаров, я пытался представить внутри них крионированные тела и головы – невероятную делегацию мертвых, ожидающих шанса стать частью будущего мира. Я узнал, что здесь находится тело создателя ситкома 1970-х годов «Факты из жизни» Дика Клэра с момента его смерти от СПИДа в 1988 году. Также в одном из дьюаров хранилась голова легендарного баскетболиста Теда Уильямса. Кроме того, хоть я и не могу сказать, в каком именно дьюаре (по соображениям безопасности представители общественности не были информированы о конкретных местах хранения определенных пациентов), мы проходили рядом с телом писателя, известного как FM-2030. Иранский футурист Ферейдун М. Эсфендиари официально сменил имя, чтобы выразить убежденность в том, что проблема человеческой смертности будет решена к 2030 году. Макс рассказал мне, что его жена Наташа, когда они с ней только познакомились, была увлечена FM-2030, и я немного удивился мысли, что этот человек отвечает за хранение трупа бывшего любовника своей жены, утописта, верившего в собственное освобождение от оков смерти.

Но повторюсь: для Макса, как и для каждого, кто присоединяется к крионике, это вовсе не трупы. Крионика, как он выразился, – «в действительности всего лишь продолжение скорой медицинской помощи».

Легко в свете, казалось бы, неприкрытого отрицания клинической ортодоксальности охарактеризовать крионику как некоторого рода секту или представить ее как сатирическую диораму на тему «Современная наука и ее трагикомические крайности». Но здесь никто и не утверждает, что вы гарантированно вернетесь к жизни, если просто подпишете договор. Сам Макс признает, что вся эта организация – отчаянная попытка прорваться в будущее. Ключевой момент здесь в том, что стоит хотя бы попытаться: никто не гарантирует вам воскрешение, но, отказавшись, вы точно не воскреснете (и вы не первый человек, подумавший здесь о пари Паскаля, который рассуждал о рациональном выборе и вере в бога).

– Лично я, – сказал Макс, когда мы проходили через отсек обслуживания пациентов по направлению к выходу, – надеюсь избежать криоконсервации. В идеале я буду следить за собой и останусь здоровым. Вложусь в исследования по продлению жизни и буду рассчитывать, что мы достигнем долголетия достаточно скоро.

Здесь он имел в виду сценарий, ожидаемый импресарио по продлению жизни, Обри де Греем, научным руководителем «Алькора», согласно которому с каждым годом исследования долголетия показывают, что средняя продолжительность человеческой жизни увеличивается более чем на год – в теории это может привести к постоянному опережению смерти.

– Конечно, я могу попасть под грузовик, – продолжил Макс. – Или кто-то может меня убить. Но сама мысль о заточении в этих емкостях без возможности контролировать свою судьбу совершенно меня не привлекает. Просто криоконсервация все-таки очевидно лучше, чем существующая альтернатива.

На входе в отсек обслуживания пациентов на полу лежал дьюар гораздо меньше и старше остальных. Он был открыт с одного конца так, чтобы была видна его узкая внутренняя капсула. На другом его конце была табличка, гласящая, что в этом дьюаре с момента смерти и до 1991 года, когда его тело было перемещено в более современный контейнер, содержался доктор философии Джеймс Х. Бедфорд. Бедфорд, профессор психологии Университета Калифорнии, был первым крионированным человеком. Процедура его сохранения была выполнена в 1966 году химиком, врачом, ремонтником телевизоров из Лос-Анджелеса и президентом Калифорнийского общества крионики Робертом Нельсоном.

Макс обмолвился, что Бедфорд, родившийся в 1893 году, технически является старейшим жителем планеты. Я предположил, что назвать его живым можно только с натяжкой. Макс ответил: «А почему бы и нет».

Он напомнил, что все пациенты были криоконсервированы вскоре после юридической смерти. Основное предположение крионики состоит в том, что настоящая смерть происходит не в момент остановки сердца, а несколькими минутами позже, когда клетки и химические связи начинают разрушаться – это точка невозврата, после которой никакие технологии не смогут вернуть человека к жизни. Эти криоконсервированные трупы не были умершими в обычном смысле слова – нет, они были скорее некими человеческими существами, сохраненными между жизнью и смертью, пребывающими вне времени.

Стоя в прохладе отсека обслуживания пациентов, окруженный невидимыми телами и отрубленными головами техноутопистов, я размышлял над католической концепцией Чистилища – не Рая, не Ада, а места, находящегося в застывшем состоянии, держащего в ожидании души праведников, умерших до пришествия Христа и ожидающих дня своего спасения в состоянии онтологического сна.

Я размышлял, что здесь, в пустыне Соноран, за прочными стенами и пуленепробиваемыми стеклами, в сосудах из нержавеющей стали находятся души пациентов, терпеливо ожидающие, когда будущее избавит их от смерти. Те мужчины и женщины, те тела и головы почти наверняка никогда не вернутся к жизни, но было что-то непостижимо священное в их криоконсервации, в их ожидании. Это хранилище – мавзолей: хоть и современная выдумка, но в то же время нечто древнее и первобытное. Я чувствовал, что стою на священной земле – в месте, которое находится за рамками времени и пространства.

Но ведь я стою в очень даже определенном месте, думалось мне, в Америке, около старых колониальных границ – здесь разыгрывалась американская драма безграничного национального потенциала и самореализации личности, кроваво-золотая фантазия «Манифеста Судьбы». Место, где я находился, с его огромными серебряными цилиндрами и замысловатыми приборами, стало казаться мне безумным воплощением технологической изобретательности и контроля, декорациями к научно-фантастическому фильму, которые могут внезапно демонтировать и унести, не оставив ничего, кроме пустыни старого американского Запада, который всегда был и остается пейзажем смерти.

Я представил делегацию исследователей цивилизации далекого будущего, которые, выкапывая эти дьюары из глубин пустыни и с беспристрастным интересом разглядывая полусохранившиеся останки внутри – тела и цефалоны, – размышляют, кем были все эти люди и во что они верили. И я хотел бы знать, как ответил бы на их вопросы, если бы когда-нибудь смог это сделать. Скажу ли я, что эти люди верили в науку? Что они верили в будущее? Что они верили в вечную молодость? Что они верили в свои полисы страхования жизни, верили в таинственную силу денег, верили в себя… Что они, так или иначе, американцы.

Задача «Алькора» представляется вполне себе человеческой: как любой бизнес, они хотят расширить клиентскую базу, и так уж вышло, что эта цель теоретически увязалась с общечеловеческой целью победы над смертью. Прилив поднимает все лодки – вот она, идея. На сайте компании есть подробная техническая статья о том, как через криоконсервирование обеспечить воскрешение каждого ныне живущего человека. Статья «Как крионировать человека» написана ученым Ральфом Мерклом, изобретателем открытого ключа криптографии. Меркл описывает принципы воскрешения как «видение будущего, где каждый может наслаждаться крепким здоровьем и долгой жизнью в мире материального изобилия для всех». Что мы знаем наверняка, утверждает автор, так это то, что «прогресс в технологической сфере в конечном итоге сделает это будущее реальностью».

Но никто не говорит о некоторых проблемах, которые еще предстоит доработать. Одной из них станут финансовые затраты, связанные с сохранением пациентов. Какого размера должно быть хранилище, способное вместить все тела, записанные в книге жизни? Действительно, давайте поговорим не столько о телах, сколько о головах, потому что организация хранения всего тела для каждого живущего человека была бы не просто проблематичной, а поистине кошмарной. В качестве потенциального решения Меркл предлагает идею Очень Больших Дьюаров (RBDs).

Ежегодный глобальный уровень смертности, пишет он, составляет примерно 55 миллионов человек. А теперь допустим, что мы построим гигантский сферический дьюар тридцати метров в радиусе. Учитывая размер среднестатистической человеческой головы, такой дьюар позволит разместить пять с половиной миллионов цефалонов. Итак, чтобы у нас была возможность сохранять голову каждого умершего человека на Земле до тех пор, пока их смерть не будет преодолена, необходимо строить десять таких дьюаров каждый год.

Конечно, с таким строительством были бы связаны значительные расходы. Каждый такой дьюар вмещал бы около 113 миллионов литров, и это означает, что затраты на жидкий азот стоимостью около 10 центов за литр составили бы примерно 11 миллионов долларов на один дьюар. Также возникнут некоторые дополнительные расходы, связанные с отоплением и обслуживанием дьюара, но в конечном счете стоимость криоконсервации всего населения Земли сведется к удивительно низким затратам в размере 24–32 долларов за голову (для пациентов, решивших сохранить тело полностью, цена будет примерно в десять раз выше).

Крионика и как бизнес, и как способ укрыться от нашей неизбежной участи – хотя бы теоретически масштабируемая модель.

«Алькор» – это место, построенное, чтобы разместить тела оптимистов; тишина здесь наполнена иронией. И ирония, на которой я поймал себя, была связана непосредственно с Максом или с образом, который я не мог не взращивать у себя в уме.

Это был человек, который посвятил всю жизнь идее преодолеть ограничения человеческого организма, расширить диапазон человеческого опыта и потенциала. Это был человек, который еще до того, как в двадцать лет отправился в Америку из Великобритании, стал одним из основателей экстропианства, названного так вопреки принципу энтропии, согласно которому все сущее во Вселенной имеет тенденцию к распаду, беспорядку и упадку. Это был человек, который посвятил себя, как он выразился, «постоянной борьбе с препятствиями на нашем пути развития – и как личности, и как организации, и как вида». Это был человек, в порыве юношеского радикального самосознания изменивший свое имя с Макса О’Коннора на Макса Мора. В интервью журналу Wired он сказал, что оно «действительно отражало его цель: постоянно совершенствоваться, никогда не останавливаться». «Я собирался стать лучше во всем, стать умнее, стройнее и здоровее. Это имя стало символом постоянного движения вперед»[3]3
  Как бы то ни было, в заявлении журналу Extropy летом 1990 года он высказал несколько иную причину смены имени: «Больше я не Макс О’Коннор. Я сменил свое имя на Макса Мора для того, чтобы разорвать культурные связи с Ирландией (довольно отсталой, не ориентированной на будущее страной) и отразить экстропианское желание: больше жизни, больше интеллекта, больше свободы».


[Закрыть], – говорил Макс. Это был человек, который в явной и устойчивой манере поставил перед собой ницшеанскую задачу преодоления себя.

И все же этот человек, проводящий свои дни в небольшом офисе в промзоне в пригороде Феникса, был в окружении мертвых. Да, он взращивал надежду, но также он перерабатывал тела и хранил трупы: высший уровень некрократии.

В своем предисловии к недавно изданной антологии «Читатель-трансгуманист», которую он редактировал вместе с женой Наташей, Макс написал следующее: «Стать постчеловеком – значит выйти за ограничения, которые определяют нежелательные аспекты физиологии. Постчеловек не будет страдать от болезней, старения и неизбежности смерти».

Макс был убежден, что технологии будущего, которые будут разработаны благодаря врожденному оптимизму, освободят нас от человеческих недостатков (он утверждал, что мать назвала его Максимилианом, что означает «величайший», потому что он был самым тяжелым ребенком в больничной палате в роддоме). Он чувствовал, будто родился с геном трансгуманизма. Сколько он себя помнил, он всегда чувствовал жажду к трансценденции и стремление к борьбе.