Текст книги "22 июня. Анатомия катастрофы"

Северный фланг Ю-3. ф. был непроницаемо закрыт полосой припятских болот, которая тянется строго с запада на восток, от Бреста до Мозыря на 400 км в глубь территории СССР. Полесье – это абсолютно непроходимый для боевой техники той эпохи, заболоченный, изрезанный сотнями мелких речушек лес. Говорят, там были деревни, в которых за три года оккупации так и не увидели ни одного немецкого солдата.

Южный фланг фронта опирался на дельту Дуная (столь же непроходимую сеть больших и малых проток) и берега Черного моря. Таким образом, территория Ю-3. ф. представляла собой фактически изолированный, не имеющий оперативной связи с соседями театр военных действий (в дальнейшем будем называть его «южный ТВД»).

По плану декабря 1940 г. на этом ТВД должны были быть развернуты семь армий, имеющих в своем составе 76 стрелковых и 7 кавалерийских дивизий.

В майских (1941 г.) «Соображениях по плану стратегического развертывания» на Ю-3. фронте планировалось развернуть восемь армий, насчитывающих 74 стрелковые и 5 кавалерийских дивизий.

Фактически в конце июня 1941 г. на южном ТВД было развернуто восемь армий. Шесть армий в первом эшелоне у границы (с севера на юг): 5 А, 6 А, 26 А, 12 А, 18 А, 9 А. В глубоком оперативном тылу фронта выгружались еще две армии: 16 А в районе Шепетовки и 19 А в районе Черкассы – Белая Церковь. В общей сложности на южном ТВД было развернуто 61 стрелковая (тридцать две в составе Ю-3. ф, тринадцать в составе Южного фронта, шестнадцать в составе 19А и 16А) и 5 кавалерийских дивизий.

Теперь перейдем к оценке численности главной ударной силы Красной Армии – танковых и моторизованных дивизий. По декабрьскому плану в составе Ю-3. ф., развертывалось 11 танковых дивизий и 13 танковых бригад, 5 моторизованных дивизий и 6 мотобригад. Прямое и однозначное сравнение декабрьского (1940 г.) и майского (1941 г.) планов в этой части невозможно – в феврале 1941 г. структура танковых войск была радикально изменена, бригады расформированы, а почти все дивизии вошли в состав 29 мехкорпусов. Но одно несомненно – планируемая группировка механизированных войск на южном ТВД заметно выросла и по «Соображениям» от 15 мая 1941 г. должна была включать в себя 28 танковых и 15 моторизованных дивизий (из общего числа 40 танковых и 20 мотодивизий, дислоцированных в европейской части СССР). Таким образом, южное направление (на Краков – Катовице) явно стало в направлением главного удара.

Фактически к началу боевых действий на южном ТВД было развернуто одиннадцать мехкорпусов. Вот их номера:

– 22, 4, 15, 8, 16, 18, 2-й в первом эшелоне армий,

– 9, 19, 24-й в резерве командования Ю-3. фронта и

– 5-й в составе 16 А.

Эта гигантская группировка насчитывала в своем составе 22 танковые и 11 моторизованных дивизий, кроме того, вместе с 16 А в район Шепетовка – Славута прибыла (из Монголии) еще и 57-я отдельная танковая дивизия. Итого: 23 танковых и 11 моторизованных дивизий. Как жаль, что всю эту информацию не доложили тогда Гитлеру! Может быть, он застрелился бы на четыре года раньше…

Подведем первые итоги. Фактическая группировка войск Красной Армии на южном ТВД была весьма близка к той, которая намечалась в предвоенных планах. Такая дислокация войск – с явно выраженной концентрацией сил на одном направлении – не могла сложиться случайным образом, «сама собой». Несомненно, был некий План, в соответствии с которым и развертывалась многомиллионная армия. Явная незавершенность сосредоточения войск (фактическое количество стрелковых и танковых дивизий на 15–20 % меньше запланированного) имеет самое простое объяснение: стратегическое развертывание Красной Армии осуществлялось по графику, при составлении которого немецкое вторжение не предполагалось. «Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля 1941 г.». Уже за одну эту фразу авторов коллективной монографии «1941 год – уроки и выводы» следовало бы тогда же, в 1992 г., наградить медалью «За отвагу»…

Впрочем, даже если бы ни один из упомянутых выше документов не был опубликован, выявить основные черты плана вторжения совсем не сложно. Достаточно «расставить» на географической карте мехкорпуса Юго-Западного фронта и указать их укомплектованность. И все сразу же «проявится», как в ванночке с проявителем…

Итак, в первом эшелоне Юго-Западного фронта развертывались (с севера на юг, от Ковеля до Черновцы) следующие мехкорпуса:

Примечание. Бронеавтомобили: первая цифра – общее количество, вторая – в том числе БА-10, вооруженные 45-мм пушкой.

Как видно, совершенно бесспорным является наличие мощной ударной группировки из трех мехкорпусов, осью которой является 4-й МК – этот мехкорпус укомплектован танками почти на 100 % штатной численности, а по числу новейших тяжелых и средних танков равен всем остальным мехкорпусам, вместе взятым (на вооружении находившиеся в оперативной глубине 9-го МК, 19-го МК, 24-го МК было лишь по нескольку новых танков). Сразу же отметим, что все цифры, относящиеся к предвоенной численности танковых соединений РККА, надо рассматривать только как ориентировочные. Порядка в их учете было мало. Приведенная выше таблица составлена по данным солидной монографии (3), а вот в воспоминаниях бывшего командира 8-го МК генерала Рябышева приведена цифра в 932 танка, по данным Киевского музея Великой Отечественной войны, в составе 8-го МК было 813 танков, в знаменитой, самой первой открытой публикации численности советских мехкорпусов (ВИЖ 4/1989) была дана цифра 858… Такая же ситуация и по другим корпусам.

Теперь перейдем к главному вопросу: где находился утром 22 июня 1941 г. ударный 4-й МК?

В районе Львов – Нестеров. То есть точно там, где по «декабрьскому плану» должна была развертываться ударная «конно-механизированная армия», предназначенная для наступления на Люблин! В 60 км к юго-западу от Львова, в районе Дрогобыч – Самбор мы обнаруживаем

8-й МК, а в 100 км к северо-востоку от Львова, в районе Броды – Кременец, развертывался 15-й МК (см. Карта № 4). За два дня до начала войны все три дивизии 4-й МК начали движение на запад, на самое «острие» Львовского выступа.

Рябышев в своих воспоминаниях пишет, что «20 июня 1941 года я получил от командующего войсками Киевского Особого военного округа генерал-полковника М. П. Кирпоноса совершенно секретный пакет: лично мне предписывалось незамедлительно выехать к границе и произвести рекогносцировку района предполагаемых действий (подчеркнуто мной. – М.С.) 8-го механизированного корпуса» (194, стр. 8). В условиях оборонительной операции «район предполагаемых действий» мехкорпуса никак не мог оказаться рядом с пограничными столбами. Задачей мехкорпусов было нанесение контрудара по главной группировке сил противника в случае прорыва ее в оперативную глубину полосы обороны армии или фронта. Далее Рябышев без тени смущения пишет: «Наконец впереди показался город Перемышль, древняя крепость. По реке Сан проходила граница. Дальше, за рекой, располагались немецко-фашистские войска. Командирская разведка длилась два дня…»

Только фактически начавшееся вторжение немецких войск отвлекло командира 8-го мехкорпуса от рекогносцировки сопредельной территории. Утром 22 июня 1941 г. (в 5 ч 40 мин) командование 8-го МК вскрыло «красный пакет», и в соответствии с приказом командующего 26-й армии № 002 от 17 мая 1941 г. (!!!) мехкорпус двинулся на запад, выйдя во второй половине дня к пограничной реке Сан западнее Самбора (28, стр. 165). «Красный пакет» с директивой штаба Киевского ОВО № 0013 от 31 мая 1941 г. был вскрыт командиром 15-го МК в 4 ч 45 мин, после чего дивизии корпуса двинулись в сторону Радехова (29, стр. 255).

Из этого исходного района танковый клин с равным успехом мог обрушиться на Тарнув, на Сандомир и на Люблин. Расстояния от рубежа Дрогобыч – Львов – Броды до этих трех польских городов практически одинаковое: 175–200 км.

По условиям местности наиболее предпочтительно люблинское направление – на пути наступающей танковой лавины не будет ни одной крупной реки, маршрут наступления пролегает практически в «коридоре» между реками Вепш и Сан.

Так о какой же «поспешности» и «нереалистичности» Директивы № 3 талдычили столько лет наши пропагандисты?

Для наступления на Люблин не хватало только одного – приказа. Вот этот приказ и был дан вечером 22 июня 1941 г.

В завершение этой главы остается напомнить, что доказывать наступательную направленность советских оперативных планов и обусловленного этими планами построения группировок войск пришлось только после выхода в свет знаменитой книги В. Суворова «Ледокол». До этого советские историки и мемуаристы спокойно и охотно констатировали, что «на расположение позиций и войск оказал влияние наступательный характер планируемых стратегических действий… замысел на стратегическое развертывание и построение оперативных группировок войск в большей мере отражал наступательные цели…» (3). Правда, подобные признания всегда сопровождались оговоркой о том, что «в силу неверной оценки ситуации было неоправданно допущено…». Суворов всего лишь предложил перестать считать советских генералов идиотами, не понимающими азбучных основ оперативного искусства, и обратил внимание на умственные, а главное – нравственные достоинства советских историков. Разумеется, «историки» ему этого не простили. Странно, но и реабилитированные В. Суворовым советские генералы за него не заступились…

«Броня крепка и танки наши быстры…»

Отдать приказ – дело нехитрое. А позаботилось ли высшее командование РККА о том, чтобы обеспечить в полосе наступления механизированных корпусов Юго-Западного фронта необходимое по канонам военной науки трехкратное превосходство сил?

Нет. Трехкратного превосходства не было. Соотношение сил сторон выражалось совсем другими цифрами.

Считать можно по-разному. Можно сравнивать общую численность танковых войск, развернутых вермахтом и Красной Армией на всем южном ТВД. Это достаточно разумный подход. Расстояния на Западной Украине не «сибирские», а скорее «европейские». От районов развертывания даже наиболее удаленных от границы 16-го МК, 18-го МК, 9-го МК, 19-го МК (т. е. от городов Черновцы, Могилев-Подольский, Новоград-Волынский, Бердичев), до Львова всего 250–300 км. Даже при движении по грунтовым дорогам с черепашьей скоростью в 10 км/час такую передислокацию можно было осуществить, израсходовав всего 25–30 моточасов. Это два-три дня размеренного марша. На самом деле по сухим июньским дорогам, при световом дне в 18 часов все можно было сделать гораздо быстрее. Наконец, есть и железные дороги. Ко Львову, историческому центру Галиции, подходят пять железных дорог, по которым можно было перевезти мехкорпуса практически из любой точки Украины и Молдавии, сберегая тем самым драгоценный моторесурс танков.

В таком случае, против 728 танков в 1-й танковой группе вермахта и 60 танков в единственной танковой бригаде румынской армии советское командование могло выставить 5617 танков.

Это – СЕМИКРАТНОЕ численное превосходство. И эта цифра весьма занижена. Мы не учли легкие танки, находившиеся в составе стрелковых и кавалерийских дивизий Красной Армии (в пехотных дивизиях вермахта танков не было вовсе). Мы не учли 749 пушечных бронеавтомобилей БА-10, по вооружению и бронезащите не уступавших легким немецким танкам. Наконец, мы не учли без малого две тысячи танков в составе 16-й и 19-й армий, которые первоначально развертывались на Правобережной Украине, в тылу Юго-Западного фронта.

Можно считать по-другому – ближе к суровой исторической реальности. Фактически в боевых действиях первой недели войны на Западной Украине приняло участие только шесть мехкорпусов: 22-й МК, 15-й МК, 4-й МК, 8-й МК, 9-й МК, 19-й МК. Четыре мехкорпуса (16-й МК, 18-й МК, 24-й МК, 2-й МК) практически бездействовали или жгли бензин в бесцельных передислокациях. Едва ли такое безобразие можно отнести к разряду «объективных обстоятельств», но в жизни все было именно так. С другой стороны, и румынские танки (точнее говоря, танки французского производства времен Первой мировой войны) никого и ничем не беспокоили. При таком подходе (и не учитывая бронеавтомобили) мы приходим к соотношению сил 1 к 5,5.

Так какую же другую директиву, кроме приказа о переходе к решительному наступлению, могли отдать Тимошенко и Жуков при таком численном превосходстве?

Все познается в сравнении. Львовско-Сандомирскую наступательную операцию (июль – август 1944 г.) войска 1-го Украинского фронта успешно провели, имея в своем составе три танковые армии (1, 3, 4-я), на вооружении которых к началу операции было соответственно 419, 490 и 464 танка и САУ. Всего – 1373 единицы. Перед началом Берлинской операции в составе четырех танковых армий (1, 2, 3, 4-я Гвардейские танковые) числилось соответственно 709, 672, 572 и 395 танков и САУ (167). В крупнейшей и очень успешной Висло-Одерской наступательной операции (самые высокие темпы и самая большая глубина наступления советских танковых войск) на вооружении четырех танковых армий было 3302 танка и САУ – цифра огромная, но все равно значительно уступающая количеству танков, развернутых на южном ТВД в июне 41-го.

Но, может быть, летом 1941 г. у нас были плохие танки? Устаревшие, «не идущие ни в какое сравнение» с танками противника?

Советские историки, академики и генералы в бесчисленном множестве статей, книг, мемуаров уверенно отвечают и на этот вопрос: наши танки «старых типов» (т. е. Т-26, БТ, Т-28) были не плохие, а очень плохие. Настолько плохие, что на протяжении многих десятилетий академики даже не учитывали их в общем балансе сил сторон. Кто только не приложил свои перо и руку к этой кампании дезинформации собственного народа! Вот и сам «маршал победы» Жуков в своих хрестоматийно-известных «Воспоминаниях и размышлениях» сокрушается над убожеством советских танков:

«…Они были маломаневренны и легкоуязвимы для артиллерийского огня… работали на бензине и, следовательно, были легковоспламеняемы… имели недостаточно прочную броню…» (15).

Перед нами – маленький литературный шедевр. Обвинить Жукова в обмане невозможно. Все, что он сказал, до последней буквы – правда. Любой танк «легкоуязвим» (по сравнению, например, с железобетонным дотом) и «маломаневренен» (по сравнению с вертолетом). Смотря с чем сравнивать. Мудрый Жуков не стал сравнивать советские танки с современными им немецкими танками. Он вовсе не говорит, что немецкие танки были «высокоманевренны и неуязвимы», а их моторы работали на чем-то другом, нежели «легковоспламеняемый бензин». Но можно не сомневаться в том, что из тысячи человек, прочитавших мемуары великого полководца, 999 поняли этот абзац именно так, что наши танки – это «барахло» и «гробы», а вот немецкие были гораздо лучше. Что ж, это и есть работа мастера! А заслуженный ветеран войны генерал Владимирский в своей академически солидной книге (92) пишет просто и без затей: «Германия к началу нападения на СССР, бесспорно, имела качественное превосходство над нашими танками».

Вот так вот – «бесспорно имела».

Вот только кто кого имел: Германия имела качественное превосходство в танках или партийная пропаганда столько лет имела наши мозги?

Начнем с простого. С определений. Что вообще означает фраза «немецкие танки были лучше наших»? Какие немецкие лучше каких советских? Пятитонная танкетка Pz-I с двумя пулеметами лучше тяжелого КВ с трехдюймовым орудием? Думаю, что такого не скажут даже самые рьяные агитпроповцы. Или речь идет о том, что лучший немецкий танк Pz-III превосходил наш снятый в 1934 г. с производства легкий танк Т-27? Это верно, но только зачем же их сравнивать?

По мнению автора, корректный анализ качественного состояния танкового парка СССР и Германии возможен при соблюдении как минимум двух условий:

– сравниваемые танки должны быть одного функционального назначения, одного «класса»;

– необходимо учитывать количество танков каждого класса в общем объеме танкового парка.

Руководствуясь этими вполне очевидными требованиями, приступим к сравнительному анализу техники противоборствующих танковых группировок.

Единственная на южном ТВД 1-я танковая группа вермахта в составе 13, 14 11, 16, 9-й танковых дивизий имела на своем вооружении 728 танков.

По тактико-техническим характеристикам и функциональному предназначению их можно условно разделить на ЧЕТЫРЕ класса:

– танкетки;

– хорошие легкие танки;

– танки огневой поддержки;

– хорошие средние танки.

К разряду «танкеток» мы отнесем 8 единиц Pz-I,211 Pz-II и 54 так называемых «командирских танка», всего 273 танка (что составляет 38 % от общей численности 1-й танковой группы).

Вот как описывает историю разработки этих «грозных боевых машин» главный идеолог и создатель танковых войск Германии Г. Гудериан:

«…мы считали необходимым создать пока такие танки, которые могли бы быть использованы для учебных целей… этот тип танка допускал лишь установку пулеметов во вращающейся башне. Такие танки, получившие обозначение Pz-I, могли быть изготовлены к 1934 г. и использованы в качестве учебных машин до того времени, пока не будут готовы боевые танки… никто, конечно, не думал в 1932 г., что с этими небольшими учебными танками нам придется вступить в бой…»

Впрочем, были у Pz-I и вполне ощутимые достоинства. Вот как описывает Гудериан те преимущества, которыми обладали его первые танки по сравнению с фанерно-картонными макетами, которыми пользовались до этого на учениях рейхсвера:

«…школьники, которые прежде протыкали наши макеты своими карандашами, чтобы заглянуть внутрь, были поражены новыми бронемашинами…» (65).

Вот так вот. Не знали фашисты, что впереди их ждет не школьник с карандашом, а красноармеец Середа с топором.

«.Храбрец подкрался по канаве с тыла, быстро вкарабкался на танк и ударами саперного топора вывел из строя пулемет и экипаж вражеского танка». Это – не передовая газеты «Правда». Это строки из воспоминаний генерала армии Д.Д. Лелюшенко (22). Прославленный полководец Великой Отечественной, закончивший ее в Праге в должности командующего 4-й Гвардейской танковой армией, немецкие танки он видел не на картинках. И комсомолец Иван Павлович Середа – лицо не вымышленное, а реальный участник войны, удостоенный за свой подвиг звания Героя Советского Союза и памятника на родине, в селе Галициновка.

Продолжим, однако, чтение мемуаров Гудериана: «…ввиду того, что производство основных типов танков затянулось на большее время, чем мы предполагали, генерал Лутц принял решение построить еще один промежуточный тип танка, вооруженного 20-мм автоматической пушкой и одним пулеметом…»

С чем можно сравнить эти немецкие танкетки? За неимением на вооружении РККА ничего худшего, нежели устаревший и уже снятый к началу войны с производства танк Т-26, его и будем сравнивать с немецким Pz-II (здесь и далее использованы материалы, опубликованные в 1, 3, 93, 94, 95, 96, 97, 99, 100, 101, 102, 167).

По большому счету, оба они, что называется, «стоят друг друга». Маломощные моторы, малый запас хода, противопульное бронирование – типичные легкие танки начала 30-х годов.

Хотя толщина лобовой брони Pz-II была в два раза больше, чем у Т-26, в танк с противоснарядным бронированием он от этого все равно не превратился. Это обстоятельство наглядно отражает цифра в последнем столбце таблицы.

Пушка 20К калибра 45 мм, установленная на Т-26, уверенно пробивала такую броню на дальности в 1200 м, в то время как снаряд немецкой 20-мм пушки KwK 30 сохранял необходимую скорость и бронепробиваемость только на дистанции в 300–500 м. Такое сочетание параметров вооружения и бронезащиты позволяло советскому танку, при тактически грамотном его использовании, практически безнаказанно расстреливать Pz II.

По крайней мере, именно так генерал Павлов описывал в своем докладе на декабрьском (1940 г.) Совещании высшего комсостава практический опыт борьбы с немецкими танками:

«…опыт войны в Испании научил немцев и показал им, какие нужны танки, ибо легкие немецкие танки в борьбе с республиканскими пушечными танками (т. е. нашими Т-26, а затем и БТ-5) не входили ни в какое сравнение и расстреливались беспощадно…» (14).

Стоит также отметить, что по баллистическим характеристикам «пушка» немецкого Pz-II немного уступает параметрам советского противотанкового 14,5-мм ружья Дягтерева. Так что самым точным названием для Pz-II было бы «самоходное противотанковое ружье с пулеметом». Эта боевая машина могла быть (и была фактически) успешно использована для разведки, для борьбы с легкими танками и бронемашинами противника. Для выполнения же основных задач танка – уничтожения огневых средств и живой силы противника – снарядик 20-мм пушки, установленной на Pz-II, совершенно не годился, так что отнесение Pz-II к разряду «танков» является большим преувеличением.

Теперь осталось только оценить количество. Против 219 «танкеток» 1-й танковой группы вермахта только в составе войск Киевского (без учета Одесского) военного округа на 1 июня 1941 г. числилось 1962 танка Т-26 (здесь и далее количество танков в Киевском ОВО указано по докладу начальника Автобронетанкового управления Ю-3. ф. генерал-майора Моргунова от 17 июля 1941 г.) (29, стр. 103). Соотношение численности в этом классе танков 1 к 9.

Кроме того, в округе был еще 651 плавающий танк типов Т-37/ Т-38/ Т-40. Иногда в военно-исторической литературе их ставят на «одну доску» с немецким Pz-I. На наш взгляд, подобное сравнение совершенно неуместно. Отсутствие артиллерийского вооружения на разведывательной гусеничной амфибии понятно и оправданно. Грохотать пушкой в разведке незачем, а вот способность переправляться через реки и озера, «не зная брода», делали Т37/38 уникальной боевой машиной. Использовать же Т-37/Т-38 в качестве линейного танка никто не планировал, и состояли эти амфибии, как правило, на вооружении разведывательных подразделений стрелковых и танковых дивизий.

Теперь перейдем ко второй категории, к «хорошим легким танкам».

В танковых частях вермахта такого названия несомненно заслуживал танк Pz-III серий D, Е, F вооруженный 37-мм пушкой. В составе 1-й танковой группы таких танков было ровно 100 единиц.

Разработанная в 1936 г. фирмой «Даймлер-Бенц», боевая машина и правда была хороша. Удобства, созданные конструкторами для работы экипажа, можно было считать образцом для подражания. Их не имел ни один советский, английский или американский танк того времени. В составе экипажа из пяти человек был «освобожденный» от обязанностей наводчика пушки командир, в распоряжении которого была специальная командирская башенка с оптическими приборами кругового обзора. И все же не удобства езды являются главным достоинством танка. Как совершенно точно было указано во всенародно любимой песне («Броня крепка, и танки наши быстры, и знает враг про силу их огня…»), танк – это броня, подвижность, вооружение. По двум из этих параметров наш хороший легкий танк БТ-7 превосходил «тройку».

Несмотря на более толстую броню, немецкий танк по соотношению параметров вооружения и бронезащиты уступал своему противнику. Наш БТ мог поразить Pz-III на километровой дальности, оставаясь при этом в относительной безопасности. Так же, как и в случае с Pz-II, выбор 30-мм лобовой брони на Pz-III был несомненной ошибкой: для обеспечения противоснарядной защиты этого было слишком мало, для защиты от пуль стрелкового оружия вражеской пехоты – избыточно много.

Ну, а по всем показателям подвижности колесно-гусеничный БТ-7 был просто лучшим танком в мире. Даже на гусеницах он развивал невероятную для танков той эпохи скорость в 52 км/час и располагал запасом хода на одной заправке в полтора раза большим, чем Pz-III. Даже по бездорожью БТ шел с недостижимой для танков той эпохи скоростью в 35 км/час, т. е. почти 10 метров в секунду. Но и это – не предел. В 1940 г. был запущен в серийное производство БТ-7М. Этот танк был оснащен дизельным двигателем мощностью в 500 л.с. Наряду с общеизвестными преимуществами дизельного танка (солярка не взрывается, да и зажечь ее не так просто), установка более мощного и экономичного двигателя позволила довести максимальную скорость на гусеницах до 62 км/час, а запас хода – до 400 км! Сбросив гусеницы, на хорошей дороге БТ-7М мог разогнаться до 86 км/час, а запас хода на колесах выражался фантастической цифрой в 900 км.

Таких танков (БТ-7М) в составе войск Киевского округа на 1 июня 1941 г. была 201 единица из общего числа 1486 танков БТ-7. Еще 169 танков БТ-7М было в составе соседнего Одесского округа, и, учитывая подвижность этого танка, быстрая передислокация на 470 км от Кишинева до Львова не могла считаться чем-то невозможным.

Итак, в категории «хороший легкий танк» советские войска на южном ТВД обладали огромным количественным перевесом при некотором качественном превосходстве.

Теперь о том, что мы назвали «танками огневой поддержки».

Как мы уже отмечали выше, для танкового соединения бой с себе подобными является и не единственным, и даже не самым главным видом боевой работы, а скорее «неизбежным злом». Соответственно, в практике конструирования танков предпринимались попытки разделить две основные задачи танка (борьба с танками противника и огневая поддержка своей пехоты) и создать специализированные танк-истребитель и танк огневой поддержки – подобно тому как в авиации той эпохи существовало четкое разделение на самолет-бомбардировщик (задачей которого является уничтожение наземных сил противника) и самолет-истребитель (задачей которого является уничтожение самолетов противника).

Так, например, на базе танка Т-34 предполагалось (Постановление СНК СССР № 1216—506/сс от 5 мая 1941 г.) создать танк-истребитель, вооруженный длинноствольной 57-мм пушкой, способной пробивать броню в 80 мм на дистанции в 1 км. Серийное производство этого «истребителя» было быстро свернуто, ибо в ходе боевых действий выяснилось, что на вооружении вермахта просто нет танков с такой броней (впрочем, несколько десятков Т-34/57 приняли участие в битве за Москву).

А вот «танки огневой поддержки» длительное время выпускались серийно и у нас, и в Германии. Характерной отличительной особенностью этого класса танков являлись короткоствольные трехдюймовые пушки. Начальная скорость снаряда и, следовательно, бронепробиваемость этих орудий были весьма низкими (45-мм советская танковая пушка 20К превосходила по бронепробиваемости 75-мм немецкую пушку KwK-37 на всех дальностях!), зато на пехоту противника обрушивался «полновесный» трехдюймовый осколочно-фугасный снаряд.

В составе 1-й танковой группы вермахта было 100 танков огневой поддержки Pz-IV – по двадцать танков в каждой дивизии. А на вооружении войск Киевского ОВО числилось 195 трехбашенных танков Т-28 и 48 пятибашенных гигантов Т-35. Итого 243 танка.

Несмотря на одинаковое функциональное предназначение, внешне это были очень разные боевые машины.

Советский трехбашенный танк Т-28 был значительно тяжелее и на целых 1,5 метра длиннее. Все это делало его весьма неповоротливым на поле боя по сравнению с немецким Pz-IV. В то же время для борьбы с пехотой противника наш Т-28 (благодаря наличию двух отдельных пулеметных башен) был вооружен гораздо лучше. Кроме того, некоторая часть Т-28 последних выпусков была вооружена длинноствольной 76-мм пушкой, «переводившей» его в разряд полноценных средних танков.

Не все просто и с бронезащитой. На первый взгляд немецкий Pz-IV имеет гораздо более толстую броню. При более тщательном анализе выясняется, что «четверки» серий А, В, С, D, Е, выпускавшиеся с 1938 г. по начало 1941 г., имели типичное противопульное бронирование: лоб – 30 мм, борт – 20 мм. В дальнейшем лобовая броня корпуса была усилена 30-мм броневым листом (башня «четверки» по-прежнему имела лишь противопульное бронирование!). Но и наши Т-28 после кровавого опыта финской войны были экранированы дополнительной лобовой броней (до 60 или даже до 80 мм) и ничуть не уступали в этом отношении Pz-IV.

Широкие гусеницы советского танка обеспечивали ему и лучшую проходимость. Удельное давление на грунт у 28-тонного Т-28 было значительно меньше (0,72 против 1,03 кг/см кв), чем у более легкого немецкого Pz-IV.

В целом по всей совокупности тактико-технических характеристик эти танки примерно равноценны. Но советские историки упорно называли Pz-IV «тяжелым танком», а наличие на вооружении Красной Армии сотен танков Т-28 просто не замечали. А зря. В умелых руках это была очень даже «заметная» боевая машина. Генерал армии Д.Д. Лелюшенко в октябре 1941 г. принял командование 5-й армией, вступившей в бой с немецкими танковыми дивизиями на легендарном Бородинском поле под Москвой. В своих мемуарах он, как о большой удаче, вспоминает:

«…Послал на разведку майора А. Ефимова. Часа через полтора он с радостью доложил – есть 16 танков Т-28 без моторов, но с исправными пушками… Для нас это явилось просто находкой. Конечно, надо использовать эти танки как неподвижные огневые точки, зарыть в землю и поставить на направлении Бородино – Можайск, где враг нанесет главный танковый удар…»

Решение оказалось верным. Лелюшенко пишет:

«…уже четвертый танк в упор расстреливает из Т-28 сержант Серебряков… Противник пытался выйти в район Можайска, но был встречен огнем прямой наводкой из наших вкопанных танков Т-28. Потеряв много техники, враг на короткое время остановился…» (22).

Вот такая у нас была история: 16 корпусов от Т-28 без моторов – это «просто находка», а состоявшие на вооружении РККА летом 1941 г. 292 исправных танка Т-28 (с моторами, разумеется) – это «мелочь», не заслуживающая даже упоминания…

Стоит ли после этого удивляться тому, что про 48 пятибашенных Т-35, состоявших на вооружении 67-го и 68-го танковых полков 34-й танковой дивизии 8-го мехкорпуса Юго-Западного фронта, наши «историки» даже и не вспоминали. Велика ли важность – полсотни стальных гигантов, превосходящих по совокупному числу танковых пушек (48 трехдюймовок и 96 стволов 45-мм пушек 20К) любую из танковых дивизий 1-й танковой группы вермахта! Спору нет, по всем показателям подвижности этот «сухопутный броненосец» уступал любому мотоциклу (в дальнейшем мы увидим, как командование Юго-Западного фронта гоняло 8-й мехкорпус, в том числе и его тяжелые танки, зигзагами в сотни километров). Но разве же виноват тяжелый танк в том, что его ТАК пытались использовать? А ведь даже будучи просто зарытыми в землю, 48 пятибашенных танков могли бы за считаные часы сформировать узел обороны, практически непреодолимый для пехоты и легких танков противника.