Текст книги "Приключения Тома Сойера"

Глава IX

В половине десятого вечера Тома и Сида, как обычно, отправили спать. Они помолились, и Сид вскоре уснул. Том лежал без сна и ждал, охваченный нетерпеливым беспокойством. Когда ему показалось, что уже почти рассвело, он услышал, как часы пробили десять раз! Он пришёл в отчаяние. Он бы с удовольствием повертелся и поёрзал, как того требовали нервы, но боялся разбудить Сида. Поэтому Том лежал неподвижно и вперивался в тьму. Всё было мрачно и тихо. Мало-помалу из тишины стали доноситься слабые, едва слышные звуки. Тиканье часов начало привлекать к себе внимание. Старые балки стали таинственно потрескивать. Тихо скрипнула лестница. Очевидно, духи толпой бродили по дому. Из комнаты тёти Полли доносился размеренный приглушённый храп. И вот началось томительное щебетание сверчка, место положение которого никогда не могла обнаружить никакая человеческая изобретательность. Затем жуткое тиканье часов смерти в стене у изголовья кровати заставило Тома вздрогнуть – это означало, что чьи-то дни сочтены. Затем в ночном воздухе раздался далекий вой собаки, и ему ответил еще более слабый вой, донесшийся совсем издалека. Мучительное ожидание накрыло Тома с головой. Наконец он убедился, что время остановилось и пред ним вечность, он невольно задремал, часы пробили одиннадцать, но он не слышал их. А потом, смешавшись с его полусонными мечтами, раздался самый меланхоличный на свете кошачий вой.

Кто-то открывал соседнее окно, и эти звуки окончательно пробудили его.

Крик «Брысь! Иззыди, дьявол!», звон пустой бутыли, бьющейся о заднюю стенку дровяного сарая тёти заставили его окончательно проснуться. Том вскочил, взъерошенный, и через минуту он уже был одет, вылез из окна и полз на четвереньках по крыше сарая, мяукая через равные промежутки времени, потом прыгнул на крышу дровяного сарая и оттуда на землю. Там его ждал Гекльберри Финн со своей мертвой кошкой. Мальчики отошли от дома и быстро исчезли во мраке. Через полчаса они уже пробирались по высокой траве городского погоста.

Это было старомодное кладбище западного типа. Оно располагалось на холме, примерно в полутора милях от городка. Вокруг кладбища тянулся сумасшедший, разбитый, расхристанный дощатый забор, который местами клонился внутрь, а в остальном валился наружу, но нигде не устоял вертикально. Трава и сорняки торчали рядами по всему кладбищу. Все старые могилы провалились, многие надгробия оказались повалены, на месте не было ни одного неповреждённого надгробия, круглые, изъеденные червями доски крестов покосились над могилами, в поисках опоры и не находя её. Когда-то на них было написано «священная память» такого-то и такого-то, но на большинстве из них теперь уже ничего нельзя было прочесть, даже если бы там было светло, как днём.

Слабый ветер стонал в кронах огромных деревьев, и Том испугался, что это могут быть духи умерших, жалующиеся на то, что их потревожили нахальные искатели приключений. Мальчики говорили мало и только вполголоса, ибо время и место, всепроникающая торжественность и тишина угнетали их дух. Они нашли новую могильную насыпь, которую искали, и устроились под защитой трех огромных вязов, которые росли в нескольких футах от могилы.

Потом они надолго замолчали и ждали, как им показалось, очень долго. Уханье далекой совы было единственным звуком, нарушавшим мёртвую тишину. Размышления Тома становились всё более тягостными. Он должен заставить себя говорить. Так он сказал шепотом:

– Гекки! Как ты думаешь, мёртвым людям нравится, что мы здесь?

Гекльберри прошептал в ответ:

– Я бы немало дал, чтобы узнать, так ли это!

– Держу пари, что так оно и есть!

Последовала долгая пауза, пока мальчики мысленно обсуждали этот вопрос. Потом Том прошептал::

– Послушай, Гекки, как ты думаешь, Хосс Уильямс слышит наш разговор?

– Как пить дать! Конечно, слышит! По крайней мере, его дух слышит точно!

Том, после паузы сказал вообще едва слышным голосом:

– Жаль, что я не сказал «мистер Уильямс». Но я никогда не хотел ничего плохого! Все зовут его Просто Хосс! Старина Хосс!

– Надо сначала очень хорошо подумать, прежде чем что-то сказать об этих… покойниках! Тут надо быть очень осторожным, чтобы какую-нибудь беду на себя не накликать!

Эти рассуждения окончательно охладили желание друзей общаться.

Вдруг Том ухватил друга за руку:

– Т-с!

– В чём дело, Том?

И они прижались друг к другу с неистово бьющимися сердцами.

– Т-с!! Вот опять! Разве ты не слышишь?

– Я…

– Ну вот! Теперь ты слышишь это?

– Господи, Том, они идут! Они конечно идут сюда! Что мы будем делать?

– Я не знаю. Думаешь, они нас увидят?

– О, Том, они видят в темноте, как кошки! Лучше бы я не приходил!

– О, не бойся! Не думаю, что они нас найдут! Мы не причиним им никакого вреда. Если мы будем вести себя совершенно спокойно, возможно, они вообще не заметят нас!

– Я постараюсь, Том, Но, Господи, я весь дрожу!

– Послушай!

Мальчики склонили головы друг к другу и едва дышали. Из дальнего конца кладбища донёсся приглушенный гул голосов.

– Смотри! Смотри туда! – прошептал Том, – В чём дело?

– Это дьявольский огонь! О, Том, это ужасно!

Какие-то неясные, едва различимые во мраке фигуры приближались, размахивая старомодным жестяным фонарём, который осыпал землю бесчисленными маленькими пятнами и искрами света.

– Ой! – с содроганием прошептал Том, – Это точно дьяволы! Их трое! Господи, Том, мы пропали! Ты в состоянии молиться?

– Я постараюсь, но ты не бойся! Они не сделают нам вреда! «Отче на… сон грядущий, иже еси на не… беси, да святится и ныне и присно и вовеки веков, Боже милостивый и всемогущий, ниспошли так… ибо… днесь… мы… нас…

– Т-с-с! Да тихо ты!

– В чём дело, Гек?

– Это же люди! Во всяком случае, один из них! У одного из них голос старого Мэффа Поттера.

– Нет! Быть такого не может!

– Держу пари! Я уверен на все сто! Не шевелись и не двигайся с места. Он недостаточно умён, чтобы заметить нас! Пьянчуга, такой же, как всегда, скорее всего во всём виноват старый гуляка! Что с него возьмёшь?

– Хорошо, я замру! Теперь они чего-то застряли! Что они там делают? Шарят чего-то! Видать, не могут найти! Вроде снова идут сюда! Чего они там забыли?! Вроде бегут! Опять не вижу! И вот они снова здесь! Теперь горячо! Опять ни черта не видать! Холодно! Вот снова! Ишь ты! Теплее! Совсем горячо! Слушай, Гек, я узнал ещё один голос, там Индеец Джо!

– Во как! … это полукровка-метис – кровавый убийца! На его руках больше крови..! Какого дьявола им тут нужно? Я бы сказал, что они – дьявольски дерьмовое зрелище! Настоящие отродья! Что они там затеяли?

Теперь шёпот совсем пресёкся, потому что трое мужчин подошли к могиле и остановились в нескольких футах от укрытия мальчиков.

– Вот он! – сказал третий голос, после чего его обладатель поднял фонарь и в тусклом свете все увидели лицо молодого доктора Робинсона.

Мэфф Поттер и Индеец Джо катили ручную тележку с верёвкой и парой лопат на ней. Они сбросили свою ношу с телеги и принялись раскапывать могилу. Доктор поставил фонарь у изголовья ямы, подошёл и сел, прислонившись спиной к одному из толстых кряжистых вязов. Он был так близко, что мальчики могли бы при желании дотронуться до него.

– Скорее, ребята! – тихо понукал он, – Луна может выйти в любую минуту!

Те что-то прорычали в ответ и продолжили копать. Некоторое время не было слышно никакого шума, кроме скрежещущего стука лопат, выкидывающих из могилы гравий, мелкие комья земли и глину. Их движения

при этом были очень механистичны и однообразны.

Наконец лопата ударила о гроб с глухим деревянным эхом и через минуту два гробокопа вытащили гроб из земли. Те же лопаты тут же своротили крышку с гроба. Покойника вытащили из домовины и сбросили наземь.

Луна выплыла из-за облаков и ярко осветила бледное худое лицо мертвеца.

Затем тележку подкатили поближе, на неё тут же взвалили труп, накрыли одеялом и привязали к тележке верёвкой. Поттер достал большой пружинный нож и отрезал болтающийся конец верёвки, а потом сказал:

– Теперь, когда эта проклятая тварь готова, ты, Костоправ, гони пятёрку, а не то оставим товарец здесь!

– Наконец-то у нас пошли серьёзные тёрки! – довольно добавил Индеец Джо.

– Послушайте, что всё это значит? – сказал доктор, – Вы потребовали плату вперёд, и я заплатил вам всё сполна!

– Да, и вы сделали для нас гораздо больше, – сказал Индеец Джо, подходя к доктору, который уже встал, – Пять лет назад ты прогнал меня из кухни своего отца, когда я пришёл попросить чего-нибудь поесть, и ты сказал, чтобы я убирался, а когда я поклялся, что поквитаюсь с тобой, даже если это займет сто лет, твой отец посадил меня в тюрьму за бродяжничество. Неужели ты думал, что я забуду про это? Индейская кровь во мне не зря течёт. А теперь у меня есть ты, и ты должен успокоиться, понимаешь?

К этому времени он уже угрожал доктору, размахиваясь кулаком и пытаясь ударить его в лицо.

Доктор внезапно ударил первый и обрушил негодяя на землю. Поттер выронил нож и воскликнул:

– Ну-ка, не бейте моего приятеля! – а в следующее мгновение он уже схватился с доктором, и эти двое вовсю дрались, топча траву и разрывая землю каблуками. Тут Индеец Джо вскочил на ноги, глаза его пылали как угли, он незаметно схватил нож Поттера и пополз, как кошка, пригибаясь, вокруг сражающихся, выискивая удобный случай для атаки.

Внезапно доктор вырвался на свободу их тисков, схватил тяжелое надгробье могилы Уильямса и повалил Поттера на землю – и в тот же миг метис воспользовался своим шансом и вонзил нож по самую рукоять в грудь молодого человека. Он пошатнулся и стал оползать на Поттера, заливая его своей кровью, и в тот же миг облака заслонили ужасное зрелище, и два испуганных мальчика что было сил бросились уносить ноги в кромешной темноте.

Вскоре, когда снова взошла Луна, Индеец Джо стоял, слегка наклонившись над двумя фигурами, видимо, рассматривая их. Доктор пробормотал что-то нечленораздельное, несколько раз глубоко вздохнул и затих.

– Этот счёт оплачен! – сквозь зубы пробормотал индеец-полукровка.

Затем он ограбил тело. После чего он вложил роковой нож в раскрытую правую руку Поттера и сел на разобранный гроб. Прошло три-четыре-пять минут, и Поттер начал шевелиться и стонать. Рука его сомкнулась на ручке ножа, наконец он очухался, стал дико озираться, потом поднял нож, зажатый в руке, и растерянно посмотрел на него, а затем посмотрел вокруг себя. Его глаза встретились с глазами Джо.

– Господи, как же так, Джо? – сказал он.

– Грязное дело! – сказал Джо, не двигаясь с места, – За что ты его так?

– Я? Я никогда бы такого не сделал!

– Смотри сюда! Твои разговоры слишком запоздали!

Поттер задрожал и стал белым, как мел.

– Я надеялся, что протрезвею! У меня не было права пить сегодня вечером. Но какая тяжесть в моей голове, хуже, чем когда мы очутились здесь. Я совсем запутался, почти ничего не помню. Скажи мне, Джо, дай честное слово, старина, что скажешь правду – это я сделал? Джо, я никогда не хотел… ничего такого, честью клянусь, Джо, я такого не хотел! Расскажи мне, как это было, Джо. О, это ужасно – он ведь такой молодой и многообещающий…

– Ну, вы двое дрались, и он ударил тебя по голове, и ты упал ничком; а потом

ты поднялся, шатаясь и ничего не соображая, схватил нож и воткнул его в него в тот момент, когда он ещё раз ужасно ударил тебя, и вы упали и лежали друг на друге, как колоды, до сих пор!

– О, я не знал, что делаю! Я бы хотел умереть сию же минуту, если бы это было возможно! Это всё из-за виски и волнения, я думаю. Я никогда в жизни не пускал нюни, я не был плаксой, Джо. Я дрался, но никогда не плакал. Они все так скажут. Джо, не говори! Скажи, что ты никому не скажешь, Джо, ты мировой парень. Ты мне всегда нравился, Джо, и я тоже за тебя всегда заступался. Разве ты не помнишь? Ты ведь никому не скажешь, правда, Джо? – И бедняга упал на колени перед бесстрастным убийцей и сжал его руки в мольбе.

– Да! Ты всегда был честен со мной, Мэфф Поттер, и я не отступлюсь от тебя! Ну вот, это самое Правильное, что может сказать человек.

– О, Джо, ты просто ангел! Я благословлю тебя за этот самый длинный день в моей жизни.

И Поттер заплакал.

– Ну же, хватит об этом! Сейчас не время для рыданий! Ты иди вон туда, а я пойду вот сюда! Двигай отсюда, и желательно не оставляй за собой следов!

Поттер перешёл на рысь, которая быстро переросла в бег. Полукровка стоял и смотрел ему вслед. Он пробормотал:

«Если он так ошеломлён случившимся, и у него целиком отшибло память, а к тому же один ром в башке, ему долго не вспомнить об этом ноже! А если и вспомнит, на кладбище он больше ни ногой – хилая куриная душонка! Слюнтяй!»

Через две-три минуты на убитого человека, накрытого одеялом, на разверстый гроб без крышки, на зияющую чёрную могилу осталась взирать только холодная, равнодушная Луна.

ГЛАВА X

Оба мальчика летели всё дальше и дальше, онемев от ужаса, они бежали в деревню. Время от времени они с опаской оглядывались назад, словно опасаясь, что за ними могут погнаться. Каждый пень, возникавший на их пути, казался им человеком и врагом, и каждый раз у них перехватывало дыхание. Когда они проносились мимо отдалённых хижин, отбившихся от деревни, лай разбуженных сторожевых собак, казалось, давал их ногам крылья.

– Если бы мы только могли добраться до старой кожевенной фабрики до того, как у нас не останется сил! – прошептал Том, прерывисто дыша, – Я больше не могу!

Единственным ответом ему было бурное дыхание Гекльберри. Мальчики устремили свои взоры на цель своих надежд и удвоили усилия, чтобы достичь её. Они неуклонно приближались к кожевне и наконец, плечо к плечу, ворвались в открытую дверь и упали благодарные и измученные на тёмный пол за ней. Постепенно их пульс нормализовался, и Том прошептал:

– Гек, как ты думаешь, что из этого выйдет?

– Если доктор Робинсон умрёт, я думаю, что из этого ничего не выйдет, кроме петли на шее для кого-то!

– Не может быть!

– Ну, я это дело знаю, Том!

Том немного подумал, потом сказал:

– А кто расскажет об этом? Мы?

– Чего ты мелешь? А вдруг что-то случится и индейца Джо не повесят? Да ведь он перебьёт нас всех, как мух, и это так же верно, как то, что мы здесь лежим!

– Именно об этом я и думал, Гек!

– Если кто-нибудь расскажет, пусть это лучше сделает Мэфф Поттер, конечно, если он не глуп, как пробка. Обычно же он в стельку пьян!

Том ничего не сказал – продолжал думать. Наконец он прошептал:

– Гек, Мэфф Поттер этого не знает! Откуда ему знать?

– А почему он этого не знает?

– Потому что он только что потерял сознание, когда индеец Джо наносил удар! Как ты думаешь, он что-нибудь видел? Думаешь, он что-нибудь осознавал?

– Чёрт побери, так оно и есть, Том!

– И кроме того, смотри-ка сюда – может быть, этот удар вообще его прикончил!

– Нет, скорее всего, он ранен, Том. Он был пьян, я это видел, и, кроме того, он всегда бывает пьян. А пьяному море по колено! Ну, когда мой папаша пьян и сыт, ты можешь взять и грохнуть его по голове хоть городской колокольней, и то ты не сможешь его остановить. Он сам так говорит. То же самое, конечно, и с Мэффом Поттером. Но если бы человек был трезв как стёклышко, я думаю, что этот удар мог бы привести его в чувство.

После ещё одной томительной паузы Том сказал:

– Гекки, ты уверен, что сумеешь держать язык за зубами?

– Том, правда, нам надо держать язык за зубами! И ты это сам знаешь. Этот индеец-дьявол утопит нас шустрее, чем пару кошек, если мы даже пискнем об этом, а они его пока что не повесили. Так что, послушай, Том, поменьше болтай и нам надо поклясться друг другу в том, что мы должны делать – держать язык за зубами!

– Я не спорю! Это самое лучшее, что можно придумать! Давай ударим по рукам и поклянёмся друг другу, что мы…

– О нет, так не пойдёт! Это подойдёт для всякой мелочи и ерундовых делишек, особенно с девчонками, потому что они всё равно возвращаются к тебе, что бы ни случилось, и болтают, если раздражаются, но в таких больших, серьёзных делах, как это, без писаного договора не обойтись! И писать его нужно кровью!

Идея сразу пришлась Тому по душе. Она была глубока, темна и ужасна, а время, обстоятельства и антураж всецело соответствовали ей. Он взял с пола чистую сосновую дранку, хорошо видную в лунном свете, вынул из кармана маленький кусочек «красной охры», положил дощечку так, чтобы на неё падало достаточно лунного света и мучительно нацарапал эти строки, подчеркивая довольным цоканьем каждую букву, каждый штришок, зажав язык между зубами и цокая всё сильнее:

«Гек Финн и Том Сойер клянутся, что будут помалкивать об этой жути, и они подтверждают, что скорее сдохнут, чем когда-нибудь проболтаются обо всём!»

Гекльберри преисполнился восхищения легкостью и изяществом письма Тома, а также величием и мощью его языка. Он тут же вынул булавку из лацкана пиджака и хотел уколоть его, но Том сказал:

– Убери! Не делай этого! Булавка медная! На ней можета быть ярь-медянка!

– Что это за хрень?

– Это яд такой! Вот что это такое1 Ты только один раз заглотишь кусочек – увидишь! Мало не покажется!

Том размотал нитку с одной из своих иголок, и каждый мальчик уколол себе подушечку большого пальца и выдавил каплю крови. Через некоторое время, после многих нажатий, Тому удалось подписать свои инициалы, используя свой мизинец вместо ручки. Затем он показал Гекльберри, как написать буквы «Г» и «Ф», и наконец клятва была скреплена подписями. Они закопали табличку поближе к стене, с кое-какими довольно мрачными церемониями и заклинаниями, и сочли, что их уста навеки закрыты пудовыми замками, а ключ выброшен.

Какая-то фигура, крадучись пробралась в пролом в другом конце полуразрушенного здания, но они её не заметили.

– Том, – прошептал Гекльберри, – неужели теперь мы никогда больше не будем говорить правду?

– Разумеется, никогда! Теперь не имеет никакого значения, что где происходит, теперь мы должны молчать, как рыбы об лёд! Мы оба сдохнем – разве ты не забыл?

– Да, пожалуй, что так!

Некоторое время они продолжали шептаться. Вскоре снаружи, в десяти футах от них, протяжно и мрачно завыла собака. Мальчики внезапно схватились друг за друга, охваченные ужасом.

– Кого из нас она имеет в виду? – ахнул Гекльберри.

– Я не… Посмотри в щель! Быстро!

– Нет, ты, Том!

– Я не могу… Не могу… Я боюсь, Гек!

– Пожалуйста, Том! Скорее! Вот опять!

– О Господи, как я рад! – прошептал Том, – Я узнал этот голос! Это Булл Харбисон!

(Если бы у Мистера Харбисона был раб по имени Булл, Том точно назвал бы его «Буллом Харбисона», но сын или собака с точно таким же именем были бы тоже «Булл Харбисон!»)

– Фу, отлегло! Говорю тебе, Том, я перепугался до смерти, минуту назад я готов был поспорить на что угодно, и даже отдать душу дьяволу, что это бродячий пёс!

Собака завыла опять. Душа мальчиков ушла в пятки.

– О боже! Том! Это не Булл Харбисон! – прошептал Гекльберри, – Погляди скорее Том!

Том, дрожа от страха, уступил и приложил глаз к щели. Его шёпот был едва слышен, когда он сказал:

– О, Гек, это бродячая собака!

– Быстрее, Том, быстрее! По ком она воет?

– Гек, она, должно быть, воет по нам! По всем!

– О, Том, я думаю, всё, нам конец! У меня нет никакого сомнения, куда я попаду после смерти! Я был таким злым!

– Так мне и надо! Вот что творится, когда ты мерзок, всё время прогуливаешь школу и делаешь всё, что нельзя делать. Я мог бы быть примерным мальчиком, как Сид, если бы хотел… но нет, я бы, конечно, никогда не стал этого делать. Но если я когда-нибудь вылезу из этой дыры, я буду просто дневать и ночевать в воскресных школах!

И Том тихо засопел носом, а потом и стал хныкать.

– Это ты мерзок?! – сказал Гек и тоже стал повизгивать, – Пойми, Том Сойер, в сравнении со мной ты просто сущий ангел, я тебе даже в подмётки не гожусь. О, боже, боже, боже! Я был бы счастлив, если бы был хоть наполовину так же мерзок, как ты!

Том задохнулся и прошептал:

– Смотри, Гекки, смотри! Она повернулась к нам задом!

Гекки посмотрел на него сияющими глазами, с радостью в сердце.

– Ну, да, правда, задом! Клянусь преисподней, задом! А раньше как?

– Да так же! Задом! Но я, как дурак, не туда смотрел! О, слава Богу! Отлегло! Знаешь ли… Но о ком она воет?

Вой прекратился. Том навострил уши.

– Т-с! Что это такое? – прошептал он.

– Похоже… похоже на хрюканье свиней! Нет, это кто-то храпит, Том!

– Вот именно! А где же он храпит, Гек?

– Я думаю, что это в самом конце сарая! Звучит так, во всяком случае! Папа иногда спал там, ночевал подолгу со свиньями, но, слава богу, он просто сносит всё вокруг, когда храпит. Кроме того, я думаю, что он больше никогда не вернётся в город!

Дух приключений снова овладел душами мальчиков.

– Гекки, ты пойдёшь со мной, если я пойду впереди?

– Что-то мне это не очень нравится. Том, а вдруг это Индеец Джо?

Том вздрогнул. Но вскоре искушение и любопытство пересилило страх, и мальчики согласились попробовать, договорившись, что если храп прекратится, они тотчас же бросятся наутёк. И они на цыпочках по очереди спустились вниз. Когда они подошли к храпящему человеку на расстояние пяти шагов, Том наступил на палку, и она сломалась с громким треском. Мужчина застонал, слегка дёрнулся во сне, и его лицо осветилось лунным светом. Это был Мэфф Поттер. Сердца мальчиков замерли, как и их надежды, когда мужчина стал дёргаться, но тут их страхи полностью улетучились. Они на цыпочках прошмыгнули в пролом, выскочили наружу и остановились на некотором расстоянии, чтобы успеть обменяться прощальным словом. И тут этот долгий, душераздирающий мрачный вой снова раздался в ночной тишине! Они обернулись и увидели большого странного пса, стоявшего всего в нескольких футах от места, где лежал Поттер, лицом к Поттеру, задрав нос к небу.

– О, Джим, он воет по нему! – разом возопили оба мальчика, затаив дыхание.

– Послушай, Том, говорят, около полуночи около дома Джонни Миллера недели две тому назад завыла бездомная собака, а в тот же вечер в дом залетел козодой, сел на перила и запел, а там еще никто не помер!

– Ну, об этом я знаю! А разве нет, не было такого, разве Грейси Миллер не свалилась в огонь на кухне и не обожглась в следующую же субботу?

– Да, но она не умерла! И более того, ей с тех пор лучше и она почти вылечилась!

– Хорошо, подожди и увидишь ещё! Она покойница, так же точно, как и Мафф Поттер мертвец! Так говорят все негры, а они все доподлинно знают о таких штуковинах, Гек!

Затем они разбежались в глубокой задумчивости. Когда Том прокрался к окну своей спальни, от ночи остались одни ошмётки. Он разделся с чрезмерной осторожностью, стараясь совершенно не шуметь, потом лёг и тут же заснул, поздравив себя с тем, что никто не узнал о его проделке. Он не знал, что мягко похрапывающий Сид был ни в одном глазу, и не спит уже почти целый час.

Когда Том проснулся, Сид уже оделся и ушёл. В дневном свете было что-то затхлое, а атмосфера показалась Тому протухшей. Он был поражён до глубины души. Почему его не позвали – не преследовали, когда он не встал, как обычно? Эта мысль наполнила его смутными, тревожными предчувствиями. Через пять минут он уже был одет и спускался по лестнице, разбитый и сонный. Семья всё ещё сидела за столом, но завтрак уже закончился. Ни от кого не было ни одного упрёка, но все почему-то отводили глаза в сторону, и в комнате стояла такая торжественная, мрачная тишина, что преступное сердце Тома поневоле пронзил ледяной ужас. Он сел и попытался придать себе весёлый вид, но это не произвело на них никакого впечатления, не было ни улыбки, ни ответа, и он тоже погрузился в это безмолвие, замкнувшись в глубине своего сердца.

После завтрака тётя отвела его в сторону, и Том почти просиял в надежде, что сейчас его выпорют, но его мечте не на этот раз не суждено было сбыться. Тётушка плакала над ним и спрашивала, как он может так поступать, так разбивать её старое сердце, и в конце концов позволила ему катится по наклонной плоскости, чтобы в конце концов погубить себя и свести её вместе с её седыми волосами в могилу, потому что ей больше нечего делать, а тут можно столько руками развести. Это было хуже тысячи ударов плетью по заднице, и сердце Тома теперь болело, горело и ныло сильнее, чем всё его ягодицы вместе взятые. Он плакал, умолял о прощении, снисхождении и пощаде, клятвенно обещал, не сходя с этого самого места исправиться, и так снова и снова, а потом получил увольнение, чувствуя, что заслужил лишь тень прощения и доверие к нему безвозвратно подорвано.

Он отбыл слишком несчастен, чтобы даже помышлять о жестокой мести Сиду, и поэтому быстрое растворение последнего через задний выход было излишним. Он шёл в школу мрачный и печальный, и когда его пороли вместе с Джо Харпером за то, что он накануне прогуливал уроки, у него был вид человека, чьё сердце занято более тяжелыми горестями и совершенно чурающегося скучных бытовых мелочей. Затем он уселся на своё место, уперся локтями в стол, сжал голову руками, и уставился в стену каменным взглядом старческого страдания, которое достигло предела, как у того, кому некуда больше идти. Его локоть упёрся во что-то колючее. Спустя долгое время он медленно и печально сменил позу и со вздохом коснулся к этому предмету. предмет был завёрнут в газете. Он развернул его. Последовал долгий, протяжный, ужасно трагический вздох, и его сердце разбилось. Это был его медный набалдашник!

Последнее пёрышко переломило спину слона.