Текст книги "7 лучших историй для мальчиков"

Глава XIX
Сделка

Введя боцмана в кают-компанию, стража удалилась.

– Вы хотели переговорить со мной, Айртон? – обратился к нему Гленарван.

– Да, сэр, – ответил боцман.

– Со мною одним?

– Да. Но мне кажется, что если бы при нашем разговоре присутствовали майор Мак-Наббс и господин Паганель, то это было бы лучше.

– Лучше для кого?

– Для меня.

Айртон говорил очень спокойно. Гленарван пристально посмотрел на него. Затем он послал сказать Мак-Наббсу и Паганелю, что он просит их прийти в кают-компанию. Они тотчас явились на его приглашение. Как только оба его друга уселись у стола, Гленарван сказал боцману:

– Мы вас слушаем.

Айртон несколько минут собирался с мыслями, потом сказал:

– Сэр, когда два человека заключают между собой контракт или сделку, то при этом обычно присутствуют свидетели. Вот почему я и просил, чтобы здесь были мистер Паганель и майор Мак-Наббс. Ибо, собственно говоря, я хочу предложить вам сделку.

Гленарван, привыкший к обращению Айртона, даже не поморщился, хотя иметь какие-либо дела с этим человеком казалось ему более чем странным.

– Что же это за сделка? – спросил он.

– Вот она, – ответил Айртон. – Вы хотите узнать от меня некоторые полезные для вас сведения, а я хочу получить от вас кое-какие выгоды, для меня драгоценные. Словом, сэр, я дам, если и мне дадут. Подходит вам это или нет?

– А что это за сведения? – с живостью спросил Паганель.

– Нет, – остановил его Гленарван – что это за выгоды?

Айртон кивнул головой в знак того, что он понял мысль Гленарвана.

– Вот, – сказал он, – те выгоды, которые я хочу от вас получить. Скажите, сэр: вы все еще имеете намерение передать меня английским властям?

– Да, Айртон, и это будет только справедливо.

– Не оспариваю, – спокойно отозвался боцман. – Итак, вы не согласились бы вернуть мне свободу?

Гленарван с минуту колебался. Нелегко было ответить на этот столь отчетливо поставленный вопрос. Ведь от его ответа, быть может, зависела судьба Гарри Гранта. Однако чувство долга взяло верх, и он сказал:

– Нет, Айртон, я не могу вернуть вам свободу.

– Я не прошу ее! – гордо ответил боцман.

– Так что же вам нужно?

– Нечто среднее между ожидающей меня виселицей и той свободой, которую вы, сэр, дать мне не можете.

– И это?..

– Я прошу высадить меня на одном из пустынных островов Тихого океана, оставив мне при этом предметы первой необходимости. Там уж я выпутаюсь как сумею, а найдется свободное время, так – как знать! – может быть, и раскаюсь.

Гленарван, не подготовленный к такому предложению, поглядел на своих друзей. Те не проронили ни слова. Подумав несколько минут, Гленарван сказал боцману:

– А если я пообещаю вам сделать то, о чем вы просите, Айртон, вы сообщите мне обо всем, что меня интересует?

– Да, сэр, то есть все, что я знаю о капитане Гранте и о судьбе «Британии».

– Всю правду?

– Всю.

– Но кто же поручится мне…

– О! Я вижу, что вас беспокоит, сэр: вам придется положиться на мое слово – слово злодея! Это верно, но что поделаешь! Такое уж создалось положение. Тут приходится или согласиться, или отказаться.

– Я положусь на ваше слово, Айртон, – просто сказал Гленарван.

– И вы не ошибетесь, сэр. А если даже я обману вас, то вы всегда будете иметь возможность отомстить мне.

– Какая же это возможность?

– Вернуться на мой остров и снова захватить меня: ведь убежать оттуда я не смогу.

У Айртона находился ответ на все. Он сам шел навстречу затруднениям, он сам приводил против себя неопровержимые доводы. Было ясно, что он относится к предлагаемой им сделке с подчеркнутой добросовестностью. Невозможно было проявить большее доверие к своему собеседнику. И, однако, он сумел пойти еще дальше по этому пути бескорыстия.

– Мистер Гленарван и вы, господа, – добавил он, – мне хочется убедить вас в том, что я играю в открытую. Я не стремлюсь ввести вас в заблуждение и сейчас представлю вам новое доказательство своей искренности в этом деле. Я откровенен потому, что верю в вашу честность.

– Говорите, Айртон, – ответил Гленарван.

– У меня ведь еще нет вашего согласия на мое предложение, и тем не менее я, не колеблясь, говорю вам, что знаю о Гарри Гранте немного.

– Немного! – воскликнул Гленарван.

– Да, сэр. Те подробности, какие я в состояния сообщить вам, касаются меня лично. И они вряд ли помогут вам снова напасть на утерянный вами след.

Сильнейшее разочарование отразилось на лицах Гленарвана и майора. Они были уверены, что боцман владеет важной тайной, а тот вдруг признается, что те сведения, которые он может сообщить, вероятно, окажутся для них бесполезными. Один Паганель оставался невозмутимо спокоен.

Как бы то ни было, это признание Айртона, без всяких гарантий отдававшего свою судьбу в руки Гленарвана, тронуло его собеседников. Особенное впечатление на них произвела последняя фраза боцмана:

– Итак, сэр, я предупредил вас: сделка эта будет менее выгодна для вас, чем для меня.

– Это не важно, – ответил Гленарван. – Я согласен на ваше предложение, Айртон. Даю вам слово, что высажу вас на одном из островов Тихого океана.

– Хорошо, – промолвил боцман.

Был ли доволен решением Гленарвана этот странный человек? Можно было бы усомниться в этом, ибо на его бесстрастном лице не отразилось ни малейшего волнения. Казалось, что он ведет переговоры не о себе, а о ком-то другом.

– Я готов отвечать, – сказал он.

– Мы не станем задавать вам вопросы, – возразил Гленарван. – Расскажите нам сами, Айртон, все, что вы знаете, и прежде всего сообщите нам, кто вы такой.

– Господа, – начал Айртон, – я действительно Том Айртон, боцман «Британии». Двенадцатого марта 1861 года я покинул Глазго на корабле Гарри Гранта. В течение четырнадцати месяцев мы вместе с ним бороздили волны Тихого океана в поисках места, удобного для основания шотландской колонии. Гарри Грант был человек, рожденный для великих дел, но у нас с ним часто происходили серьезные столкновения. Его характер был не по мне. Я не умею беспрекословно подчиняться, а когда Гарри Грант принимал какое-нибудь решение – кончено: никакое противодействие не было возможно. Это человек твердый, как железо, и в отношении себя и в отношении других. Я все же осмелился восстать против него. Я попытался поднять мятеж среди команды и захватить корабль в свои руки. Был ли я прав или виноват – это не важно. Как бы то ни было, Гарри Грант без колебаний высадил меня восьмого апреля 1862 года на западном побережье Австралии…

– Австралии? – повторил майор, прерывая рассказ Айртона. – Значит, вы покинули «Британию» до ее стоянки в Кальяо, откуда были получены последние сведения о ней?

– Да, – ответил боцман. – Пока я находился на борту «Британии», она ни разу не заходила в Кальяо, и если я упомянул вам на ферме Падди О'Мура о Кальяо, то только потому, что я узнал из вашего рассказа, что «Британия» туда заходила.

– Продолжайте, Айртон, – сказал Гленарван.

– Итак, я очутился один на почти пустынном берегу, но всего в двадцати милях от Пертской исправительной тюрьмы. Бродя по побережью, я встретил шайку только что бежавших каторжников и присоединился к ним. Вы разрешите мне не рассказывать вам о моей жизни в течение двух с половиной лет. Скажу только, что я, под именем Бена Джойса, стал главарем шайки беглых каторжников. В сентябре 1864 года я явился на ирландскую ферму и поступил туда батраком под моим настоящим именем – Айртона. Я ждал на этой ферме подходящего случая, чтобы захватить какое-либо судно. Это было моей заветной мечтой. Два месяца спустя появился «Дункан». Когда вы были на ферме, вы рассказали всю историю капитана Гранта. Тут я узнал о том, что мне было неизвестно: о стоянке «Британии» в порту Кальяо, о том, что последние известия об этом судне относились к июню 1862 года (это было через два месяца после моей высадки). Узнал я также историю с документом, где говорилось о гибели судна на тридцать седьмой параллели, узнал, наконец, и те веские основания, какие имелись у вас, чтобы искать Гарри Гранта на Австралийском материке. Я не колебался. Я решил завладеть «Дунканом», этим чудесным судном, способным опередить быстроходнейшие суда британского флота. Но «Дункан» был серьезно поврежден, он нуждался в ремонте. Поэтому я дал ему уйти в Мельбурн, а сам, сказав, как это и было на самом деле, что я боцман «Британии», предложил провести вас в качестве проводника к вымышленному мной месту крушения судна капитана Гранта у восточного побережья Австралии. Таким-то образом я направил вашу экспедицию через провинцию Виктория. Шайка моя то следовала за нами, то двигалась впереди нас. Мои молодцы совершили у Кемденского моста бесполезное преступление: бесполезное потому, что как только «Дункан» подошел бы к восточному берегу, он неминуемо попал бы в мои руки, а с такой яхтой я стал бы хозяином океана. Итак, не вызвав ни в ком из вас недоверия, я довел ваш отряд до реки Сноу. Быки и лошади пали один за другим, отравленные гастролобиумом. Я завел колымагу в топи Сноу. По моему настоянию… Но остальное вам известно, и вы можете быть уверены, что если бы не рассеянность господина Паганеля, я теперь командовал бы «Дунканом». Такова моя история, господа. К несчастью, мои разоблачения не могут навести вас на след Гарри Гранта. Как видите, сделка со мной была дл вас мало выгодна.

Боцман умолк, скрестил, по своему обыкновению, руки и стал ждать. Гленарван и его друзья молчали. Они чувствовали, что все в рассказе этого странного злодея было правдой. «Дункан» не был захвачен им только по не зависевшим от него причинам. Его сообщники собрались у берегов бухты Туфольд, доказательством чего могла служить куртка каторжника, найденная Гленарваном. Здесь они, согласно приказу своего атамана, стали поджидать яхту, а в конце концов, когда им надоело ждать, они, без сомнения, снова занялись грабежами и поджогами в селениях Нового Южного Уэллса.

Первым возобновил допрос боцмана майор: ему хотелось выяснить некоторые даты, касавшиеся «Британии».

– Итак, – спросил он, – вы были высажены на западном побережье Австралии восьмого апреля 1862 года?

– Точно так.

– А не знаете ли вы, каковы были в это время планы Гарри Гранта?

– Довольно смутно.

– Все же сообщите нам, что вы знаете: самый незначительный факт может навести нас на верный путь.

– Вот все, что я могу сообщить вам, – ответил боцман – капитан Грант собирался побывать в Новой Зеландии. Во время моего пребывания на борту «Британии» это его намерение выполнено не было. Таким образом, не исключена возможность, что капитан Грант, выйдя из Кальяо, направился в Новую Зеландию. Это согласовалось бы со временем крушения судна, указанным в документе: двадцать седьмого июня 1862 года.

– Ясно, – сказал Паганель.

– Однако в тех обрывках слов, которые уцелели в документе, ничто не может относиться к Новой Зеландии, – возразил Гленарван.

– На это уж я не могу вам ответить, – сказал боцман.

– Хорошо, Айртон, – промолвил Гленарван, – вы сдержали свое слово, я сдержу свое. Обсудим вопрос о том, на каком из островов Тихого океана будете вы высажены.

– О, это мне все равно, – заявил Айртон.

– Ступайте в свою каюту и ждите там нашего решения, – сказал Гленарван.

Боцман удалился в сопровождении двух стороживших его матросов.

– Этот негодяй мог бы быть настоящим человеком, – промолвил майор.

– Да, – согласился Гленарван. – Это человек умный, с сильным характером. И надо же было, чтобы его способности направились на зло!

– А Гарри Грант?

– Боюсь, что найти его невозможно. Бедные дети! Кто мог бы сказать им, где их отец?

– Я могу, – отозвался Паганель. – Да, я!

Читатель заметил, что географ, обычно такой словоохотливый, такой нетерпеливый, почти не проронил ни слова за все время допроса. Он молча слушал. Но произнесенная им только что короткая фраза стоила многих. Гленарван встрепенулся.

– Вы, Паганель? Вы знаете, где капитан Грант? – воскликнул он.

– Да, насколько это, конечно, возможно, – ответил географ.

– И как же вы это узнали?

– Все из того же документа.

– А-а… – протянул майор тоном полнейшего недоверия.

– Сначала выслушайте, Мак-Наббс, а потом уж пожимайте плечами… – заметил географ. – Я молчал до сих пор, зная, что вы мне все равно не поверите. Да и к чему было говорить! Если же сейчас я все же решаюсь на это, то лишь потому, что слова Айртона подтвердили мои предположения.

– И вы думаете, что в Новой Зеландии… – начал Гленарван.

– Выслушайте меня, а потом судите сами, – отвечал Паганель. – Сделанная мною в письме ошибка, которая спасла нас, была не случайна, а имела основание. В то время как я писал под диктовку Гленарвана это письмо, слово «Зеландия» не давало мне покоя, и вот почему. Помните, как мы все ехали в колымаге и Мак-Наббс рассказывал миссис Гленарван о каторжниках, о крушении у Кемденского моста? При этом он дал ей номер «Австралийской и Новозеландской газеты», где описывалась эта катастрофа. В то время, когда я писал письмо, газета эта валялась на полу; она была сложена так, что из названия ее виднелось всего два слога – «ландия». И вдруг меня осенила мысль, что «ландия»; документа является частью слова «Зеландия».

– Что такое? – вырвалось у Гленарвана.

– Да, – продолжал Паганель голосом, в котором чувствовалась глубочайшая уверенность, – это толкование до сих пор не приходило мне в голову. И знаете почему? Да потому, что я, естественно, изучал главным образом французский экземпляр документа, более полный, чем другие, а как раз в нем-то этого важного слова и нет.

– Ой-ой! Какой вы, однако, фантазер, Паганель! – промолвил Мак-Наббс. – И как легко вы забываете свои предшествующие выводы!

– Пожалуйста, майор, я готов отвечать на ваши вопросы.

– Тогда скажите мне, какое значение может иметь слово austral?

– То же, какое имело и раньше. Только оно обозначает: «южные страны».

– Хорошо! А обрывок слова indi, который первоначально истолковывался как indiens – «индейцы», затем как indigenes – «туземцы»? Теперь как вы его понимаете?

– Третье и последнее его толкование таково: он является началом слова indigence – нужда.

– A contin? Означает ли по-прежнему «континент»? – воскликнул Мак-Наббс.

– Нет, конечно, раз Новая Зеландия только остров.

– Тогда как же? – спросил Гленарван.

– Дорогой сэр, я сейчас прочту вам документ в новом, третьем толковании, и вы сами увидите. Но раньше буду просить вас о двух вещах: во-первых, забудьте, насколько возможно, прежние толкования и отбросьте предвзятые мнения; во-вторых, имейте в виду, некоторые места вам покажутся натянутыми, и возможно, что я их толкую неудачно; таково, например, слово agonie, которое я, однако, никак не могу истолковать иначе. Но все эти места совершенно не важны. К тому же мое толкование основывается на французском экземпляре документа, а он, не забывайте этого, написан англичанином, которому могли быть неизвестны некоторые особенности чужого языка. А теперь, после этого объяснения, я начинаю.

И Паганель медленно и внятно прочел следующее:

– «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии (по-английски Zealand). Двум матросам и капитану Гранту удалось выбраться на берег. Здесь, терпя постоянные жестокие лишения, они бросили этот документ под… долготы и 37°11′ широты. Придите им на помощь».

Паганель умолк. Его толкование документа было допустимо. Но именно потому, что оно казалось таким же правдоподобным, как и прежние толкования, оно также могло быть ошибочным.

Вот почему ни Гленарван, ни майор не стали его оспаривать.

– Однако раз следы «Британии» не были найдены ни у берегов Патагонии, ни у берегов Австралии, там, где проходит тридцать седьмая параллель, то, конечно, есть шансы найти их в Новой Зеландии.

Это последнее замечание географа произвело сильное впечатление на его друзей.

– Скажите, Паганель, – обратился к нему Гленарван, – почему же вы около двух месяцев держали в тайне это новое толкование?

– Потому что я не хотел понапрасну вас обнадеживать. К тому же мы ведь все равно направлялись в Окленд, лежащий именно на той широте, которая была указана в документе.

– Ну, а потом, когда мы отклонились от этого пути, почему же вы тогда ничего не сказали?

– По той причине, что толкование мое, как бы верно оно ни было, все равно не могло бы помочь спасти капитана Гранта.

– Почему вы так думаете?

– Да потому, что если с тех пор прошло целых два года и капитан не появился, то это значит, что он пал жертвой либо крушения, либо новозеландцев.

– Итак, ваше мнение? – спросил Гленарван.

– Мое мнение таково, что, быть может, и удастся найти какие-либо остатки «Британии», но потерпевшие на ней крушение люди безвозвратно погибли.

– Ни слова об этом, друзья мои, – сказал Гленарван. – Предоставьте мне выбрать подходящий момент, чтобы сообщить эту печальную весть детям капитана Гранта.

Глава XX
Крик в ночи

Команде «Дункана» вскоре стало известно, что сообщение Айртона не пролило света на таинственную судьбу капитана Гранта. Все впали в глубокое уныние: ведь на боцмана возлагалось столько надежд, а оказалось, что ему не известно ничего такого, что могло бы навести «Дункан» на следы «Британии».

Итак, яхта продолжала придерживаться намеченного курса. Оставалось лишь выбрать остров, на котором можно было бы высадить Айртона.

Паганель и Джон Манглс справились по корабельным картам. Как раз на тридцать седьмой параллели значился уединенный островок Марии-Терезии. Этот скалистый, затерянный среди Тихого океана островок был расположен в трех с половиной тысячах миль от Американского побережья и в тысяче пятистах милях от Новой Зеландии. На севере ближайшей к нему землей являлся архипелаг Паумоту, находившийся под протекторатом Франции; к югу же никаких земель вплоть до вечных льдов Южного полюса не было. Ни одно судно никогда не приставало к берегам этого уединенного островка. Никаких отголосков того, что делается на свете, не долетало до него. Одни буревестники во время своих дальних перелетов опускались сюда отдыхать. На многих картах и вовсе не значилось этого островка-скалы, омываемого волнами Тихого океана.

Если где-нибудь на земном шаре существовало абсолютное уединение, то это было на этом островке, заброшенном в океане, в стороне от всех морских путей. Айртону сообщили о местоположении острова. Боцман согласился поселиться там, вдали от людей, и «Дункан» взял курс к Марии-Терезии. Яхта находилась в это время как раз на прямой линии от залива Талькагуано к острову Марии-Терезии.

Два дня спустя, в два часа дня, матрос, стоявший на вахте, дал знать о том, что на горизонте показалась земля. Это был остров Марии-Терезии, низкий, вытянутый, едва поднимавшийся из воды, похожий на огромного кита.

Яхта, рассекавшая волны с быстротой шестнадцати узлов в час, находилась от него еще на расстоянии тридцати миль. Мало-помалу стали видны его очертания. На фоне заходящего солнца отчетливо вырисовался его причудливый силуэт. Там и сям выделялись невысокие вершины, блестевшие в лучах дневного светила.

В пять часов Джону Манглсу показалось, что над островом поднимается к небу легкий дым.

– Что это, вулкан? – спросил он Паганеля. Тот рассматривал остров в подзорную трубу.

– Не знаю, что и думать, – ответил географ. – Остров этот малоизвестен, но, конечно, не было бы ничего удивительного, если бы он оказался вулканического происхождения.

– Но если его создало извержение, нельзя ли опасаться того, что другое извержение может его разрушить? – сказал Гленарван.

– Это маловероятно, – ответил Паганель. – Гарантией его прочности служит то, что он существует уже несколько веков. А вот остров Джулия, показавшийся было из волн Средиземного моря, через несколько месяцев исчез бесследно.

– Хорошо, – сказал Гленарван. – Как вы думаете, Джон, сможем ли мы подойти к берегу до наступления ночи?

– Нет, сэр. Я не могу подвергать корабль опасности, подводя его в темноте к незнакомому мне берегу. Я буду крейсировать, делая короткие галсы, а завтра на рассвете мы пошлем туда шлюпку.

В восемь часов вечера остров Марии-Терезии, бывший всего в пяти милях от яхты, казался какой-то удлиненной, едва видной тенью. «Дункан» все приближался к нему.

В девять часов на островке вспыхнул довольно яркий огонек. Он светился ровным, неподвижным светом.

– Вот это как будто указывает на вулкан, – проговорил Паганель, внимательно всматриваясь в даль.

– Однако на таком близком расстоянии мы слышали бы грохот, всегда сопровождающий извержение, – заметил Джон Манглс, – а восточный ветер не доносит до нас никакого шума.

– Действительно, вулкан блестит, но безмолвствует, – согласился Паганель. – Притом, мне кажется, огонь этот мигает, как огонь маяка.

– Вы правы, – отозвался Джон. – А между тем на этих берегах нет маяков. А! – воскликнул он. – Вот и другой огонек – теперь на самом берегу. Смотрите! Он колышется! Он меняет место!

Джон не ошибался. Действительно, появился другой огонек. Казалось, он то потухает, то вдруг снова разгорается.

– Значит, остров обитаем? – спросил Гленарван.

– Очевидно, населен дикарями, – ответил Паганель.

– Но тогда мы не сможем высадить там боцмана.

– Нет, конечно, – вмешался майор, – это был бы слишком плохой подарок даже для дикарей.

– В таком случае, мы поищем какой-нибудь другой необитаемый остров, – сказал Гленарван. – Я обещал Айртону, что он будет жив и невредим, и хочу сдержать свое слово.

– Во всяком случае, нам надо быть настороже, – заметил Паганель – у новозеландцев, как некогда у жителей Корнуэльских островов, в ходу варварский обычай заманивать к берегам суда с помощью вспыхивающих там и сям огней. Вероятно, и обитателям Марии-Терезии знаком этот прием.

– Держись в четверти мили от берега! – крикнул Джон Манглс матросу, стоявшему у руля. – Завтра на рассвете мы узнаем, в чем дело.

В одиннадцать часов Джон Манглс и пассажиры разошлись по своим каютам. На баке прохаживались вахтенные, а на корме у румпеля стоял один рулевой.

В это время на ют поднялись Мэри Грант и Роберт, Дети капитана Гранта, облокотившись на перила, с грустью смотрели на блестевшее фосфорическим светом море и на светящийся след, остававшийся за кормой «Дункана». Мэри думала о будущем Роберта, Роберт – о будущем сестры. Оба думали об отце. Жив ли еще их обожаемый отец? Неужели надо отказаться от надежды свидеться с ним? Но нет, как жить без него? Что станется с ними? Что было бы с ними и теперь без Гленарвана и его жены?

Горе сделало мальчика взрослым не по годам. Он догадывался, какие мысли волновали его сестру.

– Мэри, – промолвил он, беря ее за руку, – никогда не надо отчаиваться. Вспомни, чему учил нас отец. «Мужество заменяет все на свете», – говаривал он. Давай будем так же мужественны и настойчивы, как наш отец, – это давало ему силу преодолевать все препятствия. До сих пор, сестра, ты работала для меня, а теперь я, в свою очередь, стану трудиться для тебя.

– Милый Роберт! – сказала молодая девушка.

– Мэри, мне надо сказать тебе одну вещь. Ты ведь не станешь сердиться, правда?

– Зачем мне сердиться, дитя мое!

– И ты позволишь мне сделать то, что я задумал?

– Что ты хочешь сказать? – с беспокойством спросила Мэри.

– Сестра! Я хочу стать моряком…

– Ты бросишь меня? – воскликнула Мэри, сжимая руку брата.

– Да, сестра, я буду моряком, как мой отец, как капитан Джон! Мэри, дорогая Мэри, ведь капитан Джон не потерял надежды разыскать отца. Верь в его преданность, как я верю в нее. Джон обещал сделать из меня отличного, выдающегося моряка, а пока мы будем вместе с ним разыскивать отца. Скажи, сестра, что ты согласна. То, что отец сделал бы для нас, мы, а особенно я, должны сделать для него. У меня лишь одна цель в жизни: искать, непрестанно искать того, кто никогда не оставил бы ни тебя, ни меня. Мэри, дорогая, как он был добр, наш отец!

– И как благороден, как великодушен! – добавила Мэри. – Знаешь ли, Роберт, что им уже гордилась наша родина, и, конечно, если бы судьба не пресекла его деятельность, он занял бы место среди ее великих людей.

– Знаю ли я это! – воскликнул Роберт.

Мэри прижала брата к груди, и мальчик почувствовал, как по лбу его заструились слезы.

– Мэри! Мэри! – крикнул он. – Что бы ни говорили наши друзья, сколько бы они ни молчали, я все еще надеюсь и всегда буду надеяться! Такой человек, как наш отец, не умирает, не выполнив своей задачи!

Мэри Грант не могла ничего ответить: ее душили рыдания. Молодая девушка была глубоко взволнована мыслями о новых поисках Гарри Гранта и о безграничной преданности молодого капитана.

– Значит, мистер Джон еще надеется? – спросила она.

– Да, – ответил Роберт. – Это брат который никогда нас не покинет. Ведь правда же, сестра, я буду моряком, чтобы вместе с ним искать отца? Ты согласна?

– Как же не согласиться! Но расстаться… – прошептала девушка.

– Ты будешь не одна, Мэри. Я знаю, мой друг Джон сказал мне это. Миссис Гленарван не позволит тебе уйти от нее. Ты ведь женщина, сестра, и потому можешь и даже должна не отказываться от ее благодеяний. Это было бы с твоей стороны неблагодарностью. А вот мужчина – отец много раз повторял мне это, – мужчина должен сам ковать свою судьбу.

– Но что же станет тогда с нашим милым домом в Денди? Ведь с ним связано столько воспоминаний!

– Мы его сохраним, сестричка! Все это обдумано, и хорошо обдумано, нашим другом Джоном и мистером Гленарваном. Ты будешь жить в замке Малькольм у мистера и миссис Гленарван, как их дочь. Это он сам сказал моему другу Джону, а тот рассказал мне. Ты будешь у них чувствовать себя совсем как дома, и тебе будет с кем поговорить об отце. А в один прекрасный день мы тебе привезем его самого. Ах! Какой это будет чудесный день! – восторженно сказал Роберт.

– Брат мой, мальчик мой, как счастлив был бы наш отец, если бы он мог слышать тебя! – сказала Мэри. – Как ты похож, милый Роберт, на него, на нашего обожаемого отца! Когда ты станешь мужчиной, ты будешь вылитый отец!

– О Мэри! – краснея от благородной сыновней гордости, сказал мальчик.

– Но как сможем мы отблагодарить мистера и миссис Гленарван? – промолвила Мэри.

– О, это нетрудно будет сделать! – заявил с юношеской самоуверенностью Роберт. – Мы будем их любить, почитать, говорить им об этом, крепко целовать, а когда понадобится, можно будет пожертвовать для них своей жизнью.

– Нет, уж лучше живи для них! – воскликнула молодая девушка, целуя брата. – Они предпочтут это, да и я тоже.

Дети капитана Гранта умолкли. Отдавшись мечтам, они молча глядели друг на друга. Мысленно они все еще продолжали свой разговор, задавали вопросы, отвечали на них. Вокруг тихо зыбилось море и светилась сквозь сумрак бурлившая за винтом вода.

И вдруг произошло нечто странное. Брату и сестре одновременно почудилось, что из лона волн, попеременно то темных, то светящихся, зазвучал чей-то голос, и его глубокий, тоскующий звук проник в самую глубину их сердца.

– Помогите! Помогите!.. – крикнул этот голос.

– Мэри, ты слышала, слышала? – спросил Роберт.

Поспешно перегнувшись через перила, они стали вглядываться во мглу, но ничего не было видно – только безграничный сумрак расстилался перед ними.

– Роберт, – пролепетала бледная от волнения Мэри, – мне почудилось…. Да, почудилось, как и тебе… Мы бредим с тобой, Роберт, милый…

Но снова раздался голос, призывавший на помощь, и на этот раз иллюзия была так велика, что у обоих одновременно вырвался тот же крик:

– Отец! Отец!

Это было слишком для Мэри. Сломленная волнением, она без чувств упала на руки брата.

– Помогите! – крикнул Роберт. – Сестра! Отец!.. Помогите!..

Рулевой бросился поднимать бесчувственную девушку. Прибежали стоявшие на вахте матросы, появились разбуженные шумом Джон Манглс, Элен, Гленарван.

– Сестра умирает, а наш отец там! – воскликнул Роберт, указывая на волны.

Никто не мог понять, в чем дело.

– Да, да, – повторял мальчик, – отец мой там! Я слышал его голос, и сестра слышала…

В эту минуту Мэри пришла в себя и, потеряв голову, обезумевшая, тоже закричала:

– Отец! Отец там!

Бедная девушка, перегнувшись через перила, собиралась броситься в море.

– Говорю вам, что отец мой там! – твердила она, сжимая руки. – Уверяю вас, я слышала его голос! Он поднимался из волн, словно жалоба, словно последнее «прости»…

С бедняжкой сделались спазмы, конвульсии. Пришлось отнести ее в каюту. Туда пошла и Элен, чтобы оказать ей помощь.

Роберт же твердил одно:

– Отец мой! Отец мой там! Я уверен в этом, сэр!..

Свидетели этой мучительной сцены поняли наконец, что дети капитана Гранта галлюцинировали. Но как убедить их в этом?

Гленарван попытался было это сделать. Взяв за руку Роберта, он спросил его:

– Ты слышал голос своего отца, дитя мое?

– Да, сэр. Там, среди волн. Он кричал: «Помогите! Помогите!»

– И ты узнал этот голос?

– Узнал ли я его голос? О да, клянусь вам! Сестра моя тоже слышала и, как и я, узнала отцовский голос. Неужели вы думаете, что мы оба могли ошибиться? Сэр, отправимся на помощь отцу! Шлюпку! Шлюпку!

Гленарван увидел, что разубедить бедного мальчика невозможно. Тем не менее он решил сделать последнюю попытку и позвал рулевого.

– Гаукинс, – обратился он к нему, – вы ведь стояли у руля, когда это странное происшествие так поразило мисс Грант?

– Да, – ответил Гаукинс.

– И вы ничего не заметили, ничего не слышали?

– Ничего.

– Вот видишь, Роберт!

– Будь то отец Гаукинса, Гаукинс не сказал бы, что ничего не слышал! – с неукротимой энергией крикнул мальчик. – Это был мой отец, сэр, мой отец, отец!

Голос Роберта угас. Бледный и безмолвный, Роберт тоже лишился чувств. Гленарван распорядился отнести его на постель в каюту, и измученный волнением мальчик впал в тяжелое забытье.

– Бедные сироты, – промолвил Джон Манглс, – какое тяжелое испытание выпало им на долю!

– Да, – отозвался Гленарван, – чрезмерное горе, видимо, вызвало у них обоих одновременно эту галлюцинацию.

– У обоих? – прошептал Паганель. – Странно! Наука не допускает этого.

Затем географ перегнулся через перила и, сделав всем окружающим знак хранить молчание, в свою очередь стал прислушиваться.

Кругом было тихо. Паганель громко окликнул, нет ли кого поблизости, но ответа не получил.

– Странно, странно, – повторял географ, направляясь в свою каюту. – Общность мыслей и горя все же не может объяснить подобное явление.

На следующий день, 8 марта, в пять часов утра, когда только что стало светать, пассажиры, в том числе Роберт и Мэри – их невозможно было удержать в каютах, – собрались на палубе «Дункана». Каждому хотелось поглядеть на землю, лишь мельком виденную ими накануне. Подзорные трубы с жадностью направились на остров. Яхта шла вдоль него на расстоянии мили от его берегов. Можно было разглядеть мельчайшие их подробности.