Текст книги "Тайная история Изабеллы Баварской"

И тут подал голос Краон.

– Коннетабль, – произнес он, – это не герцог Орлеанский, это я… Я хочу освободить Францию от ее злейшего врага; довольно разговоров, вам пора умереть. Бейте, бейте, – трусливо продолжил он, обращаясь к тем, кто следовал за ним, – и не щадите никого, кто попытается защитить его.

Напрасно восемь слуг коннетабля пытались оказать сопротивление: их вместе с хозяином окружили со всех сторон. Но слуги сумели убежать, а Клиссон остался один на один с убийцами, и, не будь на нем кольчуги, которую он всегда носил на теле, его бы непременно убили.

В темноте он никак не может догадаться, кто его противник… Мрак столь глубок, что несколько убийц ведут поединок друг с другом. Испугавшись мужественно оборонявшегося Клиссона, наемники убегают, рассыпаются по близлежащим улицам и возвращаются в дом Краона. Самый яростный разбойник наносит коннетаблю сильнейший удар, тот падает с коня прямо на незапертую дверь булочника, и та под напором тела коннетабля раскрывается. Слабый свет, исходящий из лавки, повергает нападающих в ужас, и они разбегаются. Клиссон остается лежать без сознания.

Вернувшиеся слуги окружают раненого, а один из них мчится предупредить короля о случившемся. Карл как раз собирался отходить ко сну: в чем был, он вскочил на коня позади посланца и повелел гнать во весь опор. Вбежав к булочнику, он увидел коннетабля в луже крови и хлопочущих вокруг людей, пытавшихся остановить кровь.

– О мой дорогой Клиссон, – воскликнул король, – кто напал на тебя?

– Сир, – ответил коннетабль, – ваши враги, которые одновременно являются и моими врагами. Ибо всем известно, как я люблю ваше величество, и этого негодяи не могут мне простить.

– Но кто они, друг мой?

– Сир, это Краон, я узнал его; он приказал трусливо убить меня; я не боюсь назвать его имя, потому что, желая убить меня, он хочет нанести ущерб вам.

– Коннетабль, – произнес король, – чтобы покарать гнусного убийцу, мне достаточно того, что он покушался на вашу жизнь. А так как затронуты еще и мои интересы, месть моя будет вдвойне сурова.

Тем временем нашли и привели лекарей.

– Осмотрите коннетабля, – приказал им король, – и скажите, на что я могу надеяться. Его страдания – это и мои страдания, и, если вы исцелите его, вы получите гораздо больше, нежели если я заболею от волнения…

И добрый Карл, склонившись над другом, оросил слезами раны коннетабля.

– Сир, – произнес растроганный Клиссон, – если я и сожалею о пролитой крови, с коей смешались ваши слезы, то лишь потому, что не пролил эту кровь на поле брани, сражаясь с вашими врагами.

– Коннетабль, ты будешь жить.

– В любом случае мой последний вздох будет посвящен моему государю, – ответствовал Клиссон, сжимая руки своего повелителя.

Раненый так разволновался, что раны его открылись, и врачи попросили короля удалиться.

– Я уйду, – ответил Карл, – но обещайте мне, что он будет жить, иначе я остаюсь.

– Он будет жить, сир, мы за него отвечаем.

– Тогда я удаляюсь, – успокоившись, произнес король. – Прощайте, коннетабль, и берегите себя: только так вы сможете доказать, что любите меня.

На прощание король поцеловал друга…

О, как отрадно, когда король роняет слезы при виде ран своего военачальника, не раз проливавшего за него кровь! Воистину монарх, готовый плакать над несчастьями преданных ему слуг, должен быть любим своими подданными!

В тот же вечер парижскому прево приказали арестовать убийц Клиссона. Но слуги убийц предупредили, а выносливые кони помогли им спастись от людского правосудия; оставалось уповать на правосудие Господа, редко оставляющее безнаказанным столь отвратительные преступления. Арестовали нескольких невинных людей, и среди них каноника из Шартра, у которого останавливался Краон, но самого виновника преступления не нашли. Домчавшись до Сабле, Краон укрылся в одной из принадлежавших ему крепостей на границе Мена и Бретани. Узнав, что Клиссон остался жив, он перестал чувствовать себя в безопасности даже в собственном замке и вскоре бежал к герцогу Бретонскому; герцог сначала посмеялся над ним, а потом упрекнул, что тот не сумел использовать прекрасную возможность отомстить.

– Сударь, – возразил Краон, – видно, сам черт решил спасти Клиссона, ведь мои люди нанесли ему не менее шестидесяти ударов.

– Следовательно, вы совершили два больших промаха, – ответил герцог. – Во-первых, вы напали на него, а во-вторых, напали, но недобили.

С Краоном поступили по всей строгости закона. Дом его разрушили до основания, а на его месте устроили кладбище; сегодня это кладбище Святого Иоанна. Улица, проходившая мимо дома Краона, получила название улицы Злых Ребят; название сохраняется и поныне. Конфискованное у него имущество досталось герцогу Орлеанскому. Снесли до основания не только собственный дом Краона, но и все дома, в которых он когда-либо проживал. При дворе даже стало хорошим тоном присутствовать при разрушениях домов маркиза; впрочем, когда лесть оказывает почести добродетели, мы готовы простить ее.

Супругу преступника, Жанну Шатийонскую, и его единственную дочь изгнали из дому в одном рубище; с ними поступили несправедливо, ибо они не были ни в чем повинны; только ужас, испытанный монархом при виде окровавленного Клиссона, оправдывал эту жестокость.

Как только стало известно, что Краон нашел убежище у герцога Бретонского, Карл потребовал его выдачи; герцог ответил отказом, причем в достаточно резкой форме, и королевский Совет объявил войну герцогу.

Не все считали поступок маркиза преступлением. У Клиссона при дворе имелось немало врагов: его упрекали в нечестно нажитых богатствах и в алчности; упреки исходили прежде всего от герцогов Беррийского и Бургундского, то есть тех, кто хотел бы завладеть землями и замками Клиссона.

Наша обязанность поведать читателю, кто на самом деле явился подстрекателем покушения, и показать, что действовал он из тех же самых побуждений, что и убийцы Клиссона, завидовавшие его состоянию.

Мы помним, как королева поссорилась с Краоном, когда тот злоупотребил доверием ее любовника, герцога Людовика Орлеанского. Однако герцог Бретонский намекнул ей, что от коннетабля вреда несравнимо больше, ибо тот имеет влияние на короля, несказанно богат и каждодневно увеличивает свое состояние, потому он куда опаснее, нежели Краон, чью нескромную болтовню легко пресечь. К тому же Краон единственный, кто настолько храбр, что может избавить ее от коннетабля; тем более, судя по слухам, маркиз считает Клиссона единственным виновником своей немилости при дворе.

Помирившись с предателем, мстительная Изабелла быстро сообразила, как чужими руками устранить одного из своих врагов. В самом деле, одно из двух: если Краон преуспеет, она избавится от Клиссона, а если у него ничего не получится, ее избавят от болтливого Краона.

План обсудили во время переговоров в Туре; советчик королевы, герцог Бретонский, также оставался в выигрыше: либо он избавлялся от своего заклятого врага Клиссона, либо Краон, представлявший опасность для тех, кто его использовал (вспомним, как он предал герцога Анжуйского), оказывался в опале и удалялся от двора. Как и королева, герцог Бретонский выигрывал от этого покушения, каким бы исходом оно ни завершилось.

Изабелла немедленно поведала свой замысел любимчикам: сначала Буа-Бурдону, тотчас его одобрившему, а затем герцогу Орлеанскому, с коим она по-прежнему состояла в любовной связи. Желая заручиться его поддержкой, она изложила уже известные читателю соображения за и против и пообещала поделить с ним имущество того, кто станет жертвой покушения. Прельщенный богатствами, алчный Орлеан одобрил план и пообещал всяческое содействие.

Изабелла свела его с маркизом, присутствовала при их переговорах, и под ее руководством союзники договорились, что Орлеан, присоединившись к убийцам, возможно, сам нанесет удар несчастному, чьи владения для него оказались чрезвычайно притягательными. Какой жестокий расчет! Напомним, когда коннетабль услышал приказ погасить факелы, ему показалось, что он узнал голос герцога Орлеанского, поэтому он и попросил прекратить эту дурную шутку, не приставшую ни ему, ни герцогу. Вспомним, что удар, отбросивший Клиссона на дверь булочника, нанес тот, кто более всех был заинтересован устранить его. А когда встал вопрос, кто же нанес последний удар, сначала указали на Орлеана, а потом на Краона. Почему же Краон не выдал своего сообщника герцога? Потому что сообщник пообещал ему вознаграждение, и маркиз надеялся получить хотя бы часть его. Орлеан же, наследуя имущество жертвы, кто бы ею ни оказался, мог ускорить ее смерть и сам нанести удар. Но скорее всего и он, и Краон действовали по указке Изабеллы, раздававшей направо и налево свои коварные советы. Убеждая любовника забрать себе вещички убитого, она хотела остаться вне подозрений и вместе с тем не упустить своей выгоды.

Нам еще не раз придется напоминать, что сама природа наделила Изабеллу тягой к преступлению и одновременно поразительной изворотливостью, дабы отводить от себя подозрения.

Искать замысливших и осуществивших покушение на коннетабля надо среди тех, кому это преступление выгодно. А кому оно более выгодно, если не королеве, не герцогам Орлеанскому и Бретонскому? Увы, приходится признать сию печальную истину. Ибо долг историка заключается не только в перечислении известных всем фактов; старательно следуя за своими героями, историк обязан находить утраченные в цепи событий звенья или же восстановить их в согласии с истиной. Иначе вся история свелась бы к простой хронологии событий. В нашем случае мы опираемся на показания, сделанные перед смертью главным конфидентом королевы, а такие показания обладают силой факта.

Изабелла видела врага и в Краоне, и в коннетабле – этот вывод подкреплен здравыми рассуждениями и признанием приговоренного к смерти конфидента; что еще нужно для установления истины?!

Тем временем в Бретани назревала война. Карл твердо решил отомстить за Клиссона, об отмене экспедиции и речи быть не могло. Однако герцог Бургундский не хотел начинать военные действия; имея общие интересы с королевой, он пока еще не снискал ее полного доверия, они пока шли по разным дорожкам, но в одном направлении.

Все заинтересованные лица наперебой уговаривали короля повременить с походом; врачей заставили во всеуслышание заявить, что здоровье короля не позволит ему встать во главе армии.

Не обращая внимания на советы лекарей, Карл готовился к походу; узнав, что Краон покинул Бретань, он велел ускорить сборы, хотя герцог уверял его, что Краон давно уже находится в Арагоне. Усмотрев в уговорах придворных стремление предать его и спасти маркиза, он заявил, что ничто и никто не помешает ему отправиться на войну против строптивого вассала, вознамерившегося обмануть его.

5 апреля 1393 года армии предстояло выступить в поход.

Тем временем Изабелла вместе с принцами убеждала всех, включая короля, что смешно вооружать всю Францию ради мести за человека, повинного в лихоимстве не более, чем кто-либо иной из обвиненных в этом пороке. Но ее речи действия не возымели: армия выступила в поход; оставалось надеяться, что какое-нибудь неожиданное событие положит конец этому походу.

Противники войны имели серьезные основания воспрепятствовать королевскому предприятию, и нетрудно догадаться, что, обладая талантом придавать видимость правды любой лжи, они сделали все, чтобы оказаться правыми.

Сбылись предсказания врачей: здоровье короля резко ухудшилось. Черная меланхолия сменялась приступами необузданной ярости, а когда ярость проходила, он впадал в отчаяние, ибо понимал, что пребывал во власти безумия. Безумец счастлив, пока живет своими иллюзиями, но что делать, когда повязка упала с глаз? Он становится несчастнейшим из смертных…

В день отбытия из Манса государь чувствовал себя, как никогда, отвратительно: он едва коснулся блюд, поданных ему на завтрак. Когда он наконец тронулся в путь, армия его уже маршировала по дороге на Анже.

Несмотря на жару, Карл кутался в теплый плащ; бледный, печальный, задумчивый, он первым въехал в лес; свита держалась на почтительном расстоянии, опасаясь помешать размышлениям монарха.

Внезапно из-за деревьев выскочил призрак в черном и схватил под уздцы коня Карла.

– Король, – прозвучал замогильный голос, – остановись! Поворачивай назад, ибо тебя предали!

При виде жуткого, искаженного насмешливой гримасой лица привидения Карл задрожал…

Стражники спешат, кто-то ударил призрака по рукам, он отпустил поводья и помчался к лесу. Никто его не задержал… не остановил! Такая небрежность заставляет думать о многом! Словно всех заранее предупредили о появлении призрака и приказали не мешать ему и не преследовать его.

Когда король и его свита выехали из леса, паж, везший копье короля, неосторожно задел им шлем своего товарища. От звона железа Карл встрепенулся, ему вновь почудился призрак, с криком он выхватил меч и устремился на ехавших позади пажей и оруженосцев… «Кругом предатели!» – кричит он, и четверо слуг падают, сраженные его ударами.

Герцог Орлеанский устремился к брату с намерением разоружить его, но герцог Бургундский остановил Орлеана.

– Осторожно, не торопитесь, – сказал он племяннику, – а то он и вас убьет.

В эту минуту Мартель, дворянин из Нормандии, исполнявший обязанности камергера короля, изловчился вскочить на коня позади своего повелителя и обхватил его, прижав руки короля к туловищу; подоспевшие слуги обезоружили монарха, ссадили его с коня и, конфисковав запряженную быками повозку, уложили его и повезли в Манс. Король пребывал без сознания.

– Возвращаемся, – сказали принцы. – Кампания окончена.

И армии отдали приказ отступать. Короля привезли в Манс в тяжелом состоянии; все вокруг опасались за его жизнь. Кто-то предположил, что его отравили; подававшиеся утром королю вина и блюда попробовали заново, но яда не обнаружили; похоже, для этого преступления использовали иное зелье.

Лекари списали все на усталость: король давно чувствовал слабость и пребывал в подавленном настроении. Принцы приписали случившееся колдовству. И никто не видел, или же не хотел видеть, что загадочным призраком руководила та же самая коварная личность, которая устроила покушение на Клиссона.

Говорят, в это время королева носила под сердцем плод своей преступной связи с герцогом Орлеанским; в этом ребенке, равно как и в его отце, брате Карла, она видела тех, кто в случае смерти короля обретал законное право на трон. Для Изабеллы любовник на троне был бы полезнее, нежели безумный супруг, особенно если предположить, что разум к нему не вернется, а значит, он все время будет находиться под опекой дядьев и власть их прекратится только с его смертью. Словом, она очень надеялась, что устроенный ею в лесу спектакль будет стоить Карлу жизни. Узнав, что король остался жив, она немедленно сообщила об этом герцогу Орлеанскому, и тот, желая ее утешить, убедил ее, что поддерживать короля в состоянии легкого безумия для них даже выгоднее, ибо в таком случае на него легко можно повлиять; следить же за действиями дядьев для них труда не составит. Так завершилась новая интрига Изабеллы.

Обладала ли королева средствами поддерживать супруга в нужном для нее состоянии? Разумеется, средства у нее имелись. Вспомните, мы уже говорили вам об этом; и как ни тяжело в это поверить, но приходится признать, что она прекрасно знала о слабоумии короля; именно поэтому она возлагала надежды на призрака, костюм которого сделали по ее приказу верные ей умельцы.

Фарс с призраком придумали двое: Изабелла и Орлеан. И чтобы никто в этом не усомнился, мы приведем вам убедительные доказательства.

Новость о безумии короля взволновала всю Францию. Несмотря на неумение Карла держать в руках бразды правления, народ любил своего монарха, ибо тот никогда не пытался обмануть его; народ всегда отделял его слабости от его благородства и, оплакивая слабости, воздавал должное благородству: такова истинная душа французов! Любя и почитая своих монархов, они всегда готовы забыть об их недостатках, дабы прославлять их добродетели.

Но после происшествия в лесу в стране фактически стали править два дяди короля; прошлым фаворитам пришлось немедленно удалиться от двора.

Защищать Клиссона с оружием в руках никто более не собирался, и королева решила как можно скорее расправиться с ним.

Между Орлеаном и принцами встал вопрос о дележе власти. Принцы передали Совету право решить, будут править они или же Людовик; впрочем, молодость герцога Орлеанского казалась им достаточно веской причиной, чтобы его не допустили к кормилу власти.

Историки убеждают нас, что Клиссон рассчитывал на защиту и дружбу герцога Орлеанского, и мы обязаны объяснить почему; иначе те, кто не верит нашему рассказу, смогут обвинить нас во лжи.

Как могло случиться, что враг королевы, Клиссон, стал другом ее любовника? Объясняем: герцог Орлеанский притворялся, называя Клиссона другом; с помощью этой уловки герцог, поощряемый Изабеллой, замаскировал их гнусный замысел погубить коннетабля. А если бы покушение вновь сорвалось, любовники притворились бы, что они, напротив, защищали Клиссона.

Пока погубить коннетабля не удавалось, они делали вид, что дорожат его дружбой, но сами только и ждали удобного случая, чтобы покончить с ним.

Разве могли враги коннетабля не воспользоваться обстоятельствами, столь удачно сложившимися в их пользу? О войне в Бретани все забыли, двор перестал роптать против поборов на бессмысленный поход, никто не преследовал убийц коннетабля, значит, пора наконец уничтожить внушавшую всем страх гидру! Возвышение Клиссона всегда вызывало недовольство у принцев, и они решили, что пришла пора от него избавиться.

Коннетабль прибыл во дворец Артуа получить распоряжения от герцога Бургундского. Его тайные враги в сборе, его смерть предрешена; осталось организовать судебный процесс.

– Клиссон, – заявил герцог Бургундский, – вам не следовало вмешиваться в дела правления; теперь вам предстоит ответить за свою ошибку; полагаю, вряд ли вы сумеете объяснить, откуда у вас столь огромные богатства.

Клиссон удалился, оставив вопрос без ответа; только добравшись до дому, он осознал, какая опасность ему угрожает. Почитая герцога Орлеанского своим другом, он попытался заручиться его поддержкой, но Людовик, дабы не встречаться с ним, отправился в Крей к своему брату-королю. Видя, что остался в одиночестве, Клиссон бежит из собственного дома через потайную дверь, добирается до Монлери, где стоит один из его замков, и там узнает, что отдан приказ задержать его. Он бежит к себе в Бретань, где сразу несколько крепостей готовы предложить ему убежище. Следом в провинцию прибывают посланцы парламента – задержать Клиссона и доставить его в суд, однако найти коннетабля им не удается. Впрочем, королеве только этого и надо: у нее свой расчет.

– Если он явится, – размышляла она, – король, который по-прежнему любит коннетабля, помилует его; если же приговор вынесут заочно, он погиб.

О, кто еще из женщин сумел столь тонко постичь искусство губить врагов?

Коварная женщина быстро поняла, что, если Клиссон предстанет перед судом, его обвинят в преступлениях, не находящихся в компетенции обычного правосудия, и поэтому решать его участь станет король. И чтобы наверняка погубить его, она добилась приказа о его аресте; в составленном на скорую руку приказе написали, что коннетабль лжец, предатель, злоумышленник и строит козни против властей. Несчастного приговорили к штрафу в сто тысяч марок серебром и лишили должности, передав ее зятю герцога Беррийского Филиппу д’Артуа. Гонцы, отправленные в Бретань забрать у обвиняемого меч коннетабля, до Клиссона не добрались; коннетабль же, не получив уведомления ни об отставке, ни о приказе отобрать у него меч, узнал о назначении нового коннетабля и выразил протест против столь наглой узурпации. Протест, впрочем, остался без внимания.

Настал черед разъяснить политику, проводимую Изабеллой и Орлеаном.

Когда король готовился к войне в Бретани, Орлеан заверил Клиссона в своей поддержке и покровительстве. Но как мог он, принадлежа к партии ненавистников коннетабля, предлагать тому свои услуги и оказывать поддержку?

Пролить свет в этом лабиринте могут только протоколы допроса Буа-Бурдона. Любовник спрашивал об этом королеву, и та ему ответила:

– Милый мой друг, ты еще новичок в политике; знай, самый лучший способ погубить человека – сделать вид, что ты готов быть ему полезным. Людовик лгал, обещая Клиссону свою поддержку; мы оба желаем смерти коннетабля, потому что доверие, которым он пользуется у короля, представляет опасность для нас обоих. Мы способствовали его побегу, и мы же продиктовали приказ о его аресте, который его погубит.

Услыхав ответ королевы, фаворит вздрогнул и удалился, не сказав ни слова.

Здоровье короля оставляло желать лучшего. Тем не менее его величество присутствовал на ложе правосудия, как именовалось торжественное заседание парламента, и способствовал выработке мер для предупреждения хаоса, грозившего стране в случае, если трон внезапно окажется свободным.

Согласно эдикту Карла V, для наследников трона Франции совершеннолетие наступало в четырнадцать лет; и опеку над малолетним дофином поручили королеве, герцогам Беррийскому, Бургундскому, Бурбонскому и Людвигу Баварскому, брату королевы. Опекуны получали право пользоваться доходами с герцогства Нормандского, с Парижа и виконтства Парижского, а также с бальяжей Санлис и Мелен. Вместе с опекунами за дофина нес ответственность специальный Совет, состоявший из трех прелатов, шести дворян и трех клириков. Совет создали на случай, если после смерти государя королева решит вновь вступить в брак и, как следствие, лишится права опеки.

Раздосадованная таким постановлением, связавшим ее по рукам и ногам, королева, однако, высказала свое неудовольствие только Буа-Бурдону. Изабелле, мечтавшей о безграничной власти, о том, как она приберет к рукам все крупные состояния королевства, решение парламента не могло прийтись по вкусу. Но кое-что ее порадовало: будучи братом короля, герцог Орлеанский становился несменяемым регентом; теперь власть, полученная Орлеаном, в соединении с властью королевы позволяла любовникам приносить столько вреда Франции, сколько требовалось для удовлетворения их честолюбия.

Существование Карла несколько омрачало их планы. Им приходилось нацеплять на себя маску добродетели, дабы под ее прикрытием предаваться разврату и являть свой отвратительный нрав.

Однако стоило этой опасной парочке заключить политический союз, как случилось происшествие, навлекшее на обоих лицемеров весьма серьезные подозрения.

Врачи советовали королю как можно меньше заниматься делами и как можно больше развлекаться. По случаю бракосочетания одной из приближенных королевы с шевалье де Вермандуа Изабелла устроила у себя во дворце пиршество, а потом бал. Карл придумал нарядиться вождем дикарей и тащить за собой на веревке плененных соплеменников, иначе говоря, Юга де Гисе, графа де Жуаньи, Амана де Пуатье и Иоанна де Нантуйе, бастарда де Фуа; сшитые из холста костюмы дикарей были пропитаны смолой, позволившей налепить на них пучки шерсти. На дикаря, остановившегося возле Орлеана, державшего в руках факел, случайно – говорить иначе у нас нет достаточных оснований – упала искра. Вспыхнувший огонь мгновенно перебросился на всех остальных дикарей, за исключением короля: герцогиня Беррийская стремительно накинула на его величество свой плащ и увела его прочь. Спасся также и Нантуйе, моментально прыгнувший в кадушку с водой; остальные же сгорели.

Мы не знаем, почему историк Вилларе, вопреки свидетельствам современников, расцвечивает рассказ об этом происшествии ложью, утверждая, что короля возле дикарей не было, хотя ясно, что именно он вел этих дикарей на веревке. Еще он пишет, что, услышав о пожаре, королева, волнуясь за жизнь любимого супруга, якобы упала в обморок, хотя к этому времени она уже несколько лет жила с герцогом Орлеанским и вместе с ним придумала поджечь дикарей. После назначения герцога регентом король стал для него препятствием на пути к неограниченной власти; и Орлеан стал желать смерти брата.

И еще: если Карла, по словам Вилларе, не было в это время на балу, тогда почему, как пишет далее Вилларе, королева содрогнулась, услыхав об опасности, которой избежал ее супруг? Как мог он подвергаться опасности, если его там не было? Неразрешимое противоречие! Неужели серьезный историк может исказить истину? Увы, приходится признать его недочеты; мы же в нашем рассказе приводим только факты.

Без сомнения, Изабелла придумала устроить пожар, а герцог Орлеанский исполнил ее замысел.

Протоколы допроса Буа-Бурдона подтверждают нашу уверенность.

– Королева, – говорил конфидент, – рассказала мне, что решила покуситься на жизнь короля во время бала, который она устраивала в честь свадьбы одной из своих приближенных. Сначала речь шла о том, чтобы подсыпать яд в прохладительные напитки, подаваемые монарху. Но Буа-Бурдон сказал ей, что раздобывать яд придется у третьих лиц, а это опасно как для самой королевы, так и для него самого. И тогда королева придумала разыграть спектакль с переодеванием, нарядив нескольких дворян в костюмы дикарей, сшитые из пропитанной горючей смолой ткани, которую монсеньор герцог Орлеанский сможет легко поджечь.

На этом рассказ Буа-Бурдона прерывается; остальное нам известно. Во искупление своей так называемой неосторожности герцог Орлеанский на средства, полученные им после конфискации имущества маркиза де Краона, воздвиг в целестинской обители часовню. Во времена господства суеверия самые отвратительные преступления люди искупали благочестивыми дарами, полагая, видимо, что Творец в своем величии простит их, если они пожертвуют некоторую сумму на содержание монастыря или сооружение часовни; и никому из них даже в голову не приходило, что такими действиями своими они скорее оскорбляют Творца, нежели исправляют причиненное ими зло, удовлетворяют собственную гордыню и разжигают алчность тех, кто получает их дары.

У короля вновь случился приступ безумия, более затяжной, чем в прошлом году. Камердинер короля Гийом Мартель, тот самый, кто в роковой день в Мансе сделал более всех, дабы утихомирить буйство государя, первым заметил симптомы кризиса и сообщил об этом герцогу Людовику. Вскоре многие заметили, что во время приступов король начинал питать отвращение к супруге. Так во время наших несчастий и болезней мы под воздействием загадочных сил природы невольно начинаем ощущать отвращение и даже ненависть к лицам и вещам, ставшим причиной наших несчастий.

– Кто эта женщина? – говорил несчастный Карл, указывая на Изабеллу. – Уберите ее отсюда, я не могу видеть ее! Избавьте меня от ее присутствия, я не могу ни смотреть на нее, ни слушать ее речи. Я требую запретить ей появляться здесь.

И везде, где бы он ни встречал свидетельства пребывания супруги своей, он немедленно уничтожал их, утверждая, что он не мог жениться на столь отвратительной женщине.

Сколько слез должна была бы пролить Изабелла при виде столь душераздирающих сцен! Однако, повинная в безумии мужа, королева либо молчала, либо удовлетворенно улыбалась.

К Валентине Миланской, которую немедленно – но совершенно напрасно! – заподозрили в стремлении способствовать развитию болезни государя, Карл всегда испытывал приязнь. Мы уже рассказывали, при каких обстоятельствах она стала его любовницей; скажем еще, что, в отличие от Изабеллы, король всегда любил ее и никогда не отталкивал.

Когда подозрения с Валентины наконец сняли, все решили, что ухудшение состояния короля произошло исключительно от его разнузданного поведения, а также от пренебрежения своим здоровьем. Выказывая нарочитую заботу, королева за большие деньги пригласила из отдаленного уголка Гиени знаменитого шарлатана, жалкого с виду, но чрезвычайно говорливого.

Шарлатан уверял, что вернет королю здоровье, ибо он владеет книгой под названием «Симагорад», которую, по его словам, Адам через сто лет после смерти Авеля получил от Господа, пожелавшего утешить его в потере любимого сына; с помощью этой книги самозванец якобы постиг все тайны мироздания. Королева и Орлеан делали вид, что верят его детским сказкам, и обманщик долгое время забавлял монарха и весь его двор.

Когда шарлатан наконец всем надоел, двор решил сменить обстановку и принялся давать обеты, истово молиться и переезжать с места на место. Усилия придворных были напрасны: отныне и до конца дней своих несчастный Карл пребывал лишь призраком былого государя. Изабелла и Орлеан прекрасно умели управлять безумцем, а потому делали все для поддержания его в невменяемом состоянии, ведь если бы король умер, они бы потеряли захваченную ими власть. Когда природа брала свое и сознание возвращалось к Карлу, его ловкие вожатые немедленно увлекали его в пучину оргий и всяческих излишеств, а потом с помощью различных настоев возвращали несчастного государя в состояние безумия, коим эти медленно убивавшие его чудовища пользовались.

Тем временем честолюбивые замыслы королевы и герцога Орлеанского вступили в противоречие с интересами герцога Бургундского; планы герцога являлись не менее опасными, однако средств для их осуществления у него имелось неизмеримо больше, он более поднаторел в интригах и вдобавок располагал богатейшими владениями.

Какую яростную борьбу сулило это соперничество! Непроходимый лабиринт его корней теряется во мраке, и только немногие события, рассказы о которых сохранились до наших дней, дают нам нить, способную привести нас к истине.

Королева хотела перебороть не только властный характер герцога Бургундского, но и надменность и высокомерие Маргариты Фландрской, супруги герцога. Наделенная коварством, вполне сравнимым с коварством Изабеллы, супруга Бургундца не питала склонности к преступлениям, но, безраздельно властвуя над супругом, она могла убедить его совершить любой поступок. Желая обезопасить себя от этой влиятельной партии, королева вознамерилась заключить союз с Англией, скрепив его посредством брачных уз или иного соглашения.

Наделенная талантом извлекать выгоду из суеверия окружающих, она пригласила ко двору авантюриста, известного под именем отшельника Робера, дабы тот уговорил короля заключить мир с Англией. Отшельник поведал Карлу, что по дороге из Сирии ему во сне явился светлый и прозрачный, словно хрусталь, ангел и повелел ему отправиться к французскому двору; французский король, сказал ему ангел, должен заключить мир с англичанами, а тех, кто воспротивится этому миру, Небо сурово накажет. Убедив короля отправить в Англию послов, мошенник последовал за французами, вместе с ними прибыл ко двору и быстро обнаружил, что и король Ричард II, и его дядья готовы во всем следовать его советам. Ах, с какой легкостью в те давние непросвещенные века люди позволяли одурачивать себя! Каждый, кто обладал хотя бы каплей изворотливости, мог их обмануть!