Текст книги "Диктатор, который умер дважды: Невероятная история Антониу Салазара"

Теперь, в полумраке, который окутал его память, пораженную сначала гематомой, а затем кровоизлиянием в мозг, он пытался поговорить с каждым из этих людей, чтобы доказать, что интересы государства важнее каждого совершенного им поступка и каждой нанесенной обиды. Но он не мог – задыхался, потел, хрипел. Таким Салазара увидел Марселу Каэтану, посетивший его 30 сентября в новом звании премьер-министра. Перед Каэтану лежал другой премьер-министр, который «скоро умрет», как он однажды выразился.

Находясь в коме, между жизнью и смертью, Салазар страдал от почечной недостаточности и нарушений метаболизма. Но в больничной палате 68 Салазар был не один. Рядом с ним молилась дона Мария, Вашконселуш Маркеш следил за ним, а доктор Коэлью, который обычно посещал его трижды в день, спасал в случае серьезных кризисов: во время комы их было шесть. Совместно со специалистами Коэлью даже прибегал к дефибрилляции, чтобы купировать приступ наджелудочковой тахикардии. В последние дни октября Салазар пришел в сознание, улыбался и внятно отвечал на вопросы врачей. Дона Мария в углу, накрыв голову вуалью, плакала и целовала четки. Но в ноябре его состояние ухудшилось из-за пароксизмальной тахикардии. Даже самые близкие к диктатору врачи считали его смерть скорой и неминуемой. Вопреки ожиданиям, в конце ноября Салазар поправился настолько, что мог принимать посетителей, – и тогда врачебный совет больницы Красного Креста рекомендовал перевезти пациента в резиденцию Сан-Бенту, как и планировал Совет министров. По странному совпадению, в палате 81 той же больницы находился член Государственного совета и председатель Национальной ассамблеи Мариу де Фигейреду, друг юности Салазара. Они вместе учились в семинарии в Визеу, и Фигейреду, как тень, сопровождал диктатора на протяжении всей его политической карьеры.

В бюллетене от 29 ноября говорилось о том, что Салазару больше не требовались искусственная вентиляция легких и кормление через желудочный зонд: он проводил время, сидя в кресле, отвечая на вопросы врачей, медсестер и постоянных посетителей. Решение было принято: 6 декабря объявили, что Салазар вскоре покинет больницу Красного Креста и отправится в свою резиденцию. Но медицинский бюллетень, выпущенный в тот день, таинственным образом оказался аннулирован. Последнее предложение, в котором говорилось, что в Сан-Бенту Салазара будет обслуживать его личный врач – доктор Коэлью, распорядился вырезать сам президент Республики. Коэлью был этим явно раздосадован, и поэтому больница решила отложить выпуск заключительного медицинского бюллетеня до 13 декабря.

Коэлью несколько раз просил Америку Томаша принять его, чтобы прояснить это недоразумение. Наконец, 10 декабря он вошел в ворота сада Беленского дворца. Президент сухо сообщил ему, что рядом с Салазаром должен находиться доктор Вашконселуш Маркеш. После бюллетеня от 13 декабря, в котором говорилось, что Салазар выйдет из больницы к «концу следующей недели», Коэлью начал получать телефонные звонки от самых разных журналистов, среди которых был также редактор ежедневной газеты Порту O Primeiro de Janeiro, который попросил его прояснить вопрос, связанный с истинным состоянием здоровья создателя Нового государства. Несколько слов, сказанных журналисту из Порту (тот превратил их в целое опубликованное интервью), оказались в центре ожесточенных споров в политических кругах. За этим последовала дальнейшая отсрочка выписки высокопоставленного пациента из больницы Красного Креста.

Возвращение в Сан-Бенту

Наконец настало 5 февраля 1969 года – день выписки Салазара из больницы. У его постели находилось 17 медсестер, готовых к ритуалу фотографирования. За время пребывания в больнице Салазара осмотрели 43 медика различных специальностей, а в операции участвовали 13 врачей. Несколькими днями ранее, во время визита Карлуша Ларруде, профессора оториноларингологии медицинского факультета Лиссабонского университета, Салазар, прежде чем показать по просьбе врача язык, в качестве доказательства своего выздоровления заявил со свойственным ему сарказмом: «Я ничего не покажу, у меня короткий язык!» Затем, по окончании визита президента Республики Томаша, Салазар сказал Коэлью: «Он – святой человек». О своей замене на посту председателя Совета министров, столь желанной для самого Томаша, он не знал. По дороге из больницы Красного Креста к Салазару обратился журналист государственного телевидения RTP и спросил его о состоянии здоровья. Диктатор ответил, что ему лучше. Тогда журналист задал второй вопрос: «Что вы думаете о профессоре Марселу Каэтану?» Салазар, не зная о том, что Каэтану занял его место, небрежно ответил: «Это большой политик, но очень амбициозный!» Через три дня после возвращения Салазара домой его близкий друг, кардинал Мануэл Гонсалвиш Сережейра, провел с ним около часа. Выходя из дворца, кардинал рассыпался в восторгах: «Какая разительная перемена! Несомненное выздоровление! Если бы я сам прежде не видел его страданий, я бы не поверил, что он был в столь плачевном состоянии! Мы обсудили текущие проблемы Церкви – он дал мне столько поучительных советов!»

Природа встретила начало 1969 года зимними холодами, и Салазар, окруженный врачами и медсестрами, почувствовал в себе силы вернуться к управлению страной. Первым делом он попросил, чтобы ему предоставляли еженедельные отчеты директора ПИДЕ, которые, к счастью, дона Мария откладывала и хранила. Кипа отпечатанных на машинке листов содержала вожделенную для Салазара информацию о положении дел в Португалии и колониях. Кроме того, ему было любопытно узнать, удалось ли агентам поймать каких-нибудь врагов или подпольщиков. Он снова почувствовал себя хозяином миллионов жизней. Печальные вздохи подозреваемых сладко звучали в его голове, снова готовой разложить по полочкам самые разные процессы: аресты, преследования, доносы, судебные расследования, приговоры, вынесенные в упрощенном порядке, постоянные пополнения в рядах узников концентрационного лагеря Таррафал в Кабо-Верде или Форте-де-Кашиаш: катакомбы этого форта были превращены в своеобразное закрытое озеро, из которого торчали головы пытаемых людей, лишенных всякой надежды.

К счастью для себя, Марселу Каэтану оставил на своем посту прежнего министра внутренних дел Антониу Мануэла Гонсалвиша Феррейра Рапазоте, назначенного в августе предыдущего года самим Салазаром. Адвокат из Брагансы заменил Алфреду душ Сантуша Жуниора, уставшего, вероятно, от своей первостепенной задачи – систематических репрессий. Гонсалвиш Феррейра Рапазоте был многим обязан Салазару, при этом он назвал «марселизм» новой политической весной. Между двумя министрами существовала определенная преемственность. Душ Сантуш, уроженец Визеу, врач, в прошлом мэр Гувейи (он руководил городом с окончания Второй мировой войны до 1959 года), принадлежал к буржуазии португальского региона Бейра-Интериор. При нем министерство получило контроль над всей государственной администрацией, мэрами, губернаторами, парламентариями, представителями корпораций и т. д. Его преемник, также выходец из северной элиты, сразу же начал контролировать провинциальную «знать» и пресек незаконную миграцию. Оба они также отвечали за управление экономикой страны на всех уровнях, проверяя соблюдение норм, определявших цены на сельскохозяйственную продукцию, и правил доступа на рынок, а также выдавая разрешения на производство определенных товаров по отраслям промышленности. Таким образом, Министерство внутренних дел представляло собой основополагающий элемент той автономии Нового государства, которая не желала никоим образом зависеть от мирового рынка.

Гонсалвиш Феррейра Рапазоте получил от Марселу Каэтану поручение разыгрывать фарс у постели диктатора: тот верил, что по-прежнему находится у власти. В феврале Рапазоте дважды ездил в Сан-Бенту, чтобы доложить Салазару о политической и военной ситуации в метрополии и колониях, обострившейся прежде всего из-за войны в Анголе. После первой встречи доктор Коэлью поинтересовался у Рапазоте: «Неужели правительству безразлично, что у Салазара прекрасно восстановилось не только физическое состояние, но и умственные и психические функции? Мы что, живем в стране сумасшедших?» Рапазоте ушел, ничего не ответив. А что он мог сказать? Что Салазар стал жертвой цензуры, которую сам же и ввел? В беседе с диктатором – теперь уже бывшим – Коэлью спросил, не устал ли тот от таких долгих переговоров с министром внутренних дел. Салазар ответил: «Я не устаю, я могу в течение часа, двух, трех обсуждать какую-нибудь проблему с министрами. Но если они не делают выводов из этих бесед, я теряю свое время, а они – свое».

По такому же сценарию прошел и визит президента Америку Томаша. Салазар недоумевал, почему президент так упорно мусолит это несчастное кровоизлияние в мозг вместо того, чтобы обсудить множество важных нерешенных проблем – от колониальной войны до вопросов корпораций (с которыми, разумеется, необходимо разобраться как можно скорее для оживления экономики), от протестов молодежи до вымирания сельской местности из-за растущей эмиграции. Великий фарс ограничивался внешними аспектами. Вникая в детали отдельных вопросов, старый политик, возможно, почувствовал бы что-то неладное.

С тех пор Салазар ежедневно принимал двух–трех визитеров – как правило, под конец дня. Это были министры, губернаторы, друзья, доверенные лица, руководители ПИДЕ и корпораций. На всех этих людей распространялся приказ нового председателя Совета министров (он же бывший президент Республики): притворяться, что Салазар все еще руководит Португалией и колониями. Чтобы сделать спектакль более правдоподобным, собеседникам часто приходилось говорить гадости о Марселу Каэтану или Америку Томаше, чтобы польстить самолюбию бывшего диктатора. Одним из первых к нему приехал его друг Жоржи Перейра Жардин: он долго делал политическую карьеру, а затем переключился на африканскую промышленность. В 1952 году предприниматель Раул Абекашиш попросил его стать управляющим фабрикой Lusalite в мозамбикском городе Дондо. Там Жардин близко подружился с Яном Смитом, премьер-министром Родезии (ныне Зимбабве), и Хастингсом Камузу Бандой, президентом Малави. Салазар поручил Жардину найти дипломатический способ разрешения запутанной ситуации в португальской колонии, и тот разработал так называемый Лусакский план[9]9
  Лусакский план – план деколонизации Мозамбика, предполагавший предоставление стране независимости с сохранением гарантий для проживающих там португальцев.


[Закрыть], а также наладил контакты с некоторыми функционерами ФРЕЛИМО – Фронта освобождения Мозамбика. Поэтому спецпредставитель Салазара, несмотря на меняющуюся политическую ситуацию в Лиссабоне, мог отчитываться только перед тем, кто поручил ему вести переговоры. Когда стало известно о встрече Салазара с Жардином в Сан-Бенту, в высших эшелонах португальской власти началась паника.

Когда Салазар почувствовал, что готов вернуться к своей привычке читать газеты, это создало проблемы для его ближайшего окружения – доны Марии, невозмутимого телохранителя Агоштинью Барбиери Кардозу, крестницы диктатора Марии да Консейсан де Мелу Риты, пользовавшейся его доверием, секретарей Антониу да Силвы Телеша и Анселму Кошты Фрейташа. С юности Салазар особенно любил газету Diário de Notícias, которая в его правление была превращена не только в своего рода рупор правительства – но и в голос португальской интеллигенции с громкими именами (в их числе были и представители оппозиции), такими как Жуан Жозе Кокофел, Луиш Франсишку Ребеллу и Эдуарду Лоуренсу. Директор газеты Аугушту де Каштру Сампайю Корте-Реал и бывший диктатор шли по жизни, руководствуясь одними и теми же принципами, хотя Корте-Реал, родившийся в 1883 году, приобрел важный жизненный опыт еще до появления Нового государства.

Аугушту де Каштру, родившийся в Порту, тоже учился в Коимбрском университете на юридическом факультете и стал известным адвокатом, журналистом, дипломатом и драматургом. Одним словом, это был человек, который добивался успеха во всем, к чему бы ни приложил свои способности. Умеренный республиканец и ситуационист по убеждениям, Аугушту сначала, с 1919 по 1924 год, был редактором газеты Diário de Notícias, а затем переключился на дипломатическую карьеру, которую он воспринимал как своего рода изгнание, хотя и занимал высокие посты (возглавлял португальское посольство в Лондоне в 1924 году, в Ватикане с 1924 по 1929 год, в Брюсселе с 1929-го по 1931-й и с 1935-го по 1938-й, в фашистском Риме начала 1930-х годов, а затем, после Второй мировой войны, – в Париже). Он очень хорошо разбирался в отношениях между Муссолини, которым он восхищался, и де Голлем, с которым он не очень ладил, между британским двором и папским престолом, между американскими спецслужбами и разработчиками плана Маршалла, в составлении которого участвовал и он сам в качестве представителя Португалии. Во время войны де Каштру поддерживал связи с Берлином через барона Вернера фон Райнбабена, сотрудника немецкого Красного Креста, который посетил Лиссабон в мае 1941 года. Тогда барон подтвердил де Каштру, что Гитлер восхищается салазаровским порядком и признает европейский плюрализм.

Поверив в Новое государство, де Каштру снова возглавил любимое периодическое издание диктатора (собственно, сам Салазар и поставил его на эту должность) и, не падая духом, руководил лиссабонской газетой в течение 30 лет – с перерывом на два года в Париже. Он также был назначен генеральным комиссаром Выставки португальского мира 1940 года – парада достижений Лузитанской земли и демонстрации ее мирового влияния. Кроме того, де Каштру был депутатом, членом совета директоров Компании газа и электричества, Ангольской компании по сельскому хозяйству, Бразильской академии литературы и искусства, Международной академии португальской культуры, а также занимал много других должностей. Он добился большого успеха как театральный деятель, поставив несколько пьес, которые он писал с юности и вплоть до 1950-х годов.

Де Каштру был настолько близким другом диктатора (он посещал премьер-министра раз в неделю, чтобы совместно с ним проанализировать политическую ситуацию), что в Лиссабоне его считали «глазами и ушами Салазара». Лишь однажды он позволил себе нарушить волю верховного лидера, когда после смерти президента Кармоны в 1951 году вознамерился начать кампанию за то, чтобы его друг занял и этот пост, но был немедленно остановлен как цензурой, так и предостережением самого председателя Совета, который по-прежнему намеревался сохранить единую партию – Национальный союз. Взгляд де Каштру – тревожный, сквозь монокль, а позже сквозь круглые очки – мог парализовать собеседника. Прежде чем начать говорить, он закручивал свои усы на американский манер, а объясняя размахивал руками. Салазар к нему прислушивался – больше, чем к кому бы то ни было еще из португальской элиты; он выиграл в конкуренции с другими журналистами, также очень близкими к Салазару, – это были Раул Регу из República и Норберту Лопеш из респектабельного издания Diário de Lisboa. Де Каштру всегда был сильно занят и не слишком вмешивался в жизнь газеты, которую считал своей игрушкой. Зачастую он приходил в редакцию в четыре утра (скажем, после ночи, проведенной за прослушиванием фаду или в ночном клубе в Байрру-Алту), чтобы посмотреть макет газеты, которую он десятилетиями отправлял в печать без лишней суеты, но и без больших задержек.

Узнав о выздоровлении своего друга, Аугушту де Каштру ни секунды не сомневался в решении главы государства, которому не хватало смелости сказать Салазару правду. Необходимо было продолжать притворяться: в конце концов Салазар был нацией, душой Португалии, символом империи – империи, которая еще держалась. Да и кто из окружения диктатора не был ему чем-нибудь обязан? Глядя в глаза собеседникам, редактор понял, что все они по-прежнему зависят от Салазара.

Однажды утром де Каштру пришел в свой кабинет, как это было ни удивительно (потому что от привычки являться на работу рано он давно отказался). Служащие, которые, постучавшись в дверь, заходили в кабинет главного редактора, обнаруживали, что тот сидит со взглядом, устремленным в никуда, и трет большую родинку на правой щеке, на уровне уха. Выйдя из оцепенения, де Каштру спросил, есть ли в редакции новички и что это за люди, а затем велел вызвать их к себе. Это были молодые выпускники, трудившиеся в отделе новостей. Они впервые видели так близко главного редактора – одного из самых известных людей Португалии, но почти чужого для рядовых сотрудников, учитывая, что он практически махнул рукой на газету. Де Каштру был удостоен Большой национальной премии по литературе, а в Порту, на родине, его признали лучшим журналистом по версии Национального союза журналистов, «Каса да Импренса» (частного учреждения социальной солидарности), ассоциации журналистов и литераторов Порту и издательского дома Jornalis. Его слава множилась, а роль, которую он играл в жизни столицы и страны, стала еще более весомой. Де Каштру оглядел по очереди каждого из молодых практикантов, поднял свои небольшие ладони и велел им объехать всю страну, чтобы выяснить прошлое Салазара. Именно им предстояло написать первую правдивую биографию создателя Нового государства: он считался вечным, и никто еще не написал ни строчки о жизненных этапах, от Вимиейру до Сан-Бенту, которые привели его к вершине Республики.

Система, разработанная де Каштру, была основана на тщательном перечитывании – и переписывании! – страниц его газеты. Для начала требовалось должным образом отразить каждую встречу теперь уже бывшего председателя Совета министров, чтобы заново напечатать первую полосу. Затем было необходимо переписать все статьи, где упоминались новые политические деятели «марселизма» и сам Марселу Каэтану в качестве главы государства, а вместо них добавить, например, рекламу или фельетоны. Де Каштру являлся в редакцию ночью, когда копии газеты, предназначенные для киосков и подписчиков, уже были готовы, и приступал к работе, чтобы создать один уникальный экземпляр для своего друга Салазара.

Передовая статья почти всегда посвящалась ежедневным встречам бывшего диктатора в своей резиденции: ее писали в соответствии с указаниями секретарей. И даже если встреча оказывалась безрезультатной, как часто жаловался Салазар, самого факта приезда министра, губернатора, главы ПИДЕ или еще какого-нибудь выдающегося деятеля в Сан-Бенту было достаточно для заголовка на личном экземпляре газеты. Затем в этот экземпляр вставлялась биографическая статья о Салазаре, где описывалась его карьера – карьера выходца из глухой провинции, который покорил вершину империи, созданной Генрихом Мореплавателем. По любопытному совпадению, Генрих Мореплаватель носил титул герцога Визеу – города, в котором учился португальский диктатор (тогда еще будущий). Эти биографические статьи и сегодня составляют основу наших знаний об этом загадочном человеке. Его личная история отразила в себе весь путь Португалии – от фиаско монархии до мира «Битлз» и «Роллинг Стоунз».

2
От Вимиейру до Лиссабона

«Результат сочетания несочетаемого: убогая душа деревенского крестьянина из Санта-Комба-Дана, раздутая в своей убогости семинарским образованием, книжным антигуманизмом Коимбры, суровой и трудной профессией финансиста, которую он избрал», – так писал великий Фернандо Пессоа об Антониу Салазаре во времена, когда тот переживал стремительный политический взлет. Глядя в окно текстильной компании в одном из центральных районов Лиссабона Байша Помбалина, Бернарду Суариш, он же Фернандо Пессоа, мечтал «путешествовать по неведомым, или воображаемым, или просто недосягаемым странам»[10]10
  Пессоа Ф. Книга непокоя. – М.: Ад Маргинем, 2020.


[Закрыть], о чем и писал в «Книге непокоя». Руа-душ-Дурадош становится лабиринтом, где Португалия преодолевает путь от величия эпохи завоеваний до колониального упадка: «Быть может, в путешествиях рождается ощущение освобождения? Я могу испытать его, отправившись из Лиссабона в Бенфику, и испытать его глубже, чем тот, кто едет из Лиссабона в Китай, потому что если освобождения нет во мне, то для меня его не будет нигде».

Покойный Антонио Табукки[11]11
  Антонио Табукки (1943–2012) – итальянский писатель и публицист, переводчик, филолог-португалист, исследователь творчества Фернандо Пессоа.


[Закрыть] писал: «Нет такого салазаровского проекта, который Пессоа не высмеял бы в поэтической форме. Так, длинное стихотворение от 29 июля 1935 года „Наша новая держава“, ирония которого направлена на Новое государство, заканчивается следующими словами:

 
К Вере путь тяжел и долог;
Нынче вряд ли кто поймет –
Где священник, где теолог.
На Брехне Вранье женато,
Нет надежды на развод.
Нас Всевышний не осудит,
Наши помыслы чисты!
Сплетня, что жратвы не будет.
Эскапизм! Возвеселимся!
Нынче – на обед мечты![12]12
  Эта и следующая цитаты приводятся в переводе Е. Витковского.


[Закрыть]
 

Национальное радио принадлежит тем, кто, по его словам, исполняет сольный номер перед мертвым микрофоном.

Не щадит Пессоа и фамилию Салазара:

 
Ох, господин Салазар-то!
Весь из сала да из азарта.
Если сало кто-нибудь съест
Или останется слишком мало
Сала,
То, кроме азарта,
Ни навара, ни фарта.
[…]
Тиранчик пить не хочет,
Он только зубы точит.
Он, как воду,
Пьет свободу,
Он терзаем жаждой!
Так, что на базаре
Прячет свой товар торговец каждый.
 

Возвращайся в семинарию, пишет Пессоа, проваливай! Ветер дует встречный – вали отдыхать. Ты уже свел свои счета, как ты умеешь это делать. Я надеюсь тебя увидеть в доме Вельзевула (март 1935 г.)».

4 февраля 1935 года, за несколько месяцев до своей смерти 30 ноября того же года, Пессоа опубликовал в газете Diário de Lisboa статью, в которой, критикуя проект закона Жозе Кабрала о разгоне тайных обществ (в частности, масонских), он открыто выступил против диктатуры, возглавляемой бывшим преподавателем из Коимбры. В этой статье поэт окончательно дистанцировался от своего памфлета 1928 года под названием «Междуцарствие. Защита и оправдание военной диктатуры в Португалии», где, не поддерживая государственный переворот 1926 года напрямую, он доказывал временную необходимость военного правительства для восстановления общественного порядка в государстве, полном, по его мнению, «самоубийственных» противоречий. Отмечая извечный конфликт между республиканцами и монархистами, Пессоа утверждал, что Португалии не хватает национальной идеи, несмотря на величие империи, раскинувшейся по разным континентам.

* * *

Это противоречие между величием и скромностью сопровождало возвышение Антониу де Оливейры Салазара, «счетовода, открытого врага человеческого достоинства и свободы государства», как писал Пессоа. Его путь от простого крестьянина до преподавателя, от эксперта по финансам до авторитарного и непримиримого государственного стратега, конечно же, невозможно было себе даже вообразить 28 апреля 1889 года, когда он родился в скромной деревушке Вимиейру в муниципалитете Санта-Комба-Дан, насчитывавшей тогда 580 жителей. Из благ цивилизации в ней был только телеграф. Его отцом был Антониу де Оливейра, а матерью – Мария ду Резгати Салазар. С самой юности он предпочитал зваться материнской фамилией: у Марии были испанские корни, а фамилии отца недоставало оригинальности – она была широко распространена в том районе. Это была бедная крестьянская семья с пятью детьми, из которых Антониу был младшим – и при этом единственным мальчиком. Условия их жизни улучшились, когда семья Перештрелу пригласила отца Салазара в качестве управляющего в поместье, где производили вино, масло, выращивали овощи, зерновые и фрукты. Антониу Шавиер Перештрелу Корте-Реал, бывший губернатор Порту-Алегри, редактор газеты Viriato в Визеу, был последним потомком древней и богатой семьи с большими земельными владениями.

Салазар был крещен 16 мая, Перештрелу и его дочь Мария стали крестными родителями малыша. Антониу де Оливейра-старший зарабатывал в поместье кое-какие деньги, а в дополнение к этому, расширив часть дома, сделал из него общежитие для сельхозрабочих, которых нанимали со стороны. Кроме того, он занимался посредничеством при продаже недвижимости. Все эти обстоятельства позволили семье отправить детей в школу: Марта, старшая дочь, выучилась на преподавателя начальных классов, а Антониу получил образование у Жозе Дуарте, муниципального секретаря и местного преподавателя, который давал уроки прямо у себя дома.

Журналисты, посланные Аугушту де Каштру, записали воспоминания сестры Салазара Марты: «Он мало шутил, предпочитал гулять со своей собачонкой, был застенчивым и милым, любимцем нашей матери. Когда она ругала нас за какую-нибудь провинность, именно он бежал к ней, чтобы попросить прощения. Ему было невыносимо видеть, как мы плачем». Салазар вырос в католической провинциальной Португалии, хмурой и мрачной: она оставалась равнодушной к тому, что происходило в больших городах, будь то республиканское восстание военного гарнизона в Порту 31 января 1891 года, быстро подавленное, или убийство короля Карлуша I и принца Луиша Филипе 1 февраля 1908 года, или последующее восшествие на престол Мануэла II Браганса, прозванного Неудачливым, или агония системы и рождение Республики в октябре 1910 года.

Антониу был привязан не только к матери, но и к природе: он любил животных, растения и цветы. Чтобы мальчик мог продолжить учебу, родители хотели отправить его учиться в Визеу, но он был слишком застенчивым и нелюдимым для школы-интерната. На помощь пришел приходской священник и попросил семью отправить Антониу в семинарию. Таким образом после получения начального образования будущий диктатор поступил в епархиальную семинарию в Визеу, средневековом городе, богатом памятниками и каменными историческими зданиями. Салазар благополучно влился в коллектив и прошел трехлетний курс теологии, по окончании которого в 1908 году опубликовал свою первую работу, перенасыщенную мистицизмом. Тогда же он написал первое стихотворение «Роза», полное детского романтизма. Журналисты Diário de Notícias также записали рассказы тех, кто учился вместе с ним в семинарии: однокашники указывали на его скрупулезность и неукоснительное соблюдение правил, что также подчеркивал и каноник Антониу Баррейруш, человек большой богословской культуры, взявший будущего политического лидера под свое крыло. Баррейруш говорил о Салазаре так: это был блестящий, беспокойный и любопытный ум, но прежде всего это был человек, приверженный дисциплине. На фотографиях будущий диктатор запечатлен как «падре Салазар» – в черной тунике, с приятной и спокойной улыбкой.

Из семинарии в Визеу молодой Антониу отправился в соседний Колежиу-да-Виа-Сакра, чтобы окончательно определиться со своим призванием. Он очень хорошо справился и с первой частью общего курса колледжа, который он окончил 18 июля 1909 года, и со второй частью (это был дополнительный курс по филологии), добившись отличных оценок, особенно по истории, португальскому языку, французскому языку, географии и математике. Летом 1910 года он вернулся в Вимиейру, и крестная мать Мария де Пина де Перештрелу предложила ему учиться в Коимбре. «У твоего сына нет никакого призвания быть священником. Ему нужно оставить семинарию. Он умный, он должен учиться», – сказала она его отцу.

В то лето молодой Антониу был увлечен Фелисминой де Оливейра, которой он отправил послание на День святого Валентина. Затем он отправился учиться в Коимбру: будущий диктатор жил в скромной комнате в Кураса-да-Эштрела, но обедал в доме Перештрелу, часто посещал дома состоятельных горожан и гулял под руку с красивыми дочерьми городских богатеев по набережным Мондегу, в то время как Фелисмина, оставаясь у себя в деревне, тосковала по нему и, возможно, не могла себе простить, что не ответила на его ухаживания.

В том году, когда Салазар поступил сначала на филологический факультет, а затем почти сразу перешел на факультет права, была провозглашена Республика. В Коимбре теперь братались студенты-консерваторы и студенты-республиканцы, а католики, такие как Салазар, выступали против антиклерикализма только что провозглашенной Республики. Антониу вступил в Академический центр христианских демократов, где познакомился с людьми, которые стали ключевыми фигурами в его политическом восхождении: среди них были Мануэл Гонсалвиш Сережейра, будущий кардинал Лиссабона, Жозе Нозолини и Диогу Пашеку де Аморим. Позже он познакомился с Мануэлом Родригишем Жуниором, также выпускником семинарии и будущим министром юстиции. Еще один новый знакомый, Фернанду Баэта Биссайя Баррету Роза, врач, оставался близким другом Салазара на протяжении всей жизни. Они еще не осознавали, что их круг станет новой политической элитой страны.

Летние встречи с Фелисминой ни к чему не привели. Три года Салазар учился в Коимбре, а она все тосковала по нему. А он часто встречался в доме Глории Кастаньейры с друзьями, среди которых были Мариу де Фигейреду и Жозе Белеза душ Сантуш. Свою первую публичную речь на тему «Демократия и церковь» Салазар произнес в 1914 году в Порту, на втором конгрессе католической молодежи. Его группа оказалась в политических рядах «Аксьон франсез»[13]13
  «Аксьон франсез» – националистическая политическая организация во Франции, основанная в 1899 году и изначально настроенная прореспубликански, но впоследствии сменившая идеологию на монархическую и антипарламентскую.


[Закрыть] Шарля Морраса, Жоржа Валуа и Жака-Пьера Бенвиля, которую поддерживали такие деятели, как граф Альбер де Мен и маркиз Франсуа-Рене де Ла Тур дю Пен. Кроме того, он опирался на воззрения, которые разделял Афонсу Пена, бывший президент Бразилии, и принял девиз «Бог, страна, свобода и семья». В дальнейшем он исключил свободу из списка своих вдохновляющих принципов. Уже в то время молодой Салазар читал и свободно говорил по-французски, а также изучал английский и немецкий языки.

Окончив в 1919 году курс юриспруденции Коимбрского университета, он решил претендовать на должность ассистента преподавателя с научной работой на тему «Зерновой вопрос: пшеница». Его целью было стать хотя бы «профессором второй степени» (так называлась ассистентская должность) по экономическим наукам, но в связи со смертью профессора Марноку-и-Соузы он возглавил кафедру. Экзамен на право преподавать он успешно выдержал еще в 1917 году: ему не хватало докторского звания, главной ступени академического пути, но, несмотря на это, в сентябре он был назначен преподавателем политэкономии – благодаря заслугам, проделанной работе и биографии. Среди его коллег был Антониу Карнейру Пашеку, который в 1936 году станет министром народного образования, – основатель молодежной организации «Мосидад Португеза», эквивалента итальянской организации «Балилла» (ее преемница – «Итальянская ликторская молодежь»). Таким образом, Салазар достиг высшей академической степени в возрасте 29 лет.

На втором конгрессе Португальского католического центра (такое название получила новая партия) именно он заявил, что не существует непримиримых расхождений между республиканским режимом и фундаментальными интересами католической церкви. Эта дискуссия возникла по причине того, что государственный переворот 5 октября 1910 года, в результате которого был свергнут король Мануэл II, затронул в первую очередь церковь: культовые сооружения были разграблены, а священнослужители подвергнуты репрессиям. Уже 10 октября новое республиканское правительство издало указ о запрещении монастырей и любых религиозных учреждений; религиозные деятели были изгнаны из Республики, а их имущество конфисковано. Иезуиты были вынуждены отказаться от португальского гражданства. За этим последовала серия прогрессивных законов: 3 ноября был разрешен развод, затем вышли постановления, которые узаконивали внебрачных детей, дозволяли кремацию, секуляризировали кладбища, отменяли религиозное обучение в школах и запрещали ношение рясы. Были наложены определенные ограничения даже на то, когда звонить в колокола и проводить богослужения, а религиозные праздники отменялись. Правительство также вмешивалось в дела семинарий, оставляя за собой право назначать преподавателей и определять учебную программу. Кульминацией этой длинной серии постановлений стал закон об отделении церкви от государства, принятый 20 апреля 1911 года.