Текст книги "Сроки службы"

Глава 6. Выпуск

Последние несколько недель в учебке – это смесь ФП (физической подготовки, хотя мы ее зовем «физической пыткой»), лекций, занятий на симуляторе, обедов и маленьких личных междусобойчиков с Халли, случающихся вопреки нашему беспощадно забитому расписанию и почти постоянному надзору. Дежурные инструкторы ночуют в комнате старшего инструктора, и мы уже выяснили, кто из сержантов чутко спит. Райли, можно сказать, спит с открытыми глазами, Берк бодрствует до утра, копаясь в бумагах и прислушиваясь к системе аудиомониторинга спальни, зато Харрис обычно дрыхнет от отбоя до подъема. Это значит, что каждая третья ночь – «ночь свиданий», и мы с Халли пробираемся в душевую, чтобы урвать немножко совместного времени подальше от глаз и ушей наших сослуживцев.

Наша близость – в общем-то, не секрет. Хватило парочке людей наткнуться на нас в сортире в два часа ночи, чтобы все об этом узнали, и я подозреваю, что до инструкторов слухи тоже дошли. Но почему-то они не предприняли никаких карательных мер, чтобы не дать нам уединяться в душевой два-три раза в неделю, а с другими курсантами у нас появилось что-то вроде неписаного соглашения. Нас осталось немного. Перед выпускной неделей наш взвод уменьшился до двенадцати человек. Наш обеденный столик все еще полон, мы потеряли только Каннингем. Все остальные продержались до конца: Халли, Гамильтон, Гарсия, Риччи и я. Гамильтон до сих пор наш взводный, и она будет нести флажок изрядно уменьшившегося взвода 1066 на выпуске.

Когда мы маршируем в столовую на наш последний совместный ужин, мы выглядим в точности как положено выпускникам: худые и мускулистые, с отполированными до зеркального блеска ботинками, шагаем быстро и синхронно. Мы проходим мимо свежеприбывших рекрутов, ошалелых стаек длинноволосых ребят в гражданской одежде, и они смотрят на нас так же, как мы пялились на взводы выпускников почти три месяца назад.

* * *

Внашу последнюю ночь дежурит сержант Райли. Мы с Халли уже почти смирились с тем, что нам не удастся напоследок побаловаться в душе, но Райли забирает свой ПП из комнаты старшего инструктора и выключает там свет.

– Это ваша последняя ночь, – говорит она собравшемуся у шкафчиков взводу, ожидающему отбоя. – Вы добрались до конца. Я думаю, никто из вас не настолько туп, чтобы влипнуть в какое-нибудь дерьмо и вылететь в день выпуска, – она слегка улыбается. Больше похоже на ухмылку, но это первый раз, когда мы увидели что-то кроме привычного сурового выражения на ее лице.

– Устройте небольшую вечеринку, если хотите, – говорит сержант Райли, пока мы неверяще смотрим друг на друга. – Только не шумите и постарайтесь быть на месте ко времени подъема.

Она разворачивается, убирает ПП в боковой карман штанов и выходит из комнаты:

– Спокойной ночи, взвод.

Она закрывает дверь, и мы начинаем лыбиться.

– Кто бы мог подумать, – хихикает Гамильтон. – Ну что, начинаем пирушку?

Мы и раньше таскали еду из столовой, несмотря на запреты инструкторов. Постоянные ФП и занятия на взлетке сделали нас худыми и бесконечно голодными, а перерывы на еду слишком разнесены по времени, чтобы наш метаболизм работал нормально. Каждый раз, когда в столовой подают десерт, который легко вынести, многие курсанты берут добавку, заворачивают контрабандные пончики или кексы в салфетки и прячут их в карманах штанов. Инструкторы, конечно, не слепые, но делают вид, что не замечают.

Мы вываливаем наши неприкосновенные запасы на пустующую койку. Перед нами образцы всех десертов, которые подавали в столовой за последнюю неделю. Широкий выбор пончиков и печенья, куча свежих фруктов, шоколадных кексов и даже несколько слегка помятых кусков яблочного пирога. Напитков, конечно, нет, но вода из питьевого фонтанчика холодная и чистая, а мы в таком восторге от ночи без надзора и приближающегося выпуска, что она с успехом заменяет пиво.

Мы съедаем все запасы, даже черствые пончики недельной давности, и чокаемся друг с другом стаканчиками для зубных щеток, наполненными холодной водой. Раз запреты на эту ночь сняты, мы болтаем и шутим, как в столовой, только более развязно. У нас никогда не было возможности поболтать друг с другом без инструктора над душой, и общение после двенадцати недель вынужденной сдержанности кажется странным.

Чуть позже мы с Халли уходим на одну из пустых коек в дальней части спальни. Нам приходится вытерпеть несколько добродушных подколок от остальных ребят, пока мы возводим защитные барьеры из грубых армейских одеял, повешенных на раму верхней койки. Достроив свое укрытие, мы забираемся в постель, теперь закрытую от взглядов с трех сторон. Наши уродские форменные пижамы оказываются на полу, и мы наконец-то можем насладиться друг другом на нормальном матрасе, а не торопливо спариваться в углу душевой, прислушиваясь к шагам в спальне. Наши товарищи по взводу свистят и комментируют, но мы слишком заняты, чтобы обращать внимание, и вскоре они возвращаются к своим делам, предоставив нам заниматься нашими.

* * *

^– Мы же будем на связи, правда? – спрашивает Халли позже, когда мы лежим на тощем матрасе. Я вспоминаю прежнего хозяина этой койки, парня, отчисленного после трех недель за «несоответствие требованиям».

– Конечно, – отвечаю я. – Будем переписываться через АрмНет.

– Жалко, что подготовка не продлится еще месяц-два, – говорит она, и я смеюсь:

– Я думал, ты мечтала отсюда выбраться.

– Ну да. Но я была бы не против провести еще немного времени с тобой, дурья башка. И даже смирилась бы с еще парой недель беготни и отжиманий на взлетке.

– О, как это мило, – отвечаю я, и мы смеемся.

– Серьезно, – говорит Халли, – я хотела бы, чтобы так и было, но я не верю, что нам повезет оказаться в одном и том же месте. Я хочу, чтобы ты писал мне каждую неделю, понял? Я хочу знать, что тебе не оторвало голову на какой-нибудь занюханной колонии в заднице известной галактики.

– Меня, может, и в десантники-то не зачислят. Буду каптером на транспортном корабле. Проведу пять лет, выдавая полотенца и канцелярские скрепки.

– Ладно тебе, – говорит она. – На флоте пятьсот флагманов, и все настолько автоматизированы, что ими может управлять десяток человек. Колонизированных миров сотни, и каждому нужен гарнизон численностью не меньше роты. Мы все попадем в десант.

– Я не против. Куда угодно, лишь бы подальше от Земли.

– Эй, не так уж здесь и плохо. Все-таки дом. Пусть даже со смогом и преступностью.

– Серьезно? – говорю я. – Ты действительно не променяешь Землю на шанс вдохнуть свежего воздуха какой-нибудь колонии? Я слышал, среди них есть настолько маленькие, что там на всю планету только тысяча человек. Можешь себе такое представить?

– Могу, – она смотрит на меня сверху вниз и улыбается. – Семья моего дяди попала на колониальный корабль несколько лет назад. Выиграли места в лотерее десяти штатов. Теперь у них пятьсот акров земли на Лаконии. Присылают фотки время от времени.

– Может, сложим наши деньги, когда выйдет срок службы?

– И что? – она смеется. – Купим билет в колонию и будем копаться в грязи на другом конце Вселенной?

– Ну да. Почему нет? Что ты собираешься делать после армии? Вернуться домой, накупить всякой фигни, пялиться в экран, пока мозги не протухнут, и надевать маску в дни, когда с воздухом совсем беда?

– Ну… – Халли хихикает. – Я именно об этом и мечтала, но раз ты против…

Она опять смотрит на меня, глаза в глаза, и снова становится серьезной.

– Еще пятьдесят семь месяцев, Грейсон. Это долгое время. А на нашей работе оно еще дольше, – она кладет ладонь мне на щеку и ненадолго оставляет ее там. – Постарайся продержаться эти пять лет, а там посмотрим, хорошо?

Я знаю, что мы проведем эти пять лет в разных уголках галактики. Мы оба знаем, что армия – не то место, куда нужно идти, если хочешь найти или сохранить свою половинку. Возможно, она сойдется с каким-нибудь офицером с квадратной челюстью, может, даже не с одним, и у меня тоже будут свои увлечения. Когда истечет время контракта, мы, скорее всего, будем друг для друга лишь далекими и добрыми воспоминаниями. Но мечтать приятно, и события последних недель еще свежи в нашей памяти, поэтому я воспринимаю ее слова в том смысле, в котором они сказаны.

– Увидимся после дембеля, – говорю я. – Не забудь свои деньги, а я захвачу свои.

* * *

Наступает день выпуска, и на небе ни облачка.

Мы просыпаемся задолго до побудки, приводим спальню в уставной вид и опять начищаем ботинки и пряжки до блеска.

Идем в столовую для последнего завтрака на Начальной подготовке. Потом возвращаемся в спальню, чтобы сбросить сине-зеленое и переодеться в торжественную форму, выданную всего несколько дней назад. Сержант Берк объяснил, что униформы класса А не выдаются по приезде, как все остальное, потому что они слишком дороги, чтобы тратить их на тех, кто может вылететь, к тому же курсанты за время подготовки теряют столько килограммов и накачивают такие мускулы, что поначалу идеально сидевшая форма к выпуску будет болтаться как на вешалке.

Несколько недель перед выпуском мы разучивали церемонию. Наш взвод – то, что от него осталось, – войдет на парадный плац, следуя за флажком, и займет назначенное место в рядах других взводов-выпускников. Потом командир базы толкнет короткую речь, мы принесем присягу, а для особо отличившихся будут поощрения и продвижения по службе. В общем, мы час простоим на солнце, слушая, как треплется офицерьё, а потом в последний раз вернемся во взводную секцию, чтобы собрать вещи и получить назначения на службу. Все, конечно, хотят узнать, в какие войска попали и что им придется делать, так что весь этот официоз, по сути, бессмысленная пытка, но мы научились молча выполнять приказы, что и делаем.

Несмотря на репетиции, мы не подготовлены к виду торжественного плаца, на который ступаем, следуя за сержантом Берком и несущей флажок Гамильтон, нашим взводным.

Плац оказывается почти километр в длину и ширину, он покрыт рядами взводов-выпускников. Под утренним ветром трепещут сотни флажков, заставляя плац выглядеть как разноцветный тряпочный лес. Мы не сбавляем шаг и держим головы прямо, но вид такого количества людей в одном месте шокирует после двенадцати недель принудительной изоляции от прочих рекрутов.

Мы находим свое место в ряду, где уже ждут другие инструкторы – сержанты Харрис и Райли. Мы вливаемся в строй из сотен взводов. Когда последние выпускники заходят на плац и занимают свои позиции, перед центральным подиумом построены тысячи курсантов. Все мы одеты в униформы класса А, которые придется сдать после церемонии, и выглядим бравыми и подтянутыми.

Сначала, конечно же, нам читают речь. Командующий тренировочной базой выступает перед нами с милосердно кратким обращением, говоря о долге и ответственности, о трудностях, которые ожидают нас там, среди звезд. Все это просто припудренная чушь, и все это знают, но мы уже приучены стоять по стойке смирно и слушать.

Потом мы приносим присягу. Есть что-то мистическое в нескольких тысячах голосов, произносящих одни и те же слова в унисон: «Я торжественно клянусь преданно служить Североамериканскому Содружеству и отважно защищать его законы и свободу его граждан».

И теперь мы – действующие солдаты Вооруженных сил Североамериканского Содружества, выпускники Начальной подготовки, десять процентов, пережившие двенадцать недель бесконечных ФП, лекций, физических и умственных испытаний и проверок на стрессоустойчивость. Мы готовы брать Вселенную за горло, сражаться и умирать за Содружество. Осталось только одно: выяснить, где же, как считает командование, мы пригодимся лучше всего.

* * *

Мы снова в спальне, наши шкафчики уже опустошены, вещмешки и рюкзаки набиты доверху. Инструкторы стоят в центре комнаты, мы привычно собираемся выстроиться перед ними в ряд, но сержант Берк машет нам рукой:

– Вольно, ребята. Начальная подготовка кончилась полчаса назад. Идите сюда, пора получать назначения.

Сержант Харрис подает ему стопку распечаток, и он просматривает ее сверху донизу. Мы толпимся вокруг в предвкушении. Наши места службы определены, и сейчас мы узнаем, где проведем следующие пятьдесят семь месяцев своих армейских карьер.

– Гарсиа – десант. Второй батальон, пятая рота. Отправишься в танковую школу по прибытии на службу.

Гарсиа принимает документы, широко улыбаясь, и сержант Берк пожимает ему руку.

– Молодчина. Кеннеди – десант. Первый батальон, седьмая рота. Пехотная школа.

Кеннеди забирает предписание, пожимает руку сержанта и выбирается из толпы остальных курсантов, чтобы забрать свое барахло.

– Халли – флот.

Мы приветствуем ее криками. Флот – это успех, туда втайне мечтает попасть каждый. Я лыблюсь, пока она получает свои бумаги. Сержант Берк достает еще одну распечатку и кладет ее поверх предписания Халли.

– Будешь летать на десантном корабле. К тому же ты получаешь звание рядового. У тебя лучшая средняя оценка. Изрядное достижение. Мои выпускники не зачислялись во флот уже три учебных периода.

– Спасибо, сэр, – говорит Халли, лицо ее светится от восторга. Я чувствую укол зависти – она сразу отправится в летную школу и, наверное, увидит Землю из космоса еще до конца недели.

– Риччи – десант. Третий батальон, третья рота. Легкая полевая артиллерия. Будешь пушки обихаживать.

Я ожидаю, что, узнав о направлении в десант, он выполнит свое обещание и разорвет контракт на месте, но Риччи просто берет документы у сержанта Берка и браво салютует, прежде чем выйти из толпы.

– Грейсон, – говорит сержант Берк, и у меня начинает крутить желудок от осознания, что решается моя судьба.

– Территориальная армия. Поздравляю – ты остаешься на Земле.

* * *

Во взводе 1066 осталось двенадцать рекрутов, и одиннадцать из них отправляются в космос. Я – единственный, кто остается служить на Земле, делая самую дрянную работу в вооруженных силах: зачищая все дерьмо в САС.

Я ничего не делаю, услышав слова сержанта Берка, но первое мое желание – двинуть ему в морду. «Поздравляю»? Не думаю, что дал ему какие-то поводы невзлюбить меня, не больше, по крайней мере, чем другие курсанты, но его слова звучат так, словно он издевается надо мной.

Я собираю вещи без энтузиазма, моя голова все еще кружится от осознания, что я не лечу в космос. Но все же я справился с Начальной подготовкой, мне нужен счет в банке и я не хочу обессмысливать весь уже пролитый на этой службе пот, так что я подавляю жажду швырнуть распечатку приказа под ноги Берку. Альтернатива – возвращение в Коммунальный Кластер, и что бы ни уготовила мне ТА, это вряд ли будет хуже.

– Грейсон, – говорит сержант Берк, когда я закидываю вещмешок на плечо.

– Да, сэр? – я сбрасываю мешок, чтобы встать по стойке смирно, но он отмахивается.

– Вольно. Ты, кажется, не слишком рад своему назначению.

– Нет, сэр, – отвечаю я, стараясь не показывать уныния.

– В Территориальной армии нет ничего плохого. Я сам служил там до того, как получил назначение в инструкторы.

– Я хотел отправиться в космос, сэр. ТА достается только разгребать дерьмо.

Сержант Берк смотрит на меня и фыркает, качая головой:

– ТА – это настоящая армия, – говорит он. – Позволь, я расскажу тебе кое-что о космических карьерах. Ребята на флоте проводят время, драя палубы в железных гробах без окон. Десантура занимается боевой клоунадой на пару с солдатами СРА, один цирк против другого, еще и по правилам, как на какой-то уродской олимпиаде. Это не служба, это дрочево. Они там считают себя крутейшей элитой, но знаешь что? Каждая пехотная рота, в которой я служил, могла вытереть пол любой десантной ротой. Знаешь, почему Территориальной армии достается разгребать дерьмо? Потому что никто другой с этим не справится, вот почему. А теперь иди и забирайся в автобус, – он кивает в сторону двери. – Не верь этим будущим космическим дальнобойщикам и гарнизонным сидельцам, когда они скажут, что им обосраться как повезло. Они ни хрена еще не знают ни о чем, и ты тоже. А теперь выметайся отсюда и забудь, что ты куда-то там «хотел отправиться». Это армия, и всем плевать, чего мы хотим. Мы жрем, что дают, и просим добавки, и так будет всегда.

* * *

Мы забираемся в автобус и отправляемся в аэропорт. Когда мы ехали на базу три месяца назад, каждый сидел сам по себе. Напуганные и беспокойные рекруты друг с другом не разговаривали. Сейчас же все болтают, пользуясь последней возможностью потрепаться с друзьями по взводу.

– С тобой все будет нормально? – спрашивает Халли, наблюдая, как я читаю распечатку своего приказа. Я должен прибыть в воинскую часть в Форте Шугхарт, штат Огайо. Она будет зачислена во флот в Великих озерах.

– Ага, – отвечаю я. – Справлюсь. Я и не ожидал, что меня пять лет будут поить молоком с печеньками.

– Только не высовывайся, понял? Я хочу, чтобы ты писал мне каждую неделю.

– Ты будешь на звездолете, – говорю я. – Неделями можешь летать вне зоны доступа.

– Все равно пиши, – говорит Халли. – Я буду проверять время прихода писем. И если умудришься погибнуть, я тебе голову отгрызу.

– Понял, – я ухмыляюсь. – А я – тебе.

* * *

В аэропорту мы прощаемся друг с другом. Будущие десантники отправляются на одном шаттле в Кэмп-Пуллер, где тренируют всех новичков с востока от Миссисипи. У нас с Халли разные рейсы.

– Береги себя, – говорит она.

– Ты тоже.

Напоследок мы целуемся, в этот раз скорее как брат и сестра. Я смотрю, как она идет на посадку, забросив вещмешок за плечо.

И опять чувствую то же самое, что ощущал, садясь в шаттл на призывном пункте двенадцать недель назад: одиночество, неуверенность и тревогу, – я не знаю ничего о том, что ждет меня в ближайшем будущем.

Глава 7. Добро пожаловать в батальон

Мое новое подразделение – рота B Триста шестьдесят пятого автономного пехотного батальона Третьей пехотной дивизии. Батальон размещается в форте Шугхарт, огромной базе на окраине Дейтонского метроплекса. ТА действует без промедления – я ожидаю той же административной волокиты, из которой состоял первый день моей военной карьеры, но меня направляют в казарму, приписывают к отряду и обеспечивают койкой и шкафчиком меньше чем через полчаса после прибытия на армейском автобусе из Дейтонского аэропорта.

В учебке весь взвод спал в одном помещении. В роте B солдаты распределены по комнатам. Офицеры и сержанты ночуют в личных спальнях, а рядовым приходится делить одну комнату на четверых. В каждой есть две двухэтажные койки, четыре шкафчика и стол с четырьмя стульями. Здание старое, но в хорошем состоянии – краска выцвела и линолеум на полу истерт, зато вокруг чистота. На каждом этаже есть общая ванная комната, где вокруг душей и унитазов сооружены нормальные кабинки.

Когда я вхожу в назначенную комнату, мои сослуживцы сидят за столом и играют в карты. Все они оборачиваются ко мне, и я приветственно машу рукой. Среди моих соседей двое парней и одна очень милая девушка.

– Грейсон, – говорю я. – Только что с Начальной подготовки. Видимо, я ваш новый товарищ по отряду.

– Заходи, – говорит один из них.

Они с любопытством изучают меня, явно составляя впечатление.

– Твой шкафчик там, – один из парней показывает налево, где у стены выстроился ряд шкафчиков. – Тот, что у окна.

– Спасибо.

Я подхожу к шкафчику и открываю дверцу. На вешалке уже висит униформа, внутри порядок, как в учебке, на нижней полке аккуратно выстроены пары новеньких ботинок.

– Он уже занят, – говорю я, и мои новые сослуживцы дружно хохочут.

– Это все твое. Данные поступили на склад, как только тебя приписали к батальону. Шкафчик забивают заранее.

– Надо же, как удобно.

Шкафчик устроен так же, как на тренировочной базе. Я умещаю скромную стопку своего личного барахла в единственный пустой ящик. Внутри есть запирающаяся ячейка для ценных вещей, и в ней лежит персональный планшет, поменьше и поудобнее, чем выданный мне в учебке. Я беру его, включаю и обнаруживаю, что на главном экране уже введен мой логин. В меню имеются опции, которых я раньше не видел, – ПП стандартного образца поддерживает работу в сети, не то что кастрированные модели на Начальной подготовке, через которые можно было общаться только с инструкторами и товарищами по взводу.

– У нас уже внеслужебное время, – говорит один из моих новых соседей. – Можешь не торопиться с разбором вещей. Столовая будет открыта еще сорок пять минут, если хочешь перекусить.

– Спасибо.

Мои сослуживцы одеты в пехотную разновидность индивидуальной полевой униформы. Цвет камуфляжа свой для каждого вида войск: у десантуры – полихроматический узор, меняющийся в зависимости от окружения, а флот предпочитает сине-серые узоры, которые выглядят как абстрактное полотно. В Территориальной армии выдают цифровой камуфляж, пятна на нем черные, серые и блекло-зеленые – безжизненных цветов охваченного войной города. Из всех униформ стандартного образца эта – самого зловещего и рабочего вида. Я переодеваюсь в ИПУ, чтобы слиться с остальным отрядом. Ботинки мне подходят, жаль только, противно скрипят, как любая новая обувь. В учебке я чуть ли не все двенадцать недель разнашивал выданные мне ботинки, а теперь придется все начинать заново.

– Ты где проходил подготовку? – спрашивает кто-то, показывая мне на свободный стул. Я подхожу к столу и присоединяюсь к компании своих соседей.

– Знаете что? Я понятия не имею. Нам никогда не говорили, а я не спрашивал.

– Болота, пустыня с кустами или сплошные кукурузные поля?

– Пустыня с кустами, – отвечаю я.

– Тренировочная база САС «Орем», – говорит другой солдат. – Я тоже оттуда. Не так плохо. Не приходится страдать от жары и москитов, как беднягам на базе в Чарльстоне.

У всех моих соседей на воротничках знаки отличия. Девушка – рядовой, у нее один шеврон. Первый парень – рядовой первого класса, с шевроном и дугой. Звание рядового обычно не присваивается сразу после учебки, только если человек был на голову впереди всего батальона, как Халли, а рядовым первого класса вообще нельзя стать, не отслужив хотя бы год. Третий солдат в комнате – капрал.

– Других новичков в отряде, кроме меня, нет? – спрашиваю я.

– Угу, – подтверждает один из них. – За этот период в наш взвод попало, кажется, четверо вместе с тобой. Новичков вводят постепенно, чтобы они учились по ходу дела. Грейсон, да?

– Ага.

Солдат, сидящий напротив меня, протягивает руку, и я пожимаю ее.

– Я – Бейкер. Вот этот шулер, пытающийся заглянуть в мои карты, – Прист, а Хансен – это которая с хвостиком.

Я по очереди киваю каждому.

– Тебе повезло, Грейсон. Ты попал в отряд с лучшим командиром во всем батальоне.

– Во всей бригаде, – поправляет Хансен. У нее миндалевидные глаза и очень ровные белые зубы – показатель стоматологического обслуживания, какого в окрестностях Коммунального Кластера не получишь.

– Да? Как его зовут?

– Ее, – Прист оставляет попытки заглянуть в карты Бейкера и откидывается на спинку стула. – Штаб-сержант Фэллон. Раньше была первым сержантом, но ее понизили за то, что она набила рожу офицеру.

– Я думал, за нападение на старшего по званию должны вышвыривать из армии, – говорю я, подозревая, что мне рассказывают байку.

– Ну да, – говорит Хансен. – Но это если у тебя нет Медали Почета. Дипломированных героев не сливают в утиль. Это был бы фиговый пиар.

– Медаль Почета? – переспрашиваю я, и удивление на моем лице заставляет соседей расплыться в довольных улыбках. – Вы ведь гоните, да?

Медаль Почета – это высшая военная награда за отвагу, всегда присуждаемая лично главой Содружества. Если верить сержанту Берку, в девяноста процентах случаев президент кладет ее на завернутый во флаг гроб.

– Ни слова лжи. Она ее получила, когда войска САС провели ту высадку в сердце материкового Китая несколько лет назад, в битве за Далянь. Когда дают медаль, можно попроситься на любое место службы, вообще любое, а она вернулась в свою старую часть, как только выбралась из госпиталя.

– Вот это да. Полнейший тиран, наверное?

– Не-а, наоборот. Она не любит лентяев, но, если ты справляешься с делом и не выглядишь так, будто вчера родился, все будет нормально.

– Звучит неплохо, – говорю я. – Я ожидал… черт, да я не знаю, чего я ожидал, на самом деле.

– Ты ожидал что-то вроде тюряги, – дружелюбно говорит Бейкер. – Ты думал, что вытянул худшую карту в колоде, когда узнал, что пойдешь в ТА, так?

Смысла отпираться нет, и я киваю.

– Сначала все так думают. И мы тоже. Но это хорошее место. Сержанты свое дело знают, офицеры нас обычно не трогают. Мы делаем свою работу и приглядываем друг за другом. Я уже почти два года в ТА и не пошел бы в колониальный гарнизон, даже если бы мне двойную оплату пообещали.

Остальные согласно кивают.

Я все еще разочарован, что не попал в космос, и не уверен, что буду так же относиться к ТА через два года. Но к добру или к худу, а это место будет моим домом до конца службы, так что я решаю смириться с неизбежным.

– В карты играешь, Грейсон? – спрашивает Хансен.

– Конечно, – говорю я и придвигаюсь к столу.

* * *

Утренний подъем оказывается очень спокойным. Сигнал к побудке доносится из динамиков на потолке и персональных планшетов в пять сорок пять, почти на час позже, чем на Начальной подготовке. При первом же звуке я вылетаю из койки и хватаю умывальные принадлежности, чтобы нестись к раковине, но мои соседи явно не торопятся.

– Не спеши, – говорит Бейкер, выбираясь из постели. – Никакой проверки не будет. Столовая открывается в шесть, построение в семь. Никто не стоит у тебя над душой и не торопит, как в учебке.

– ТА предполагает, что ты сам можешь привести себя в порядок поутру, – говорит Прист с койки над моей. – Только не опоздай к семи часам на построение перед зданием, иначе влипнешь.

– Понял, – говорю я.

Так непривычно, когда тебя не трогают с утра. Дома я никогда не выползал из кровати до девяти-десяти утра, но двенадцать недель тренировочного лагеря сделали из меня раннюю пташку. На тренировочной базе свободы не было – когда рекрутов в два раза больше, чем раковин, унитазов и душевых леек, ни у кого нет времени на ленивое утро, – но зато было ощущение предопределенности. Можно было просто отключить мозг и следовать за остальными, и предсказуемость рутины приносила покой. Теперь мне придется следить за временем и снова самому соблюдать расписание, и как бы мне ни нравилось проводить перед раковиной или в туалете столько времени, сколько хочется, я обнаруживаю, что немного скучаю по жесткому распорядку учебки.

Поэтому я делаю то, что делал с самого прибытия на базу САС «Орем», – иду за толпой.

Мои сослуживцы, кажется, не возражают, когда я увязываюсь за ними в столовую. На входе я нарочно чуть отстаю, чтобы оказаться позади остальных в очереди, – так мне не придется самому выбирать столик, а потом торчать за ним в одиночестве. Одним глазом я слежу за соседями, а нагрузив поднос, присоединяюсь к ним.

За столиком сидят и другие солдаты, еще мне незнакомые, и на секунду мне хочется все-таки отойти и занять другой столик. Потом Хансен замечает меня и жестом приглашает присоединиться:

– Давай, не робей. Садись, я представлю тебя остальному отряду.

Она выдвигает стул, я ставлю поднос на стол и присаживаюсь.

– Мальчики и девочки, это рекрут Грейсон. Он наш новенький в этом квартале. Грейсон, перед тобой весь отряд. Эти четыре клоуна живут в соседней комнате.

Остальные члены отряда так же оценивают меня взглядом, как соседи по комнате – вчера, и я киваю им.

– Слава тебе, господи, – говорит один из них. – Наконец-то я официально больше не Чертов Салага. Спасибо, Грейсон.

– Не стоит благодарности, – отвечаю я. – Только инструкцию мне передай, хорошо?

– Да все просто. Нужно всегда держать холодильник полным и чистить остальным ботинки каждое утро.

– Не слушай Филипса, – говорит Хансен. – Если бы ему поручили хоть что-то, требующее навыков, он вылетел бы на второй день.

Хансен одного за другим представляет мне оставшихся членов отряда. Филипс – высокий веснушчатый парень с волосами, как медный провод, и маленькими круглыми очками. Джексон – тоже высокая темнокожая девушка. У нее под глазами любопытные татуировки, какой-то племенной узор. Стрэттон – готовый образец для агитплаката, с волевой челюстью, он выглядел бы ужасно внушительно в своей идеальности, если б не был на голову ниже остальных. Наконец, Патерсон, чья уставная стрижка не может скрыть уже начавшегося облысения. Джексон – капрал, Стрэттон и Патерсон – рядовые первого класса, а Филипс – рядовой с одним шевроном. Я единственный во всем отряде без знака различия на воротнике.

– Это не тренировочный отряд, – говорю я. – Я, честно говоря, ожидал продолжения подготовки. Остальные рекруты из моего взвода отправились по всяким училищам.

– Нет, это полевой батальон, – отвечает Джексон. – Пехоте ТА не требуется дополнительное обучение. Ты получил навык в учебке, а в пехоте все то же самое, только с боевыми патронами. Доучишься вместе с нами, в поле.

– Мы довольно активный батальон, – говорит Стрэттон. – Один-два вызова в месяц. Ты, скорее всего, увидишь войну прежде, чем твои новые ботинки жать перестанут.

Я усмехаюсь в ответ, но никто из сидящих за столиком не думает, что Стрэттон шутит, и смешок умирает у меня в горле, когда я понимаю, что это он серьезно.

* * *

^– Значит, это ты новичок, – говорит штаб-сержант Фэллон, входя в нашу комнату. Она невысокая, забирает свои темные волосы в хвост и выглядит вполне способной в одиночку раскидать половину отряда. Она закатывает рукава формы, как инструкторы в учебке, и мышцы на ее руках похожи на стальные кабели.

– Да, мэм, – говорю я и встаю по стойке смирно, но она тут же жестом приказывает мне расслабиться.

– Вольно, – говорит сержант Фэллон. – Боже, эти инструктора, что, не выдергивают у вас из задниц кукурузные початки перед отправкой на нормальную службу?

– Не припомню, чтобы мне выдавали какие-то овощи, штаб-сержант, – отвечаю я, и она усмехается:

– Остряк. Как будто у нас таких и без тебя не хватало. Думаю, ты отлично впишешься.

* * *

Расписание дня у полевого подразделения легкой пехоты очень простое, по крайней мере, у тех бойцов, чье дело – жать на курок. Когда твоя работа – убивать людей и взрывать все подряд, ты либо учишься делать ее лучше, либо практикуешь уже изученные навыки. Мы тратим на тренировку в поле столько же времени, сколько на учебники и инструктаж. В Форте Шугхарт, разумеется, есть свой тренировочный городок, и каждый взвод еженедельно проводит там время, отрабатывая атаку и защиту, прямо как в учебке. Есть здесь и стрельбище, и в первую же неделю сержант Фэллон проверяет мое умение обращаться с М-66.

По ощущениям боевая винтовка почему-то не похожа на тренировочную, хотя весит столько же и работает так же. Может быть, дело в осознании, что эта пушка стреляет настоящими боевыми иглами, флешеттами, способными пробить броню и плоть, а не безобидными лучами, запускающими компьютерный протокол, но к этому оружию я отношусь с бо́льшим уважением. Мы не практикуемся с боевой амуницией в тренировочном городке – используем холостые патроны, а тренировочные адаптеры на дуле обеспечивают симуляцию попаданий, – но на стрельбище ствол моей М-66 покидают самые настоящие флешетты.