Текст книги "Сроки службы"

– Отжимания, – объявляет сержант. – Я считаю, вы делаете. Не пытайтесь меня обогнать, а не то начнем сначала.

Она опирается на руки и смотрит, как мы делаем то же самое.

– Раз.

Она опускается, почти дотронувшись до земли подбородком. Я бросаю взгляд по сторонам и вижу, что сержанты Харрис и Берк тоже отжимаются, и оба наблюдают за взводом, следуя командам сержанта Райли.

– Я хочу видеть усердие, – кричит сержант Райли. – Касаемся носами земли на каждый счет.

– Раз, – начинает она заново. – Два. Три. Четыре. Пять.

Мы добираемся до третьего десятка, когда первые новобранцы начинают замедляться. Как только становится понятно, что кое-кто из нас не справляется, сержанты по бокам от взвода бросают отжимания и приближаются к отстающим.

– Если ты не можешь сделать тридцать отжиманий, смысла оставаться до конца подготовки нет! – кричит сержант Берк одному из рекрутов, который пытается угнаться за сержантом Райли на дрожащих руках. – Пожалей себя и падай уже на свое брюхо.

Рекрут выдерживает еще одно отжимание на трясущихся руках и опускается на землю со стоном. Сержант Берк с отвращением хрюкает и идет дальше.

Чуть погодя лишь некоторые из нас еще держатся наравне с сержантом Райли. Я добираюсь до сорока девяти, прежде чем мои руки одолевает слабость и приходится сдаться. Мне немножко стыдно, но к этому времени бо́льшая часть сослуживцев уже упала на живот, так что моя гордость пострадала лишь слегка. Сержант Райли продолжает отжиматься и наблюдает, как активная часть взвода съеживается до четверых, потом троих и двоих. Последней, кто еще способен отжиматься, оказывается Гамильтон, сухая и мускулистая девушка из-за нашего обеденного стола.

– Ну что ж, – говорит сержант Райли, бросая отжимание на середине и вспрыгивая на ноги. – Придется над этим поработать. Только одна из вас в приличном состоянии.

Она смотрит на Гамильтон, оставшуюся в упоре лежа.

– Встать, – командует она, и Гамильтон подчиняется.

– Взвод 1066, познакомьтесь со своим новым взводным, – говорит сержант Берк. – Курсант Гамильтон возглавит наш обратный бег к казармам.

Улыбка, едва появившаяся на губах Гамильтон, снова исчезает.

* * *

Днем мы учимся ходить по-военному. Это называется строевым обучением и заключается в попытках всех трех сержантов заставить нас двигаться в ногу и моментально реагировать на команды. Более продвинутые взводы владеют этим в совершенстве, но наша первая попытка выглядит не слишком впечатляюще.

– Звучит хреново, – заключает сержант Харрис, пока мы маршируем перед казармой, пытаясь двигаться в унисон. – Вы, ребята, двигаетесь, как стадо припадочных козлов. Я хочу слышать, как все левые каблуки ударяют в землю одновременно.

После двух часов громких и однообразных приказов я обнаруживаю, что строевая удается лучше всего, когда полностью отключаешь мозг и действуешь как робот на голосовом управлении. Кажется, весь взвод пришел к тому же заключению. Мы все еще выглядим позорно, но не так, как поначалу.

Странное это ощущение – идти в ногу с кучей одинаково одетых людей. Я чувствую себя шестеренкой в механизме, но я не против этой части армейской жизни. Когда делаешь все по приказу и не оказываешься ни лучшим, ни худшим в любом деле, ты сливаешься с толпой и так хоть ненадолго можешь скрыться. Выпуск кажется сейчас недостижимо далекой целью, и я пока что назначаю себе более актуальную. Я хочу пережить эту тренировку, не попав под горячую руку инструктора и не заработав дополнительных отжиманий. Потом я смогу отработать следующее занятие, а там, глядишь, и день закончится.

Остаток дня мы проводим, сидя вдоль шкафчиков в спальне и слушая инструкторские лекции на темы вроде «Свод военных законов», «Виды вооруженных сил» и «Субординация». Большинство из нас утомлены утренней тренировкой и послеобеденной строевой подготовкой, но, когда первый новобранец отключается, нам показывают, что необходимо всегда быть начеку. Сержант Берк внезапно прекращает излагать историю и задачи Территориальной армии, выпрямляется и убирает руки за спину.

– Рядовой Олафссон! – гавкает он.

Олафссон, сидящий прямо напротив меня, вскидывается, проснувшись, и панически оглядывается.

– Кажется, у вас проблемы с концентрацией внимания, – дружелюбно говорит сержант Берк. – Подозреваю, что дело в нехватке кислорода. Встать на ноги, сейчас же!

Рядовой Олафссон подчиняется, явно напуганный тем, что стал центром внимания.

– Присоединитесь к сержанту Райли на взлетке, – говорит Берк, указывая на переднюю часть комнаты взвода, где между первым рядом коек и инструкторским закутком остается свободное пространство. Сержант Райли уже стоит посреди взлетки, сложив руки за спиной.

Может быть, упражнения под командованием сержанта Райли и призваны восполнить недостаток кислорода в организме Олафссона, но эффект они имеют прямо противоположный. Пятнадцать минут спустя сержант Берк заканчивает лекцию о Территориальной армии, а лицо рядового Олафссона, выполняющего шестой цикл отжиманий и приседаний, делается багровым.

– Все внимание на меня, – рявкает сержант Берк, заметив, что некоторые смотрят в сторону взлетки. – Я обещаю, что в последующие двенадцать недель каждому из вас будет предоставлена такая же возможность провести время на взлетке.

Он переходит к истории и задачам флота, а рядовой Олафссон продолжает трудиться, и бесстрастная сержант Райли стоит над ним, пока он пытается одолеть очередной десяток отжиманий.

Еще одиннадцать недель и пять дней, говорю я себе. Восемьдесят два дня беготни, командных воплей и наказаний на взлетке.

Ненадолго меня охватывает желание подойти к сержанту Берку и объявить, что я ухожу, а не рвать неделями задницу, прежде чем бесславно вылететь отсюда. Потом я вспоминаю КК – запах мочи и блевотины в коридорах и на лестницах, горы мусора, отморозков, нападающих на людей просто со злобы и от скуки, – и прогоняю эту мысль. Как бы отвратительны мне ни были тренировки и помыкания, вернуться туда – все равно хуже. Я буду, как мать и отец, не жить, а существовать.

Какого черта, думаю я, пока сержант Берк бубнит об организационной структуре Флота Содружества. В конце концов, я буду в отличной форме, когда выберусь отсюда.

Глава 5. Пехота в песочнице

Моя боевая броня ободрана и вусмерть разбита, но все равно я ее обожаю. И винтовку в руках я тоже обожаю куда сильнее, чем нормальный человек должен обожать обычную вещь. Вместе винтовка и броня делают меня чем-то иным, чем-то более продвинутым, нежели просто сочетание тела и обрамляющей его техники.

Идет седьмая неделя подготовки, и командные тренировки превратились в армейскую рутину, которой я не против заниматься каждый день. Мы провели последние недели, привыкая к оружию и снаряжению, изучая основы пехотного боя: передвижение отрядами и огневыми группами, нападение, оборона – вот основные движения танца, которым стала современная наземная война.

Когда мы в первый раз практиковали отрядное передвижение с помощью комплексной тактической сети, я чувствовал себя так, словно всю жизнь был близоруким, не зная этого, и вот кто-то наконец нацепил на меня корректирующие очки. Вычислительная сила шлема сильнее, чем у всех компьютеров в моем колледже, вместе взятых. На внутренней стороне щитка есть что-то вроде монокля для левого глаза, и это поистине волшебная штука. Это голографический проектор, связанный с тактическим компьютером костюма. Компьютер анализирует то, на что я смотрю, зажигает условные знаки над всеми врагами и союзниками в поле моего зрения, а затем передает информацию остальному отряду. Все, что вижу я, могут увидеть мои соратники, считав поток данных. Когда один из нас замечает новую угрозу, его компьютер автоматически отсылает данные через шифрованную беспроводную сеть, и весь отряд узнает об опасности за тысячные доли секунды. Всего две недели, как нас научили пользоваться системой, а я уже настолько привык к информационной поддержке, что без брони чувствую себя слепым и глухим.

Винтовка тоже привязана к компьютеру. Она не может наводиться и прицеливаться самостоятельно, но все остальное делает автоматически. Когда в прицеле появляется мишень, компьютер выбирает идеальную длину очереди и скорость огня для ликвидации. Моя винтовка не стреляет настоящими флешеттами, но в ее приклад встроена гидравлическая система обратной связи, симулирующая реальную отдачу. К тому же для полноты иллюзии имитируется звук выстрела.

Двигаться в команде и схватываться с другими отрядами в притворных боях на тренировочных площадках на удивление захватывающе. Мы готовимся воевать, и я знаю, что настоящий враг будет пользоваться пулями высокой плотности и взрывчаткой, а не безобидными лучами, но пока что все выглядит как безумно увлекательное соревнование. Отряды меряются силами в учебных схватках, мы выигрываем или проигрываем матчи, прямо как в школе. Есть даже обязательное хвастовство в раздевалках и душевых после матча, с ликующими победителями и дующимися проигравшими. Никто не гибнет и не получает ран, пара-другая ссадин не в счет. Боевая броня слегка бьется током, когда попадаешь под вражеский огонь, но это не больно, а скорее неприятно, словно ты провел рукой по оголенному проводу с невысоким напряжением.

Мы только-только перевалили за середину подготовки, и нас осталось двадцать семь. Тринадцать рекрутов отправились домой в первые шесть с половиной недель. В первую неделю отвалился лишь бывший полузащитник, решивший смотать удочки в середине нашей первой пробежки, но с тех пор частота отчислений возросла. Девять ушли по своей воле, еще четырех вышвырнули инструкторы за неподчинение приказам и несоответствие требованиям. За нашим обеденным столиком опустело одно место – там сидела Каннингем, девушка с татуировками и короткой стрижкой. Она дошла до третьей недели, а потом ей осточертело, что сержант Райли постоянно назначает ей дополнительные упражнения на взлетке. Как-то вечером она просто швырнула свой ПП на койку и вышла из спальни. Мы сходили на лекцию о химической войне, а когда вернулись переодеваться на ужин, ее постель и шкафчик были пусты. Шкафчик рекрута никогда не опустошают в присутствии взвода, но всегда делают это при первом же удобном случае.

* * *

Мы в учебном городке для отработки боя в городских условиях, который имитирует типичный восточноазиатский квартал. Он построен на окраине базы, на заросшем кустарником пустыре, и добраться досюда – само по себе испытание. Идет третий день обучения городскому бою, и каждое утро мы поднимаемся и нацепляем броню к пяти тридцати. Каждый день мы проходим двадцать миль пустыря по пути к городку, отягощенные броней, винтовками, полностью упакованными рюкзаками и двенадцатью литрами воды в гидропакетах. Дорога до городка занимает два с половиной часа в темпе сержанта Райли, который напоминает что-то среднее между быстрым шагом и медленной трусцой.

Наш взвод сократился до трех отрядов по девять человек. Каждый раз, когда мы теряем кого-то, отряды формируют заново, чтобы в них было примерно одинаковое количество человек, и теперь нас слишком мало, чтобы собрать четыре группы. В этом упражнении я руковожу огневой группой из четырех человек, а мой командир – Риччи. Мы – один из двух атакующих отрядов, а обороняющийся рассредоточен по укрытиям в «городе». Лидер обороняющегося отряда – Халли, моя соседка по спальне.

Риччи – никакущий командир. Уже дважды наш отряд был разгромлен защитниками, и дважды инструкторы отводили нас на стартовую позицию и приказывали начать заново. Риччи не отклоняется от своего плана, который включает перебежки от двери к двери на центральной улице. Он не хочет играть в пехоту, и это заметно. Он агрессивен, когда надо быть благоразумным, и осторожен там, где нужно ломиться вперед. Мы потратили два часа на продумывание и выполнение его плана, только чтобы дважды пасть под пулями ребят Халли, и я не понимаю, почему инструкторы для разнообразия не посадят за руль кого-то еще.

– Тебе нужно быстрее вести команду через дорогу, – говорит Риччи, когда мы в третий раз проходим тот же самый переулок, занимая позиции прикрытия на перекрестке с главной улицей. Иллюзия почти безупречна: повсюду мусор, стены исписаны иноземным граффити и запятнаны разнообразными выделениями, а из магазинчиков вдоль дороги льется китайская попса. Я никогда не был на Дальнем Востоке, но тренировочный город выглядит в точности как места, которые я видел в новостях и кино про войну. Не хватает только мирного населения.

– Да не важно, как быстро мы двигаемся, – отвечаю я Риччи. В конце улицы, метров через сто, стоит высокое здание, с которого просматривается перекресток, и у защищающегося отряда там как минимум огневая команда. – Ты приказываешь нам атаковать обороняемую позицию, а они знают, что мы нападем. Флешетту ни хрена не обгонишь.

– Ну тогда, Генерал Всезнайка, каков ваш план?

Я включаю тактический дисплей на своем монокле и изучаю карту квартала.

– Предлагаю разделить отряд на две части и пройти по этим переулкам. Когда доберемся до перекрестка, ставим дымовую завесу и нападаем с двух сторон. Нельзя обходить здание, нам сверху жопы отстрелят, если попытаемся.

– Пускать дым – все равно что кричать «А вот и мы!», – говорит Риччи.

– Если не замаскируемся – нас снова расстреляют. Тебе решать, босс, – я добавляю немножко яда в последнее слово, и Риччи показывает мне средний палец.

– Значит, две команды, – говорит он. – Моя идет направо, твоя – налево. Можешь пустить дым, если хочешь. Я проскочу, пока вас разносят в хлам.

– Посмотрим. В конце концов, нас всех хотя бы не положат посреди перекрестка, как два раза до этого.

* * *

Ходить в атаку – дерьмовое дело. Защитники ждут нападения, а тебе приходится выходить на открытую местность, чтобы добраться до них. Однако на твоей стороне инициатива.

Мы бежим от дома к дому, прячась под навесами магазинов и в дверных проемах, чтобы скрыть свое продвижение к перекрестку. На дисплее я вижу, как другая команда пробирается по правому переулку.

Мы доходим до перекрестка необнаруженными. Я осматриваю верхний этаж здания напротив, пытаюсь заметить движение, но обороняющийся отряд свое дело знает. Я уверен, что в здании как минимум огневая команда – здесь идеальное «бутылочное горло», и мы не можем обойти его, не выдав себя, а они отлично умеют играть в прятки.

Я выхожу на частоту отряда:

– Команда Браво, позиция занята. Жду приказаний.

– Выступаем на счет три, – отвечает Риччи, и я достаю дымовую гранату из разгрузочного жилета на броне.

– Дождись дыма, – говорю я, но Риччи уже считает:

– Раз… Два…

Я матерюсь, срываю защитный колпачок и швыряю гранату на перекресток.

– …три!

Тактический дисплей показывает, что вся команда Риччи покинула укрытие. Потом я слышу грохот винтовок, когда они начинают палить на бегу.

– Упрямый засранец, – бормочу я и даю своей команде сигнал выступать. Граната взрывается с глухим хлопком, и тротуар перекрестка мгновенно заволакивает густым химическим дымом.

– Вперед!

Мы бежим к зданию сквозь дым. До него около пятидесяти метров, но это невероятно огромное расстояние для того, кто знает, что люди с винтовками и гранатометами не хотят, чтобы бегущий достиг цели.

При выстреле из тренировочной винтовки не видно дульного пламени, но я слышу стаккато очередей, лупящих из здания по обе стороны от нас. Похоже, Халли оставила здесь бо́льшую часть отряда ожидать третью попытку наступления от нашего командира идиота. Тактические компьютеры подсчитывают каждого убитого, и на нашем счету пока что круглый жирный ноль.

Справа от нас, там, где команда Риччи несется через перекресток, слышится ругань, когда первых солдат ранит виртуальный огонь отряда Халли. Я несусь через облако искусственного дыма, прислушиваясь к шуму как минимум двух винтовок прямо перед собой, и мой желудок сводит в ожидании легкого удара током, означающего попадание. Когда тебя настигает воображаемая пуля, тактический компьютер оценивает место попадания и отключает функции, основываясь на опасности ранения. Если ты убит, он отключает передатчик и тактический интерфейс, чтобы ты не мог общаться и обмениваться данными с отрядом. Еще он выключает винтовку, чтобы мертвые не мухлевали и не стреляли в ответ.

К счастью, атакующие мою команду просто вслепую расстреливают дым, надеясь на случайное попадание. Мы без потерь преодолеваем дымовую завесу и перекресток.

Когда вся команда прижимается к торцу здания, я ищу на дисплее ту половину отряда, которой командовал Риччи. Их символы мерцают красным, значит, с их передатчиков информации не поступает. Я снова выхожу на частоту отряда, хоть и знаю, что толку не будет.

– Говорит лидер отряда «Браво». Ребята, вы где?

Ответа нет – всех скосили защитные команды Халли, и компьютеры отключили ребят от сети.

– Похоже, остались только мы, – сообщаю я своим подчиненным.

– Плевать, все лучше, чем снова труп изображать, – отвечает один из них, и остальные согласно кивают.

– Игра еще не закончена, – говорю я.

На боковой части здания обнаруживается дверь. Я сигналю ребятам, чтобы они расположились по обе стороны от нее. Халли свое дело знает, и мне не хочется просто вламываться в здание. Я достаю гранату из жилета и движением большого пальца срываю колпачок.

– Готовы? – спрашиваю я и получаю три кивка в ответ.

Я активирую таймер гранаты, прижав кнопку запала к твердому панцирю нагрудника.

– Осколочная!

Я швыряю гранату в стену за дверным проемом, чтобы она отскочила и попала в изгибающийся коридор. Граната бьется о бетон и катится по полу, скрываясь с глаз.

– Твою мать! – доносится до меня, затем слышится быстрый топот – кто-то несется по коридору, подальше от маленькой черной сферы с ребристой поверхностью.

Затем с приглушенным хлопком срабатывает звуковой модуль гранаты. Тренировочный вариант испускает сноп имитационных осколков – лучей, направленных во все стороны, рикошетящих от твердых поверхностей и ведущих себя в точности как их смертоносные прототипы.

– Вперед!

Мы вбегаем в коридор парами, как положено. Впереди никого нет, но справа, в трех метрах от нас, есть еще одна дверь. Я замечаю движение и бегу к ней, подняв винтовку. Сразу за дверью поднимается на ноги один из бойцов Халли, и я дважды стреляю ему в спину, прежде чем он успевает подобрать оружие. В комнате, у окна, стоит еще один противник, уже нацеливший на меня пушку. Я знаю, что он меня опередит, и морщусь в ожидании удара током, но, когда он нажимает на спусковой крючок, винтовка не срабатывает. Рекрут, в паре с которым мы вошли в здание, проходит в дверь, прицеливается, и мы оба всаживаем по пуле во второго защитника.

– Чисто, – говорю я в микрофон, и еще двое из моей команды входят в комнату с винтовками наготове.

– Какого хрена? – спрашивает второй из солдат Халли, ошарашенно оглядывая свою пушку.

– Гранатой задело, – предполагаю я.

– Да брехня. Я уже за дверью был, когда она в коридоре рванула.

– Компьютер сказал, что ты умер, значит, ты умер, – говорит мой напарник. – Без толку спорить.

– Не болтать, – говорю я. – На этаже есть еще комнаты. Работаем.

Нападение, как правило, это лучшая защита. Мы зачищаем этаж парами, проходя комнату за комнатой, перед входом зашвыриваем в помещение гранату и стреляем во все, что одето в броню. Мы теряем одного из своих, которого снимает «раненый» противник, притворившийся мертвым, но в конце концов выкуриваем всех людей Халли, потеряв лишь половину атакующего отряда. В комнатах нечем забаррикадироваться от воображаемых осколков наших гранат, а ребята Халли не могут достаточно быстро отреагировать на то, как мы выносим их одного за другим.

– Отлично, – говорит сержант Берк по общей связи, когда мы очищаем последнюю комнату. – Собрать все свое барахло и построиться перед зданием. Взвод, выполнять.

* * *

^– Что мы узнали сегодня утром? – спрашивает сержант Берк, когда мы все собрались перед зданием для разбора полетов.

«Что рекрут Риччи – отстойный тактик», – думаю я, но сержант Берк отвечает на собственный вопрос прежде, чем я успеваю озвучить эту мысль.

– Хорошая позиция – лучший друг обороняющегося, но она также может быть обращена против вас, – говорит он. – Обороняющийся отряд чрезмерно расслабился на третьей попытке. Они были пойманы на боевых позициях, потому что не сторожили заднюю дверь и не обеспечили себе отход. Атакующий отряд удержал инициативу и использовал обособленность противника, чтобы уничтожить его превосходящие силы. Это значит, курсант Халли, что у вас было больше людей, но это не помогло, потому что они были слишком рассредоточены. Нападающие изолировали и нейтрализовали их маленькими группами, как это и должно делаться. У вас было преимущество в шесть человек, но команда курсанта Грейсона каждый раз сражалась с преимуществом в два человека. Это называется «разгромить противника по частям». Вы поняли?

– Да, сэр, – говорит Халли.

– Молодцы, – говорит нам сержант Берк, и моя команда выпрямляется. – Если бы курсант Риччи отрастил себе мозг и не загубил команду в третий раз, это была бы безоговорочная победа. Похоже, не все из вас полные дебилы.

Риччи смотрит на Берка с каменным лицом, но я знаю, что сегодня за ужином он выскажет все, что думает.

– Халли, на этот раз нападает ваш отряд. Стройтесь и выдвигайтесь на стартовую позицию, – приказывает сержант. – Риччи, ваш отряд защищается. Посмотрим, как вы организуете оборону.

* * *

Мы проводим день, бескровно убивая друг друга.

Обороняться одновременно и проще, и сложнее. Мы можем подготовить огневые позиции, использовать маскировку и укрытия, но еще нам приходится ждать, когда другие начнут атаку на своих условиях. Один раз нас вычищают, дважды мы побеждаем, отомстив отряду Халли за прежние поражения. День заканчивается ничьей. Один из командных лидеров Халли занимает первое место в индивидуальном зачете, застрелив четырнадцать противников. К своему удивлению, я оказываюсь вторым, несмотря на отсутствие результатов в первых двух заходах. На моем счету – двенадцать людей Халли.

– Ну что, Грейсон, хоть что-то ты можешь делать не через задницу, – замечает сержант Берк, просматривая список убитых. – Только не думай, что ты теперь прирожденная машина для убийства. Эта фигня – не настоящая война, запомни.

* * *

^– Ты слишком любишь эти занятия, – говорит мне в душе Халли, пока мы смываем с себя дневной пот. – Тебе было весело.

– Может быть, – я пожимаю плечами, стараясь не слишком откровенно изучать изгибы ее ягодиц, когда она отворачивается, чтобы смыть с волос шампунь.

– Поосторожнее, а то тебя загребут в Территориальную армию, – заявляет Риччи с другого конца сортира.

– Это ты поэтому сегодня так лажал? – спрашивает Халли, и кое-кто из курсантов смеется.

– А то, – отвечает Риччи с ухмылкой. – Думаешь, мне хочется, чтобы в моем досье значилось: «Хорошо обращается с винтовкой»? Это прямая дорога в ТА.

– Ага, только на прошлой неделе ты завалил еще и ориентировку на местности, – говорю я. – И, помнится, был одним из последних на боевом управлении. Ждешь, когда главнокомандующий лично прикажет показать, на что ты способен, да?

– Очень смешно, – говорит Риччи и швыряет в меня флаконом жидкого мыла. Я отбиваю его обратно, и флакон падает на пол между двумя рядами душевых. Риччи кисло смотрит на меня и отправляется подбирать его. Когда он наклоняется, Халли глумливо присвистывает. Не глядя на нее, он поднимает средний палец.

– Ну и говнюк, – говорит Халли еле слышно.

* * *

Следующая фаза подготовки дается мне нелегко.

Наша «Воздушно-космическая неделя», как называет ее сержант Берк, начинается с дня лекций по аэронавтике, устройству кабины и основам пилотирования в воздухе и в космосе. Теорию я понимаю неплохо и получаю приличную оценку на тестировании в конце обучения, но почему-то мой мозг не может применить эти знания на практике. После лекций начинаются тренировки на симуляторе, которые проходят в помещении размером с нашу взводную спальню. Каждому достается своя звукоизолированная капсула симулятора. Снаружи она выглядит как сплющенное яйцо, из которого торчат пучки кабелей, но, когда в нее залезешь, стенки превращаются в гигантский экран, кресло и пульт управления в точности повторяют оборудование стандартного боевого десантного корабля класса «Оса». Залезаешь внутрь, нацепляешь шлем, подключаешься к ТакЛинк – и компьютер, управляющий симуляцией, делает все возможное, чтобы ты поверил, что на самом деле летишь. Эта штука установлена на гидравлический механизм, который может поворачивать ее на все триста шестьдесят градусов. Во время первого тренировочного десанта с орбиты в атмосферу вид планеты внизу и движения капсулы вызывают у меня тревогу и головокружение.

В теории все просто. Джойстик справа управляет рулевой поверхностью крыльев и хвоста корабля. Рычаг слева регулирует тягу двигателя, а кнопка на боку включает маневровые двигатели для полета вне атмосферы. Джойстик на себя – нос поднимается, от себя – опускается. Наклоняешь джойстик влево-вправо – корабль наклоняется в том же направлении. Педали под ногами контролируют вертикальное вращение. Каждый канал управления смещает корабль по одной из осей координат, и все, что требуется от пилота, чтобы направить корабль куда нужно, – правильно сочетать движения рычага и джойстика.

– Хороший пилот может провести «Осу» через игольное ушко. Отличный пилот может сделать это с полной нагрузкой, под огнем, с одним двигателем и подбитым крылом, – говорит сержант Берк, знакомя нас с симулятором.

Похоже, я не отличный пилот. И даже не хороший. На третий день я согласен считаться посредственностью, но пока что у меня получается быть лишь полным ничтожеством. Моя пространственная ориентация летит к чертям из-за непривычного ощущения невесомости, и мозг отказывается синхронизировать контроль всех трех осей управления. Упражнение состоит из полета по заданной траектории к зоне высадки; тактический дисплей на шлеме услужливо показывает необходимое направление и навигационную информацию, пока я выбрасываюсь из виртуального авианосца и кувыркаюсь к поверхности планеты.

Без автопилота я едва могу лететь в нужную сторону. Рычаг управления ускоряет корабль, но он все-таки двигается согласно законам физики, а это значит, что, наклонив нос, я лишь сдвигаю его от оси полета, а не меняю направление. Вскоре я улетаю в сторону или назад и не могу сообразить, как мне скоординировать управление, чтобы вернуться на правильный курс. Полет на десантном корабле требует постоянных корректировок в трех измерениях, словно ты бежишь, пытаясь удержать металлический шарик на обеденной тарелке, которую держишь на кончиках пальцев. У меня не хватает мозгов, чтобы с этим справиться, и я сгораю в атмосфере на каждом заходе.

– Курсант Грейсон уже уничтожил имущества на девятьсот миллионов долларов Содружества, – сообщает сержант Берк на традиционном разборе под конец третьего дня. Я чувствую, как краснеют мои щеки, когда другие курсанты смеются над этой ремаркой.

– Нечего стыдиться, Грейсон, – говорит он, заметив мое смущение. – У других дела обстоят не лучше. На самом деле мы не ждем, что кто-то посадит корабль. Просто пытаемся выяснить, у кого есть талант, чтобы хотя бы приступить к летной подготовке.

Ну что ж, по крайней мере об этом мне не придется беспокоиться.

* * *

^– А у тебя как прошло? – спрашиваю я у Халли, пока мы сидим на моей койке после вечернего душа. У нас есть немножко времени, чтобы зависнуть и покопаться в планшетах перед отбоем, и мы с Халли обычно соприкасаемся головами, чтобы шептаться. Она не похожа на девушек, с которыми я общался раньше. Халли обычно не говорит о своем доме, но я совершенно уверен, что она и на сто километров не приближалась к КК. Все в ней выдает представительницу среднего класса – ровные ухоженные зубы, то, как она следит за внешностью, даже несмотря на мешковатую униформу, то, как держит столовые приборы.

– Я дважды приземлила корабль, – шепчет она и гордо улыбается.

– Что, правда? А Берк что сказал?

– Сказал, что у меня, наверное, дар.

– Похоже на то, – говорю я. – Я-то сегодня весь день делал из корабля комету.

– Хорошо, что я хоть что-то могу.

Я думаю, что наши непохожие таланты, скорее всего, приведут нас в разные войска, если мы пройдем Начальную подготовку, и мысль о расставании с Халли внезапно вызывает у меня тоску. Я знаю, что мысль нелогична – десантных полков и флотских эскадр такое множество, что мы почти наверняка будем служить в разных местах, даже если окажемся в одних и тех же войсках, – но я не могу стряхнуть с себя это чувство. Сначала мне хочется уравнять наши результаты, завалив пехотную подготовку, чтобы не опережать Халли, но у меня никогда не получится так же управляться с симулятором, и я никогда не попрошу ее лажать ради меня. К тому же, зная армию, никакой логики от распределения ожидать не приходится, и, может быть, мы все же будем служить где-то рядом.

Халли вспоминает свое первое успешное приземление, и я слушаю ее рассказ, глядя на маленькие ямочки, возникающие на ее щеках при улыбке.