Текст книги "Сроки службы"

Глава 9. Жизнь в Шугхарте

Форт Шугхарт – как маленький городок. Все необходимое нам можно найти прямо на базе. Здесь есть кинотеатры, клубы, спортзалы и бассейны. В тихом уголке у границы базы есть даже парк, с утками в прудике, прогулочными тропинками и скамейками.

Когда мы в гарнизоне, рабочий день длится до пяти вечера. По будням мы тренируемся в поле, ходим на стрельбище, сидим в аудиториях и слушаем лекции или чистим оружие и экипировку, но ровно в пять работа официально заканчивается, и мы свободны до семи утра. Обычно мы ужинаем в столовой, а потом тусуемся в солдатском клубе, смотрим кино или играем в софтбол на накрытых куполом и отлично ухоженных стадионах за парком техники. Женатые и замужние возвращаются к семье в домики в жилом секторе базы, который выглядит как любой пригородный квартал за пределами КК, но большинство из нас, недавно завербовавшихся, холосты и живут в казарменных комнатах. Это немного похоже на колледж, только с пушками и униформами, и вместо тригонометрии и истории Северной Америки мы изучаем способы убийства людей и уничтожения их собственности.

Мне нравятся мои сослуживцы. Первый отряд больше старается, лучше работает вместе и проводит время веселее, чем все остальные. Видимо, блеск Медали Почета сержанта Фэллон переходит и на ее подчиненных, создавая негласную договоренность следовать высокому примеру. Почти все ребята в отряде забавные и общительные, с такими я хотел бы подружиться и дома. Здесь тебя не пытаются облапошить из-за СПП или таблеток с черного рынка. Только капрал Джексон, лидер команды Браво, чаще держится в стороне. Она редко ходит с нами в клуб выпить и поиграть в бильярд, нечасто смеется над чужими шутками или острит сама. Есть в ней что-то пугающее, и не только суровое выражение лица и татуировки вокруг глаз. Кажется, поддерживать себя в форме для нее даже важнее, чем для всех остальных, и почти все свободное время она бегает, отрабатывает приемы или изучает боевой устав на своем ПП.

Остальные члены моего отряда более дружелюбны. Стрэттон – главный шутник группы, Бэйкер задумчив и непринужден, Прист – фанат покера и бабник, а Патерсон – большой, глуповатый, добродушный качок. Филипс любит порой полизать нашивки – так говорят о тех, кто пытается задружиться с сержантами, – но он компетентен и всегда готов помочь с грязной работой, так что никто не обращает на это особого внимания. Хансен – самая красивая девушка в роте, и почти все парни – и кое-кто из девчонок – по уши в нее влюблены. Еще она мастер рукопашного боя, и поэтому ее обожатели предпочитают смотреть, а не трогать. Я не отрицаю, что на Хансен приятно взглянуть, но в моей голове все еще свежи воспоминания о Халли.

Халли.

Мы постоянно на связи через АрмНет и пишем друг другу почти каждый день. Ее учебное расписание во флотской школе забито до отказа, но она все равно находит время и пишет по ответу на каждые три моих сообщения. Она ненавидит зазубривать астрофизику и высшую математику и любит тренировки в невесомости, на которых флотские новички впервые познают особенности службы в космосе. Конечно, на всех звездолетах есть искусственная гравитация, но стажеры все равно должны научиться работать при отсутствии силы тяжести, как моряки старого, водного флота должны были уметь плавать. После флотской школы она на три месяца отправится на курсы пилотов десантных кораблей, а потом получит должность второго пилота в одной из множества боевых эскадрилий и год пролетает в левом кресле «Осы», прежде чем получит в распоряжение свою собственную. Я серьезно завидую ее карьере, лучшей, какую может получить контрактник с пятилетним договором. Халли проведет почти весь первый год службы за обучением, зато к его концу она уже станет младшим офицером и будет сбрасывать десантников и летать в атаку на военной машине весом в три сотни тонн. Я буду перестреливаться с агрессорами на старушке-Терре, а под командованием у меня спустя год будет только пара башмаков да винтовка на груди. Службу она закончит младшим лейтенантом флота – соответствует званию первого лейтенанта ТА, – а я в лучшем случае капралом, на восемь тарифных разрядов и целую кучу социальных слоев ниже нее.

Странно, но Халли признается, что завидует моей службе. Когда я присылаю ей долгое и подробное сообщение с рассказом об эвакуации посольства – моем первом боевом задании, – она отвечает почти сразу: «Это офигенно. Хотела бы я там быть».

«Ты серьезно? – отвечаю я. – Настоящие пули и прочая дрянь. Нас пытались убить два десятка человек».

«Серьезно, ага. Я весь месяц провела в аудитории или в общаге за учебниками. Комната не больше кладовки, а моя соседка храпит, как портовый грузчик».

Я ощущаю совершенно нелогичное облегчение оттого, что она делит комнату с девушкой, а не с парнем.

«Подожди немножко, скоро тебе придется уклоняться от зенитного огня, высаживая десант на какой-нибудь еле терраформированный кусок грязи на Внешних рубежах».

«Да какого черта. Может, мне и суждено сгореть, зато из меня получится симпатичная комета, да?»

Я смеюсь над ее ответом, но часть меня отлично знает, что многих пилотов «Ос» ожидала именно такая судьба. Они не только доставляют десант; они еще служат поддержкой с воздуха, а у десантников СРА есть свои корабли и современные противовоздушные ракеты. Нет неуязвимых военных кораблей, даже громадные новые авианосцы, у которых на борту множество истребителей и достаточно ядерок, чтобы превратить немаленького размера планету в шар из тлеющего шлака, не могут этим похвастаться. «Оса» – машина крепкая, но даже скромная граната из подствольника может попасть в уязвимое место и обрушить ее на землю пылающим метеоритом.

«Надо бежать, занятие через пять минут. Позже спишемся».

Я выключаю ПП и какое-то время смотрю на погасший экран, пытаясь представить Халли на Луне, слушающую лекции и парящую в невесомости. Она там, где хотел быть я, и мне стыдно, что я завидую ей, но еще больнее сознавать, что, скорее всего, мы больше не увидимся.

* * *

По сути, армия состоит из племен. Форт Шугхарт – большая база, и Триста шестьдесят пятый автономный пехотный батальон – лишь одно из размещенных здесь подразделений. Мы делим его со смешанным авиакрылом, транспортной группой, батальоном военной полиции, группой войск спецназа и еще с пятью батальонами разной специализации. Формально здесь есть даже полк командования стратегическими ядерными силами, но ракетные шахты и все вооружение в сотне миль отсюда, в Индиане, и единственная часть полка, действительно расположенная в форте Шугхарт, – казарма.

Каждый род войск, конечно же, считает себя лучше, чем все остальные в ТА, так что подразделения постоянно соперничают – в открытую и неофициально. На базе случаются всеобщие спортивные соревнования, ежегодные стрелковые состязания, а также регулярные потасовки в солдатских и сержантских клубах. Пехота называет саперов тупоголовыми землекопами, а саперы считают, что пехотинцы слишком уж торопятся пасть смертью храбрых. На племена делятся и сами батальоны, где роты конкурируют друг с другом, и роты, где каждый взвод – это маленький клан. Внутри взвода беззлобное соперничество простирается до уровня отрядов и даже до составляющих отряды команд. Твой батальон или полк – это твой клан, рота – дальние родственники, взвод – ближние родственники, а отряд – твоя семья. Как и в каждой семье, у нас случаются внутренние споры, но стоит какому-то чужаку связаться с одним из нас, остальные встанут на защиту.

* * *

^– Вы только посмотрите!

Мы сидим в столовой, поглощая ужин, когда Джексон кивает на дверь:

– Похоже, к нам на огонек заглянули гости.

Я оборачиваюсь к двери. В столовую входит группа солдат в незнакомых униформах, и мне требуется немного времени, чтобы опознать узор.

– Обалдеть, это же десантура. Космические макаки. Какого черта они сюда приперлись?

Десантники не похожи на суперсолдат. На самом деле, они выглядят как любой боец из пехотных батальонов ТА: уставная стрижка, никакого жира, из-под закатанных рукавов ИПУ видны накачанные руки. Униформа десантников отличается не только цветом – они подворачивают рукава так, что видна более светлая подкладка, а солдаты ТА прячут ее под последними десятью сантиметрами внешнего камуфляжного узора.

Десантники шагают по столовой немножко нахально, прекрасно понимая, какую шумиху они поднимают среди пехотинцев своим появлением. Мы редко видим солдат из других видов вооруженных сил. Иногда звено флотских боевых кораблей или транспортов останавливается здесь, когда летит на перевооружение, но космическую технику пилотируют офицеры, а они не ходят в столовую для младшего состава.

Мы наблюдаем, как десантники подходят к линии раздачи. Они берут по подносу из стопки слева от прилавка и вклиниваются в очередь перед уже стоявшими там солдатами ТА. Те негромко ворчат, но их в очереди всего десять или двенадцать, а у десантников как минимум два отряда преимущества.

– Не знаю как вам, ребята, – говорит Джексон, – а мне вдруг захотелось немножко десерта.

Мы усмехаемся друг другу.

– Мы с тобой, – говорит Стрэттон. – Возьмем каких-нибудь пирожков.

Мы дружно отодвигаем стулья и встаем.

По всей столовой бойцы ТА просекают, в чем дело, и тоже поднимаются с мест. Джексон идет в начало очереди с подносом в руках. Когда она проходит мимо десантников, некоторые из них смеряют ее взглядом. Джексон высокая и мускулистая и выглядит скорее как футбольный тренер, а не пехотинец. Она встает перед вожаком пришедших, как раз когда он берет тарелку с десертом, и выхватывает ее из его рук. Десантник остолбенело смотрит, как она ставит десерт на собственный поднос.

– ТА еще не поужинала, – сообщает ему Джексон. – Салагам пищи не положено, пока настоящие солдаты не закончат есть.

Вожак ошарашенно хрюкает и оборачивается, чтобы обменяться скептическими взглядами с остальными. Джексон берет вилку и отламывает кусочек десерта, вроде бы не замечая, что блокирует очередь перед двадцатью десантниками.

На вожака смотрят десятки солдат из двух видов войск, и ему остается только принять вызов. Он поворачивается обратно к Джексон и ухмыляется. Она высокая девушка, но он почти на голову ее выше и наверняка в полтора раза тяжелее. Он тянется и кладет руку ей на ключицу, чтобы оттолкнуть от стойки.

Джексон бросает вилку, хватает десантника правой рукой за запястье и вгоняет левый локоть ему под ребро. Тот сгибается от боли, а она подсекает его ударом по лодыжкам. Десантник рушится на пол с постыдной неуклюжестью.

Столовая тут же превращается в зал для тренировок по рукопашному бою. Мы торопимся туда, где ближайшие к Джексон десантники жаждут показать результаты получше, чем их товарищ, и вскоре каждый из нас схватывается с одним-двумя противниками. Они больше чем вдвое превосходят нас количеством, но бойцы других взводов ТА присоединяются к веселью. Я хватаю десантника за грудки и впечатываю в стойку, он отлетает от защитного экрана над кастрюлей с пюре. Один из его дружков достает меня кулаком в скулу, но рядом сразу же оказывается Стрэттон и награждает его хрестоматийным ударом в нижнюю челюсть. Слева от меня двое бойцов пытаются одолеть Хансен, чей хвостик подпрыгивает, когда она изящно обходит одного из них, прежде чем садануть другого коленом в пах. Пока я наблюдаю за ней, еще один десантник набрасывается на меня сзади, и мы оба валимся на пол.

Следующие несколько минут – это мешанина ударов, пинков и толчков, десантных и пехотных камуфляжей, сливающихся в суматохе схватки. Десантники не сдаются и дерутся очень хорошо, но нас больше и наш опыт рукопашного боя не хуже, чем у них.

Потом двери столовой распахиваются, и внутрь вваливается целая куча военных полицейских, увешанных снарягой для борьбы с беспорядками. У каждого в руках электродубинки для контроля толпы.

– Разойтись! Разойтись! – кричит кто-то через микрофон в шлеме. Вэпэшники не тратят время, ожидая, пока кто-то подчинится приказу. Они применяют шокеры на ближайших дебоширах. Я слышу крики боли, десантники и пехотинцы валятся на пол, обездвиженные разрядом в пятьдесят тысяч вольт. Драка вокруг меня утихает.

Десантник, прижавший меня к земле, отпускает мой воротник. Потом он встает и протягивает мне руку.

– Кайфоломы, – говорит он, помогая мне подняться, и мы обмениваемся ухмылками. У меня болят обе челюсти, из носа сильно хлещет кровь, и я знаю, что вечером моя башка будет раскалываться, но это был самый веселый ужин за несколько месяцев.

* * *

Когда на следующее утро мы выходим из казармы на построение, нас ожидает сюрприз: команд-сержант-майор Грасиано, старший из сержантского состава батальона, стоит рядом с нашим ротным. Я отлично знаю причину его появления, и многие ребята из моего взвода, судя по лицам, тоже.

– Сержантам выйти из строя и найти себе дело, – начинает КСМ Грасиано. – У меня разговор только к рядовому составу.

Командиры отрядов и взводные сержанты выходят из дальних рядов строя и возвращаются в казарму. У них своя столовая, и никто из них не присутствовал при том, как мы вчера на пару с десантниками устроили небольшую перестановку инвентаря в своей.

– Смешная штука вчера случилась, – говорит КСМ, когда последний из сержантов скрывается в казарме. – Мне позвонил начальник караула и задвинул какую-то сказочку про то, что толпа моих солдат приставала за ужином к кучке десантников.

Он проходится вдоль первого ряда, сложив руки за спиной и останавливаясь, чтобы взглянуть на тех из нас, у кого на лице особенно заметны следы вчерашней разборки в столовой.

– Я сказал ему, что он, наверное, обознался, потому что я знаю, что никто из вас, болванов, не начнет драку с уважаемыми служащими из другого вида войск.

Он возвращается к центру строя. КСМ невысок, сложен как барный вышибала, и хотя его уставная стрижка бела как снег, он выглядит так, будто способен положить большинство из нас на лопатки. На его рубашке класса А множество нашивок и разноцветных лент. Когда он приказывает прыгать, весь батальон отрывается от земли прежде, чем уточнить требуемую высоту.

– А сейчас, – говорит он, – я хочу увидеть ваши руки. Мы с мастер-сержантом Роджерсом проверим, у кого из вас недавно обнаружились необъяснимые травмы.

Мы вытягиваем кулаки перед собой, как толпа детсадовцев, показывающих, что мыли руки перед обедом. КСМ Грасиано и мастер-сержант Роджерс обходят ряды и награждают любого со ссадинами на кулаках или царапинами на лице строгим взглядом и рычащим «Ты!».

Когда проверка роты закончена, КСМ снова встает перед строем:

– Всем, на кого мы указали, выйти из строя и построиться в шеренгу вон там, – он показывает на тротуар у себя за спиной.

У меня ссадины на кулаках и распухшая губа, поэтому я выполняю приказ. Весь мой отряд выстраивается позади команд-сержант-майора. К нам присоединяется бо́льшая часть второго отряда и приличные части третьего и четвертого.

– Всем, кто не был тогда в столовой, разойтись по местам службы. Вы свободны.

Примерно половина оставшихся в строю солдат роты Браво возвращается в казарму с облегчением на лицах.

– Значит, остальные были там, но не участвовали в предполагаемой стычке, – говорит КСМ. Потом поворачивается к нам. – А вы, раздолбаи, решили сразиться с половиной десантного взвода, да?

Мы ничего не отвечаем. Говорить без приказа во время построения – тяжкий проступок. Мы просто стоим и ожидаем своей участи.

– Итак, я сказал командирам десантников и батальона, что проведу расследование и назначу заслуженное наказание. Поэтому увольнение на выходные отменяется. Вас ожидают сверхурочные занятия и в субботу, и в воскресенье.

Он ждет, пока мы усвоим эту новость, а потом по его лицу расплывается мрачная улыбка:

– Мы займемся дополнительным обучением ближнему бою в спортзале. Вы отвратительно себя показали. А должны были размазать это стадо космических макак еще до того, как они вообще подошли к столовой.

Затем он оборачивается к другой части роты:

– И вы, ребята, тоже можете помахать своему увольнению на прощание. Нужно отдраить парк техники, и все вы только что вызвались помочь мастер-сержанту Блаузеру с этой работой.

На лицах оставшихся солдат самодовольство и спокойствие сменяются отчаянием.

– В следующий раз, когда ваши товарищи ввязываются в драку, вы мигом должны встать рядом и помочь, ясно? Если они не могут на вас положиться, когда их задирает кучка дуболомов, – не смогут и под вражеским огнем.

КСМ Грасиано разворачивается на каблуках, снова убирает руки за спину и качает головой:

– Все свободны. И не дай бог мне скоро придется сюда вернуться, поняли?

* * *

– Это было отпадно, – говорит Стрэттон, когда мы входим в здание. – Лучший разнос в моей жизни. У старого вояки котелок до сих пор варит.

– Это точно, – соглашаюсь я. – Я-то думал, нам совсем хана.

– Вы не слишком-то радуйтесь, – подключается Хансен, догоняя нас сзади. – Вы же знаете КСМ. Он притащит этих же десантников на сверхурочные занятия и заставит нас драться с ними один против двух.

– У нас лучшая работа во всем долбаном мире, – лыбится Стрэттон. – Баловаться с пушками, взрывать все подряд, драться с кем попало и получать за это деньги. Не нужна мне служба в космосе. Не могу поверить, что я хотел попасть на сраный флот.

К этому моменту слова «флот» и «Халли» уже слились у меня в голове. Прошлой ночью, когда я залечивал разбитую губу в спальне, мой планшет чирикнул, оповещая о новом сообщении, – пришла фотка, на которой она стоит в новеньком боевом нуль-«же» – комбинезоне, готовая приступать к летной подготовке. Комментария к картинке не было, да он был и не нужен. Она выглядела так, будто вот-вот лопнет от гордости, и от одного взгляда на экран мое сердце заболело сильнее, чем чертова губа. Если бы кто-то подошел ко мне в тот момент и предложил место во флотской школе, я согласился бы, не раздумывая.

Но никто этого не сделает, и я знаю, что буду бойцом ТА до конца срока. Мне нравятся мои приятели, и я постараюсь быть таким боевым товарищем, рядом с которым не страшно оказаться в переделке. Я даже готов встревать в драки, чтобы защитить честь своей новой семьи.

Но все же я сбежал бы на флот, не оглядываясь.

Глава 10. Бунт иждивенцев

^– Дело дрянь, друзья-приятели.

Сержант Фэллон входит в спальню уже в боевой броне, пока мы торопливо одеваемся. В коридоре все еще заливается боевая тревога, и красный свет потолочных ламп придает нашему командиру зловещий вид.

– Что стряслось, шеф? – спрашивает Хансен, и мы прекращаем свою шумную деятельность, чтобы услышать сержанта Фэллон.

– Иждивенцы бунтуют, – говорит она. – Один из кластеров в Детройте.

Царящее в комнате возбуждение резко сменяется тревогой. Как будто через открытую сержантом Фэллон дверь подул полярный ветер.

– Ну охренеть, – бормочет Хансен. Остальные негромко соглашаются.

Я уже видел бунт в кластере – точнее, не сам бунт, а его последствия. Когда мне было десять или одиннадцать, такое случилось в нашем КК – дьявольская рать оборванцев, отморозков, фанатиков и повстанцев-неудачников попыталась сжечь все государственные учреждения в округе. Правительство сделало то же, что и всегда, когда полиции не удается удержать народ в узде. Оно прислало армию – два полных батальона ТА с техникой и воздушной поддержкой. Даже с ошеломляющим техническим преимуществом пехоты бои продлились два дня. Мама не пускала меня в школу целую неделю, и это было классно, и все это время не давала мне выйти на улицу, что подпортило мою радость. Когда я наконец вышел из квартиры – всё уже три дня как закончилось – на каждом углу торчали бойцы ТА, а улицы еще не очистили от завалов и сгоревших машин.

– Собирайтесь, ребятки. Легкая экипировка. Палатки и зубные щетки не брать, лететь недалеко.

Из всех метроплексов страны Детройт – самый худший. Центр города окружают целых двадцать четыре Коммунальных Кластера, и больше восьмидесяти процентов горожан живут на соцобеспечении. Тринадцать миллионов человек живут в Большом Детройте, и десять миллионов из них ютятся в стоэтажных бетонных коробках. По сравнению с этой дырой мой родной город кажется тропическим курортом.

Мы собираем вещи и помогаем друг другу нацепить броню. В этот раз никто не шутит. Все выглядят напряженно и неуверенно.

– Бывал раньше в КК, Грейсон? – спрашивает Прист, пока я проверяю защелки для мгновенного сброса на его броне.

– Я вырос в таком, – говорю я. – И совсем не хочу опять попасть в один из кластеров.

– Ну, на этот раз у тебя будет винтовка и боевой корабль над головой. Хотя работа все равно говенная.

– Наиговеннейшая, – соглашается Хансен.

– По крайней мере, там не будет танков, – говорю я.

– Ага, только людей будет целая толпа, и все злющие. Если придется стрелять, молись, чтобы запал у них кончился раньше, чем наши патроны.

* * *

Корабли прогревают двигатели, когда мы выбираемся из автобуса.

– Не забываем предъявлять билетики, – говорит старший по погрузке, пока мы поднимаемся по трапу.

– Да ты великий комик, Аткинс, – отвечает сержант Фэллон из хвоста нашей маленькой колонны. – Не забудь, мне двойной сахар и двойные сливки.

Мы пристегиваемся, фиксируем оружие и смотрим, как остальной взвод делает то же самое. Стоит жаркая и влажная летняя ночь, воздух пахнет топливом.

– Внимание, первый взвод, – слышим мы по взводному каналу. – Мы будем в воздухе только полчаса, так что придется обойтись без формальностей и подробного брифинга. Наша цель – административный центр КК Детройт-7. Мы высаживаемся вместе со вторым взводом.

Активируются тактические дисплеи на щитках наших шлемов, и лейтенант Уивинг бегло знакомит нас со спецификой миссии. Целевое здание выглядит в точности как остальные административные центры, которые я видел, – приземистое пятиэтажное строение с маленькими окошками и железобетонными стенами.

– Второй взвод приземлится на крыше и прочешет здание сверху донизу, чтобы закрепиться внутри. Наша задача – высадиться снаружи и обеспечить круговую оборону. Каждому отряду достанется один из углов дома. У остальных ребят другие задачи, так что здесь только наш взвод и второй. Мы охраняем здание и всю собственность правительства внутри. Если кто-то попытается подойти, вы отбиваете у них желание.

– А если на нас попрут толпой, лейтенант? – спрашивает командир одного из отрядов.

– Принимайте любые меры самообороны, какие сочтете нужными, – говорит лейтенант Уивинг. – Корабли будут держаться над вами, и командирам отрядов разрешено требовать поддержку с воздуха. Только не расстреливайте толпы детишек с щеночками, а то мы будем плохо выглядеть в вечерних новостях.

– Не бывает в зоне бунта ни детей, ни щеночков, – говорит капрал Джексон. При этом она поглаживает свой боевой нож. Все носят ножи в полимерных ножнах на левой ноге, но Джексон вешает свой на разгрузку поверх брони, рукоятью вниз. Я много раз видел, как капрал затачивает его до бритвенной остроты, и не сомневаюсь, что она знает, как им пользоваться.

Джексон замечает, что я гляжу на нее через пассажирский отсек, и внезапно подмигивает мне.

* * *

Корабль спускается в Детройт без выкрутасов – вместо щекочущей нервы боевой посадки почти небрежное приземление, как будто мы возвращаемся домой, на базу. Полозья касаются земли, двери отсека раскрываются, и мы поднимаемся с кресел и разбираем винтовки.

Сцена снаружи как будто взята из фильма-катастрофы. Мы выходим на большую площадь перед административным центром и немедленно опускаем щитки, чтобы под шлемы не проник едкий дым десятков костров. Бунт, наверное, был в самом разгаре, когда мы подлетели к городу. Вдали видны удирающие люди, разумно предоставившие площадь ощетинившемуся пушками десантному кораблю. После себя они оставляют разоренную улицу, заваленную горящим мусором и сожженными гидромашинами. На фасаде здания администрации видны подпалины, половина окон на первом этаже выбита. Я замечаю, что повсюду валяются латунные гильзы от устаревших патронов.

– Занять позицию, – говорит сержант Фэллон на частоте отряда. – За нами – северо-западный угол. Найдите укрытие и следите за своими секторами.

Взвод разбивается согласно приказу. Первый отряд бежит к левому переднему углу здания. Наверху корабль второго взвода шумно приземляется на крышу администрации, и даже с улицы я слышу визг гидравлики трапа, все благодаря увеличенной чувствительности динамиков шлема. Позади наш корабль извергает последних членов третьего и четвертого отрядов. Я оглядываюсь и вижу, как закрывается люк и пилот немедленно стартует вверх. Десантный корабль уязвимее всего на поверхности, когда он неподвижная мишень для вражеского огня. Летчики не любят тратить ни секунды больше необходимого, касаясь полозьями земли.

– Здесь хрен где укроешься, сержант, – говорит Бейкер по каналу отряда.

– Прячьтесь за теми колоннами, – приказывает сержант Фэллон, и на дисплеях наших шлемов ненадолго вспыхивает маркер цели. Второй этаж администрации слегка выступает над первым. Этот выступ поддерживают бетонные столбы, установленные на равном расстоянии друг от друга. Мы прячемся за колоннами рядом с назначенным нам углом и сканируем окружение в поисках угроз.

Квартал вокруг административного центра – обычно самый чистый и безопасный район КК. Если в Детройте-7 так же, значит, остальной кластер – полнейшая помойка, потому что улица перед нами выглядит страшнее, чем худшие трущобы в месте, где я родился. Все дома разваливаются, большая часть окон забита досками, а в рядах зданий видны провалы там, где старые строения были снесены или частично разобраны на стройматериалы. Горящих фонарей почти нет, и если бы не инфракрасные сенсоры на шлеме, я почти ничего не мог бы разглядеть в ночной темноте.

– Ну и где все? – спрашиваю я.

– Ждут, пока корабли из виду скроются, – коротко отвечает Хансен.

Над нами поднимается корабль и с ревом исчезает в грязном ночном небе. Слышен хлопок пробивного заряда – это второй взвод взрывает дверь на крыше. Пока что все работает как часы.

– Опаньки, – говорит кто-то из отряда.

Мой тактический дисплей отображает сотни красных ромбов, когда бунтовщики выбираются из убежищ и снова окружают здание администрации. Не представляю себе, как в этих переулках и темных углах могло укрыться от взгляда столько народу, но все они теперь высыпали обратно на улицу, сначала парами, потом десятками и, наконец, сотнями. Я проверяю карту и вижу, что слева от нас, на стоянке, которую сторожит четвертый взвод, творится то же самое.

– Внимание, нас окружают, – говорит лейтенант Уивинг всему взводу. Он спокоен, как будто сообщает, что сегодня на ужин будет пюре с мясным рулетом.

– Да ладно? – отвечает сержант Фэллон. – Заряжайте подствольники газовыми, – приказывает она отряду.

У меня на ремне дюжина гранат для подствольника. Четыре резиновые, две дробовые, а оставшиеся шесть – химические заряды для контроля толпы, которые в армии зовут «нелетальными», что формально является правдой. Но если соблюдать правдивость в рекламе, их следовало бы назвать «чуточку менее летальными». Они полны крайне неприятной химии, которая просачивается через любой фильтр или маску, кроме законопаченной боевой брони. В учебке, во время занятий по химзащите, нам пришлось на десять секунд подвергнуться обработке таким газом, и я знаю, что дрянь из этих гранат любого заставит пожалеть, что в него сразу не всадили пулю.

Я снимаю с разгрузки гранату и заряжаю в подствольник. Справа от меня весь отряд делает то же самое. Я высматриваю у подступающей оравы оружие и с беспокойством понимаю, что практически каждый держит что-то, чем можно бить, резать или стрелять. Год назад я был бы частью этой стаи, использовал бы смуту как отличный повод крушить и красть все подряд, но теперь я на другой стороне и не чувствую вины, наводя прицел на приближающуюся толпу.

– НЕ ПРИБЛИЖАЙТЕСЬ, – ревет на бунтовщиков сержант Фэллон. В наших коммуникаторах есть функция громкоговорителя, но мы ее обычно не используем, разве что порой пугаем приятелей. – НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ, ИЛИ МЫ ОТКРОЕМ ОГОНЬ.

Толпа отвечает криками ярости, а первые ряды восставших уже достаточно близко к нам, чтобы бросаться камнями, что они с энтузиазмом и делают.

– Задайте им, – говорит сержант Фэллон. – Стреляем из подствольников, заряды только газовые. Боевые – лишь для самозащиты.

Девять солдат ТА против толпы из сотен человек. Их раз в пятьдесят больше, и если они захлестнут нашу позицию, то изобьют или изрежут нас до смерти. Как мне кажется, это по определению уже самозащита, но я подчиняюсь и убираю палец со спускового крючка винтовки. Ребята рядом со мной уже наводят свои подствольники, и я присоединяюсь, целясь в середину подступающей стаи.

Винтовка дергается у меня в руках, влепляя гранату в первый ряд бунтовщиков. Она взрывается с глухим треском, и от места детонации стремительно расползается облако газа для сдерживания толпы. Девять гранат накрывают улицу перед нами одеялом белого дыма. Газовая атака немедленно останавливает движение набегающей толпы, и я смотрю, как сотни людей задыхаются, стоя на четвереньках.

– Давайте еще один залп, теперь дальше, – говорит Бейкер.

Я заряжаю вторую гранату и направляю ее поверх голов первого ряда бунтовщиков, в толпу, которая уже разбегается от ползущего облака удушливого белого газа. Слева от нас, на стоянке у администрации, которую удерживает четвертый отряд, слышна стрельба. Выстрелы не похожи на высокий сиплый лай нашего оружия. Спустя несколько секунд четвертый отряд идет в контратаку: сначала одна винтовка, потом вторая выплевывают короткие ответные залпы флешетт. Кажется, дела стремительно идут под откос.

– Следите за своими секторами, – говорит сержант Фэллон. – Если начнут палить боевыми, немедленно стреляйте в ответ.

– На этом нелетальная часть нашего концерта заканчивается, – изображает Стрэттон ведущего сетешоу, и Хансен издает смешок.

Бо́льшая часть толпы пребывает в смятении, но кое-кто из них, кажется, все еще готов драться. Сбоку раздается очередь – резкое стаккато автоматического оружия. Стоящий справа Бейкер вопит, когда пули ударяют в его броню. Он шатается, удерживает равновесие и торопливо заскакивает в укрытие, как человек, застигнутый внезапным градом. Первый выстрел со стороны толпы означает, что перчатки сброшены, и я указательным пальцем снимаю спусковой крючок винтовки с предохранителя. Когда стрелок выпускает следующую очередь, выброс тепла из дула его оружия вспыхивает на монокле моего шлема как сигнальный огонь. Я навожу винтовку на бунтовщика и стреляю. Стрелок падает в облаке бетонной пыли.