Текст книги "Ветер и море"

Кортни отвела взгляд от американца, ее гнев остыл так же быстро, как и вскипел, и она опустилась на колени рядом с дядей, а кинжал упал, позабытый, на землю. Баллантайн немного расслабил руку, но на всякий случай продолжал держать саблю направленной на троицу – в основном на гиганта, который, похоже, был готов на все. Нагнувшись, Баллантайн поднял с песка кинжал и задумчиво попробовал пальцем его острое лезвие.

Склонившись над дядей, Кортни сжала его плечи, как будто хотела передать ему часть своей силы. Приступ кашля продолжался до тех пор, пока не стало казаться, что в растерзанной груди уже не осталось воздуха. Эверар прислонился головой к Сигрему, его глаза неестественно блестели, а испачканные кровью губы слабо зашевелились.

– Корт. Корт, ты слышишь меня?

– Я слышу вас, дядя, – всхлипнула Кортни. – О, пожалуйста... прошу вас, не умирайте. Вы – это все, что у меня осталось. Прошу вас...

– Прости, Корт, – прошептал он, – все правильно, но тут уж ничего не поделаешь. У меня внутри сплошная рана. Теперь тебе придется заботиться о том, чтобы род Фарроу не угас. – Его глаза потеплели, и он дрожащей рукой потянулся к ее щеке. – Боже, до чего мне хотелось увидеть, как ты взрослеешь, детка! Как я хотел увидеть тебя не среди этих варваров, а в прекрасном, достойном тебя доме. Именно этого хотели мы с твоим отцом и ради этого трудились. Поверь, ему никогда не нравилась такая жизнь, он вел ее только ради тебя. – Эверара снова охватил приступ кашля, и прошло несколько минут, прежде чем он смог продолжить: – Для тебя, Корт, есть земли – земли в Америке. И богатый большой дом со слугами, которые будут ухаживать за тобой. Обещай мне... – голос превратился в сухой скрежет, – обещай мне, что будешь жить, чтобы получить все это. Обещай мне, что твой отец и я умерли не на...

Кортни пришлось приложить ухо к его губам, чтобы услышать несколько последних хриплых слов: имя и место – это было то, что в данный момент ее нисколько не заботило. Слезы туманили ее взор, а горло сжималось от бессильной ярости. Подняв голову, она заметила слабую, гордую улыбку на лице дяди и яркий блеск в его взгляде, устремленном куда-то поверх ее плеча.

Оглянувшись, Кортни увидела, что светловолосый офицер убрал саблю в ножны и молча наблюдает за ними.

– Корт...

Она снова посмотрела на дядю, и ее грудь сдавило от наплыва эмоций. Из последних сил Эверар ухватился пальцами за грубую холщовую ткань ее рубашки и снова притянул Кортни к себе.

– Корт, есть еще кое-что... что тебе следует знать... тебе должен сообщить... Сигрем... Сигрем знает... – Эверар поднял взгляд к черноволосому гиганту. – И... и... о Господи... – Его рот растянулся в неподвижное «О», а измученное тело выгнулось вверх. Рука, державшая Кортни за рубашку, сжалась так, что разорвала шов на плече, а затем внезапно упала.

– Дядя? – прошептала Кортни. – Дядя Эверар?

Его глаза потускнели, и последний слабый стон вырвался из легких. Кортни долго смотрела на морщинистое лицо большими, полными ужаса глазами, а потом прижала к груди безжизненную голову, и горячие слезы закапали с ее ресниц, оставляя две светлые влажные полоски на грязных щеках. С подбородка слезы тонкой струйкой потекли на лоб Эверара и в складки его век, так что казалось, будто он тоже плачет.

Лейтенант Баллантайн опустился на одно колено и прижал пальцы к горлу мужчины. Не было никаких признаков жизни – ни пульса, ни даже слабого биения сердца. Лейтенант оглядел море враждебных лиц, а затем взглянул мимо корсаров на группу охранников.

– Я не допущу, чтобы кто-то узнал о твоем родстве с этим человеком, – тихо проговорил он. – Ты меня слышишь, мальчик? – Кортни не сделала ничего, чтобы дать понять, что осознала предупреждение янки, и он пояснил: – Капитан почувствует себя обманутым, когда услышит об этой смерти, так что тебе следует быть умным и не предлагать ему себя вместо него. – Поднявшись на ноги, Баллантайн, отдав несколько приказов охранникам, быстро направился вдоль берега к ожидавшим их шлюпкам.

Сержант дрожа подошел к плотному косматому гиганту. Покрытый дюжиной царапин, из которых текла кровь, пират стоял рядом с юношей, защищая его, и смотрел на подошедшего самыми черными, самыми огненными глазами из всех, которые Раунтри когда-либо видел. Его руки были толстыми, как ствол дерева, по мощности торса он мог соперничать с Улиссом, и его огромные кулаки сжимались и разжимались в молчаливом вызове. Остановившись, сержант нервно облизнул пересохшие губы.

Сигрем, Кортни и еще шесть человек были последними, кто ожидал на берегу отправки на корабль. Позади них поднимавшиеся облака черного дыма кружили над холмом, скрывавшим от глаз то, что еще осталось от деревни. Все хижины, навесы и изгороди были разбиты вдребезги и преданы огню, и никому на берегу не нужно было оборачиваться на деревушку, чтобы увидеть масштабы разрушения. Запасы пищи, припрятанные золотые и серебряные слитки, шелка, редкие драгоценные камни, так же как и небольшая гора бочек рома и дорогой мадеры, были отнесены на берег, и их окружали ухмыляющиеся нетерпеливые матросы, чья задача заключалась в том, чтобы рассортировать добычу и составить список трофеев, прежде чем переправить их на «Орел». Ухмылки и нетерпение распространялись и на группу съежившихся, напуганных женщин и детей, которых согнали в кучу на песчаной дюне. Они тоже ждали отправки на борт «Орла», и их судьба была однозначно написана на плотоядных лицах победителей.

Запах дыма и обуглившихся тел щекотал ноздри; из-за дюн раздавались единичные мушкетные выстрелы, а однажды сильный взрыв разорвал вечерний воздух, оповещая, что найден пороховой склад и остатки оружия уничтожены, и дюжины ярких огней лишили летний заход солнца его невозмутимой красоты.

– Мне приказано заковать вас в цепи, – объявил Раунтри, находя поддержку в двух мушкетах по обе стороны от себя. – Любой, кто станет сопротивляться, будет застрелен.

– Меня ты не закуешь в цепи, – прищурился Сигрем. – Я зубами перекусываю кости потолще, чем твои.

Молодой сержант с хмурым лицом побледнел, и цепи в его руках задрожали.

– В-вы получили мое последнее предупреждение, наручники... или свинцовая пуля.

– Нет никакого смысла умирать ради таких подонков, – тихо сказала Кортни и положила руку на локоть Сигрема, останавливая гневный рокот, поднимавшийся в горле корсара.

Она выступила вперед из-за закрывавшего ее Сигрема, нехотя направилась к моряку и, пристально глядя ему в глаза, протянула свои руки.

Раунтри слабо улыбнулся – одновременно благодарно и виновато, – застегивая тяжелые железные браслеты на ее тонких девичьих запястьях. Вес наручников и соединяющей их цепи потянул руки Кортни вниз, но она выдержала нагрузку и, с трудом подняв руки на уровень груди, твердо держала их так, пока завинчивали и запирали запор.

От следующей пары наручников Кортни отделяла железная цепь длиной в четыре фута, и она почувствовала, как сильно натянулась цепь, когда Сигрем шагнул вперед. Наручники оказались слишком малы для волосатых запястий, и понадобилось несколько минут, чтобы моряк придумал, как поставить Сигрема в связку. В конце концов пришлось скрутить два болта, но даже при этом браслеты врезались в руки Сигрема, однако он только ухмылялся, глядя сверху на Раунтри, и в его взгляде читалось обещание.

Остальные мужчины, которых вытащили вперед, принимали наручники со сжатыми кулаками и плотно стиснутыми зубами.

Когда узников повели по мелководью к ожидавшей их шлюпке, солнце уже опускалось за горизонт и небо окрасилось в пурпур и золото. Вода, перекатывающаяся через сланец, была удивительно чистой и темной, а еще дальше напоминала бархатное сиденье, на котором плавно покачивался стройный силуэт «Орла». Поврежденные рангоуты и оснастка уже были сняты, и при свете фонарей команда занималась ремонтом. Военные моряки, сняв свою форму, трудились наравне с простыми матросами, оттаскивая в сторону обломки и отмывая палубы от крови. Пушки сняли с лафетов, с помощью лебедки подняли вверх, а потом снова установили на место; разорванные брезентовые паруса расстелили на спардеке, и их починкой занялся специалист по парусам со своими умелыми подмастерьями.

«Орел» был торговым рейдером длиной в сто пятьдесят футов от носа до кормы, несущим арсенал из сорока орудий и команду из двухсот семидесяти пяти человек. Его три мачты возвышались над источниками искусственного освещения, и в лучах заходящего солнца оснастка искрилась, украшенная густым вечерним туманом.

Шлюпка царапнула о корпус фрегата, и вахтенному матросу бросили булинь. Взгляд огромных изумрудных глаз медленно поднялся вверх по выпуклой деревянной обшивке и остановился только тогда, когда добрался до пролома ниже уровня расположения орудий.

– Встать! – грубо скомандовал конвоир, подгоняя пленных прикладом мушкета. – А теперь пошевеливайтесь! Один поскользнется, и вам всем конец. Никто из нас не собирается прыгать за борт, чтобы вас спасать.

Сигрем наклонил голову, и маленький грязный пират, встав, схватился за первую ступеньку лестницы. Проворно двигаясь, несмотря на тяжелые цепи, он повел остальных семерых вверх вдоль выпуклого борта. Кортни была последней в связке и благодарила Бога за то, что Сигрем оказался впереди нее, чтобы принять вес ненатянутой цепи, потому что не была уверена, остались ли у нее в ногах силы, чтобы взобраться без его помощи.

Она прошла через открытый кормовой проход и спустилась на главную палубу. Все бросили работу, чтобы посмотреть, посмеяться и поиздеваться над последними пленными варварами. Многие испачкали повязки, чтобы продемонстрировать свое участие в сражении, а большинство указывали на кинжалы, которые носили привязанными к поясу, как будто готовы были продолжить бой. Вид этой команды, видимо, не чрезмерно измученной целым днем сражения, явился еще одним ударом для обитателей Змеиного острова. Если бы корсаров поддержал «Ястреб» или «Дикий гусь»! Тогда сейчас янки, несомненно, не стояли бы с таким самодовольным видом на своей палубе и не смотрели бы так пренебрежительно на людей, медленно проходящих перед ними.

Кортни почувствовала, что после шока, вызванного смертью дяди, ее снова охватила ненависть. Она смотрела на ровный ряд тел, вытянувшихся под брезентом, и знала, что скоро будет проведена пышная церемония похорон в море. Храбрецы Змеиного острова остались там, где упали, отданные горячему солнцу и мухам, беззащитные против крылатых и четвероногих падальщиков, которые в считанные дни обглодают их до костей. Она думала об Эвераре Фарроу, лежавшем вместе с другими погибшими на ярко-белом песке дюн.

«Янки заплатят за это! – ожесточенно поклялась Кортни, обводя взглядом шумящую палубу. – Все заплатят! Рано или поздно им придется рассчитаться за смерть Эверара и за смерть любого из тех, кто остался гнить на нашем острове».

Скрип снастей над головой заставил Кортни взглянуть вверх на рею и главный парус. Капитан сказал, что Дункана Фарроу повесили как раз на такой рее, но Кортни отказывалась этому верить. Красивый, смелый и дерзкий Дункан Фарроу умело и решительно командовал людьми Змеиного острова, и конкурирующие банды корсаров держались на почтительном расстоянии от него. Он не питал никаких чувств к правителю Алжира, его не интересовали мелочные ссоры между главой Триполи и странами, чьи торговые корабли он регулярно грабил и возвращал только за выкуп. Фарроу был вольный стрелок и, если, как случалось нередко, его цели совпадали с целями главы Триполи, пользовался покровительством паши, так же как паша в полной мере использовал репутацию «Ястреба» и «Дикого гуся». Кортни не верила, не могла поверить, что он мертв. Мысль, что Дункана Фарроу могли схватить эти откормленные, расфуфыренные янки, не доходила до ее сознания. Капитан просто выдумал это, чтобы заставить Эверара Фарроу выдать себя, и достиг своей цели. Но она, Кортни Фарроу, заставит их дорого заплатить за такое вероломство.

Взгляд серо-голубых глаз прокрался в сознание Кортни.

Он стоял на юте, упираясь руками в резные дубовые перила, и кроваво-красный закат освещал его высокую широкоплечую фигуру. Лейтенант слегка хмурился, словно уже довольно давно рассматривал ее и заподозрил, что с ней что-то не так.

По настоянию Эверара Кортни перебинтовала себе грудь, и теперь эта повязка врезалась в ее тело, не позволяя сделать глубокий вдох, который помог бы ей совладать со вскипавшим в сердце гневом. Она понимала, что ее единственный шанс выжить – и, возможно, убежать, – это оставаться неузнанной среди остальных заключенных. Если откроются ее пол и имя, она попадет в руки капитана «Орла», который утолит свою жажду мести, и в конечном итоге она разделит судьбу других женщин Змеиного острова. И Эверар, и Сигрем настаивали на этой хитрости, она была необходима для спасения Кортни. То, что этот лейтенант мог узнать о ее тайне, должно было бы заставить Кортни потупиться и не поднимать глаз, однако ее как магнитом тянуло к серой опасности: ирландский характер давал себя знать – нужно как следует изучить врага, показать, что у тебя нет страха и что ты не сомневаешься в своей победе.

Лейтенант Баллантайн почувствовал, как волна ненависти докатилась до него через открытую палубу из глубины глаз, ставших почти черными от напряжения. Кровь застучала у него в висках, и косточки пальцев, сжимавших поручни, побелели. У него возникло ощущение, что он смотрит на саму смерть – собственную смерть. Он не ошибся – это был вызов, а кроме того, у него появилось твердое убеждение, что ему еще не раз придется пожалеть, что сегодня днем он не воспользовался своей саблей.

Колдовство было разрушено грубой рукой охранника, толкнувшего Кортни в спину. Колонна пленников прошла по главной палубе к люку и по крутому узкому трапу спустилась вниз на два пролета, на пахнущую плесенью, непроветриваемую нижнюю палубу, расположенную ниже ватерлинии. Звуки раскачивающихся и волочащихся цепей заглохли в темноте, потом откуда-то сверху из узкого прохода раздалась громкая команда, и колонна снова двинулась в темноту.

На этой палубе, помимо всего прочего, помещались лазарет и каюта военно-морского врача. Кортни старалась не обращать внимания на крики и стоны раненых, но не могла не заметить в двух ярко освещенных комнатах, мимо которых они проходили, мужчин в белых фартуках, склонившихся над залитыми кровью столами. Она также не могла полностью игнорировать зловонные запахи прижигаемого мяса, кипящего дегтя и тошнотворно-сладкой камфары. Она увидела мужчину с воротником капеллана и в черном фартуке – одной рукой он подносил кружку с ромом к губам матроса, а другой крестил обрубок ампутированной ноги пациента.

– В этой партии есть еще раненые? – остановил пленных напряженный тихий голос.

– Не знаю, док, – пожал плечами конвоир и неопределенно помахал рукой. – Но, во всяком случае, это последние.

Доктор медленно пошел вдоль закованных в наручники пиратов, вглядываясь в конечности, лица и торсы людей, а подойдя к Сигрему, остановился и с благоговением задрал голову.

– Не думаю, что вы хотите, чтобы вам лечили эти царапины, верно?

– Проваливай! – оскалившись, рявкнул Сигрем.

– Не собираюсь. – Доктор скривил губы и собрался вернуться в свою маленькую приемную, когда заметил синюю косынку Кортни. Вытянув шею, он заглянул за спину Сигрема и увидел у подростка на плече опасную мокнущую рану.

– А ты, сынок? Позволишь мне взглянуть на твою рану?

– Проваливай! – в тон Сигрему прошипела Кортни. – Я выживу.

– Возможно. – Слегка прихрамывая, доктор прошел – мимо Сигрема, потирая покалеченную ногу. – А возможно, и нет, если будешь терять кровь с такой скоростью. – Руки доктора на ощупь пробрались под заскорузлую повязку, но Кортни ничего не сказала, а только прищурилась. – Так, – твердо объявил он, – я осмотрю этого, отсоедините его.

– Хотите, чтобы я подождал, док? – Охранник аккуратно отпер звено цепи, соединяющее Кортни с остальными.

– Думаете, мальчик может нанести мне вред? Или, быть может, вы полагаете, что он попытается прыгнуть с борта и доплыть до берега? Нет, капрал. – Доктор вздохнул, поняв, что его сарказм не дошел до солдата. – Оставьте мальчика и ключ и продолжайте свое дело. Когда закончу, отправлю его вниз.

– Да, – проворчал охранник, явно недовольный тоном, которым было сделано распоряжение.

– Пойдем, парень. – Доктор направился в свой кабинет. – Чем быстрее пойдешь, тем быстрее уйдешь.

Кортни обменялась взглядом с Сигремом, которого уводили по темному коридору, и осталась стоять в слабом свете, падавшем из кабинета. Она прислушивалась к удаляющемуся позвякиванию цепей до тех пор, пока уже ничего не было ни видно, ни слышно, и только тогда осторожно пошла на мерцающий свет фонаря и остановилась на пороге.

В дальнем конце комнаты доктор наливал чистую воду в потрескавшуюся эмалированную миску. Он был среднего роста, крепкого телосложения, с орлиным профилем, который смягчался кудрявыми стрижеными темно-каштановыми волосами. Доктор мог быть любого возраста: молодым человеком с лицом зрелого мужчины или вполне взрослым, обладающим приятными чертами. И только по глубоко посаженным карим глазам можно было предположить, что он, вероятно, еще не достиг тридцати лет, но был измучен постоянным видом страданий других.

– Входи, мальчик, – тихо произнес он, заметив Кортни. – Я не могу тратить на тебя целый день.

Кортни вошла в кабинет, с опаской поглядывая на многочисленные страшные щипцы и напильники, пилы и ножи, разложенные на длинной деревянной скамье. Ее взгляд метнулся к особо тонкому, острому как бритва ножу, который манил ее к себе с другой стороны стола.

– Я могу двигаться на редкость быстро, несмотря на хромоту, – тихо сообщил доктор, не отрывая взгляда от миски, которую наполнял водой.

Кортни выпустила воздух из легких, поняв предупреждение, и вдруг увидела, что они не одни в кабинете. Худой мальчик лет десяти-одиннадцати стоял у бака с кипящей водой и перемешивал испачканные тряпки и бинты, которые нужно было простерилизовать для повторного использования.

– Это Дики, – пояснил доктор Рутгер, представляя его. – Малыш Дики. Он помогает мне в работе. – Доктор улыбнулся мальчику и сделал руками несколько жестов. Мальчик проследил за движениями его рук и, кивнув, подошел и встал у стола с инструментами. – Он глухой, – пояснил доктор. – Корабль, на котором он плыл, взорвался, унеся с собой его семью, его имя и его слух. Мы выработали весьма примитивный способ общения. Примитивный, но успешный. Садись, я должен смыть несколько слоев грязи с твоей руки, чтобы увидеть, что нужно сделать. Как это случилось?

Кортни села на край стула и крепко сжала губы, а доктор, к ее досаде, улыбнулся.

– Значит, передо мной свирепый бывалый морской пират, да? Что ж, посмотрим... – Он закатал ей рукав до плеча и смыл запекшуюся кровь и грязь, а потом с трудом удалил кусок тряпки, которым она завязала рану, чтобы остановить кровотечение, и от этой процедуры Кортни побледнела. Потребовалось три куска ткани, чтобы полностью очистить раненое место, а потом еще сухой кусок, чтобы наложить его на свежую струйку крови, пока доктор решал, что делать дальше. – Думаю, это рана от осколка разорвавшегося снаряда. Похоже? – Изумрудные глаза встретили его взгляд. – В числе других моих качеств есть еще и то, что я на протяжении семи лет служил в военно-морском флоте. – Под пристальным взглядом Кортни его улыбка пропала, и он выпрямился. – Сколько тебе лет, сынок?

– Я вам не сын.

– Вполне справедливо. Но ведь у тебя есть имя?

– Корт, – помолчав, ответила она.

– Корт? Что ж, отлично. И сколько тебе лет, Корт?

– Вполне достаточно, чтобы перерезать вам горло от уха до уха и получить от этого удовольствие.

Доктор взглянул на нее, нисколько не испугавшись. Он чуть не рассмеялся над этой напускной храбростью, но вовремя остановил себя и жестом указал Дики, какие инструменты ему потребуются.

– Тогда, я надеюсь, ты достаточно взрослый, чтобы сидеть спокойно, пока я буду зашивать это?

Кортни покосилась на свою рану. Она не видела ее без покрова грязи и обрывка тряпки, но по боли и количеству крови, засохшей на руке, знала, что это был вовсе не маленький порез. Но при виде глубокой рваной борозды она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и быстро отвернулась.

– Боюсь, рана очень глубокая. Тебе повезло, что не задета артерия и кость, по-видимому, цела. – Доктор увидел, что Кортни закрыла глаза и с трудом сглотнула. – Можешь снять рубашку, пока мы не начали. Потом я найду тебе что-нибудь чистое из одежды.

– Нет! – быстро возразила она, и слабость ее мгновенно улетучилась. – Нет, я... – Кортни плотно сжала губы и отвернулась.

– Как хочешь, – пожал он плечами. – Хотя я не могу понять, почему отсутствие запаха может быть истолковано твоими товарищами как трусость. Вот, возьми это.

– Зачем? – Кортни хмуро посмотрела на деревянный брусок, который доктор ей протянул.

– Будешь держать его в кулаке и сжимать, – мягко ответил он. – Или, если захочешь, можешь кусать его, когда я начну. Даже у самых храбрых людей есть предел боли, которую они способны выдержать молча.

Кортни перевела взгляд с лица доктора на кусок дерева.

– Между прочим, меня зовут Мэтью. Мэтью Рутгер. Возможно, тебе доведется услышать, как меня ласково называют Ротгат[1]1
  Гнилая кишка (англ.)


[Закрыть], но не обращай на это внимания. Они отлично понимают, что их жалкие жизни зависят от моего мастерства. Поэтому они знают, когда стоит им проиграть в кости, какое бренди я люблю по вечерам и каких, женщин предпочитаю. Тебе поможет, если ты вдохнешь.

Кортни сделала вдох и крепко зажмурилась. Он говорил, чтобы отвлечь ее, чтобы она не обращала внимания на иголку с ниткой, вонзающуюся в ее тело, но это ему не удалось. Почувствовав, как у нее по лбу стекает пот, Кортни так сильно ухватилась за край стула, что ее руки задрожали, а пальцы свело судорогой.

– Я уже заканчиваю, – утешил ее доктор. – Еще два... один... готово!

Кортни громко выдохнула, и ее тело сотрясла дрожь. Ее рука отчаянно дрожала, и только через несколько минут у нее прояснилось зрение и в висках перестало стучать. Глухой мальчик коснулся ее плеча и протянул ей кружку рома.

– Выпей, – предложил Рутгер, – худшее уже позади.

Кортни взяла кружку и двумя жадными глотками проглотила крепкий напиток, который опустился в ее пустой желудок как пушечное ядро. Пока она старалась восстановить дыхание и способность мыслить, доктор закончил бинтовать ей руку.

– Лучше? – с улыбкой спросил он.

– Да, я... – Она запнулась, чувствуя, что, кроме них, в комнате теперь появился кто-то еще. Оглянувшись на дверь, Кортни увидела высокого светловолосого американского офицера, небрежно прислонившегося к косяку.

– А-а, – доктор проследил за ее взглядом, – лейтенант Баллантайн. – Это визит вежливости, или ты нуждаешься в моих услугах?

– Ни то ни другое. – Лейтенант сделал шаг вперед, и при его приближении Малыш Дики неожиданно испуганно попятился от стола. – Я просто шел в трюм посмотреть, удобно ли разместили наших гостей. Мальчик готов присоединиться к ним? – спросил он, кивком указав на Кортни.

– Я залатал ему руку, если ты это имеешь в виду, но не уверен, что готов отправить его в трюм.

– Он сражался так же яростно, как все они, – пожал плечами Баллантайн. – Мне кажется, он заслужил право разделить с ними награду.

– Адриан, ради Бога, он же еще ребенок!

– Разве мы все не были когда-то детьми?

– И посмотри, к чему ты пришел, – вздохнул Рутгер. – Быть может, дав ему хоть полшанса...

– Размягчился к старости, да, Мэтью? – У Баллантайна опустились уголки рта. – Или это просто желание приютить еще одного бездомного?

– Я не называю размягчением попытку дать мальчику шанс. Ты отлично знаешь, что случится с ним, если он проведет следующие два месяца запертым в трюме, как крыса.

– Чего ты от меня хочешь? – с легкой насмешкой спросил Баллантайн. – Чтобы я убедил капитана взять его в качестве слуги?

– Нет, – поморщившись, покачал головой доктор. – Но может быть, ты устроишь его на камбуз, или позволишь ему работать у мастера по парусам, или у плотника хотя бы в дневное время. Такое практиковали раньше и получали хорошие результаты.

Лейтенант пристально посмотрел на Малыша Дики, который безуспешно пытался спрятаться от него в темном углу, а затем, прищурившись, окинул равнодушным взглядом рваную рубашку Кортни.

– Твой... друг на берегу... это твоя единственная родня?

Изумруды ее глаз вспыхнули темным огнем невысказанного гнева: «Как будто вас это волнует, как будто кого-то из вас это волнует!»

– Отвечай, мальчик. У тебя есть еще кто-нибудь на этом корабле? Еще кто-нибудь из родственников?

– Нет. Вы, мерзавцы, хорошо сделали свою работу! – огрызнулась Кортни.

– Понятно. – У лейтенанта окаменело лицо. – Мэтью полагает, что ты заслуживаешь снисхождения. А что думаешь ты?

– Я думаю, – Кортни скупо улыбнулась, – что вы пара грязных подлых янки, и я застрелил бы вас обоих, будь у меня такая возможность.

Рутгер громко вздохнул, а Баллантайн молча смотрел на Кортни.

– Ты когда-нибудь пробовал вкус плетки, мальчик? – наконец спросил лейтенант.

В ответ Кортни только вызывающе вскинула подбородок.

– Я хочу предупредить, чтобы ты не испытывал мое терпение слишком долго, иначе испытаешь плетку на себе, – пригрозил он. – А теперь поблагодари доброго доктора за его заботу.

– Идите к чертям, янки!

Лейтенант неожиданно потянулся вперед и взялся за цепь, соединяющую запястья Кортни. Он крутил ее, чтобы укоротить слабину, и железные браслеты глубоко врезались в руки Кортни. Она потеряла равновесие и спаслась от падения только благодаря тому, что уперлась ладонями в грудь Баллантайна.

– Я сказал, поблагодари доктора! – прошипел Баллантайн, давая понять, что под холодной внешностью скрывается горячий нрав, и его глаза потемнели и наполнились яростью.

– Благодарю вас, доктор, – надменно бросила Кортни.

– Есть еще гуманные предложения, Мэтью? – подтолкнув ее к двери, усмехнулся Баллантайн.

Доктор отвернулся от лейтенанта, когда тот снова толкнул Кортни, на этот раз так сильно, что она ударилась раненым плечом о переборку в коридоре. Она подавила крик боли и, спотыкаясь, пошла впереди нетерпеливого американца по тускло освещенному проходу. Когда они добрались до самой дальней и темной части трюма, он грубо приказал ей остановиться.

Три бездельничающих охранника, мгновенно почувствовав дурное настроение лейтенанта, вскочили на ноги.

– Посадите этого мальчишку в клетку. Ему нужно несколько дней побыть в одиночестве, чтобы научиться себя вести.

– Да, сэр. – Один из караульных отдал честь и шагнул вперед. – А его браслеты?

– Оставьте их, – распорядился Баллантайн, глянув на вонзавшиеся в тело Кортни наручники. – Ему будет обо что поточить зубы.

С этими словами офицер развернулся и широкими шагами двинулся обратно по проходу. Кортни почувствовала, что ее потянули за рубашку, и услышала, как стражник буркнул, чтобы она следовала за ним. Слезы, настойчивые и непрошеные, обожгли ей глаза, и она про себя произнесла все, какие могла вспомнить, проклятия и заклинания. Пройдя через перекрытый вход в трюм и узнав выглядывающее из темноты хмурое лицо Сигрема, Кортни почувствовала некоторое облегчение. Когда же гигант понял, что ее не поместят в отсек к остальным заключенным, он изверг поток ругательств, и из темноты к его голосу мгновенно присоединился громкий хор проклятий.

Охранник выругался по шотландски и ударил палкой по железным прутьям, но шум только усилился, и несколько рук протянулось сквозь решетку, пытаясь схватить палку.

– Руки! – злобно бросил охранник и оттолкнул Кортни от загородки.

В дальнем углу трюма стояла низкая железная клетка. Три ее стороны были сделаны из ржавой решетки, а четвертая – из заплесневелых, покрытых слизью досок. Кортни почувствовала вонь и ощутила под подошвами ног дюймовый слой скопившихся отходов, а из-за стоящих неподалеку ящиков юркнуло что-то темное, покрытое шерстью. Никакого освещения здесь не было, лишь падал желтоватый свет от фонаря на караульном посту; сквозь обшивку судна доносились скрип, стук капель и чьи-то стоны. И в первый раз с начала атаки на Змеиный остров Кортни охватил страх.

– Нельзя поместить меня вместе с остальными? – прошептала она, повернувшись к крепкому охраннику.

– Ты же слышал приказ лейтенанта. А я не тот человек, чтобы идти против него. – Шотландец помедлил, глядя в блестящие глаза мальчика. – Ладно... я принесу ящик, чтобы ты мог сидеть. Держи ноги повыше и время от времени стучи цепями, чтобы отогнать крыс.

Дрожа, Кортни смотрела, как он вставил в замок большой железный ключ, повернул его и широко распахнул дверь клетки. Она еще раз взглянула на него и, почерпнув силы из сострадания, которое увидела в его глазах, медленно вошла в клетку.