Текст книги "Ветер и море"

– И кому только пришла идея сделать из тебя мальчика? И не пытайся играть со мной в кошки-мышки – поверь мне, я сейчас не в том настроении.

– Эверару, – буркнула Кортни. – Он считал, что так я буду в безопасности.

– В безопасности? В тюремном трюме?

– Там Сигрем. Он позаботился бы обо мне.

– Сигрем? Этот гигант?

Кортни кивнула и осторожно потерла содранную кожу на запястьях.

Адриан Баллантайн смотрел на нее, все еще не желая верить тому, что так ясно видели его глаза. Она говорила, как молодой головорез, была одета соответствующим образом и вела себя как мальчишка.

Кортни вытерла рукой слезы, размазав при этом по щекам грязь, и взглянула на внушительную фигуру американца, который не шевелился уже целую минуту. Увидев, где продолжает блуждать его взгляд, она почувствовала нарастающее беспокойство и постаралась плотнее стянуть на себе полы рваной рубашки.

– Сколько тебе лет? – От такого проявления стыдливости у Адриана в висках снова застучала кровь.

– Достаточно, – проворчала Кортни.

– Сколько?!

– Девятнадцать!

– Еще раз спрашиваю... – Баллантайн нахмурился и прищурил светлые глаза.

– Я родилась в январе 1785 года! – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Если вы умеете считать, янки, то получается девятнадцать лет шесть месяцев и... и сколько-то дней.

– Ты выглядишь на десять лет моложе, – скептически скривил он губы. – У тебя есть имя?

– Фарроу.

– Имя! – холодно повторил он, пронзенный ее горящим взглядом.

– Корт. – И после долгого упрямого молчания она пояснила: – Сокращенное от Кортни. – Увидев недоверие, написанное на лице лейтенанта, она сжала кулаки. – Моя мать была француженкой, как вам, должно быть, известно. Придворной Людовика Шестнадцатого.

– Наверное, ей понравилась жизнь с превратившимся в изгнанника ирландским пиратом. – Баллантайн усмехнулся.

– У нее не было такой возможности, янки. – Хрупкие плечи Кортни съежились. – Она еще раньше познакомилась с мадам Гильотиной. А теперь, когда ваше любопытство удовлетворено...

– Сколько времени ты провела с отцом на Змеином острове?

– Тысячу лет, – без всякого выражения ответила она. – Какое это имеет значение?

Одиннадцать лет назад во Франции правил террор, и ножи сотен гильотин отрубили невероятное количество голов высшей аристократии. Если девочке каким-то образом удалось тайно убежать из страны и с тех пор водить компанию с корсарами, это во многом объясняет ее гнев и озлобленность.

Но это умозаключение не принесло Баллантайну облегчения, не умалило чувства вины, и когда он медленно подошел к стене каюты, его брови оставались хмуро насупленными. «И что же теперь прикажете с ней делать?» – спросил он себя. Разумеется, Баллантайн не мог отдать ее капитану и, конечно же, не мог отправить к остальным женщинам. Нельзя сказать, что его сильно заботило, что она будет изнасилована половиной команды: черт побери, возможно, именно это поможет ей понять, что ее мир рухнул навсегда.

Но в это он тоже не верил.

– И что же прикажешь теперь с тобой делать? – вслух спросил он и, запустив пальцы в густые светлые волосы, тихо выругался.

– Отправьте меня в трюм. Позвольте мне быть с людьми моего отца.

– Твой отец – он одобрял такой образ жизни?

– Он поддерживал меня. А что касается меня, то мне эта жизнь нравится.

– Но кровь, жестокость...

– Я была вскормлена на крови и жестокости, янки. Гильотина не делала снисхождения ни для кого, ни для тех, кто имел носовые платки с кружевами, ни для тех, кто падал в обморок от голода. – Кортни замолчала идержась за стену, попробовала встать на ноги. – Но меня нелегко испугать. И вы можете избивать меня, пока до крови не разобьете себе руки, янки, но больше не увидите моих слез.

– Ты не выдержишь и десяти дней, если я снова отправлю тебя в тот отвратительный трюм, – поверив ее словам, тихо произнес Баллантайн.

– До Гибралтара плыть меньше недели, – возразила она, глядя на него зелеными глазами. – Я слышала, как об этом говорил один из караульных.

– Норфолк гораздо дальше. И нужно пересечь бурный океан.

– Норфолк?

– Мне говорили, в тюрьмах более крепкие решетки.

– Петля есть петля, где бы ее ни затягивали, – откликнулась Кортни.

– Ты не увидишь ни тюрьмы, ни виселицы, если тебя забьют до смерти за несколько кусков пищи.

– Я же сказала вам, что там Сигрем, и...

– Он не может присматривать за тобой двадцать четыре часа в сутки. И не сможет защитить тебя от предателя.

– От предателя? – усмехнулась она его словам. – Среди людей моего отца нет предателей. Его люди пошли бы за ним в ад, если бы он попросил их об этом. И я поступила бы так же.

– Ад вполне может быть тем местом, куда ты попадешь, если будешь такой упрямой. Морской суд в Норфолке не знает снисхождения к пиратам – даже к их дочерям.

– Снисхождения? Меня, закованную в цепи, вы семь дней держали в железной клетке в компании крыс и насекомых. Вы угрожаете мне, бьете меня, а потом заявляете, что морской суд не будет снисходителен?! Ваше сострадание не имеет границ, янки. Могу я спросить, много ли у вас еще подобных мыслей?

Полы ее рубашки разошлись, и Баллантайн мгновенно забыл о теме разговора. По сравнению с упругой и вполне созревшей грудью ее побитое и исцарапанное тело казалось еще более жалким. На этот раз Кортни не торопилась прикрыться, она выдержала его взгляд с молчаливой покорностью и презрением.

– Теперь вы возьмете то, что хотите, янки? – ядовито поинтересовалась она. – Или вам необходимо утвердиться с помощью кулаков?

Баллантайн, не дрогнув, выдержал ее взгляд. Черт побери, она ожидала от него насилия и не сдавалась, она будет защищаться и зубами, и ногтями.

– Милая девочка, – чуть не рассмеялся он вслух, – я могу найти несколько более приятных способов подхватить сифилис, если мне этого захочется. К счастью, мне это пока не нужно. Однако я потребую от тебя добровольно воспользоваться мылом и водой, которые ты найдешь на умывальнике. – Подойдя к двери, он остановился, положив руку на щеколду. – Я скоро вернусь. Не могу гарантировать состояние твоей шкуры, если, вернувшись, обнаружу что-то лишнее. И это не угроза, это обещание.

После того как в замке повернулся ключ и звук шагов Баллантайна замер в коридоре, Кортни еще долго смотрела на дубовую дверь. Обхватив себя руками, она дрожала и не старалась сдержать поток обжигающих слез, капавших с ресниц и сбегавших по щекам. Мышцы ее живота стянулись в тугой узел, руки тряслись после бурной стычки, а мысли тревожно метались: «Куда он пошел? Я слишком яростно набросилась на него? Разозлила настолько, что он решил пойти к капитану? Конечно, он пойдет к капитану. Он янки, офицер и негодяй, а яркая форма и твердый характер обязывают к повиновению», – думала она.

Ощутив накатившую на нее волной тошноту, Кортни, пошатываясь подошла к письменному столу. Ее так сильно трясло, что ей пришлось подносить ко рту жестяную кружку, держа ее обеими руками. Но даже и тогда половина холодной воды потекла у нее по подбородку и пролилась на грудь. Вода была вкусной, такой вкусной, что Кортни с жадностью снова наполнила кружку и осушила ее, не переводя дыхания.

Она тихо ойкнула, когда холодная вода попала на открытые ссадины на ее запястьях, но, не обращая внимания на боль, принялась куском полотенца отмывать руки, шею, лицо, стараясь по возможности начисто стереть с себя память о клетке. Этот янки был не из тех людей, кто попусту растрачивает свое время или сострадание, и если он отправился за капитаном, ей следует быть готовой ко всему, что может произойти, когда он вернется.

Снова почувствовав тошноту, Кортни сделала вдох и наклонилась над умывальником. За последние несколько дней она не съела ничего, кроме засохшего сухаря, и быстро выпитая вода разбудила в ее желудке ложные надежды. Не зная, надолго ли ее оставили одну, Кортни заставила себя вымыть лицо мылом, а затем, сняв с груди бесполезные обрывки ткани, осторожно смыла грязь с синяков и ссадин. От переда ее рубашки мало что осталось, но ей удалось набросить на себя разорванные половины и завязать их на талии.

К тому времени как Кортни с этим покончила, у нее отчаянно кружилась голова от пульсирующей раны на руке. Рана напомнила ей о докторе, и при мысли о нем Кортни опустилась на колени и поискала под письменным столом нож, который отнял у нее Баллантайн.

Она уже разглядела его в полутьме и протянула к нему руку, но в это мгновение от страха у нее на затылке волосы встали дыбом. Быстро оглянувшись, Кортни увидела, что дверь открыта и на пороге стоит лейтенант со зловещим, как грозовая туча, лицом. Его жесткий взгляд остановился на ноже, а потом впился в глаза Кортни.

– Можешь попробовать его взять, – тихо произнес он, – но, откровенно говоря, ты создашь мне лишние трудности, если решишься на это. Однако я больше не буду столь доверчив. Только коснись ножа – и я разрублю тебя пополам.

Несколько долгих мгновений Кортни выдерживала его ледяной взгляд, а затем ее пальцы медленно отодвинулись от соблазна.

Войдя, Баллантайн со стуком захлопнул дверь. У него в висках бешено стучала кровь, а челюсти были крепко сжаты. Когда Кортни встала и повернулась к нему, его внимание привлекли тонкая талия, типично женские изгибы бедер и заметно выпирающая сквозь грубую ткань грудь.

– Вот, – буркнул лейтенант, вспомнив про узел, который держал под мышкой, и бросил его Кортни. – Сбрось свои лохмотья и надень это.

– Зачем?

– Затем, что я так сказал! – невозмутимо ответил он и, подойдя к столу, поднял с пола нож.

Кортни оглядела крошечную каюту, но не нашла места, где можно было бы укрыться от внимательных серых глаз.

– И до начала моей вахты, – хмуро уточнил лейтенант.

Пробормотав себе под нос крепкое ругательство и получив в ответ неодобрительный взгляд лейтенанта, Кортни выпрямилась, положила одежду на койку и, повернувшись спиной к янки, развязала узел на рубашке и сбросила ее с плеч. Затем грязные брюки упали к ее ногам, и перед Баллантайном на мгновение открылись стройные ноги и округлые ягодицы, сразу же исчезнувшие под торопливо натянутыми чистыми бриджами. А еще, пока Кортни встряхивала и натягивала через голову новую рубашку, у него было время заметить многочисленные лиловые синяки, усыпавшие ее кожу.

Бриджи были мешковатыми и спускались ниже колен, а домотканая рубашка достаточно широкой и бесформенной, чтобы скрыть ее фигуру – почти всю фигуру, потому что нельзя было скрыть девичью грудь и выступающие соски, касающиеся грубой ткани. Еще несколько мгновений Адриан задумчиво смотрел на нее, а затем подошел к шкафу и достал длинный широкий льняной шейный платок.

– Тебе нужно снова стать плоской, – сухо процедил он, протягивая ей платок. На этот раз, когда Кортни вновь повернулась к Баллантайну, он удовлетворенно кивнул и наградил ее легкой улыбкой. – Пойдем, – приказал он и взял цепь с расстегнутыми наручниками.

Испуганно отскочив к стене, Кортни затаила дыхание, пока не осознала, что лейтенант идет мимо нее и вовсе не собирается надевать железные браслеты ей на руки.

– Куда вы меня ведете? – заикаясь, спросила она.

– Проверить, выдержишь ли ты испытание, ирландка. А потом все будет зависеть от тебя.

Глава 3

Мэтью Рутгер тщательно мыл руки, а его мысли разрывались между загноившейся раной, которую он только что в третий раз вскрыл и вычистил, и необходимостью составить список медикаментов, которые нужно будет приобрести, когда «Орел» прибудет в Гибралтар, потому что многие порошки и мази были на исходе и требовали пополнения.

Ополоснув лицо водой, Рутгер начал яростно растирать его, надеясь таким образом хоть немного избавиться от усталости, угнетавшей его в последние дни. Обычный распорядок на судне уже почти восстановили, но госпитальный отсек все еще был до предела заполнен ранеными. За последние три дня доктор потерял пять пациентов – неплохой показатель, если учитывать жестокость сражения, происходившего на берегу, и все же их смерть не давала ему покоя.

Отслужив семь лет в военно-морском флоте, Мэтью стал мечтать о том, чтобы лечить обычные болезни вроде подагры или ангины. С него было достаточно раздробленных, окровавленных рук и ног, не поддающихся лечению. Он достаточно насмотрелся на крепких молодых парней, которых приносили вниз: глаза их были ослеплены вспышками пороха, а тела обожжены и страшно обезображены вражеской артиллерией.

Оседлая, подобающая джентльмену практика, от которой он отказался полжизни назад, казалась ему все более заманчивой. Его отец, как и дед, и прадед, был врачом, и если он, Мэтью Рутгер, хотел продолжить династию, скоро ему потребуются жена и сын.

Он опустил руку и непроизвольно погладил рубец на раненом левом колене. Были и другие памятки о его образе жизни – шрамы на спине и на ребрах, ожоги на теле, полученные при оказании помощи людям на палубах во время битвы. У него уже не было сил видеть эту жестокость, он слишком устал от нее – стал слишком гуманным, как говорил Адриан.

Вздохнув, доктор принялся мыть использованные инструменты, напоминая себе, что нужно взять у главного мастера по парусам еще ниток, а плотника попросить приделать новую рукоятку к пиле для костей, потому что когда он в последний раз пользовался ею, загнал занозу себе в ладонь. Щепка все еще была там и уже начинала жечь тело адским огнем.

«Медики – самые недисциплинированные больные, – грустно подумал Мэтью, – Да я и сам такой же».

Выбрав на столе иголку, доктор присел на край скамьи и повернул руку к фонарю. Заноза вошла в правую ладонь и полностью скрылась в распухшей руке. Ругая себя за неумение расторопно работать левой, Рутгер неожиданно услышал донесшийся с порога смех.

– Похоже, тебе может понадобиться небольшая помощь.

– Адриан, прости за задержку, но я должен был осмотреть пару наших людей. Отвратительное дело эти пороховые ожоги. Иногда они заживают сразу же, а иногда оказываются гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд, и... – Он резко оборвал себя на полуслове, увидев позади лейтенанта хрупкую фигурку, и приветливо улыбнулся, заметив чистую одежду и отсутствие наручников. – Привет, Корт. Как твоя рука?

Кортни ничего не ответила и постаралась спрятаться поглубже в тень.

– Сменил гнев на милость, Адриан? – спросил Рутгер.

– Давай просто скажем, что я размышляю над вариантами, – ответил Баллантайн, прислонившись к стене.

– Что ж, это неплохое начало, – усмехнулся доктор. – Корт, иди сюда, к свету, и дай мне взглянуть на твою руку. Рана жжет? Горит или кровоточит?

Кортни покачала головой, помня строгое наставление Баллантайна давать короткие ответы и не поднимать глаз, и, неохотно выйдя из тени, закатала рукав выше заскорузлой повязки. Показав на край скамьи, с которой только что встал, доктор начал разматывать бинт.

– Вытаскивать нитки совсем не так больно, как накладывать шов. – Он наклонился и напугал Кортни, понюхав совершенно зажившую рану. – Раз нет ни малейших признаков нагноения, вероятно, не должно быть и большого шрама.

Но улыбка не вернулась к доктору. Плотный веер ресниц скрывал глаза мальчика, но Мэтью почувствовал напряжение в своем пациенте, когда тот зажал пухлую нижнюю губу между рядами ровных белых зубов. Он взглянул на Адриана, но не смог прочесть, что таилось в глубине холодных серых глаз.

Нахмурившись, Рутгер принялся орудовать над стежками маленьким ножом и пинцетом. Почерневшая нитка довольно легко выдергивалась, оставляя крошечные капли ярко-красной крови. Сам шрам был неровным розовым рубцом на бледной коже, и, обследуя его, доктор заметил то, на что раньше не обратил внимания: детскую мягкость руки, отсутствие мускулов, которые должен иметь даже девяти-десятилетний мальчик.

– О-о! – Кортни отдернула руку в сторону от дрогнувшего ножа доктора.

– Прости, рука соскользнула. Все еще ненавидишь мир, да?

– Только некоторую его часть, – невозмутимо ответила она.

– Все могло быть хуже, ты понимаешь? – Улыбнувшись, Рутгер снова принялся разрезать и выдергивать нитку. – Намного хуже, чем оказаться под надзором лейтенанта Баллантайна. Обычно он бьет только туда, где не остаются следы.

Он мягко сделал ударение на слове «обычно» и выразительно посмотрел на рассеченный и припухший подбородок Кортни. Были и другие признаки того, что Адриану был брошен вызов: свежие красные отметины у парня на руках выше локтей и неуверенность, с какой он сел на скамью.

Мэтью прослужил с Адрианом шесть лет и знал, что за обманчиво сдержанными манерами скрываются железная воля и горячий, несдержанный нрав. Тот, кто был не способен почувствовать неуловимые предостерегающие сигналы, мог мило беседовать с мягким, любезным человеком, а в следующий момент получить словесную порку, сдирающую кожу до самых костей. Люди уважали Адриана, признавали лидером и беспрекословно ему подчинялись.

– Вот и все. – Мэтью выдернул пинцетом последний стежок. – Несколько дней тебе нужно будет беречь руку. Следи, чтобы рана была чистой и не... Черт! – Ручка ножа соскользнула и загнала занозу еще глубже в ладонь. – Могу я попросить тебя приложить свою твердую руку? Половина но-креи сидит у меня под кожей, и я не могу вытащить оттуда эту проклятую штуку.

– Пусть попробует Корт. – Баллантайн лениво взглянул на Кортни. – У него достаточно твердая рука. – При этом предложении выражение на лице Мэтью заметно изменилось, и Адриан рассмеялся низким горловым смехом – смех вообще редко раздавался в стенах больничного отсека. – Ведь это была твоя идея попробовать перевоспитать мальчишку – или ты участвуешь в добрых делах только на словах?

– Вот. – Мрачно взглянув на Кортни, Мэтт протянул ей иголку. – И ей-богу, если твоя рука соскользнет...

– Не знаю, хочется ли мне это делать, – покосившись на протянутую ладонь и застрявшую занозу, а потом на иголку, объявила Кортни.

– Делай, – тихо приказал Баллантайн. Взяв иголку, она взглянула на лейтенанта.

– Мне что-то не хочется любоваться на это, – отворачиваясь, пробормотал Мэтью. Его рука напряглась, когда он почувствовал, как холодные пальцы Кортни сомкнулись вокруг его запястья. Задержав дыхание, он ждал болезненного мстительного укола, а Кортни впервые слабо улыбнулась, зная, что получила великолепную возможность доставить американскому доктору несколько неприятных минут. Она невозмутимо смотрела на него огромными зелеными глазами, и Мэтью, выругавшись, повернулся к ней. – Ну? В чем дело? Я... – Посмотрев на ее руку, он увидел иголку с пресловутой деревянной щепкой на конце, а потом, взглянув на свою ладонь, разглядел капельку крови на месте занозы. – Будь я проклят, если я что-то почувствовал!

– Я же говорил, что у него твердая рука, – произнес нараспев Адриан. – Не желаешь ли побриться?

– Нет! Я хочу сказать... э-э... спасибо, не нужно. Но я... – Мэтью замолчал, пристально всматриваясь в лицо Кортни. Она на секунду расслабилась и сейчас открыто улыбалась смущенному доктору. Картина было поразительной: улыбка открыла мягкие красивые губы и привлекла внимание Мэтью к нежному румянцу на щеках, на которых никогда не было и не будет ни единого мужского волоска; длинная тонкая шея была слишком изящной, чтобы перейти в крепкие мускулистые плечи; вывод доктора подтвердился тем, что открывалось за расстегнутым воротом ее рубашки. Рот у Рутгера медленно открывался, пока элементы головоломки складывались вместе, как металлические опилки вокруг магнита. – Боже мой! – Он встретился взглядом с Адрианом, ища подтверждения своей догадке. – Он – девушка!

– Я и не надеялся, что ей удастся провести тебя во второй раз. – Громко вздохнув, лейтенант отошел от стены.

– Провести меня... О чем ты? Или ты хочешь сказать, что знал о том, что он... что она...

– Мое знакомство с мисс Фарроу произошло так же неожиданно, как и твое, – сухо сообщил он Рутгеру. – Около часа назад и гораздо тяжелее.

Доктор посмотрел на Кортни. Девушка, отойдя подальше, снова нахмурилась, а ее взгляд настороженно перебегал с одного янки на другого. Понадобилось несколько секунд напряженной тишины, чтобы ее имя дошло до сознания Мэтью.

– Фарроу? – потрясение выдохнул он. – Ты сказал – Фарроу?

– Да.

– А Дункан Фарроу и Эверар Фарроу?..

– Ее отец и дядя соответственно.

Для Мэтью это было уже слишком. Тяжело опустившись на ближайший стул, он снова окинул взглядом Кортни – ее темные бриджи, широкую рубашку и копну волнистых волос, а потом, посмотрев на розовый припухший шрам на руке под закатанным рукавом, подумал о том, какое лечение оказали ей его усталые руки в тот первый день.

– Боже мой, – недоверчиво бормотал он, поворачиваясь к Адриану. – Почему ты не сказал мне хоть что-нибудь? И что ты теперь собираешься с ней делать? Адриан... ты же не можешь отдать ее в руки Дженнингса. Он ведь... Он...

– Я слишком хорошо знаю, что он с ней сделает, – угрюмо перебил его Баллантайн. – Именно поэтому я и привел ее к тебе.

– Ко мне?

– Не люблю повторяться, но это была твоя идея.

– Моя идея? – Мэтью ошарашено оглядел одежду Кортни, и ему в голову пришла одна мысль. – Ты же не думаешь всерьез, что можно продолжать маскировать ее под мальчика?

– У тебя есть предложение получше? – вздохнув, спросил Баллантайн.

– Сейчас нет, но...

– У нас нет времени на размышления, – перебил его Адриан. – Но так как нет ничего необычного в том, чтобы заставлять юных пленных работать, есть шанс – очень малый, признаю, но все же есть, – что все может получиться. Естественно, она не должна попадаться на глаза корабельной команде.

– Естественно, – согласился Мэтью, словно не было в мире ничего проще, чем устроить это на корабле длиной сто пятьдесят и шириной двадцать пять футов, —И думаю, теперь ты собираешься сказать мне, что это место, – он обвел рукой кабинет, – для нее самое безопасное?

– Поверь, я думал над этим, – с усмешкой признал лейтенант. – Но, к сожалению, через твой кабинет постоянно проходит слишком много людей. Кому-нибудь может броситься в глаза что-то... необычное в ней. Нет... – Он сделал паузу, словно следующая мысль не доставляла ему особого удовольствия. – Боюсь, ей придется остаться при мне – в качестве личного камердинера. Таким образом, ей придется отчитываться только передо мной и не возникнет лишних вопросов – если они вообще возникнут.

– У меня их уже около сотни! – возмущенно заявила Кортни. Ее щеки покраснели от гнева, пока она слушала, как мужчины говорили о ней так, словно она была предметом мебели. – Вы могли бы спросить у меня, что я хочу делать!

Мужчины повернулись к ней, и именно голос Баллантайна разрезал воздух, как бесчувственный клинок:

– Что ты хочешь делать, не имеет абсолютно никакого отношения к тому, что ты будешь делать. Думаю, я ясно выразился?

– А если я откажусь? – Кортни уперла руки в бедра. – Если я во всю глотку закричу, кто я и кто держит меня отдельно от остальных заключенных? Клетка, которую вы так любезно превратили в мой дом на прошлой неделе, возможно, темная и душная, но звуки в нее проникают. Я слышала разговоры охранников. Я слышала, что капитан был бы рад получить повод избавиться от вас, лейтенант Янки. Защита дочери Дункана Фарроу – или, еще хуже, спасение ее ради собственной известности и славы, – возможно, даст ему столь необходимый предлог!

– Ты пытаешься меня шантажировать? – Глаза Баллантайна зловеще потемнели. – Человека, который охотнее выбросил бы тебя за борт, чем потратил силы на порку?

– Очень сомневаюсь, Янки, что вы сделаете что-либо подобное.

– Правда? – Адриан удивленно выгнул бровь. – А почему бы и нет?

Краем глаза Кортни заметила какое-то движение и увидела, что Рутгер предупреждающе качает головой. Она пристально посмотрела на лейтенанта – перед ней был пришедший в ярость человек. Боевая стойка, стиснутые челюсти и пульсирующая на виске жилка говорили о том, что он еле сдерживается. Мороз пробежал у Кортни по коже, но она не отвернулась. «Позволь врагу почувствовать твой страх – и ты погибла», – говорил Дункан Фарроу. Разумный совет – но что делать, если ты стоишь перед Адрианом Баллантайном и понимаешь, что его слова не пустые угрозы?

– Мисс Фарроу, – Мэтью осторожно кашлянул, – если вы будете кричать о том, кто вы такая, это, возможно, принесет лейтенанту – и мне – некоторые неприятности, согласен, но, думаю, все же не такие, как вам. Несмотря на все наши старания, команда срывает свое раздражение на любой женщине, доставленной на борт со Змеиного острова. Если матросы узнают, что на борту дочь человека, который в той или иной степени виноват в недавней гибели их товарищей... они выстроятся в очередь. Вы понимаете, о чем я говорю? Полагаю, вы не выдержите больше двух часов.

– А с такими, как вы, мне будет лучше? – Щеки Кортни стали густо-красными.

– Если вас беспокоит это... – Мэтью смущенно улыбнулся.

– Со своей стороны, – бесцеремонно перебил его Баллантайн, – могу повторить то, что сказал вам в каюте, только более доходчивыми словами. Я не настолько безумен, чтобы отправляться в какие-то омерзительные места в поисках мимолетных удовольствий. Я предпочитаю, чтобы мои проститутки предлагали мне ласки, а не запах помойки. Единственное, чего вам следует опасаться, – это прикосновения хлыста к вашему заду, что, по моим представлениям, нужно было сделать еще много лет назад. А что касается угроз, мисс, я не буду повторять их снова и не только брошу вас команде со своим благословением, но и удостоверюсь, что вы никогда больше не приблизитесь к людям вашего отца даже на расстояние в милю. Мы поняли друг друга?

Молча проглотив возмущение, Кортни смотрела мимо Баллантайна. С заметным трудом лейтенанту удалось взять себя в руки, и он снова обратился к Рутгеру:

– У меня уже три месяца нет слуги. Как мой личный камердинер, она будет оставаться одна, и не возникнет лишних вопросов. Питаться она может в одиночестве, а спать в маленьком чулане, смежном с моей каютой. Ей придется работать ради своего содержания – и, ей-богу, работать прилежно! Но если она будет аккуратна и если ей захочется остаться в живых и увидеть Гибралтар, – Баллантайн бросил взгляд на Кортни, – она справится с этой задачей.

– Она подняла интересный вопрос: как быть с Дженнингсом? Он непременно заметит ее.

– Дженнингс? – фыркнул Баллантайн. – Он уже неделю не выходит из каюты. Но даже если она попадется ему на глаза, он увидит только работящего парня, который изо всех сил старается заработать освобождение из тюремного трюма. Если повезет, они не подойдут друг к другу ближе чем на ширину корабля.

– А если нет? – настаивал Мэтью с возрастающим беспокойством. – Если не повезет и Дженнингс обнаружит...

– Тогда ни один из нас не войдет в историю – хотя в этом нет ничего удивительного.

– А Фолуорт? Он вынюхивает все вокруг тебя, как ищейка. Чего бы он только не дал, чтобы принести твою голову на блюде Дженнингсу!

– Предоставь мне самому разбираться с Фолуортом, – твердо заявил Адриан. – Он сует свой нос в такое количество навозных куч, что не составит труда направить его по ложному следу.

– Но... – Заметив холодный металлический блеск в глазах Адриана, Рутгер со вздохом закончил: – Что я должен сделать?

– Для начала ты можешь держать ее здесь во время моих вахтенных часов. Я не хочу, чтобы она без присмотра болталась по кораблю. Она давно мечтает об этом. Пусть она отскребает полы или столы. Поручи ей такую работу, чтобы ее никто не видел.

– Это довольно просто, – кивнул Мэтт. – Мне здесь всегда не хватает рук. Она может работать с Дики. Что-нибудь еще?

– Так как мне скоро заступать на дежурство, проследи, чтобы она что-нибудь поела, – направившись к двери, ответил Баллантайн. – И можешь познакомить ее с ванной. Понадобится неделя, чтобы из моей каюты выветрилось зловоние. – Криво ухмыльнувшись, он остановился на пороге и, вытащив из-за пояса нож, ловким движением метнул его в стол, так что тот на дюйм вошел в дерево и завибрировал. – И на твоем месте я бы тщательно следил за инструментами. У нее есть склонность коллекционировать блестящие предметы.

Как только дверь за Адрианом закрылась, Кортни и Рутгер одновременно выдохнули. В течение минуты они не отрываясь смотрели друг другу в глаза: ее были полны недоверия, его – мучительных сомнений.

Мэтт понимал, что Адриан Баллантайн, признает он это или нет, пошел на огромный риск и держать девушку в качестве своего слуги было чистым безумием. У Дженнингса повсюду на корабле были шпионы, и если хотя бы один из них узнает, если до капитана дойдет хоть малейший намек...

– Это самый плохой способ провести следующие несколько дней, – в конце концов заговорил доктор. – Я только надеюсь, что вы понимаете и это, и то, какая неприятность нам всем грозит, если вас узнают. – Кортни не удостоила его и словом, и он еще больше помрачнел. – Вам невероятно повезло, что первым обо всем узнал Адриан. Любой из дюжины других отвел бы вас к Дженнингсу, как жертвенного ягненка.

– Капитан далеко не великодушный принц. – Кортни потерла синяки на запястьях. – Но я не понимаю, почему нельзя просто отправить меня в трюм к остальным? Я ведь одна из них. Я принадлежу к ним. Я не прошу хорошего обращения или каких-то особых привилегий. И уж точно я не прошу вас рисковать ради меня жизнью. Я только хочу, чтобы меня поместили вместе с людьми моего отца и оставили в покое.

– Но вы должны понимать, почему это невозможно, – вздохнул Мэтью. – Вы были в клетке, видели условия в трюме...

– Видела, но видела и соратников своего отца. Я не могу оставаться здесь, в тепле и уюте, когда они там страдают. Если бы всю вашу команду избивали и морили голодом в вонючем тюремном трюме, вы могли бы думать о том, как спасти себя?

Мэтью нечего было ответить – конечно, она права. Сколько раз он подвергал себя опасности, не задумываясь о последствиях, не заботясь ни о чем, кроме благополучия своей команды. Его шрамы служили тому доказательством, как и шрамы Адриана. Изумрудные глаза жгли Рутгера, и он отвернулся.

– Пойдемте. К счастью, я распорядился, чтобы в моей каюте приготовили горячую ванну. И не могу не согласиться с лейтенантом Баллантайном: вам она нужна больше, чем мне. – И они направились к каюте доктора, располагавшейся на той же палубе возле кормы.

Они прошли мимо двух матросов, стоявших у трапа, ведущего наверх, но ни один из них, кажется, не заметил ничего заслуживающего внимания. Почтительно отдав честь доктору Рутгеру, они посторонились, чтобы дать им пройти по узкому коридору, а затем продолжили разговор, словно он и не прерывался. Сверху, с оружейной палубы, в коридор доносились шум и возбужденный смех – мужчины, недавно освободившиеся с дежурства, приветствовали тех, кто уже отдыхал с трубкой и кружкой эля; в воздухе смешались запахи морской воды, табака и пота людей.