Текст книги "Пучина Сирены"

– Пленников?

– Они похитили консорта Малахиты, Заката. Твоего отца. А еще нескольких арборов, взрослых и детей. – Пушинка повернулась к Луну и сжала его руку. – Малахита думала, что ты с ними. И я думала, что мой выводок там. Один из кетелей обрушил на колонию скалу. Мы не знали, кто остался под обломками, а кого похитили. Но несколько арборов видели, как Скверны уволокли Заката, поэтому о нем мы знали точно. – Она беспомощно развела руками. – И все же охотники и оставшиеся воины прочесали лес вокруг колонии. Они искали раненых и всех, кто мог сбежать. Они должны были вас найти.

Лун убрал руку, качая головой. Он был совершенно сбит с толку.

– Но ведь ни меня, ни остальных не оказалось среди пленников. Вы могли…

– Малахите потребовалось больше цикла, чтобы найти их и освободить, – сказала Пушинка.

Лун пораженно уставился на нее.

– Они провели со Сквернами целый цикл? – Даже думать о таком было страшно.

– Я в то время была с выжившими арборами. Нас осталось около сотни, не считая раненых воинов и выживших малышей с птенцами. Мы прятались в лесу неподалеку от колонии. Малахита взяла воинов, которые могли сражаться, двух молодых наставников, и отправились в погоню за Сквернами. Три ночи спустя она вернулась одна и сказала, чтобы мы шли вдоль берега на запад, сюда, к нашей родной колонии, а она и остальные догонят нас позже.

Такое было трудно и представить.

– Но ведь сюда так долго идти.

– Мы тоже так подумали, – честно сказала Пушинка. – Но пошли. Поначалу медленно, ведь с нами были раненые. Но потом воины поправились и смогли переносить нас на короткие расстояния. По пути мы все время получали весточки от Малахиты. Она присылала воинов, чтобы проведать нас, убедиться, что с нами все в порядке и что она сможет нас найти, когда понадобится. Она не разрешила исцелившимся воинам присоединиться к ней и приказала им оставаться с нами. Затем, много-много месяцев спустя, когда наступил сезон дождей, Малахита вернулась вместе с остальными. Она вызволила всех пленных, кроме твоего отца. Он и еще двенадцать воинов погибли. – Лицо Пушинки отражало эхо давней боли. – До этого мы не знали, скольких Скверны забрали с собой. Мы убеждали себя, что почти весь двор выжил. А когда увидели, как мало нас осталось… – Она тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и бусины в ее волосах зазвенели. Затем она озадаченно посмотрела на Луна. – Ума не приложу, как мы могли тебя потерять. Ты все это время был один?

– До этого цикла. Меня нашел Утес, праотец Тумана Индиго.

Пушинка зашипела от досады и сожаления.

– Я все думаю… Ты не помнишь, долго ли та воительница летела с вами? Если Скверны погнались за ней… Наверное, она улетела довольно далеко, иначе мы бы ее нашли.

– Нет, не помню. Но Скверны могли полететь за ней из-за нас, ведь они хотели забрать детей. – Туман Индиго уже сталкивался со стаей Сквернов, которые желали породить раксура-полукровок, так что это звучало правдоподобно. – А что Скверны сделали с пленниками? Заставили их сношаться с прародительницей и владыками?

Пушинка отшатнулась и выпучила глаза от ужаса и потрясения. Лун подумал, что сильно удивил ее, но она сказала:

– Как ты об этом узнал?

«Значит, так и было», – подумал Лун.

– То же самое почти произошло с Туманом Индиго, еще до того, как двор переехал в Пределы. Та стая Сквернов уже скрещивалась с раксура прежде, и мы снова им понадобились. У них были дакти со способностями наставников и одна сквернорожденная королева. – Едва он это сказал, как ему в голову пришла ужасная мысль: что, если Ранея и дакти-наставники были отпрысками пленников Опаловой Ночи? – Но… Ведь это не могла быть та же стая, что напала…

– Что? О нет, нет. – Пушинка энергично помотала головой. – Малахита убила их прародительницу и… вызволила всех наших. Воины рассказывали, что от той стаи вообще мало что осталось.

Лун успокоился. Еще он вспомнил, как Ранея рассказывала ему о многочисленных попытках ее стаи породить полукровок, и происходило это явно не сорок циклов назад. «А еще она была наполовину королевой. Она наверняка узнала бы мой род». И точно не упустила бы возможности поиздеваться. Лун заметил:

– В Опаловой Ночи ведь уже знают о том, что случилось с Туманом Индиго. Изумрудные Сумерки разослали эти вести другим дворам.

– Если Малахита и Оникса что-то знают, то нам они не рассказали. – Пушинка все еще как будто думала о чем-то другом. – По крайней мере, пока.

Лун посмотрел на нее, чувствуя, словно ухватился за одну из ниточек, которые торчали из запутанного клубка вопросов, и если он правильно потянет за нее, то все выяснит. Знать бы еще, что именно нужно спросить.

– Это как-то связано с тем, зачем Малахита притащила меня сюда?

– Нет, какая уж тут связь? – Пушинка посмотрела на него и нахмурилась. – Подожди, Лун, ты что, не хотел возвращаться?

Ему не хотелось рассказывать все с самого начала, но он не мог не ответить.

– Я стал консортом королевы-сестры Тумана Индиго. Я хотел остаться там.

Пушинка хотя бы не стала с ним спорить. Она сочувственно нахмурилась.

– Да, наверное, не отпустить тебя они не могли.

– Нефрита обещала, что отправится вслед за мной, но она должна была уже прилететь. Я думаю… – Лун замолк. Он чуть не признался в том, что, наверное, бесплоден. «Давай-ка без глупостей». Хотя Пушинка и сочувствует ему, она не станет утаивать что-либо от правительниц Опаловой Ночи. – В общем, я на это не рассчитываю.

Пушинка взволнованно смотрела на него.

– Почему?

Лун покачал головой, жалея, что он вообще заговорил. Затем он заметил наверху какое-то движение и поднял голову.

С верхних этажей колодца вниз по спирали спускалась зеленая воительница. Летела она медленно и, похоже, не собиралась гневно пикировать на него, однако Лун все равно на всякий случай поднялся на ноги.

Пушинка тоже встала и пробормотала:

– Это Высота.

Первым делом Лун подумал: «Она скажет, что прилетела Нефрита». Затем он тут же отругал себя за этот проблеск надежды, но его сердце уже забилось быстрее.

Высота сложила крылья и, чтобы не сесть им на головы, вежливо приземлилась чуть поодаль, на краю водохранилища. Приняв земной облик, она подошла, кивнула Пушинке, а затем обратилась к Луну:

– Оникса, королева-сестра приглашает тебя отужинать с ней, ее консортом и другими членами двора сегодня вечером.

Лун опустил глаза, пытаясь скрыть свое разочарование. «Прекрати, – пожурил он сам себя. – Прекрати думать об этом».

– Оникса? – недовольно спросила Пушинка.

– Оникса, – таким же тоном ответила Высота, на секунду отбросив церемонность.

Оникса была королевой того рода, что остался в Пределах. Все еще родственница, хотя и далекая, наверное. Лун сказал:

– А Буря там будет?

– Она улетела сегодня утром. – Высоте, похоже, стало неловко.

«Неудивительно», – подумал Лун. Буря, как и обещала, бросила его при первой же возможности. Он перевел взгляд с Высоты на Пушинку, которая теперь выглядела по-настоящему возмущенной. Лун явно чего-то не понимал в происходящем, но поспешное бегство Изумрудных Сумерек точно было здесь ни при чем.

– Я так понимаю, радоваться этому приглашению мне не стоит.

Пушинка, шипя, выдохнула.

– Оникса и Малахита на многое смотрят по-разному. Казалось бы, хорошо, что двором управляют две сильные королевы, но, к сожалению, они все время тянут нас в противоположных направлениях.

– Это в каких же? – спросил Лун.

Высота громко прокашлялась, сверля Пушинку взглядом. Пушинка почесала затылок и поморщилась.

– Э-э-э… Пусть лучше Малахита тебе об этом расскажет. – Судя по всему, настал ее черед уходить от вопросов. – Нет, правда. Она мне голову оторвет, если узнает, что я тебе что-то сказала.

Высота внезапно предложила:

– Ты можешь не идти. Скажи, что плохо себя чувствуешь и хочешь остаться в опочивальне.

Наверное, Высота искренне хотела помочь, но у Луна впервые появилась возможность поговорить с одной из правительниц этого двора и выяснить, что же все-таки происходит.

– Нет, я пойду.

Пушинка негромко выругалась. Высота предупредила:

– Лун, они будут с тобой неласковы.

Он усмехнулся. После того как от него сбежали здешние консорты, Лун в этом не сомневался.

– Мне не впервой. – Высота и Пушинка, похоже, не поняли, о чем он, и Лун пояснил: – Раксура не любят одиночек и на дух не переносят консортов-одиночек.

Высота – воительница, говорящая от имени королев, – тут же все поняла и помрачнела. Пушинка же недоуменно сказала:

– Но ты ведь не одиночка. Ты просто потерялся.

– Доказать-то это я не мог. – Увидев, как к Пушинке приходит понимание, Лун вдруг почувствовал себя чуточку виноватым.

Высота кивнула.

– Когда начнется ужин, я зайду за тобой в опочивальню. – Она помедлила, словно хотела сказать что-то еще, но затем отошла. Перевоплотившись, она взлетела, и могучие крылья понесли ее на верхние уровни колодца.

Пушинка вздохнула.

– Мне тоже пора идти. Нужно вернуться в ясли, иначе Блик за сердце схватится. – Она подошла ближе и крепко обняла Луна.

Как и у всех арборов, ее земной облик походил на мягкую подушку, натянутую на стальные мышцы. Она сказала:

– Береги себя. И постарайся не волноваться. Селадонна скоро вернется, а Малахита… Ей тяжело. Просто потерпи немного.

Совет был хороший и искренний, но Лун не мог его принять. Он обнял Пушинку в ответ, а потом, когда она пошла по краю водохранилища прочь от него, стал смотреть ей вслед.

* * *

Когда Пушинка ушла, Лун еще немного побродил вокруг водохранилища, чтобы дать себе время подумать.

Скверны действительно могли погнаться за Скорбью и заставить воительницу улететь настолько далеко от колонии, что арборы, которые искали выживших, не нашли бы ее. Лун гадал, пыталась ли она вернуться, пыталась ли выяснить, что стало с колонией, и найти остальных; или же она не могла оставить его и других детей надолго, а взять их с собой боялась. Окажись Лун на ее месте, он бы, наверное, рискнул. Но ему было легко рассуждать, ведь он не был отчаявшейся, перепуганной и, вероятно, раненой воительницей; и он не отвечал за жизни четырех малышей и одного птенца, прячась в лесу, где рыскали Скверны и хищники.

Теперь он уже не мог узнать всех подробностей. Он даже не знал, что Скорбь собиралась делать потом. Возможно, она ждала, когда Лун и остальные подрастут, чтобы тоже отправиться в долгое путешествие домой, на запад.

Так странно: Лун получил ответы на столько вопросов, но многое все равно оставалось неясным.

Когда он вернулся в опочивальню, то увидел, что кто-то поставил на очаг чайник и принес одежду, которую Лун оставил сушиться в гостевой умывальне. Она была чище той, в которую он оделся утром, и, пожалуй, не такой ветхой. По пути сюда он прошел мимо свиты арборов, и Гнедая, как и Лоза до этого, предложила принести ему одежду. Наверное, она думала принарядить его к ужину, но Лун отказался. Арборы хотели как лучше, однако Лун не желал принимать от Опаловой Ночи никаких даров. Умбра видел его и даже вслух заметил, как у него мало пожитков, так что Оникса и ее близкие уже наверняка все знали. Если Лун попросит одежды получше, то им покажется, будто его волнует их мнение.

Он выпил чаю, затем, не желая давать другим повода назвать его неумытым одиночкой, воспользовался купальней и переоделся в тряпье получше. Когда он сел у очага и стал ждать Высоту, то вдруг понял, что почти не солжет, если отклонит приглашение под предлогом болезни. Луна немного тошнило, и его голова кружилась.

Странно, вроде бы путешествие было недолгим. Ему доводилось летать гораздо дольше и быстрее, и в более суровую погоду. Впрочем, обычно он при каждой возможности высыпался, а во время этого перелета смог отдохнуть лишь в Бирюзовом Море. Да и ел он в этот раз мало.

Лун надеялся, что на званом ужине он наконец сможет насытиться. Жаль, вместе с пищей ему придется проглотить не одну порцию издевок.

Глава 8

Чертог, в который Высота привела Луна, выглядел даже роскошнее, чем он ожидал. Лун не мог ни охватить его взглядом, ни понять, какой он формы. Из пола на большом расстоянии друг от друга росли папоротниковые деревья; они касались своими мягкими кронами потолка и благодаря чарам наставников расползались по нему. Гладкие серые стволы были похожи на колонны, и посреди зала бежал неглубокий ручей с водными растениями. Стручки с зернами, что росли под широкими перистыми листьями, были зачарованы и источали свет. Получалось так, что деревья, нуждавшиеся в свете, сами же его и порождали, чем, наверное, радовали арборов, которые очень любили такие изящные решения.

Даже столь огромный чертог вряд ли мог вместить весь двор, но, когда Высота повела Луна среди деревьев, ему показалось, что зал не заполнен и наполовину. Арборы и старшие воины раскладывали на полу коврики и шкуры, садились на них и украдкой поглядывали на Луна, когда тот проходил мимо. Он не видел ни Гнедую, ни Лозу, ни Пушинку, ни одно знакомое лицо и ни одного арбора из тех, что крутились около чертога консортов. Лун подумал, что это не к добру. Он покосился на Высоту. Та старалась казаться невозмутимой, но вид у нее был мрачный.

Наверху зала, в круге деревьев, который изображал лесную поляну, на дорогих шкурах сидели королевы и консорты.

– Это Оникса и ее королевы-дочери, – едва слышным шепотом проговорила Высота. – Ее консорт, Умбра; консорты, занятые королевами, и молодые консорты из рода Ониксы.

Оникса оставалась в крылатом облике; в нем она была больше, а значит, и старше Жемчужины. Если бы она встала, то оказалась бы выше Луна больше чем на голову. Ее чешуя была темно-медной с красной паутинкой, а в золотых украшениях – в браслетах на руках и запястьях, в поясе и в широкой пекторали, – красовались полированные алые камни. Все консорты были в земном облике; Умбра сидел рядом с Ониксой, а остальные полулежали на шкурах позади них. Нескольких Лун узнал – он видел их среди тех, кто сбежал от него в колодце, – и мог не ждать от них поддержки. Другие королевы расположились чуть дальше, а две королевы-дочери сидели рядом со своими братьями-консортами. Судя по виду, они совсем недавно покинули ясли.

Оникса махнула рукой, и Высота подвела Луна к шкуре в первом ряду, в нескольких шагах от Ониксы. Шкура явно лежала так, чтобы отделить его от остальных консортов. Высота замешкалась, видимо, желая остаться, но Оникса склонила голову набок и пристально посмотрела на нее. Высота не то негромко выдохнула, не то зашипела, но затем ушла.

Лун сел. Умбра даже не посмотрел на него, а другие консорты и королевы лишь тайком покосились, после чего быстро отвели взгляды. Оникса глядела прямо на него, но ничего не говорила. «Вот, значит, как. Ну ладно», – без удивления подумал Лун и смиренно вздохнул.

В зале было довольно тихо, слышалось лишь негромкое бормотание арборов и воинов, сидевших поодаль от королевской поляны. Молодой воин, который, похоже, боялся подойти близко, поставил перед Луном тарелку с круглой темно-коричневой хлебной лепешкой и нарезанными кусочками фруктов, желтого и красного. Другие уже начали есть, так что Лун взял один кусочек фрукта. Его голод уже прошел сам собой, а это был дурной знак. Лун заставил себя жевать, надеясь, что, когда принесут мясо, его желудок уже начнет слушаться. Он успел проглотить две дольки фрукта и кусок хлеба, когда Оникса произнесла:

– Значит, это – потерянный отпрыск Малахиты.

– Говорят, что да, – сказал Лун и откусил еще одну дольку фрукта. Через мгновение он увидел, как на него уставились другие консорты, и догадался, что ответа от него не ждали. Что ж, теперь прикусывать язык уже поздно; к тому же, что бы он ни сказал и ни сделал, их мнение о нем не изменится.

Оникса не подала виду, что удивилась, но Лун почувствовал, что разжег ее любопытство.

– И ты сорок циклов жил дикарем в лесу.

– Нет. – Лун нарочно помедлил, прожевал и проглотил фрукт, который камнем лег ему в желудок. – Я сорок циклов жил дикарем в самых разных местах.

Он видел, что консорты и королевы жадно слушают, хотя многие старались притвориться, будто им скучно. Получалось это не у всех. Оникса сказала:

– С земными созданиями.

– Иногда. – Он слизал фруктовый сок с пальцев и прибавил: – Когда они меня пускали.

Шипы Ониксы задрожали. Похоже, самообладание Луна сильно ее бесило. Королева хотела вывести его из равновесия, смутить, заставить лебезить перед ними. Однако она не получила, чего желала. И тогда она спросила:

– В их постелях? – В ее голосе звучало ленивое любопытство и презрение.

Консорты, притворявшиеся, что не слушают, покосились на него. Воины и арборы, сидевшие ближе всего, замолкли.

Лун ощутил, как по нему прошла волна жара. В Тумане Индиго никто никогда об этом не спрашивал, ни Нефрита, ни Звон. Даже Утес, хотя он и так, наверное, знал ответ, ведь Лун говорил ему, что жил с земной женщиной. Лун думал, что для раксура это не важно. «И ты снова ошибся». Он отрезал:

– Тебя это не касается.

Оникса склонила голову набок. Повисла долгая, напряженная пауза.

– Твое воспитание оставляет желать лучшего.

Чей бы травоед мычал. Лун постарался, чтобы его наигранное любопытство прозвучало почти искренне, и спросил:

– А разве не родной двор должен им заниматься? Хотя мои сородичи бросили меня и четверых маленьких арборов умирать в лесу, так что, наверное, с них пример брать не стоит.

Во всем огромном зале повисла тишина. Оникса выпрямилась, поднимая и опуская шипы. Ее голос стал жестче, когда она спросила:

– И твоя бывшая королева из Тумана Индиго ничему тебя не научила?

Конечно же, Оникса прекрасно знала, как ударить в ответ побольнее.

– У нее не хватило времени. Двору пришлось отбиваться от Сквернов.

Оникса замерла, консорты и королевы неловко завозились. Лун надеялся снова подвести к тому, что они бросили детей, ведь в первый раз это так здорово сработало. Однако теперь он, похоже, задел еще одно больное место. Неужели они так напряглись, потому что вспомнили о стародавнем нападении Сквернов на далекую восточную колонию, которое никак не коснулось ни Ониксу, ни юных королев и консортов? Нет, вряд ли.

Решив поддеть их еще раз, Лун сказал:

– Она могла оставить свой двор на милость Сквернов, но не сделала этого. – Кто-то шумно вдохнул, но остальные прислушивались к каждому его слову. – Не всякая королева поступила бы так же…

Оникса вскочила на ноги и одним прыжком пересекла разделявшие их несколько шагов. Шипы королевы топорщились, она была в ярости. Лун откинулся назад, почти что лег на шкуру и стал отползать. В страхе он попытался перемениться, однако его потуги ни к чему не привели, словно он родился и всю жизнь был земным созданием. Лун зарычал на Ониксу – если ему было суждено погибнуть или оказаться избитым на глазах у половины двора, то он хотел хотя бы побороться. Затем Оникса замерла.

В зале что-то заметно переменилось. Оникса вздрогнула и зашипела. Обернувшись, она оказалась перед другой королевой, которая стояла лишь в нескольких шагах от нее.

Размером и телосложением она походила на Ониксу, но если та была медной с красным рисунком, то темно-зеленая чешуя этой королевы казалась почти черной. На секунду Лун подумал, что узоры на ней светло-серого цвета, но затем понял, что это – шрамы; они иссекали все тело и полностью скрывали паутинчатый рисунок. На ней не было никаких украшений, кроме серебряных наперстков на когтях, инкрустированных кристаллами. Королева-сестра не могла быть столь стара и огромна. Это была Малахита.

Она произнесла:

– Ты переходишь черту. – Голос королевы звучал спокойно и бесцветно. Ее шипы даже не дрогнули, но все раксура в зале съежились в комок.

Лун подумал, что она обращается к нему. Однако Оникса сделала шаг назад и с заметным усилием опустила шипы. Она ответила:

– Возможно. Твой отпрыск умеет выводить из себя не хуже, чем ты.

Малахита медленно обвела взглядом зал. Может быть, она хотела посмотреть, кто пришел на ужин, или решала, разорвать Ониксу на части сейчас или сделать это позже. Лун попытался перемениться, надеясь, что Оникса о нем позабыла. Увы, о нем все еще помнила Малахита: с тем же успехом он мог пытаться превратиться в тэта или большого кетеля.

Затем Малахита наклонилась, схватила Луна за руку и без труда подняла его на ноги. Он подавил желание вскрикнуть от испуга. Ему хотелось позвать на помощь, но никто здесь и когтем бы ради него не пошевелил, а Лун желал сохранить хотя бы лицо, если не жизнь.

Королева отпустила его, и он попытался сбежать, однако успел сделать лишь шаг, прежде чем она перехватила его за талию. А затем они взвились вверх.

Прижатый лицом к ее плечу, Лун не видел, куда они движутся. Он почувствовал, как лапы папоротниковых деревьев скользнули по его спине, когда Малахита проскочила через их кроны. Затем его тряхнуло, когда королева ухватилась за что-то на потолке, а после они рванулись в сторону. Свет стал чуть тусклее, пространство вокруг – теснее, и они очутились в коридоре. Лун мог лишь обмякнуть и надеяться, что, если она его уронит, у него появится возможность сбежать.

Малахита миновала два поворота, поднялась наверх, затем по короткому переходу спустилась вниз и очутилась в просторном зале. Внутреннее чутье Луна подсказывало ему, куда они движутся. «В сторону опочивален консортов, но выше». Затем Малахита внезапно остановилась.

Она отпустила Луна, и тот повалился на пол. Ударившись о твердую поверхность, он сжался в комок, откатился в сторону и одним движением очутился на ногах.

Он присел, готовясь прыгнуть – к выходу или к оружию, если что-нибудь подвернется под руку. Однако Малахита взметнулась вверх, прочь от него. Приземлившись на открытом балконе, который выступал из стены на большой высоте, она присела на нем.

Лун настороженно попятился. Он был уверен, что на него вот-вот нападут. Они очутились в большом круглом зале, потолок которого окутывали тени, а стены закручивались, походя на огромную спираль, пронизывающую ствол древа. Белые полированные камни, врезанные в древесину, должны были источать свет, но сейчас горели не все, отчего очертания резьбы на стенах становились размытыми и неясными. Дверные проемы внизу и открытые балконы наверху казались темными провалами. Лун снова попытался перемениться, но не смог. От того, что у него не получалось послушаться собственных инстинктов, кровь стыла в его жилах, и Лун сильно дрожал.

Затем он почувствовал за спиной какое-то шевеление и резко обернулся.

Откуда-то сверху на пол спорхнула молодая королева. Она была чуточку выше Луна, с зеленой чешуей, покрытой бронзовой паутинкой. Королева шагнула к нему, но Лун отшатнулся и предупреждающе зашипел.

Она выставила перед собой руки. Ее когти были втянуты, ладони повернуты к нему.

– Я – твоя сестра, Селадонна.

Лун тупо уставился на нее. До сих пор он не верил, что она существует. Нет, Лун, конечно, не думал, что Лоза и Пушинка ему солгали, он просто… не верил, что она существует.

Селадонна снова попыталась подойти, и он отступил еще на шаг. Она остановилась и неуверенно сказала:

– Ты меня не помнишь.

Луну понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что нужно ответить.

– Нет.

– А я тебя помню. Не очень подробно, обрывочно. Каким ты был и как от тебя пахло. – Селадонна помедлила, а затем встревоженно нахмурилась. – Ты в порядке?

Какой бессмысленный вопрос. Лун сердито мотнул головой и посмотрел наверх, на Малахиту. Она все еще сидела на балконе, возвышаясь над ними.

– Что сейчас произошло?

Селадонна угрюмо посмотрела наверх.

– Хороший вопрос.

Малахита дернула хвостом. Судя по огню, пылавшему в ее темно-зеленых глазах, это означало, что она в ярости. Королева молвила:

– Оникса хорошо знала, что не стоит показывать его двору без моего разрешения.

– А ты вообще собиралась давать разрешение? – ожесточенно спросил Лун. Он был зол, напуган и не понимал, почему пытается рассердить столь опасную королеву, но остановиться не мог. – Ты долго собиралась держать меня в пустом чертоге консортов?

Малахита, как ни странно, лишь отвела взгляд. Лицо Селадонны смягчилось. Она сказала:

– Малахита ждала меня. Она боится.

– Боится? – Меня, что ли, озадаченно подумал Лун. Она точно не могла страшиться боя с ним, ведь Малахита была самой внушительной королевой из всех, кого он встречал, включая Зиму из Изумрудных Сумерек и Жемчужину. Возможно, она боялась, что он дурно повлияет на других консортов – это Лун мог понять. Но с чего бы ей пугаться встречи с ним? Оникса же ничего не боялась.

Малахита продолжала все так же избегать его взгляда. Медленно, неохотно Селадонна произнесла:

– Нам нужно кое-что тебе рассказать. Объяснить. Я не знаю, слышал ли ты…

Из прохода на противоположной стороне зала донеслись шорохи, и внутрь вбежал воин. Увидев Селадонну и Малахиту, он затормозил и принял земной облик. Он был стар, взволнован и тяжело дышал от того, как несся к ним через все древо.

– Простите, я знаю, что вы просили не мешать. Но у входа в колонию ждет праотец. Огромный праотец.

Сердце Луна на миг замерло.

– Праотец? – переспросила Селадонна. Она удивленно посмотрела на Луна. – Откуда?

– Из Тумана Индиго. – Воин тоже осторожно покосился на консорта. – Он говорит, мы забрали то, что принадлежит ему, и если мы его не впустим, то он все здесь разнесет.

У Луна закружилась голова, и он вдруг увидел, что сидит на полу и упирается в него руками, чтобы не упасть. Полированное дерево на ощупь казалось очень теплым, словно он сам внезапно окоченел. Селадонна стояла перед ним на коленях и пыталась заглянуть в лицо, не прикасаясь к нему.

– Что с тобой?

Он попытался сказать: «Ничего», – но не смог выдавить ни звука. Вокруг него поднялся шум, его затошнило, а затем он решил, что, наверное, все-таки стоит прилечь. После его поглотила чернота.

* * *

Лун выплыл из тьмы, когда кто-то похлопал его по щекам – осторожно, но настойчиво, словно сдерживаясь, чтобы не отвесить ему настоящую пощечину. Он лежал на полу, положив голову на чье-то костлявое бедро, и его окружал запах Утеса. Сам Утес говорил:

– Лун, когда ты в последний раз ел?

– Э-э-э, – сипло выдавил Лун. – Я не…

– Идиот. – Утес просунул руку ему под плечи, поднял Луна в сидячее положение, а затем придержал, когда тот чуть не повалился вперед. – Дай сюда.

– Что тебе дать? – прохрипел Лун, и тут же кто-то другой протянул Утесу чашку. Праотец отпил немного, поморщился, затем вложил чашку Луну в руки и сказал:

– Пей.

Лун сделал небольшой глоток, понимая, что если не послушается, то Утес просто вольет жидкость ему в глотку. Питье было теплым, мерзким и очень густым. Лун с отвращением фыркнул. Утес прорычал:

– Пей, я сказал.

Лун заставил себя сделать еще несколько глотков. Хоть варево и было отвратительным, Луна не стошнило, да и в голове прояснилось. Он заморгал и увидел, что сидит, привалившись спиной к Утесу, а Селадонна и наставница Лоза сидят рядом на корточках и с тревогой смотрят на него. За ними, хлеща хвостом, из стороны в сторону ходил темный силуэт Малахиты.

– Отвар поможет ему прийти в себя, но он должен скорее поесть, – сказала Лоза. Она держала в руках голубой сосуд из обожженной глины, от которого исходил неприятный запах. Судя по всему, отвар налили из него. Лоза сокрушенно прибавила: – Я и не заметила, что он не ест.

– Потому что он идиот, – настойчиво повторил Утес.

Праотец ничуть не изменился с того дня, как улетел вместе с арборами и воинами, чтобы вернуть «Валендеру» и «Индалу» семье Нирана. Лун был так рад видеть его, что чуть не завыл, запрокинув голову.

– Я пытался поесть. Но меня все время прерывали. – Он хотел было поставить чашку, но Утес снова вложил ее Луну в руки. Он сделал еще один глоток и поморщился. – Случалось, я обходился без еды гораздо дольше.

– Но ты ведь был расстроен, – возразила Лоза. – Прости, я должна была заметить.

Луну и раньше доводилось голодать и расстраиваться. Хотя, пожалуй, настолько расстроен он не был уже давно.

– Что случилось? – спросил он у Утеса. – Где она?

Праотцу даже не пришлось спрашивать, кого он имеет в виду. Он ответил:

– Произошел несчастный случай. Все живы, но ей пришлось задержаться. Позже расскажу. – Затем Утес сурово посмотрел своим единственным здоровым глазом на Малахиту. – Мы можем решить все мирно. Я просто отведу этого дурня обратно к его королеве, и мы притворимся, что ничего не было.

Похоже, Утес смотрел на произошедшее совсем не так, как Буря, Зефира, Жемчужина или Нефрита. Он явно не считал, что Опаловая Ночь была вправе забрать Луна.

Малахита остановилась и воззрилась на Утеса своими темно-зелеными глазами. Затем изрекла:

– Ваша королева не имела права забрать его себе.

Утес оскалился.

– Может, и так. Но если решим все мирно, то мне не придется рассказывать другим дворам о вашем маленьком секрете.

Малахита замерла, как хищница, которая приготовилась напасть. Лицо Селадонны выражало нечто среднее между обреченностью и гневом. Лоза ахнула и чуть не выронила кувшин.

Малахита негромко, с угрозой спросила:

– Как ты об этом узнал?

– Почуял их запах, – ответил Утес, не отводя взгляд. – Он слабый, но заметный.

Лун потер глаза, пытаясь прояснить зрение, а затем внимательно посмотрел на праотца.

– Чей запах?

У Малахиты дрогнул один шип.

– Сквернов. Он чует Сквернов.

Скверны. С возрастом чутье Утеса стало острее, чем у других раксура, и даже чем у королев. Он ощущал порчу, которую Скверны наложили на старую колонию Тумана Индиго, и издалека почувствовал, что они побывали в Медном Небе. Лун подумал: «Скверны? Здесь? После всего, через что прошел этот двор? После стольких смертей? Да арборы бы с ума сошли. Если только…» Пушинка почти прямо сказала ему, что Скверны поступили с Опаловой Ночью так же, как хотели поступить с Туманом Индиго. «А еще она говорила, что Малахита вызволила тех, кто выжил. Может быть, она вызволила вообще всех». Лун поднял глаза на Малахиту.

– Полукровки. Скверны заставили пленников из восточной колонии плодить полукровок, но ты забрала получившихся детей и привела их сюда.

Утес приподнял брови.

– И давно это было?

– Примерно сорок циклов назад, – отозвался Лун. Малахита не повела и бровью. Тогда он посмотрел на Селадонну. – Они должны быть чуть младше тебя и меня.

Селадонна бросила на Малахиту последний, полный досады взгляд и ответила:

– Да. Так все и было. В нашей колонии живет один консорт и несколько арборов, которые наполовину Скверны. Были и другие, но они умерли во младенчестве. – Она приподняла шипы, обреченно пожимая плечами. – Именно это я и должна была тебе объяснить. Только я надеялась подвести к этому помягче.

Теперь Лун понял, почему в колонии было два чертога консортов и почему его сородичей выселили из тех опочивален, где остановился он. Просто они не хотели, чтобы Лун видел одного конкретного консорта. Он спросил: