Текст книги "Светлана, дочь Сталина. Судьба Светланы Аллилуевой, скрытая за сенсационными газетными заголовками"

Мартин Эбон
Светлана, дочь Сталина. Судьба Светланы Аллилуевой, скрытая за сенсационными газетными заголовками

Martin Ebon

Svetlana the Incredible Story. Of Stalin’s Daughter

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2023

© Художественное оформ ление, ЗАО «Центрполиграф», 2023

* * *

«Когда я уезжала из Москвы в прошлом декабре, чтобы перевезти прах моего мужа Бриджеша Сингха на его родину в Индию, я была в полной уверенности, что вернусь в Россию через месяц. Однако во время моего пребывания в Индии я поняла, что не смогу вернуться в Москву. Это было только мое личное решение, я не руководствовалась ничьим советом, не следовала ничьим рекомендациям.

Тяжелейшая борьба разыгрывалась тогда в моей душе, ведь мне предстояло оставить моих детей, с которыми я расставалась надолго. Я пыталась уговорить себя вернуться домой, но все было напрасно…» (Первая пресс-конференция Светланы Аллилуевой в Америке.)

Пролог. От трагедии к возрождению

Дочь Иосифа Сталина прогуливалась по улицам индийского священного города Варанаси, расположенного на берегах Ганга. Когда Светлана шла вдоль террас с ожидавшими кремации мертвыми телами, спутник хотел привлечь ее внимание к одному из трупов. Она закрыла лицо руками и воскликнула: «Нет! Дома мне приходилось видеть их. Я не могу больше смотреть на них!» Это было 24 февраля 1967 года; прошло чуть меньше двух месяцев с тех пор, как пепел ее мужа, индийского коммуниста, был развеян над Гангом.

21 апреля 1967 года Светлана Аллилуева вышла из самолета, приземлившегося в Международном аэропорту имени Кеннеди в Нью-Йорке, и первыми ее словами были: «Приветствую всех вас! Я счастлива, что теперь здесь вместе с вами». Перелет из Швейцарии в США стал последним этапом на пути ее спасительного и одновременно трагического бегства. Она прожила около сорока лет в Советском Союзе в тени своего знаменитого, но оставившего по себе недобрую память, отца. Теперь она была готова начать новую жизнь.

Глава 1. Решение, принятое в раю

Небольшая, неизвестно какой породы, с грязнобелой шерстью собака по кличке Поми, обладавшая дружелюбным нравом, провела почти все 67 дней рядом со Светланой в глухой, сонной и гостеприимной индийской деревушке Калаканкар. Спустя несколько недель после отъезда гостьи ее фотокарточку показали Поми, и собака радостно завиляла хвостом и, встав на задние лапы, лизнула запечатленное на ней лицо. В Нью-Йорке Светлана сказала встречавшим ее людям, что ей не требуется многого, достаточно иметь машину и «собаку-цыганку», свободную, как и она сама. Такую, как Поми, что была добрым другом потерявшей связь с родиной дочери Иосифа Сталина.

Калаканкар показался раем для Светланы. Здесь она нашла все, о чем раньше могла только мечтать. Умиротворяющая тишина, яркая зелень деревьев и прибрежных кустарников; покрытые изумрудной травой склоны холмов, сбегающие к полноводному Гангу; мелкий песок, который она пересыпала тонкими пальцами, сидя на берегу реки. Но ее не оставляла боль воспоминаний, с ней по-прежнему были ее сомнения и надежды, а рядом была Поми, более невинная, чем ребенок.

Временами она сравнивала Калаканкар и Сочи, курорт на Черном море, где она провела много месяцев вместе с отцом, когда была девочкой, а затем молодой девушкой. Но сходство было только внешнее – ослепительное солнце, буйная растительность и широкий водный простор. В Сочи наивный ребенок жил в блаженном неведении о происходящем вокруг него, в стране, словно в оазисе, который окружала обширная пустыня, где царил страх. Нет, Калаканкар был очень далек от прошлого Светланы, от всего того, что ей довелось пережить.

«Калаканкар, – писала она позднее хозяину дома, где остановилась, – это подобие рая на земле. Те люди, что живут здесь постоянно, не могут понять этого. Но для человека, приехавшего издалека, как я, это очевидно. Я приехала в Калаканкар с мертвым сердцем и думала, что оно никогда не оживет. <…> Здесь в Калаканкаре, благодаря вам я снова стала жить и дышать. Я могу снова видеть этот прекрасный мир вокруг меня – деревья, птиц, цветы, голубое небо, луну, звезды. Я не думала, что опять буду напряженно всматриваться во все, что теперь меня окружает, мои глаза были слепы, мое сердце было глухо…»

В течение всего 1966 года Светлана Аллилуева просила советские власти, и, в особенности председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина, разрешить ей и смертельно больному Канвару Бриджешу Сингху поехать на его родину в Индию. Власти отказали им в просьбе заключить брак, а теперь не позволяли Светлане уехать с ним. Бриджеш Сингх воспринял коммунистическую идеологию, будучи еще молодым человеком, когда в 1929 году учился в Берлине. Он стал последователем М.Н. Роя, ветерана Коминтерна; автор этой книги посетил его в Индии незадолго до его смерти. Рой не поддержал политический курс Сталина и в 1931 году вернулся в Индию. Там он был арестован и провел в тюрьме шесть лет.

Сингх только в 1934 году вступил в Коммунистическую партию Индии и позднее побывал в Москве. На склоне лет, еще до болезни, он потерял всякий интерес к коммунистическому движению. В 1963 году, находясь на лечении в московской больнице, Бриджеш Сингх впервые встретил Светлану. Ей только что сделали операцию по удалению миндалин. Позднее они снова встретились в санатории, и их отношения переросли в любовь.

Хотя Сингх был коммунистом, происходил он из зажиточной и влиятельной индийской семьи. В апреле 1965 года, посетив Индию, он вернулся в Москву. Светлана познакомила его со своими детьми от двух предыдущих браков – Иосифом Аллилуевым-Морозовым и Екатериной Ждановой. Тогда они все еще продолжали жить в московской квартире Светланы.

На протяжении почти трех лет Бриджеш и Светлана жили и работали вместе. Он был переводчиком с языка хинди в государственном издательстве «Прогресс», для которого Светлана делала переводы с английского. По мере того как у Бриджеша все более обострялась астма, а просьба супругов дать им возможность уехать в Индию каждый раз наталкивалась на отказ, Светланой все больше овладевала навязчивая мысль, что советским докторам нельзя доверять. Ее обеспокоенность росла, так как к астме добавился еще плеврит и осложнения на сердце. Страхи Светланы имели под собой реальные основания. После смерти ее отца и свекра Андрея Александровича Жданова против лечивших их врачей были выдвинуты обвинения в убийстве. Когда 31 октября Бриджеш скончался и власти слишком поздно, но все-таки разрешили Светлане поехать с прахом ее мужа в Индию, она пришла к мысли, что он мог умереть в результате халатности врачей или неправильного лечения.

В Калаканкаре она посетила местного доктора Бхагвандаса Нагара, чтобы выяснить у него, мог ли ее муж пострадать от передозировки лекарств – возможно, его просто «залечили». Она предъявила доктору Нагару медицинскую карту, взятую ею из больницы, и, хотя он успокоил ее по поводу проводившегося лечения, несчастная женщина с расшатанными нервами так и не смогла избавиться от терзавших ее сомнений. Он услышал, как она, словно в забытьи, произнесла: «Позвольте мне умереть! Нет смысла продолжать жить так дальше». Терапевту пришлось прибегнуть к понятиям индийской философии, чтобы объяснить ей, в чем заключается смысл жизни и смерти; и он все-таки смог успокоить ее.

20 декабря Светлана прилетела с прахом своего мужа в Дели на самолете Аэрофлота. Она остановилась в гостевом доме при советском посольстве в индийской столице и провела там три дня. В телеграмме, отправленной брату мужа Сурешу Сингху в Калаканкар, пришедшей туда на Рождество, сообщалось, что прах Бриджеша доставлен из Москвы, и содержалась просьба подготовить все необходимое для погребальной церемонии. Светлана, в сопровождении неизвестной русской женщины, приехала 25 декабря в деревню, расположенную в 75 милях к востоку от Лакнау, столицы штата Уттар-Прадеш. Два дня спустя Светлана попросила женщину вернуться в советское посольство в Дели, а сама осталась в Калаканкаре.

Первое время Светлана жила во дворце раджи Динеша Сингха, бывшего министра иностранных дел Индии, а теперь министра торговли. Но затем она переехала к Сурешу в дом современной постройки, в котором она заняла комнату Бриджеша. Это было небольшое скромное помещение с чудесным видом на зеленую лужайку и на каменную террасу над Гангом. Мебели в комнате было немного – удобное кресло Бриджеша, кровать, туалетный столик с зеркалом, а под скульптурным изображением индуистского бога Кришну стояли фотографии Светланы и Бриджеша.

Когда-то она надеялась жить здесь с Бриджешем. Она сразу же занялась уборкой. Сейчас она особенно остро ощущала горечь потери. Когда она еще была одиноким кремлевским ребенком, она приобрела необходимые для занятий домашним хозяйством навыки и стала лучшей «домохозяйкой» отца. Эти ее умения жены и матери пригодились теперь в доме Сингха. Она шила, вязала, готовила овощные блюда, стирала и гладила свои вещи. Несмотря на свои коммунистические взгляды, Бриджеш Сингх в общении со слугами проявлял особый классовый подход – он был крайне требовательным и относился к ним согласно их положению, то есть как слугам. В противоположность ему, Светлана часто приглашала их за обеденный стол. Как вспоминал один из домашних работников, она вела себя как человек незнатного происхождения, и «мы все были готовы служить ей всю нашу жизнь».

Райский Калаканкар стал символом решительных перемен в жизни Светланы Аллилуевой. Имея на руках советский паспорт, действительный до 5 ноября 1968 года, у Светланы было достаточно времени на обдумывание своего следующего шага. Все четыре дня, проведенные в советском посольстве, она выслушивала привычные угрозы советских официальных лиц. Сам посол Иван Бенедиктов принадлежал к старому косному поколению советских государственных чиновников. Он был министром сельского хозяйства в 1953–1955 годах. Хотя он работал послом в Индии уже 6 лет, он сохранял презрительное отношение к культуре, философии и религии страны.

Советское посольство было частью России, к которой Светлана уже начала чувствовать отчуждение, в то время как Калаканкар был для нее местом отдохновения. Здесь царила идиллическая атмосфера, наполненная гармонией. Здесь все дышало свободой. В оставшееся ей сравнительно короткое время Светлана должна была решить, как распорядиться своей личной свободой. Срок ее индийской визы, выданной 16 ноября, истекал 15 марта. Ее «начальники» в Москве были, как она выразилась с горькой иронией, «недоговороспособны» и требовали ее быстрого возвращения, сначала 4 января, а затем 1 и 8 марта.

Светлана хотела остаться в Индии, в Калаканкаре, в доме человека, которого она любила. Человека, которому Советское государство и коммунистическая партия не дали разрешения жениться на ней. В те месяцы, что предшествовали его смерти, она стала нетерпимой ко всем проявлениям лицемерия и фальши, на которые старалась не обращать внимания в прошлом. Отныне зеленеющие берега Ганга стали не только напоминанием о Бриджеше, но и обещанием свободы. В своих письмах друзьям она писала, что встретила всеобщую любовь и уважение в этой индийской общине, которая объединяла коммунистов, аристократов, писателей, мужчин и женщин. Калаканкар стал для Светланы воплощением человеческого достоинства и душевного спокойствия.

Со всем жаром новообращенного иммигранта она начала изучать индийскую культуру и традиции индуизма и отождествлять себя с ними. Светлана восприняла религиозно-культурную ауру этой удивительной страны. Она изучала хинди и практиковалась в письме на этом языке.

Каждый день рано утром Светлана шла к реке, чтобы искупаться в Ганге. Она стремилась, по мере возможности, не нарушать традиции индуизма. Когда воды Ганга должны были принять пепел ее мужа, к ней обратились с просьбой сопроводить его на лодке. Она спросила деревенского брахмана Пандита Рамананда Трипати, разрешается ли женщинам поступать подобным образом. И когда получила отрицательный ответ, осталась на берегу. Трогательно, отчаянно и наивно Светлана старалась сродниться с жизнью индийской деревни. Она перестала употреблять в пищу мясо и перешла на овощи. Она часто носила сари вместо привычной западной одежды.

Светлана решила не возвращаться в Москву. Она хотела остаться в Индии, на берегах Ганга, воды которого унесли пепел человека, которого она любила. Но было ли это возможно? Советское государство в прошлом объявило ее частью национального достояния. Могла ли она и должна ли была пренебречь требованиями советских властей? Какие последствия могло это иметь для двух ее детей – Иосифа и Екатерины? Как это могло сказаться на них, если они не захотят последовать ее примеру?

Она часами, до поздней ночи, когда речной воздух приносил прохладу, сидела на каменной скамье под деревом Ашока и только и делала, что думала и думала, находясь в плену меланхолии, надежды и страха.

При свете солнечного дня она иногда смеялась над своими ночными размышлениями о будущем. Однажды Светлана протянула руку ладонью вверх Сурешу Сингху и спросила: «Ты знаешь, что такое хиромантия?» Когда он ответил утвердительно, она быстро отдернула руку: «Я знаю, ты шутишь». Она не желала знать свое будущее, даже со слов Суреша, к которому начала испытывать привязанность. Когда против него было возбуждено судебное преследование, она начала поститься, чтобы дело благополучно разрешилось. Но Суреш убедил ее на третий день поста, что ей лучше снова начать нормально есть и пить.

Время от времени работники советского посольства, молчаливые и мрачные, приезжали к ней. Они вели с ней секретные переговоры. Она всегда замыкалась в себе после их визитов. 16 января премьер-министр Индии Индира Ганди посетила деревню в сопровождении большой свиты. Светлана во время краткой встречи дала понять госпоже Ганди, что она надеется остаться в Индии, хотя премьер нисколько не склоняла ее к такому решению.

Когда Светлана все решила для себя, она сообщила об этом брату Бриджеша. Но он мало что мог посоветовать ей. Это было очень важное дело, и его должны были рассматривать только высшие государственные чиновники в Нью-Дели – госпожа Ганди и министр торговли Динеш Сингх, один из ближайших советников премьер-министра. Начиная с 1849 года представители семейства Сингх были феодальными властителями, раджами или местными правителями и сборщиками налогов в Калаканкаре. Несмотря на аристократическое прошлое, а возможно, вследствие этого, некоторые члены семьи Сингх придерживались радикальных политических взглядов. Третий раджа Рампал Сингх был одним из основателей партии Индийский национальный конгресс, которая выступила против британского господства. Пятый раджа Авадеш Сингх разделял его идеи. Динеш имел социалистические взгляды, которые заставляли его занимать просоветскую позицию среди членов кабинета Индиры Ганди. Когда Светлана обратилась к Динешу с просьбой помочь ей остаться в Индии, по крайней мере до 31 октября 1967 года, первой годовщины смерти Бриджеша, он отказал ей.

Позднее, когда она уже покинула Индию, правительство оказалось втянутым в дебаты, действовал ли Динеш Сингх как официальное или частное лицо. Особенно когда он сказал Светлане, что ее желание остаться создает проблемы правительству в Нью-Дели в его взаимоотношениях с Советским Союзом. Она восприняла его заявление как официальное и только после горького разочарования решилась на более радикальный шаг – отправиться в Соединенные Штаты Америки. Индия была ее первым выбором, но эта страна проявила слабость и нерешительность. Конечно, неудовольствие Москвы не могло помешать США принять у себя Светлану.

Было еще два влиятельных человека, которым она доверяла: давний друг ее мужа, энергичный лидер социалистов доктор Рам Манохар Лохиа и судья С.С. Дхаван, член Верховного суда в Аллахабаде, президент индийско-советского культурного общества штата Уттар-Прадеш. Лохиа давал осторожные советы; он был оппозиционным лидером, и его поддержка могла принести Светлане больше вреда, чем пользы. Дхаван, стремясь не навредить советско-индийским отношениям, пытался успокоить ее и не дать ей отчаяться.

В отличие от сказочного Калаканкара Светлана встретила в Аллахабаде, куда она приехала 5 февраля на четыре дня, совсем другое к себе отношение. Пропагандистские клише местных коммунистов «Русские не могут причинить вреда» и поведение ее спутников явно ей не понравились. Она вспомнила, что Косыгин, который пытался отговорить ее от поездки в Индию, сказал, что она вряд ли сможет найти там для себя работу и что Индия – страна глинобитных хижин. Однако общественные здания Аллахабада – Верховный суд, Сенат, Центральный колледж Мьюир и Медицинский колледж – свидетельствовали об обратном. На одной из встреч, когда прозвучала неискренняя похвала советского образа жизни, она была вынуждена заявить: «Вы можете хвалить мою страну, но, в сущности, все ваши слова ничего не стоят». На той же самой встрече она рассказала о падении советского сельскохозяйственного производства, что потребовало в прошедшем году увеличить объем импорта пшеницы. А что касается рабочих специальностей, то, как она саркастически заметила, «наши электробритвы и часы не имеют спроса».

В свою очередь, некоторые люди, с которыми она познакомилась в Аллахабаде, искренне считали ее наивным романтиком. Встречи с общественностью заканчивались обедами с большим количеством алкоголя, что сильно раздражало Светлану. В своей жизни она видела много пьяных застолий и принимала в них участие, но именно тогда она полностью отказалась от спиртного и употребления мяса. На званом вечере в одном аллахабадском клубе, как об этом сообщалось в «Хиндустан таймс», высокий полицейский чин гордо пообещал свою защиту Светлане, заявив: «Ни один человек не потребует от вас уехать из Уттар-Прадеша до тех пор, пока я жив». И тут какой-то подвыпивший юрист вмешался в разговор: «Светлана, почему вы не попросите вашего родственника [Динеша Сингха], министра, который пользуется доверием премьер-министра, продлить срок вашего пребывания в стране?»

Эта реплика вызвала раздражение у Светланы, и она сказала: «Я не знаю, как обращаются здесь с пьяными людьми, но я знаю, как с ними поступают в моей стране».

Некоторые циники начали намекать, что ее трепетные чувства к Индии, сентиментальные рассказы о ее «муже» Бриджеше Сингхе, прожив с которым столько времени, она даже не заключила брака, ее привычка носить сари и практиковать воздержание от алкоголя были, если можно так сказать, довольно наивными. Бриджеш Сингх был истинным донжуаном, когда путешествовал по Европе, соревнуясь со своим другом Лохиа в ухаживаниях за женщинами, среди которых встречались как уроженки Востока, так и Запада. Он был старше Светланы почти на четырнадцать лет. У него было двое детей от первой индийской жены, а вторая жена проживала с сыном в Лондоне. Бриджеш имел на руках судебное решение о разводе с обеими женами. Некоторые утверждали, что пока Бриджеш не женится на Светлане по обрядам индуизма, их брак не будет считаться действительным в Индии.

Светлана передала репортеру информагентства Пресс Траст оф Индиа заявление с целью обеспечить общественную поддержку своему намерению остаться в Индии, но оно так и не было опубликовано. К Светлане уже не относились с прежним гостеприимством. Не начала ли гостья злоупотреблять доверием принимавшей ее стороны? Стала ли Индия подлинным убежищем для Светланы? Она вернулась в свой любимый Калаканкар, усталая и расстроенная. И на ее глаза навернулись слезы, когда навстречу ей выбежал из дома с радостным лаем ее любимый пес.

Вопрос Светланы превратился теперь в головную боль для индийского правительства, да и многие знакомые стали ею тяготиться. Судья Дхаван опасался, что политики намерены использовать ее в своих целях; он считал, что зачастую она высказывалась с чрезмерной прямотой. Но он одобрял ее намерение остаться в Индии, тем более что в противном случае она могла «попасть под влияние американцев».

После того как стало известно, что Светлана улетела в Рим, Дхаван попытался повлиять на индийское правительство и вернуть ее в Нью-Дели. Тогда Светлана была рада уехать, как бы она ни любила Индию. Дхаван писал об этом: «Она сказала мне, что любит народ Индии, несмотря на его всеобщую нищету и ужасные условия жизни. Она говорила, что чувствует тонкую духовную связь между ней и индийской цивилизацией, хотя, как призналась, она не может точно определить характер этой связи. Она страстно желала, чтобы ей позволили жить в Индии столько времени, сколько ей хотелось». Она сказала ему: «Я с симпатией отношусь к этому народу, и народ с симпатией относится ко мне. Я чувствую себя здесь очень счастливой. Я не вижу причины, почему мое правительство не разрешает продлить здесь мое пребывание. Мне было сказано, что я должна вернуться в Москву».

Дхаван с женой близко наблюдали за Светланой и пришли к заключению, что «она женщина, перенесшая много горя, одинокая и не имевшая друзей. Обстановка в Москве, должно быть, угнетала ее, и она чувствовала себя там словно в доме с привидениями. Зачастую, обсуждая с нами, казалось, обычные вещи, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, особенно когда рассказывала что-нибудь о своей семье».

Посетив во второй раз Аллахабад, Светлана все же не осталась там, а предпочла возвратиться в свой «маленький рай», в Калаканкар. Путешествовала она крайне редко и в действительности не знала всего многообразия индийской жизни. Ее поездки часто омрачались тем, что она видела. Ее ужаснула грязь и грубые нравы Варанаси. Все чаще ее встречали картины нищеты и смерти. Пришло время покинуть Индию, если она не хотела, чтобы ее иллюзии рухнули.

3 и 4 марта Светлана гостила в Лакнау у Аруны Курами, племянницы Бриджеша, которая соблюдала постельный режим, выздоравливая после операции. Как племянница вспоминала позднее, они сидели в комнате, слушая пластинки. Светлана была спокойной и, казалось, чем-то расстроена. Она извинилась: «Надеюсь, ты не в обиде на мою немногословность, но я не люблю много разговаривать». В другой раз, во время посещения своих знакомых, Светлана просидела до глубокой ночи, заслушавшись мелодиями индийского ситара, несмотря на то что многие уже ушли спать.

Советское посольство начало требовать ее возвращения в Москву. Ее отъезд на родину откладывался несколько раз. Билеты на рейс Дели – Москва на 1 марта были сданы и приобретены новые на 8 марта. Из Лакнау Светлана переехала в Нью-Дели, чтобы провести несколько последних дней в индийской столице. 5 марта она остановилась у Динеша Сингха, который сообщил ей об окончательном отказе индийского правительства продлить срок ее пребывания в стране. А она все еще не решила, что делать дальше. Она пребывала в смятении.

События последующих дней оказались решающими. Утром в 9:30 за ней пришла машина из советского посольства. Ее отвезли на территорию посольства и предоставили номер в гостевом доме, где ей предстояло провести двое суток. У нее было два дорожных чемодана, но она распаковала только самое необходимое. Завтрак у посла Бенедиктова был настоящим испытанием. Старый большевик вел себя вызывающе и был самоуверен. Светлана заранее опасалась увидеть снова в Москве подобного типа чиновников. Он отпускал грубые шутки об индийских обычаях и высмеивал вегетарианскую диету Светланы. Что за бессмыслица для русской женщины перенимать такие обычаи Индии! Для Светланы индийские традиции не были устаревшими ритуалами отсталой нации, а напоминали о Бриджеше Сингхе, чье поведение было частью этих древних традиций, и для нее муж олицетворял собой безмятежное очарование Калаканкара. Замечания и манера речи Бенедиктова раздражали ее, однако она почти никак этого не выказывала.

Но, казалось бы, рядовое бюрократическое распоряжение повлияло на окончательное решение Светланы. В этот день, за двое суток до намеченного отъезда, ей вернули паспорт. Тогда же совпали два посольских мероприятия. Шла подготовка к празднованию Международного женского дня 8 марта, и по этому случаю в посольство было приглашено множество индийских гостей. В это же время Бенедиктов и его помощники должны были встречать делегацию, во главе которой был 68-летний маршал Матвей Васильевич Захаров, с ноября 1964 года начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР и первый заместитель Министра обороны СССР. Захаров в конце войны в 1944–1945 годах был начальником штаба различных фронтов. В июне 1967 года после Шестидневной войны был первым высокопоставленным советским официальным представителем, прибывшим в Каир.

В суете праздничных приготовлений и при множестве гостей внешне ничем не привлекающая к себе внимания женщина в скромном европейском костюме была предоставлена самой себе. Когда она проходила по двору посольства, ее можно было принять за одну из посетительниц.

Светлана приняла твердое решение. Она прошла в свою комнату и заново упаковала свои вещи, сложив самые необходимые из них в небольшой чемодан, который могла нести сама. Она положила среди предметов одежды рукопись своей автобиографии, на написание которой потратила три года, закончив ее в 1963 году. В обстановке усиления контроля со стороны советского правительства за писателями Светлана и Бриджеш Сингх решили вывезти рукопись из Советского Союза. Они передали ее Трилоки Нат Каулю, который стал в 1962 году послом Индии в Москве. Юрист по образованию, в 1936 году начавший работать в Индийской гражданской службе, он исполнял обязанности посла в Советском Союзе и Венгрии. Господин Кауль проследил, чтобы рукопись доставили в Нью-Дели. Когда Светлана прилетела в индийскую столицу в декабре 1967 года, он вернул ее ей. Теперь она упаковала ее, чтобы взять с собой.

Никто не заметил, как Светлана с чемоданом в руке вышла в вестибюль посольства и, позвонив с находившегося там телефона, вызвала такси. Следующие пятнадцать минут были самыми трудными для нее. Она вышла на улицу и, нервничая, десять минут стояла в ожидании на виду у прохожих, но такси все не приезжало. Она вернулась и позвонила вторично, и в этот раз такси пришло через несколько минут. Светлана поставила чемодан в салон, села сама, устало откинувшись на сиденье, и сказала водителю: «В американское посольство».

В качестве постскриптума к пребыванию Светланы в Индии можно привести три мнения из разных индийских источников, отражающих ту напряженную обстановку, которая сложилась вокруг дочери Сталина в индийском обществе.

Первый отзыв принадлежит женщине, ветерану-политику из правящей партии Индийский национальный конгресс. Она была близка к коммунистическому движению Индии во времена британского владычества, но сейчас занимает в Национальном конгрессе относительно консервативную позицию. Она пишет:

«Конечно, мы вели себя как трусы. Даже хуже – как лицемеры. Так продолжалось в течение нескольких последних лет. Все начинает меняться с высшей власти – с Индиры Ганди. В то время, когда встретила Светлану Сталину, она избиралась в проблемном округе, была зарегистрирована в Аллахабаде. Мне неизвестно, следили ли вы за событиями в Уттар-Прадеше, но по всей стране Индийский национальный конгресс терпел поражения, выступая соперником множества мелких партий. Нас обошли семь других партий, которые теперь контролируют правительства в отдельных штатах, но вследствие их слабости и разобщенности мы сможем восстановить власть нашей партии над страной.

Меньше всего в начале этого года премьер-министр и ее кабинет хотели заниматься проблемами этой общительной русской женщины. Мы постоянно проявляли холодность к нашим друзьям и раболепствовали перед нашими потенциальными противниками. Неру и его соратник Кришна Менон видели в маоистском Китае надежду всего мира, а европейских и американских друзей считали «нео-колониалистами». Поверьте, индийские коммунисты могли бы гораздо спокойнее отнестись к присутствию в стране дочери Сталина, чем наши правители, имевшие устаревшие политические взгляды.

Конечно, подобное отношение было недальновидным. В конечном счете правительство смогло бы убедить Светлану в необходимости быть более сдержанной и «нейтральной» в своих заявлениях и не влиять негативно на взаимоотношения Москвы и Дели. Динеш Сингх буквально толкнул женщину в объятия американского Госдепа. Россия отозвала посла Бенедиктова, но я не ожидаю никаких изменений в составе нашего правительства в связи со случившимся. Успеет смениться целое поколение, прежде чем мы изживем те представления в экономике и политике, которые сложились у наших министров во время их учебы в Лондонской экономической школе.

Большинство из них совершило ознакомительные поездки в Ташкент, Москву, Ленинград и Киев, и они полагали, что могут рассказать нам, каким образом работает «социализм» в СССР, повторяя то же самое, что обычно говорили и о Пекине. Светлана вполне могла опровергнуть их самоуверенную точку зрения. Нет, они были бы только рады избавиться от нее. И теперь все, о чем она могла бы рассказать, всегда будут объяснять влиянием ее американского окружения или оказываемым на нее давлением. Наша бюрократическая совесть быстро умолкнет. Мы забудем о Светлане, как только она перестанет говорить о своей любви к Индии, к стране, которую недостаточно знает и которая официально отвернулась от ее любвеобильных объятий».

Похожие взгляды нашли отражение в редакционной статье независимого делийского еженедельника «Мысль», в которой говорилось, что индийское правительство «отказало Светлане в просьбе остаться в Индии из-за явного опасения вызвать открытое недовольство России», но что кабинету «следовало принять во внимание мнение общественности». Журнал утверждал, что министру иностранных дел Чагла «необходимо было честно признаться, что с целью избежать осложнений в международных отношениях или, выражаясь более откровенно, ради соблюдения национальных интересов правительство сочло наилучшим выходом для себя не создавать проблем из-за одного человека. Это, несомненно, привело бы к обвинению правительства в малодушии. Но это могло бы помочь ему в настоящем положении, которое хуже некуда. Господин Чагла открыто признался, что правительство боится сказать правду».

Еще одно мнение выразил молодой индиец, преподаватель экономики, который не принадлежал, как он сказал сам, ни к одной политической партии. Он посетил США по студенческому обмену, но не воспринял проамериканские взгляды. Он так представил свою точку зрения:

«Если бы я был на месте Сталина или, по крайней мере, Брежнева, Бенедиктов был бы расстрелян. Мы все слышали его презрительные высказывания об отсталости Индии. И мы не желаем слышать подобные речи от кого бы то ни было. Его настигло заслуженное возмездие. Что касается Аллилуевой, или „миссис Сингх“, она многого не поняла. Индия, в любви к которой она призналась, – проклятие для многих из нас. Мы всеми силами стараемся выкорчевать предрассудки и отсталость, религиозный экстремизм, который всегда приводил к конфликтам между общинами.