Текст книги "Сократ в Хельсинки"

Сократ в Хельсинки
^{почти рождественский рассказ}

Бывший гражданин Финляндии Вихтори Виртанен отправился в царство небесное весной 1944 года. Поначалу он чувствовал себя хорошо, но постепенно его стало утомлять хоровое ангельское пение и бряцание арф. Он начал уже скучать по дому и даже подумывал, что неплохо бы услышать ворчание жены. Для разнообразия.

Беспокойно порхая с места на место, встретил он однажды маленького сморщенного старичка, который был до того безобразен, что казался почти красивым. Этот маленький высохший старик работал учителем, и вполне понятно, почему он так усох: всем известно, как плохо оплачивается должность учителя. Он только что закончил урок и, сидя у подножия призрачной пальмы, размышлял о вечности и непрерывности жизни.

– Матушки, до чего же ты, старик, страшен! – сказал Вихтори Виртанен, которому с детства вдалбливали: говори всегда правду.

– Я мог бы быть еще безобразнее, – ласково ответил старик, и добрая улыбка осветила его лицо.

– Будь я такой образиной, я, честное слово, давным-давно бы удавился или отравился.

– Так я и сделал, – ответил старик, – но не от недовольства собственным видом, а от зла людского.

– Я вижу, язык у тебя без костей! – воскликнул Вихтори Виртанен. – Когда ты прибыл в эти края?

– За четыреста лет до нашей эры.

– А ты, часом, не привираешь?

– Нет. Я всегда стремился к истине.

– Из каких же ты мест?

– Из Греции. В моем родном городе – Афинах – я учил молодежь познанию жизни.

– Э, старик! Оставил бы ты молодежь в покое. Пускай бы танцевали себе под джаз, листали комиксы да ворковали на сеансах кино.

– Я не понимаю твоих слов. На каком языке ты говоришь?

– На том же небесном, что и ты.

– Да, конечно. Но что значит «джаз», «комиксы», «кино»?

Вихтори Виртанен пожал крыльями и усмехнулся, чувствуя свое превосходство:

– Чему же ты мог учить, если сам ничего не знаешь?

– Мудрец тот, кто знает о своем незнании.

– Слушай, старик, ты мне не темни. Что ты умничаешь. Читать и писать ты хотя бы умеешь?

– Нет. Да это и не нужно. Многие неглупые люди глупеют от чтения умных книг. Другие пишут книги, в которых нет ни капли мудрости. Это софисты. Их ложная ученость служит недоброму делу. За деньги они берутся доказать все, что угодно. Например, они говорят, что если небо синее, а синее – это цвет, то, стало быть, небо это всего лишь цвет. А видел ли ты здесь что-нибудь синее? Здесь все бело или бесцветно. Человек должен исследовать суть вещей, стремясь к истинному и достоверному знанию.

Вихтори Виртанен сделал нетерпеливое движение и сказал:

– Вот каким болтуном становится человек, если заживется на земле слишком долго. Как твое имя, старик?

– Сократ.

– Сократ! Помнится, я когда-то слышал это имя. Совершенно верно! Нам говорили в школе… Неужели ты и есть тот самый старик, у которого была дьявольски злая жена? Как, бишь, ее звали?

– Ксантиппа. Но она вовсе не была злой. Она была просто обыкновенной женой, которая ворчит и пилит. Жена должна пилить, ибо иначе какая же она жена.

– Вот теперь ты сказал сущую правду! – воскликнул Вихтори Виртанен. – Так и меня моя пилила. Всегда. Без передышки: «Ты должен побриться, Вихтори, ты должен побриться, Вихтори, побриться, побриться – ться, ться, ться… Опять надрызгался, как свинья, опять надрызгался, как свинья, опять как свинья, свинья – нья, нья, нья… Ты тратишь деньги попусту, а я хожу в лохмотьях, в лохмотьях, в лохмотьях – тьях, тьях, тьях…»

Согласно кивая головой, Сократ сказал:

– Ксантиппа стало нарицательным именем для обозначения ворчливой жены.

– Мою жену звали Анна. Но ее воркотня сидела у меня в печенках.

– Когда ты прибыл сюда?

– Весной тысяча девятьсот сорок четвертого.

– Какого летосчисления?

– При чем тут летосчисление? Мне только-только исполнилось двадцать восемь. Я был на фронте – и вдруг пропал.

– Ничто не исчезает бесследно. Меняется лишь форма.

– Брось умничать, приятель. Рядовой Вихтори Виртанен пропал бесследно. Поймал пулю в грудь и засыпан землей при взрыве снаряда. В том же окопчике. Ни геройской могилы, ни орденов. А сюда меня привели вместе с однополчанами. У ворот была такая толкучка. Даже без переклички пропускали. Только твердили: «Проходите, проходите вперед. Там свободно». Совсем как в трамвае.

– Странные слова, странные, неведомые, – пробормотал Сократ. – Пуля, окоп, трамвай? Что значит «пуля»?

– Пули не знаешь, папаша? Пуля – это такая штучка, что вот здесь вошла, а вот тут вышла.

Вихтори Виртанен показал на свою грудь, но так как там не было видно никакого шрама, Сократ подумал, что молодой человек привирает.

– Не хочешь ли ты сказать, что тебя сразила стрела или копье? – спросил он.

– Ни то, ни другое. Случайная пулеметная очередь. Видно, что ты не проходил допризывной подготовки. Даже не знаешь современного оружия. Чему же ты там учил?

– Я никогда не учил убийству. Для этого не нужно мудрости.

– Ничего-то ты не смыслишь! Тут как раз и нужна большая мудрость. Даже я прошел специальное обучение. Я был автоматчиком. Автомат же – важнейшее оружие пехоты. А без пехоты и война не война. После того как артиллерия произведет обработку вражеских позиций, вступает в действие пехота. У нее масса дел. Она расчищает территорию, сжигает деревни и города, убивает стариков и детей, насилует женщин…

– Довольно, довольно! – воскликнул Сократ. – Откуда ты родом?

– Из Финляндии.

– Не знаю такой страны. Где она – в Азии или в Африке?

– В Европе, чудак. Хельсинки – мой родной город. Как бы я хотел сейчас туда…

– А если встретишь там свою жену?

Вихтори Виртанен задумался на минутку и ответил неторопливо:

– Отчего же не встретить…

– Ну, а если она примется пилить?

– Да уж, конечно, пилить она будет. «Где ты проваландался все это время, время, время, время – мя, мя, мя?.. Хоть бы раз написал, хам, написал, хам, написал, хам, хам, хам, хам…» Конечно, она будет пилить. На то она и жена. Но мне уже просто невмоготу слушать эту небесную музыку! С утра до вечера пение и бряцание арф, с вечера и до ночи – арфы и хоровое пение. И все одно и то же. Хоть бы в антракте услышать какое-нибудь танго, фокстрот, или какой-нибудь вальс Штрауса, или гармошку. Так нет! Здесь вечно крутят одну и ту же пластинку. Конечно, на то она и есть – пропаганда…

– Пропаганда? Что это значит?

– Слушай, Сократ. У нас в Хельсинки, честное слово, люди бы сказали, что ты с луны свалился. Беда мне с тобой. Ты лучше скажи, нельзя ли как-нибудь смотаться отсюда на землю, хоть на побывку? Я бы хотел съездить в Хельсинки.

– А что за бумаги у тебя?

– У меня только солдатский опознавательный жетон.

– Как тебя звали?

– Виртанен.

– Я и раньше слыхал это имя.

– Виртаненов в Финляндии – сотни тысяч.

– А Сократ в Греции был только один.

Вихтори взвыл от тоски по земле, как от зубной боли. Явление весьма удивительное, поскольку ангелы в раю вообще не стонут и боли не чувствуют. За исключением тех, кто проник на небо нечестным путем. Но Вихтори Виртанен прибыл в рай вполне законно.

Ангел Сократ и ангел Виртанен с минуту молчали. Наконец Сократ тихо промолвил:

– Так, значит, на землю? Меня ведь там осудили за развращение молодежи и за отрицание государственной религии.

– У нас в Финляндии свобода совести, – заметил Виртанен. – Я тоже простился с церковью и числился по гражданскому реестру. А что касается молодежи, то теперь уж ее вряд ли можно больше испортить. Так ты осужден за растление молодежи? Что, продавал наркотики?

– Не понимаю.

– Тогда, значит, проповедовал свободную любовь или торговал из-под полы порнографией?

– Снова не понимаю, хотя сейчас ты сказал что-то по-гречески.

– Какого лешего? Я же финн.

– Удивительно, что многие твои слова напоминают греческие. «Порнография» на моем родном языке значит изображение непристойностей.

– То же самое это значит и по-фински. Вот не подумал бы, что тебя могли судить за подобные вещи. Наверно, ты был отчаянным донжуаном в молодости?

– Я не знаю человека с таким именем, – кротко ответил Сократ.

– Скажи откровенно, что дурного ты сделал на земле?

– Дурного? Я не делал ничего дурного. Иначе я не был бы здесь.

– А где же ты был бы тогда?

– Трудно сказать. Может быть – в Афинах. Продолжал бы размышлять и беседовать с друзьями о вечных загадках жизни.

Ангел Виртанен усмехнулся.

– Эх, бедный старик! Ты здесь и не замечаешь, как идет время.

– А что есть время? Можешь ты объяснить мне?

– Время? Это то, что показывают часы.

– Какие часы?

– Ох, да не нервируй ты меня глупыми вопросами. Знаешь ведь, что они тут у всех прибывающих первым делом отбирают часы. И у меня отобрали. Время, время… Да, в самом деле. Я ведь тоже не знаю, что такое время…

– Ну вот видишь. Сам же признаешь, что тебе это неведомо. Это доказывает, что в тебе есть зернышко мудрости. Зачем ты хочешь вернуться на землю? Ведь там нет здешней гармонии.

– Гармонии! Эта гармония мне уже – во, как надоела! Хоть бы какое-нибудь разнообразие! А то ведь толкут все ту же воду в ступе. Полечу, может, хоть знакомых повстречаю.

Виртанен расправил было крылья, но Сократ остановил его.

– К чему спешить, если в нашем распоряжении вечность, – сказал Сократ. – Может, я сумею помочь тебе. Я познакомился тут со служащим бюро путешествий. У них хорошие связи с землей. По правде говоря, я и сам хотел бы слетать туда. Слышал я, учение мое там исказили. Ученики мои создали новые школы и стали развивать новые направления мысли. Появились, говорят, эпикурейцы, циники и стоики.

– Таких уже давно нет, – перебил Виртанен. – По крайней мере не было перед моим уходом. Но какое это имеет значение? Только бы пустили. Ох, земля! Как бы я хотел вернуться туда. Слишком рано я сюда попал.

Времени в раю не существовало. Поэтому трудно сказать, когда они пришли в бюро путешествий и стали наводить справки о возможностях поездки. Чиновники не спеша исследовали их документы, безвременное время советовались между собой и требовали дополнительных объяснений. Цель поездки? Знание языка? Ближайшие родственники на небе? Продолжительность отпуска – по земному исчислению: час, сутки, неделя? Родственники или знакомые, у которых вы намерены остановиться?

На все вопросы наши путешественники отвечали спокойно, как и подобает ангелам, утратившим признаки пола и привычку спешить. Три раза их заявления отклоняли. Основание отказа: на земле никто не заинтересован в приезде учителя по имени Сократ, даже в порядке визита. А на могиле Виртанена и подобных ему уже поставлен памятник Неизвестному солдату. Но ангелы не падали духом. Они обратились с ходатайством к президенту Петру и в конце концов получили разрешение на поездку. Правда, с известными ограничениями. Они должны были вместе выехать и вместе вернуться и пребывать им разрешалось только в Хельсинки. По политическим соображениям Сократу не дали визы в Грецию, хотя он и обещал оставить в покое молодежь и официально признанных богов у него на родине. Маленький, сморщенный Сократ опечалился, но не опустил крыльев. Посоветовавшись со своим внутренним голосом, он решил сопровождать ангела Виртанена в Финляндию, втайне надеясь, что ученые там говорят по-гречески, а простой народ хотя бы понимает небесный язык.

В один удивительно ясный и теплый день в конце декабря 1966 года, около полудня, хельсинкские зеваки толпились у памятника Алексиса Киви на вокзальной площади. Их, разумеется, интересовал не национальный писатель Финляндии, который к тому же сидел спиной к храму Талии. Взоры их привлекли два странника, приютившиеся у подножия памятника. Один из спутников, старый и довольно дряхлый, кутался в широкий, грязный плащ. На ногах у него были стоптанные сандалии, в руке – сучковатая дорожная палка; другой был в солдатской форме, с каской, его старая заношенная шинель была перепачкана грязью и кровью. Почесывая щетинистый подбородок, он кивнул в сторону башни с часами и сказал:

– Пора двигаться.

– Обратно? – спросил старик в сандалиях.

– Нет, черт побери, ко мне! Только какой же нынче день? Праздник или будни?

– Что это за чудища? – испуганно воскликнул старик.

– Это автомобили!

– Авто?.. Тоже слово из моего языка… Что они – животные?

– Автомобили? Нет, конечно. Это машины. Ма-ши-ны!

– Махина – тоже из моего языка…

– Если нынче воскресенье, жена с ребятами скорее всего дома. Но если будни, тогда жена на работе, а малыши в садике… Я не видел их уже… наверно, месяц… Но ведь у нас война… Тревога! Воздушная тревога! Ложи-и-ись!..

Небо содрогалось от рокота моторов самолета, который, казалось, стремительно приближался. Солдат схватил своего спутника за руку и повалил наземь, к подножию памятника, а сам распластался рядом.

– Что здесь за шум? Расходитесь, расходитесь! – раздался окрик полицейского.

Одна пожилая женщина с пробивающимися усиками поспешила на помощь представителю власти:

– Здесь какие-то двое пьяных нарушают общественное спокойствие. Конечно, на водку денег у них достаточно, а на то, чтобы одеться, – нет. Таких надо просто немедленно забирать и отправлять в лагеря принудительных работ!

– Наверно, они как раз оттуда и сбежали, – заметил солидный господин.

– Разойдись! – закричал полицейский и пронзительным свистком стал звать подмогу.

– Вы кто такой? – рявкнул полицейский на человека в военной форме и рывком заставил его подняться.

– Рядовой Вихтори Виртанен, третьего пехотного полка.

– Вы пьяны. Что это вы валяетесь? Ноги не держат?

– Я не валялся. Услыхал, что самолет летит, и бросился на землю. Но, кажется, самолет был наш.

– Кто вам выдал эту форму?

– Завскладом. А какого черта вы меня допрашиваете? Я обязан давать отчет военному начальству, не полиции.

– Вы обязаны давать отчет всему обществу. Не стоит лезть на рожон. А это что за идиотик? Вот тот, что трясется там, прижавшись к пьедесталу? Что он бормочет? Тарабарщина какая-то.

– Это мой учитель.

– Вставай, вставай, старик, ну! Как твоя фамилия?

– Он не понимает по-фински, – вступился Вихтори.

– На каком же языке он говорит?

– На небесном… И на греческом… Его имя Сократ.

Толпа обрадовалась. Столь оригинальное представление редко увидишь бесплатно в Хельсинки, где каждая шутка на вес золота. Сократ схватил Виртанена за руку и, с ужасом глядя вокруг, пролепетал чуть слышно:

– В Афинах никогда бы не случилось ничего подобного…

– Нынче и там то же самое, – ответил Виртанен.

Откуда-то вынырнула полицейская машина. Сократа трясло, как в лихорадке, и он все туже завертывался в плащ. Вокруг него толпились, рыча и отравляя смрадным дыханием воздух, все мифические звери, все невероятные чудища гомеровской старины. Он заслонил глаза ладонями, чьи-то руки схватили его и впихнули вместе с Виртаненом в полицейскую машину.

– Неужто это Аргус? – шепотом спросил он Виртанена, когда машина тронулась.

– Что?

– Это чудище, в чреве которого мы находимся?

– Это микроавтобус.

– Ты уверен, что не Аргус? У него и спереди и сзади такие огромные глаза. Я видел.

– Вздор. Это фонари.

– Прекратите шушуканье! – крикнул на них полицейский. – Что еще за воровской жаргон! Кстати, Виртанен, откуда у вас кровь на шинели?

– Я уже точно не помню. Получил ранение.

– Где?

– На фронте.

– Он с неба свалился, – сказал второй полицейский, подморгнув своему товарищу. – Не стоит с ними разговаривать. У обоих, видно, шариков не хватает. Небось пили что-нибудь этакое – политуру или антифриз.

– У меня голова в порядке! – вспылил Виртанен. – Вот я доложу по начальству. Командир полка задаст вам, чертям. Я знаю законы военного времени.

– Военного времени? – хихикнул полицейский. – Сейчас-то ведь мир.

– Мир? Неужели мир? Когда же его заключили?

– Да уж больше двадцати лет назад.

Машина остановилась у полицейского участка, и задержанных повели на допрос. Тут было установлено, что Виртанен действительно получил ранение в грудь. Пуля пробила грудную клетку и вышла между лопаток наружу. Осмотрев опознавательный жетон, проверили его личность и установили, что он, Виртанен, был объявлен мертвецом тогда-то и тогда-то. В протоколе допроса молодой полицейский офицер отметил следующее: а) рядовой Вихтори Виртанен отвечал на все вопросы сбивчиво и весьма старомодно; б) анализ крови показал, что задержанный не употреблял ни алкоголя, ни других наркотиков; в) поскольку закон повелевает всех мертвецов непременно либо хоронить, либо сжигать, рядового Виртанена предписано похоронить или кремировать по истечении недели; г) задержанный отпускается на двое суток на свободу, дабы он мог дать налоговому управлению соответствующие объяснения касательно неуплаты налогов за столь длительный срок.

Итак, с Виртаненом все было ясно. Но допросить Сократа оказалось труднее. Он говорил на языке, который понимал один лишь Виртанен.

– Неужели эта старая обезьяна не знает никакого человеческого языка?

– Мой учитель говорит по-гречески, – ответил Виртанен.

– Так, стало быть, он грек?

– Так он уверяет.

– Хорошо. Сейчас мы это проверим.

На помощь немедленно вызвали из греческого консульства молодого секретаря. Едва взглянув на земляка, он покачал головой и сухо сказал:

– Любезные господа! Я нахожу это оскорбительным. Столь безобразной физиономии не знает история моей благородной страны. Как его имя?

– Сократ, – сказал полицейский офицер. Секретарь консульства вздрогнул. Он подошел ближе к закутанному в плащ старику и спросил:

– Где вы родились?

Сократ пожал плечами и ничего не ответил.

– Как же ты смеешь выдавать себя за грека? – продолжал молодой дипломат.

Сократ улыбнулся доброй улыбкой учителя и, вглядываясь в правильные черты лица молодого человека, сказал:

– Гражданин! Звуки речи твоей мне знакомы, но я не понимаю, что ты говоришь.

– Кажется, он говорит на древнегреческом, – улыбнулся сотрудник консульства. – Клянусь бородой Перикла, это какой-нибудь свихнувшийся ученый, высохший над фолиантами греческой истории. Я не могу быть вам полезен как переводчик. И простите, я занят. Мое почтение, господа!

Сотрудник консульства поклонился и ушел. Теперь в переводчики пригласили профессора классической филологии из хельсинкского университета. Он оказался как две капли воды похож на Сократа, точно они были близнецы, – такой же сморщенный, добрый и на две тысячи триста лет отставший от современности.

– Превосходно, превосходно! – воскликнул профессор. – Мне всегда хотелось встретиться с вами, господин Сократ. Платон рассказал о вас так обстоятельно и прекрасно, но его словам не всегда можно верить. Так вы по-прежнему считаете, что подлинная добродетель есть знание?

Два старых добрых учителя разговорились и совсем забыли о времени. Для них уже не существовали ни часы, ни календарь. Полицейские невольно сжимали кулаки, рядовой Виртанен беспокойно поглядывал в окно, ожидая воздушной тревоги, а молодой офицер сосредоточенно ковырял в ушах. Прекрасный диалог классиков продолжался битых два часа, и тогда наконец полицейский офицер встал и заорал на своих подчиненных:

– Допрос окончен! Вышвырните их вон!

– А этого дезертира, этого третьего чокнутого?

– Вон! Всех вон!

Профессор классической филологии сердечно попрощался со своим коллегой и несколько раз пригласил его к себе в гости, но по рассеянности забыл назвать свое имя и адрес. Он ушел, не помня себя, в упоительном экстазе, и все бормотал по-древнегречески:

– Да, Сократ был прав: если человек следует голосу совести, ему никогда не придется раскаиваться в своих поступках… Истинное знание ведет к добродетельной жизни… Все это я должен вновь рассказать университетским коллегам и жене, моей ворчливой жене…

Рядовой Виртанен и учитель Сократ взялись за руки и пошли. Они направлялись к дому Виртанена. На улицах была обычная сутолока. В Хельсинки как раз начинал свои гастроли один иностранный цирк. Публика была убеждена, что Виртанен и Сократ ходячая реклама цирка. Поэтому к ним и относились как к рекламе, то есть не обращали особого внимания. Усмехнутся, пожмут плечами и проходят мимо. Приятели почти беспрепятственно шли и шли, все дальше от городского центра.

Ученик вел учителя за руку, послушно отвечал на все его вопросы.

– Что это такое?

– Витрина универмага.

– Она для чего?

– Для выставки товаров.

– Можно коснуться ее рукой?

– Пожалуйста.

Сократ осторожно провел рукой по гладкому стеклу, прижался носом к чудесной прозрачной преграде, стараясь разглядеть внутренность магазина.

– А это что такое?

– Радиоприемники.

– Для чего они?

– Чтобы слушать последние известия, развлекательную музыку и интересные передачи.

– Это приносит вред человеку?

– Еще чего! Хотя, как сказать…

– А это что? Вон там!

– Стиральная машина.

– Что ею делают?

– Стирают белье.

– Зачем же машиной?

– Так сберегается время.

– Куда же девается сбереженное время?

– А черт его знает! Не задавай слишком много вопросов. А впрочем – ладно, спрашивай. Но довольно здесь торчать, пойдем.

– Куда?

– Ко мне, конечно.

– И ты живешь в такой ужасной, громадной башне?

– Это вовсе не башня. Обыкновенный многоэтажный дом. В нем есть быстрый лифт.

– Что такое лифт?

– Это такая небольшая кабинка, которая переносит жильцов с этажа на этаж.

– Она, наверно, тяжелая, эта кабина. Ее носят рабы?

– Да нет же! Она движется электричеством.

– Электричеством? Это что такое?

– Не знаю… Ну, иди же.

– А почему ты не живешь вон в таком доме, который поменьше?

– Да это же трамвай. В нем не живут, в нем ездят. Он как повозка.

– Кого же запрягают в такую повозку?

– Никого. Он сам едет.

– Как так – сам? Неужели найдено вечное движение?.. Движущийся дом! Прекрасное жилье для безземельных людей. Постой-ка.

– Что ты собираешься делать?

– Хочу облегчить пузырь.

– Ты обалдел! Здесь люди ходят.

– Я повернусь к ним спиной.

– Ты болван!.. Неотесанный… дикарь!.. Ну, потерпи немного, скоро мы придем. Вон уже мой дом виден.

– Но там же нельзя. Это твое жилище.

– Там есть туалет.

– Что это значит? И это не вредно для человеческого здоровья?

– Нисколько. Это отдельное помещение, специально приспособленное…

– Кто же очищает его?

– Вода. Из большой раковины нечистоты уносятся по трубам в море.

– Нет, я не могу с этим согласиться. Человек не должен превращать свое жилище в хлев.

– Слушай, Сократ, неужели ты в самом деле учил когда-то людей мудрости жизни?

– Да, учил. Но люди, видно, ничему не научились… Я бы хотел увидеть Афины. Там этого не может быть…

– Нынче и там то же самое. Цивилизация! Созданы все удобства…

– Удобства не создают счастья…

– Ну, вот мы и пришли… Я немного волнуюсь… Посмотрим, что скажет моя жена. И дети. Они, конечно, сразу полезут на руки. Я не принес им никаких подарков. Но что можно принести с фронта? Ты слышишь, как у меня сердце колотится? Хоть бы сигарету выкурить… Сократ, эй, Сократ! Куда ты пошел? Не суйся в подворотню… Нам вот сюда, через парадный ход! Ах ты свинья! Как же ты все-таки посмел? Хорошо, что дворник не видел, а то позвал бы полицию… Какой срам! Неужели ты нисколько не владеешь собой? Ведь я же говорил…

– На что ты так сердишься, друг мой?

– Ты меня возмущаешь! Ты не умеешь вести себя.

– Когда я причиняю кому-нибудь зло, я слышу укоряющий голос совести. Но сейчас моя совесть спокойна.

– Ладно… Пошли!

– Сейчас я сниму сандалии.

– Брось ерундить. Заходи в лифт. Поедем на шестой этаж.

– Поедем. Кто же нас туда повезет?

– Осел!

– Где он?

– Передо мною. Ведь я только что говорил, что лифт движется электричеством. Не бери с собой палку. Оставь ее вон там в углу, возле радиатора. Видишь: подставка для тростей. Давай уж я отнесу. Ну, заходи. Чего раздумываешь?

Рядовой Виртанен втолкнул Сократа в лифт, а затем вошел сам. Через минуту они оказались у двери в квартиру, и Виртанен бросил привычный взгляд на табличку.

– Что за наваждение? Кто переменил табличку? Мэкинен… Здесь нет никакого Мэкинена. Это моя квартира. Ну что ж, позвоним…

Сократ встрепенулся.

– Что это было?

– Дверной звонок.

– Кто на нем играет?

– Я. Разве ты не видел, как я нажал на эту кнопку?

– Это чудо. Можно, я тоже нажму?

– Нажми, нажми… Да жми, не бойся, не кусается.

Из-за двери донесся раздраженный женский голос:

– Иду, иду!

Дверь отворила старая, лохматая, полуодетая женщина, с сигаретой в уголке рта.

– Что вам нужно? – сердито спросила женщина.

– Я пришел домой, – ответил Виртанен и хотел было войти.

– Стой, окаянный! Вашему брату здесь нечего делать.

– Это мой дом. Я Вихтори Виртанен. Месяца два назад я приезжал с фронта в отпуск. У меня здесь жена и двое маленьких ребят.

Женщина попятилась в испуге, но затем, недоверчиво и пристально вглядываясь в пришельца, сказала:

– Моего первого мужа действительно звали Вихтори Виртанен, но он погиб на фронте давным-давно… Я вам прямо скажу: меня не проведете.

Сократ изумленно смотрел на сигарету, которую женщина нервно вертела в руке. Тут он спросил:

– Это вечный огонь?

– Что говорит эта мартышка? – спросила жена Виртанена. – Да вы оба психи! Откуда вы взялись?

– С неба, – ответил Виртанен.

– О господи! Эско, Ээро! Идите скорее сюда!

Женщина уронила сигарету на пол и вся тряслась. Виртанен схватил Сократа за плечо и шепнул ему:

– Это мои сыновья! Эско три года, а Ээро скоро будет два.

Но Сократ не слушал. Он упал на колени перед горящей сигаретой, бормоча:

– Вечный огонь… Вечный огонь уронили…

В передней показались двое дюжих мужчин.

– Что нужно этим типам? – спросил один из вошедших. – Ма, они вымогают у тебя деньги?

– Не знаю, не знаю… Надо, наверно, позвать полицию.

– Обойдемся без фараонов. Смотри, Ээро! Как этот бродяга похож на нашего па!

– Я ваш па, – грустно сказал Виртанен. – А это моя квартира.

– Да брось! Разве ты больше не живешь на берегу под лодкой? А? Давай без залива. А кто сей божий одуванчик, закутанный в грязную простыню? Он, конечно, твой па? Да? И наш дедуля?

– Он мой учитель, Сократ.

Сыновья Виртанена рассмеялись. Старший подошел к бывалому солдату почти вплотную, приблизил свое лицо к его заросшему щетиной лицу и сказал:

– Я, в принципе, никому не одалживаю, но ты такой славный старик, что надо дать тебе пару марок на выпивку. На, держи!

– А вот несколько сигарет и спички, получай, – сказал младший сын. – Но только не вздумай еще раз являться и пугать нашу ма! Тебе повезло, что отчима нет дома. А то он, знаешь, взбеленился бы и набил морду вам обоим. Ясно?

– Нет… Ничего не ясно, – сказал Виртанен упавшим голосом.

– Чего же ты еще хочешь?

– Хочу домой, к своей семье.

Старший сын схватил рядового Виртанена за отвороты шинели, но вдруг с ужасом воскликнул:

– Ты весь в крови! Ты ранен?

– Кровь уже запеклась… Прямое попадание…

– Какой-нибудь босяк пырнул тебя ножом? Все вы, пропойцы, одинаковы. Но, знаешь, довольно! Включай скорость и катись отсюда? Газуй! Проваливай ко всем чертям, чтоб и духу твоего не было! И ты старикашка, улепетывай!

Дверь с треском захлопнулась. Комедия окончилась. Рядовой Вихтори Виртанен и учитель Сократ стояли вдвоем на лестнице. Сократ сказал:

– Так мы и не увидели главного чуда.

– Какого?

– Особое помещение, откуда отбросы стекают по трубам в море… Как ничтожно человеческое знание о том, что вне нас и нам неподвластно! Рассуждения философов о мире и его возникновении всего лишь пустые домыслы. В человеке должен жить дух, который управляет его поступками, придает ему смелость для свершения того, что правильно и необходимо, и предостерегает от недобрых дел…

– Довольно, довольно! Перестань! Я уже не знаю, что хорошо, что плохо. Пойдем выпьем по чашке кофе. У меня есть деньги.

– Это – деньги?

– Они самые.

– Но они не золотые.

– Они бумажные, однако в той же цене, что и золотые.

– Удивительно. Можно потрогать?

– Пожалуйста.

– Бумажные деньги… Легкое золото… Поддельное золото…

– Не мни! Дай сюда. Мы на них купим что-нибудь поесть…

– Может быть, маслин? Что это у тебя?

– Сигарета.

– Что с нею делают?

– Берут в рот, зажигают и курят. Вот так.

– Зачем же ее зажигают во рту?

– Как тебе сказать… Просто такая привычка. Или страсть. Да я и сам не знаю.

– Что это? Вот чудо!

– Никакое не чудо. Обыкновенная спичка.

– Спичка, палочка, в которой живет огонь! Это величайшее из чудес мира. Об этом надо рассказать народу Афин. Покажи мне еще, как она загорается.

– Вот так. Просто, не правда ли?

– Все чудеса обычно просты… Спичка, в которой живет огонь!.. Тонкий листок, на который можно купить маслины… Дверь, которая звучит, когда ее тронут пальцем… Дом, который движется сам собою… Сосуд, из которого вода уносит нечистоты по трубам в море… Все это великие чудеса. Но величайшее чудо – спичка, в которой живет огонь!

– Ты как ребенок, Сократ. Подбери свой плащ, мы выходим на улицу.

– Спичка, огненная спичка! Ведь правда?

– Правда, правда. Да хватит уж твердить одно и то же. Ну что ты заладил? На, возьми всю коробку.

– Я покажу это гражданам Афин. Это чудо…

Спичка была чудом. Но совсем не чудом было то, что наших спутников – одного в грязной солдатской шинели, другого в белой шерстяной мантии – не пускали ни в одно кафе. Их заворачивали от каждой двери. Кафе служили настоящему и будущему, а не прошлому. Они же отстали от времени: один – на два с лишним тысячелетия, другой – на двадцать с лишним лет.

Виртанен загрустил. Он не мог ума приложить, что делать со временем, куда девать его? Как скоротать целую неделю, по истечении которой согласно закону его, Виртанена, должны сжечь или похоронить? Зато Сократ был счастлив. Он нашел чудесное изобретение, которое осчастливит мир: спичку!

Декабрьский вечер тянулся нескончаемо долго. Перед путниками закрывались все двери. Виртанен начал уже томиться и страдать. Он был из тех людей, которые вечно чем-нибудь недовольны – как на небе, так и на земле. Сократ же, напротив, чувствовал себя счастливым и на том, и на этом свете. Лицо его прямо-таки сияло, когда они с Виртаненом, оказавшись в положении вне закона, пришли ночевать в какой-то ветхий сарай на берегу моря, где хранились лодки и ютилось десятка два бездомных жителей столицы Финляндии. То было общее жилище бедных и нищих, не имевших никакой собственности, кроме шрамов на теле да собственных мнений.

Обитателям лодочного сарая очень понравились речи Сократа в переводе Виртанена. Никого не интересовала политика, финансовый кризис, наряды женщин, автомобили и радиоприемники, повышение квартирной платы и война США во Вьетнаме. Внимание всех захватил один предмет, являвший собою, как они только сейчас заметили, подлинное чудо: спичка. С этого все началось и на этом кончилось. Чтобы удостовериться в чудесных свойствах спички, они подожгли старый лодочный сарай и стали греться у великолепного костра, пока нагрянувшая полиция и пожарные не погасили незаконной иллюминации. Обитателей сарая задержали. Среди них не оказалось только двух бродяг: давно небритого солдата, представившегося как рядовой Виртанен, приехавший в отпуск, и неизвестного маленького старичка, чей умственный уровень – как утверждали все задержанные – соответствовал примерно развитию шестилетнего ребенка. Несмотря на энергичные поиски, пропавших так и не нашли, хотя их приметы опубликовали все хельсинкские газеты и полиция расклеила повсюду специальные объявления.