Текст книги "Сообщество разума"

5.3. Дистанционно управляемое «я»

Когда у людей нет ответа на важные вопросы, они все равно отвечают.

Чему подчиняется мозг? Разуму.

Чему подчиняется разум? «Я».

Чему подчиняется «я»? Самому себе.

Вообразить, как именно наши разумы связаны с внешним миром, поможет схема из числа тех, которые приняты в нашей культуре.

Рис. 10

Этот рисунок изображает, как наши органы чувств передают информацию мозгу, в котором она, так сказать, проецируется на своего рода внутренний ментальный киноэкран. Далее, оказываясь в этом призрачном кинотеатре, потайное «я» просматривает «фильм» и принимает решение о том, как реагировать на него. Наконец оно приступает к действиям – воспроизводя все шаги в обратной последовательности – и оказывает влияние на вещественный мир, посылая различные сигналы посредством набора «машинерии» дистанционного управления.

Такая концепции попросту нежизнеспособна. Не следует думать, будто внутри нас сидит кто-то, кто делает соответствующую работу. Представление о «гомункуле», крохотном человечке внутри каждого человека, ведет лишь к возникновению парадокса, поскольку этой внутренней сущности требуется еще один киноэкран внутри себя, куда будет проецироваться увиденное и воспринятое ею! А чтобы иметь возможность увидеть эту «игру в игре», понадобится еще одно «я», уже внутри «я», которое будет думать за первое. Последовательность растянется до бесконечности, ведь каждому новому «я» будет нужно еще одно, выполняющее за него всю работу.

Идея единого, центрального «я» ничего не объясняет. Нечто без составных частей не имеет ничего такого, что возможно было бы использовать как фрагмент объяснения!

Тогда почему мы столь часто озвучиваем ту странную мысль, что наши поступки и дела совершает Другой, то есть наше «я»? Да потому что значительная часть нашего разума надежно скрыта от тех элементов личности, которые вовлекаются в осознанное вербальное общение.

5.4. Личное восприятие

Каким бы благом ближний ни владел,

Чужому предпочтешь ты свой удел[5]5
  Перевод В. Микушевича.


[Закрыть].

Александр Поуп

Почему люди разделяют это парадоксальное представление о некоем центральном «я» внутри себя? Потому что оно оказывается удобным во многих повседневных ситуациях. Вот некоторые основания рассматривать человека как единую сущность.

Физический мир: Наши тела действуют подобно другим объектам, занимающим положение в пространстве. Поэтому мы должны строить планы и принимать решения, исходя из концепции единого тела. Два человека не могут поместиться там, где в наличии место для одного; человек не способен проходить сквозь стены или парить в воздухе без опоры.

Конфиденциальность: Когда Мэри чем-то делится с Джеком, она должна помнить, кому и что рассказывала, и не должна допускать, что это станет известно всем вокруг. Кроме того, без понятия индивидуальности невозможно рассуждать об ответственности.

Ментальная активность: Часто бывает трудно думать две разные мысли одновременно, особенно когда они схожи, поскольку мы начинаем «путаться», когда тем же агентам поручают разную работу в одно и то же время.

Почему наши психические процессы столь часто мнятся нам протекающими в форме «потока сознания»? Может, потому, что в желании обеспечить контроль мы вынуждены упрощать свое представление о происходящем. Когда же сложная ментальная сцена «упрощается», возникает впечатление, будто мысли текут по одной трубе.

Налицо вполне веские причины, объясняющие, почему мы склонны воспринимать себя как единые сущности. Тем не менее каждый из нас должен усвоить, что разные люди наделены различными индивидуальностями и что один человек способен одновременно лелеять различные убеждения, планы и отношения. В итоге образ единого агента оказывается серьезным препятствием для прорывов в психологии. Понять человеческий разум – безусловно одна из сложнейших задач для любого исследователя. Легенда о единой личности лишь отвлекает нас от цели наших поисков.

5.5. Мода и стиль

В нотах я разбираюсь ничуть не лучше многих пианистов. Но паузы между нотами – о, здесь-то и кроется искусство!

Артур Шнабель

Почему мы так ценим то многое, что не имеет, как кажется, практической ценности? Мы часто говорим об этом с гордостью и словно защищаем от нападок.

«Искусство ради искусства».

«Я получаю эстетическое наслаждение».

«Мне просто нравится».

«Несравненно!»

Почему мы ищем спасения в подобных маловразумительных и дерзких заявлениях? Высказывание «Несравненно!» звучит так, словно провинившемся ребенку велели сделать работу на сравнение чисел. А фраза «Мне просто нравится» звучит так, будто говорящий скрывает причины своей приязни, слишком недостойные, чтобы признаваться в них открыто. Тем не менее мы часто располагаем вескими, практическими причинами для принятия решений, которые бессмысленны сами по себе, но «встроены» в широкий контекст.

Узнаваемость: Ножки стула служат исправно, будь они квадратными или круглыми. Тогда почему мы выбираем мебель в соответствии с какими-то стилями и модами? Потому что знакомый стиль облегчает распознавание и классификацию предметов, которые мы видим.

Единообразие: Если каждый объект в комнате будет любопытен сам по себе, наша мебель станет занимать все наши мысли. Приняв общий стиль, мы защищаем себя от отвлечений.

Предсказуемость: Не имеет значения, едет ли одиночный автомобиль по левой или правой стороне дороги. Но все меняется, когда автомобилей много! Обществам нужны правила, которые лишены смысла для индивидов.

Мы можем сэкономить много умственного труда, если делать всякий произвольный выбор по предыдущему образцу. Чем труднее решение, тем более спасительной видится такая тактика. Следующее наблюдение моего коллеги Эдварда Фредкина кажется достаточно важным, чтобы заслужить собственное имя.

Парадокс Фредкина: Чем привлекательнее два варианта действий, тем труднее выбирать между ними, и не важно, что сделанный выбор мало что значит.

Неудивительно, что мы часто не в состоянии объяснить «выбор по вкусу»; ведь получается, что выбор зависит от неких тайных правил, к которым мы обращаемся, когда очевидные доводы иссякают! Я вовсе не хочу сказать, что мода, стиль и искусство одинаковы; я имею в виду, что они нередко используют общую стратегию применения форм, лежащих под поверхностью наших мыслей. Когда настает пора искать разумные объяснения и начать рассуждать о правилах стиля? Только когда мы достаточно уверены, что дальнейшие размышления будут пустой тратой времени. Возможно, именно поэтому мы часто ощущаем свободу от практичности, когда совершаем «эстетический» выбор. Подобные решения могут показаться более жесткими, будь мы осведомлены о том, как они принимаются. А что насчет тех мимолетных угрызений совести, которые мы порой испытываем, когда говорим, что нам «просто нравится» искусство? Может быть, так наш разум напоминает себе о необходимости не слишком отвлекаться от здравомыслия.

5.6. Свойства личности

Разве не восхитительно, что слова способны передавать человеческие характеры? Можно предположить, что такое вряд ли возможно, учитывая все богатство и разнообразие черт. Что же позволяет писателям изображать в текстах персонажей, которые воспринимаются как реальные личности? Дело в том, что все мы согласны относительно многого, остающегося несказанным или недосказанным. Например, мы допускаем, что все персонажи обладают тем, что принято называть «здравым смыслом», а также мы согласны принимать множество обобщений касательно так называемой «человеческой природы».

Враждебность провоцирует ответные нападки. Раздражение вызывает агрессию.

Еще мы признаем, что люди наделены особыми качествами и чертами характера.

Джейн опрятна. Мэри робкая. Грейс умная. Чарльз обычно так не поступает. Это не в его стиле.

Откуда берутся все эти черты? Представители общественных наук похваляются тем, сколь непросто постичь глубину человеческого ума. Но давайте спросим вместо этого: «Почему личности так просто описывать?» Почему, например, какой-либо человек склонен проявлять опрятность и аккуратность в целом, а не просто быть аккуратным в одном и сущим неряхой в другом? Почему наши личности выказывают подобную «общность»? Почему систему, составленную из миллиона агентов, можно описать короткими и простыми строками? Вот некоторые возможные объяснения.

Избирательность: Во-первых, мы должны признать тот факт, что наши представления о других зачастую оказываются мнимо очевидными. Мы склонны думать о других «личностях» с точки зрения того, что можем описать, а все прочее отвергаем, как если бы этого попросту не было.

Стиль: Чтобы избавиться от необходимости принимать решения, которые полагаем не имеющими значения, мы стремимся вырабатывать некие тактики, и они становятся настолько систематическим, что поддаются обнаружению извне и характеризуются как личные качества.

Предсказуемость: Поскольку тяжело поддерживать дружбу без доверия, мы стараемся соответствовать ожиданиям наших друзей. В той степени, в какой мы формулируем для себя «портреты» наших друзей, мы приучаемся вести себя в соответствии с теми же описаниями.

Самооценка: Со временем воображаемые черты могут сделаться фактическими! Даже для осуществления своих планов нам нужно уметь предсказывать, как бы мы поступили; это тем легче, чем сильнее мы упрощаем себя.

Весьма приятно доверять своим друзьям, но нам также требуется доверять самим себе. Разве это возможно, если мы не можем быть уверены в содержимом нашего разума? Один из способов поверить заключается в том, чтобы мыслить себя как воплощение каких-либо черт, а затем приучать себя к поведению, соответствующему такой самооценке. Впрочем, не стоит забывать, что черты – лишь поверхность личности. То, что мы называем чертами, суть закономерности, которые мы постигли. Мы никогда не познаем себя до конца, поскольку имеется множество других процессов, не проявляющихся открыто в нашем поведении; они работают, скажем так, «за ширмой».

5.7. Постоянство личности

Имеются причины для всех человеческих страданий, и есть способы, которыми возможно положить конец страданиям, ибо все в мире является итогом всеохватного стечения причин и условий и все исчезает, когда эти причины и условия изменяются и пропадают.

Будда

Что скрывается за такими словами, как «мне», «меня» и «я»? О чем повествует история, которая начинается со слов «В моем детстве»? Что это за странное словечко «ты» (или «вы»), который остается неизменным на протяжении всей нашей жизни? Тот же ты человек, каким был до того, как научился читать? Вряд ли теперь удастся вообразить, как для тебя слова выглядели тогда. Просто попробуйте посмотреть на надпись, не читая слов.

Рис. 11

Если рассуждать о сознании, практически невозможно отделить «видимость» предметов и явлений от их значения в нашем восприятии. Но если мы не можем вспомнить, как все выглядело раньше, прежде чем мы научились связывать воедино значения и новые предметы, что заставляет нас думать, будто мы в состоянии вспомнить, какими казались сами себе в прежние времена? Что бы мы сказали, начни кто-то задавать нам вот такие вопросы?

«Вы тот же самый человек, каким были когда-то, прежде чем научились говорить?» – «Конечно, да. Кем еще я могу быть?»

«Хотите сказать, что вы совсем не изменились?» – «Конечно, нет. Я лишь хочу сказать, что остаюсь тем же человеком, в каком-то смысле тем же, другим в ином, но это по-прежнему я».

«Но как вы можете быть тем, кем были раньше, до того, как даже научились запоминать? Вы способны представить себе это время?» – «Возможно, нет, но все-таки некая преемственность существует. Даже если я не могу вспомнить, безусловно я один и тот же человек».

Все мы испытываем это ощущение неизменности, несмотря на изменения, причем не только относительно прошлого, но и относительно будущего. Подумайте: вы щедры с собою будущим за счет себя нынешнего. Сегодня вы положили деньги в банк, чтобы спустя некоторое время их вернуть с процентами. А вот вы будущий делает ли что-либо хорошее для вас нынешнего? Является ли «вами» тело, чьи воспоминания меняются крайне медленно? Есть ли оно результат нескончаемых побочных эффектов вашего предыдущего опыта? Или же оно лишь проявление деятельности тех ваших агентов, которые изменились меньше всего на протяжении жизни?

Глава 6
Прозрение и интроспекция

Разум. Загадочная форма материи, питаемая мозгом. Его основная деятельность заключается в стремлении познать собственную природу, а тщетность этих попыток объясняется тем, что у разума нет ничего, в сравнении с чем он мог бы себя познавать.

Амброз Бирс

6.1. Сознание

Сознавать (гл.).

1. Знать или думать, что знаешь, свои ощущения и представления об объектах внешнего мира, а также понимать, что что-то происходит или существует…

3. Полагать себя мыслящим существом, которое знает, что делает и почему.

Словарь Уэбстера

В реальной жизни часто приходится иметь дело с тем, что известно и понятно далеко не полностью. Мы садимся за руль, не ведая принципов работы автомобильного двигателя. Мы едем пассажиром в чужой машине, не зная водительских навыков того, кто нас подвозит. А самое странное заключается в том, что мы управляем собственными телами и разумами, пребывая в неведении относительно их функционирования и относительно наших «я». Разве не удивительно, что мы способны мыслить, не зная, что это означает? Разве не замечательно, что мы порождаем идеи, хотя не в состоянии объяснить, что они такое?

В разуме всякого нормального человека протекают, кажется, некие процессы, совокупность которых мы называем сознанием. Обычно мы рассматриваем их как то, что позволяет нам узнать о происходящем в нашем разуме. Впрочем, закрепившаяся за сознанием репутация является незаслуженной, поскольку наши осознаваемые мысли мало что открывают относительно своего возникновения.

Вспомним, как водитель управляет мчащимся по дороге автомобилем, не имея представления о том, как работает двигатель и каким образом рулевое колесо направляет машину влево или вправо. Если задуматься, собственными телами мы управляем во многом аналогично. Отталкиваясь от осознанных мыслей, можно сказать, что мы побуждаем себя идти в определенном направлении во многом так же, как управляем автомобилем; мы осознаем лишь некое общее намерение, а остальное, если можно так выразиться, происходит само по себе. При этом изменить направление движения достаточно непросто. Если сделать широкий или малый шаг в сторону, как если бы мы вздумали повернуть гребную лодку, мы повалимся наземь, в направлении внешнего радиуса поворота. Вместо того мы начинаем поворачивать, заставляя себя наклоняться к внутреннему радиусу, а затем используем центробежную силу, чтобы выпрямиться на следующем шаге. Этот невероятный процесс подразумевает взаимодействие множества мышц, костей и суставов, подчиняющихся командам сотен взаимодействующих «программ», принципов работы которых не понимают до конца даже специалисты. А сами мы думаем только, что надо повернуть туда или сюда, и наше желание автоматически исполняется.

Будем называть «сигналами» те действия, последствия которых не вытекают из их сути, но являются, так сказать, им приписанными. Когда автомобиль ускоряется при нажатии на педаль газа, это происходит не потому, что нам так захотелось. Мы лишь даем сигнал двигателю увеличить скорость машины. Точно так же поворот рулевого колеса является сигналом трансмиссии о необходимости повернуть автомобиль. Инженерам не составило бы труда сделать так, чтобы педаль газа отвечала за выбор направления движения, а рулевое колесо позволяло контролировать скорость. Но на практике опытные инженеры стараются использовать сигналы, уже успевшие приобрести некоторое признание.

Наши сознательные мысли используют знаки-сигналы для того, чтобы управлять «двигателями» наших разумов, контролируя бесчисленные процессы, о которых мы почти не подозреваем. Не понимая, что, собственно, происходит, мы учимся добиваться своего посредством отправки сигналов этим большим машинам – так в прошлом колдуны прибегали к ритуалам, чтобы навести чары.

6.2. Сигналы и знаки

Откуда вообще берется понимание? Думаю, почти всегда оно проистекает из того или иного вида аналогии, то есть мы сопоставляем всякий новый объект с теми, которые нам уже известны. Когда принципы устройства и работы нового объекта представляются слишком чуждыми, странными или слишком сложными, мы описываем те части устройства, которые нам доступны, в терминах более привычных знаков. Тем самым мы как бы вынуждаем каждую новинку походить на что-то обыденное, что-то знакомое. На самом деле использование сигналов, символов, слов и имен следует признать величайшим изобретением, ведь оно позволило нашему разуму превращать чуждость в обыденность.

Допустим, некий инопланетный архитектор придумал принципиально новый способ перемещения из комнаты в комнату. Это изобретение выполняет привычные функции двери, но имеет форму и механизм, далеко выходящие за пределы нашего опыта, а потому мы сами ни за что не угадали бы в этом устройстве дверь и не сообразили бы, как ею пользоваться. Все физические характеристики устройства кажутся нам неправильными. Оно ничуть не похоже на дверь, которую мы ожидаем увидеть, то есть на висящую на петлях деревянную конструкцию, перекрывающую проем в стене. Впрочем, не важно. Вообразим, на обращенной к нам стороне «двери» некие украшения – символы, знаки, указатели или слова, поясняющие, как пользоваться устройством. Придадим конструкции прямоугольную форму или прикрепим к ней табличку с надписью «Выход», красными буквами на белом фоне. Любой гость с планеты Земля поймет, даже не задумываясь об этом, что назначение данного «псевдопортала» совпадает с назначением обычной двери.

На первый взгляд это может показаться обманом. Зачем присваивать символ двери изобретению, которое дверью не является? Но подобное «переосмысление» происходит постоянно. В наших разумах нет никаких дверей, имеются только связи между знаками. Немного утрируя, прибавлю следующее: то, что мы называем «сознанием», состоит, по сути, из списка меню, которое возникает время от времени на мысленном экране, предназначенном для других систем. Схожим образом любители компьютерных игр применяют специальные символы для запуска сложных игровых процессов, не имея ни малейшего понятия о том, как все работает.

Если задуматься, поневоле признаешь, что вряд ли могло быть иначе! Вообразите, что могло бы случиться, обрети мы возможность фактически управлять сетью нашего разума, охватывающей триллионы «проводов». Ученые исследовали крошечные фрагменты этих структур на протяжении многих лет, но до сих пор не выяснили, что именно они делают. К счастью, в повседневной жизни вполне достаточно слов и сигналов для стимулирования полезной деятельности рассудка. Кому есть дело до того, как все устроено, пока сознание работает? Скажем, тот же молоток мы воспринимаем как приспособление для забивания гвоздей, а мяч как предмет, который бросают и ловят, не более того. Почему мы склонны воспринимать объекты не столько такими, каковы они есть на деле, сколько с точки зрения их использования? Все дело в том, что наш разум развивался не в качестве инструмента для науки или для философии, а решал практические задачи пропитания, защиты, продолжения рода, и так далее. Мы признаем всякое знание благом, но знание полезно, лишь когда мы можем применить его для достижения своих целей.

6.3. Мысленные эксперименты

Как мы познаем мир? Мы всего-навсего смотрим и видим! Звучит просто, но на самом деле это не так. Каждый случайный взгляд побуждает миллиард мозговых клеток «сфотографировать» увиденную сцену и выявить ее отличия от «записей» других впечатлений. Наши агенты выдвигают мини-гипотезы о происходящем в мире, а затем заставляют нас ставить небольшие эксперименты, чтобы подтвердить или подправить эти гипотезы. Словом, все кажется простым потому, что мы не осведомлены о работе разума.

Каким образом возможно познать разум? Не возбраняется действовать точно так же: выдвигаем мини-гипотезы относительно процессов мышления, а затем проверяем эти гипотезы посредством экспериментов. Проблема в том, что мысленные эксперименты редко приносят те четкие и однозначные результаты, к которым стремятся ученые. Спросите себя, что происходит, когда мы пытаемся вообразить круглый квадрат – или когда норовим быть одновременно счастливыми и грустными. Почему столь трудно описать результаты подобных экспериментов или сделать из них полезные выводы? Да потому, что мы начинаем путаться. Наши размышления о мысленных экспериментах сами являются мысленными экспериментами, а потому накладываются друг на друга.

Мышление оказывает влияние на наши мысли.

Люди, которые программируют компьютеры, сталкиваются с аналогичными затруднениями в случаях, когда новые программы начинают сбоить вследствие непредвиденных взаимодействий между их фрагментами. Чтобы выяснить, что происходит, программисты составляют особые программы для «отладки» других программ. Но, в отличие от мысленных экспериментов, здесь существует опасность того, что программа, которую отслеживают, может внести какие-то изменения в следящую программу. Дабы не допустить этого, все современные компьютеры оснащены специальными «прерывателями», которые обнаруживают попытки любых программ изменить программу-отладчик; когда это происходит, виновника «замораживают», чтобы отладчик мог его проверить. С этой целью «прерыватели» могут получать в свое распоряжение дополнительный банк памяти, где хранится объем информации, достаточный для проверки и последующего перезапуска «замороженной» программы, как если бы ничего не случилось.

«Оборудован» ли человеческий разум такими программами? Довольно просто встроить систему самоанализа в компьютеры, выполняющие по одной операции за такт, но гораздо труднее сделать то же самое в системе, подобной разуму, где множество процессов протекает одновременно. Проблема в том, что, когда требуется «заморозить» всего один процесс, не прерывая выполнение прочих, это изменяет ситуацию, которую мы собирались изучить. А если остановить все мыслительные процессы разом, мы лишимся возможности выяснить, как они взаимодействуют между собой.

Позднее будет показано, что сознание опирается на наши ярчайшие, непосредственные воспоминания. Это означает, что имеются пределы того, о чем сознание способно поведать нам применительно к самому себе; оно не в состоянии проводить полноценное самотестирование. Ведь ему понадобилась бы полная запись происходящего внутри памяти. Но любой подобный механизм погрязнет в самотестировании, призванном выяснить, как работает «устройство», ибо такие эксперименты неизбежно вносят изменения в «записи», подлежащие проверке! Мы не можем адекватно справляться с прерываниями. Это вовсе не означает, что сознание принципиально невозможно постичь. Это значит лишь, что для его изучения следует применять менее очевидные научные методы, поскольку просто «посмотреть и увидеть», к сожалению, нельзя.