Текст книги "Машина эмоций"

4.2. Распаковываем чемодан сознания

Аарон Слоуман: Нет смысла искать ответы на вопросы об определении сознания, о том, как его объяснить, как оно эволюционировало, какова его функция и т. д., потому что нет единого феномена, для которого все эти ответы будут верными. Вместо этого существует множество более мелких функций, для которых все эти ответы разнятся: например, различные виды восприятия, обучение, знания, контроль внимания, самонаблюдение, самоконтроль и т. д. [Слоуман, 1994].

Чтобы понять, насколько разнообразны функции человеческого разума, рассмотрим вот такую ситуацию повседневного мышления.

Добираясь на работу, чтобы представить начальству законченный отчет, Джоан начинает переходить улицу. Она размышляет о том, что ей следует сказать на совещании, но вдруг слышит звук и поворачивает голову – на нее несется автомобиль. Мгновение Джоан колеблется, идти ли ей дальше или все же вернуться на тротуар, но она так боится опоздать, что решает пуститься бегом. Позже она вспоминает, что у нее травмировано колено, и размышляет над своим импульсивным решением: «Если бы колено меня подвело, я могла погибнуть. Что бы тогда подумали обо мне друзья?»

Возможно, было бы естественно спросить: «Насколько Джоан осознавала, что делает?» Но вместо того чтобы останавливаться на «осознанности», давайте посмотрим на кое-что из того, что Джоан все-таки сделала.

Реакция: Джоан быстро отреагировала на звук.

Идентификация: Она распознала этот звук.

Классификация: Она классифицировала его как звук автомобиля.

Внимание: Одни детали она заметила, другие – нет.

Нерешительность: Она задумалась, перейти ей или отступить.

Воображение: Она представила себе два возможных варианта развития событий.

Выбор: Она решила, каким образом выбирать среди вариантов.

Решение: Она выбрала одно из нескольких альтернативных действий.

Планирование: Она построила поэтапный план действий.

Рефлексия: Позже она пересмотрела свой выбор.

Она произвела еще несколько действий, например:

Обучение: Она создала описания и сохранила их в памяти.

Вспоминание: Она вызвала в памяти описания предыдущих событий.

Материализация: Она попыталась описать состояние своего тела.

Выражение: Она построила некие вербальные образы.

Повествование: Она выстроила их в сюжетные структуры.

Намерение: Она поменяла часть своих целей и приоритетов.

Опасение: Она боялась опоздать.

Рассуждение: Она сделала различные выводы.

Она также использовала немало процессов, для которых требовалась рефлексия о том, что делали другие процессы.

Рефлексия: Она подумала о том, что только что сделала.

Саморефлексия: Она подумала о том, о чем думала в тот момент.

Эмпатия: Она представила себе мысли других людей.

Переформулирование: Она пересмотрела некоторые из своих репрезентаций.

Моральная рефлексия: Она дала оценку своим действиям.

Самоосознание: Она охарактеризовала свое психическое состояние.

Самопредставление: Она создала и использовала модели себя самой.

Чувство идентичности: Она расценила себя как отдельную личность.

Это лишь первая страница каталога ментальной деятельности Джоан – и, если мы хотим понять, как функционирует ее мышление, нам придется гораздо подробнее разобраться в том, как каждый из этих видов деятельности работает и как они все организованы. Далее в этой книге мы рассмотрим все пункты списка и попытаемся разбить их на части – чтобы посмотреть, из каких процессов они могут состоять. Однако для этого нам сначала нужно найти способ или способы разделить весь разум на части – притом что наша повседневная народная психология изобилует идеями о разделении функций разума на пары, подобные этим:

 
Сознательное – Бессознательное
Обдуманное – Импульсивное
Намеренное – Спонтанное
Умышленное – Невольное
Когнитивное – Субкогнитивное[31]31
  В современной «когнитивной науке» термин «субкогнитивное» стал часто использоваться вместо термина «бессознательное».


[Закрыть].
 

Мы обсудим такие «парные» категории в разделе 9.2 – и сделаем вывод, что каждое подобное разделение оказывается просто-напросто слишком грубым. Например, разделение на «сознательное» и «бессознательное» не учитывает причин, по которым может быть недоступна информация: потому что у человека просто нет к ней доступа, потому что она подвергается активной цензуре или «репрессии», потому что (как предполагал Фрейд) она оказалась «сублимирована» в какую-то форму, которую невозможно распознать, или потому что ее просто-напросто не удалось вызвать (иными словами, перевести в активную рабочую память). Так или иначе, в данной книге высказывается мнение, что от любых попыток разделить разум всего на две части пользы выйдет немного.

С другой стороны, делить его на слишком много частей тоже зачастую излишне, поскольку это может затруднить выработку полезных принципов.

Мы уже рассмотрели несколько удобных способов разделить разум на большое количество разных частей – например, наборы ресурсов или наборы правил. Однако для более эффективных обобщений нам понадобится модель с меньшим количеством компонентов. Соответственно, каждая глава этой книги будет основываться на идее о том, что разум состоит из процессов, которые функционируют лишь на нескольких «уровнях». Мы начнем с трех таких уровней, чтобы избежать «парных» противопоставлений, а в следующей главе заявим, что понадобится по крайней мере еще три более высоких уровня мышления.

Однако в оставшейся части этой главы основное внимание будет уделено вопросу о том, почему люди настолько склонны запихивать кучу разных понятий в один-единственный «чемодан сознания».

4.3. Мозг А и мозг Б

– ‹…› Посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная – глянь-ка – невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

– Это я себе представляю.

– Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

– Странный ты рисуешь образ и странных узников!

– Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? ‹…› Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов[32]32
  «Государство», перевод А. Егунова.


[Закрыть].

Платон

Способны ли вы подумать о том, о чем вы сейчас думаете? В буквальном смысле это невозможно, потому что каждая новая такая мысль изменяла бы то, о чем вы только что думали. Однако можно преуспеть хотя бы в какой-то мере, если представить, что мозг (или разум) состоит из двух основных частей: назовем их мозгом А и мозгом Б.

Предположим, что ваш мозг А получает сигналы от внешнего мира (посредством таких органов, как глаза, уши, нос и кожа), а также может реагировать на них, отправляя мышцам сигналы к сокращению. Сам по себе мозг А – это отдельное животное, которое лишь реагирует на внешние события, но не имеет никакого представления о том, что они могут означать. Например, когда кончики пальцев двух влюбленных вступают в тесный физический контакт, возникающие в результате ощущения сами по себе не имеют какого-то особенного значения. Ибо сами эти сигналы не представляют никакой ценности: их важность для влюбленных кроется в том, как они репрезентируются и обрабатываются на более высоких уровнях мышления (см. Пол, 1970).

Аналогичным образом мозг Б запрограммирован реагировать на сигналы, которые получает от мозга A, а затем реагировать, отправляя сигналы на мозг A. Однако Б не имеет прямой связи с внешним миром, поэтому он словно обитатель платоновской пещеры, который видит только тени на стене. Б ошибочно принимает описания, полученные от мозга А, за реальность. Мозг Б не понимает, что воспринимаемая им информация – это не феномены внешнего мира, а лишь нечто, рожденное в мозге А.

Невролог: Это так же относится и к вам, и ко мне. Пусть вам кажется, что вы трогаете предмет или видите его, на самом деле высшим уровням мышления никогда не войти с ним в реальный контакт – они могут лишь интерпретировать репрезентации, сконструированные другими ресурсами мозга.

Тем не менее, хотя мозг Б неспособен действовать непосредственно физически, он все же может влиять на внешний мир, контролируя то, каким образом реагирует мозг A. Например, если Б видит, что A зациклился на каком-то повторяющемся действии, Б нужно всего лишь приказать ему изменить стратегию.

Ученик: Бывает, если я не могу найти очки, то проверяю в одном и том же месте снова и снова. Тогда воображаемый голос делает мне замечание и предлагает перестать. Но что, если бы я переходил дорогу и вдруг мозг Б сказал: «Сэр, вы повторили одно и то же движение ногой более десятка раз подряд. Вам нужно сейчас же перестать и сделать что-нибудь еще». Это могло бы привести к серьезному несчастному случаю.

Чтобы избежать подобных ошибок, Б требуются правильные способы репрезентации действий. В данном случае полезно, если ваш мозг Б считает, что «идти в определенное место» – это одно большое действие вида «двигать ногами, пока не доберетесь до другой стороны улицы».

Однако тут возникает вопрос о том, каким образом мозг Б мог приобрести такие навыки[33]33
  Многие предполагают, что «источником» всех наших знаний является жизненный опыт. Однако, если считать, что каждый участок мозга живет в мире, созданном связанными с ним другими участками, можно представить себе, что несколько таких участков могли бы одновременно учиться тому, как существовать в своем непосредственном окружении. Подобное предположение излагается в Минский, 2005.


[Закрыть]. Некоторые из них могут быть встроены в него с самого начала, но для того, чтобы мозг Б осваивал новые методы работы, ему, возможно, и самому требуется такая же помощь – идущая с уровня выше. Получается, пока мозг Б разбирается с миром, который представлен мозгом А, некий «мозг В», в свою очередь, контролирует работу Б.

Ученик: Не вызовет ли это еще более сложные вопросы, ведь каждый новый уровень должен быть более мудрым и более сообразительным, чем предыдущий?

Необязательно, потому что мозг В, возможно, действует как «менеджер», который не имеет специальных знаний о том, как выполнять конкретную задачу, но все же может осуществлять общее управление вот каким образом:

Если описания Б кажутся слишком расплывчатыми, В приказывает использовать более конкретные детали.

Если Б слишком углубляется в подробности, В предлагает ему применить более абстрактные описания.

Если метод работы Б занимает слишком много времени, В отдает ему приказ попробовать другую технику.

Кроме того, если оба мозга – и Б, и В – зайдут в тупик, мы можем добавить в наш многоуровневый механизм мышления еще больше уровней.

Ученик: Сколько таких уровней требуется человеку? Неужели у нас их десятки? Или сотни?

Уровни, слои и организмы

В предыдущих главах мы предположили, что наши умственные ресурсы делятся по крайней мере на следующие уровни процессов:

Каждый из них можно рассмотреть в качестве одного из аспектов решения Джоан перебежать через дорогу:

Что заставило Джоан повернуться на звук? [Инстинктивный]

Как она узнала, что это звук автомобиля? [Заученный]

Какие ресурсы были использованы для принятия решения? [Сознательный]

Как она выбрала, какие ресурсы использовать? [Рефлексивный]

Казалось ли ей, что она приняла правильное решение? [Саморефлексивный]

Соответствовали ли действия Джоан ее принципам? [Самоосознанный]

Мы знаем, что к моменту рождения каждый младенец уже обладает множеством инстинктивных реакций и начинает добавлять к ним заученные. Затем, со временем, мы постепенно аккумулируем более сознательные способы рассуждать, воображать и планировать будущее. Позже мы создаем новый уровень, на котором начинаем демонстрировать рефлексивное мышление о своих собственных мыслях, – и уже в возрасте двух лет у детей наблюдается саморефлексия о том, почему и как они об этом думают. И в конце концов мы начинаем более самоосознанно думать о том, что следует считать правильным или неправильным поступком. В главе пятой будет намного более подробно рассказано о предположительной организации этой системы.

Ученик: Неужели вашей теории и вправду нужно столько разных уровней? Вы уверены, что нельзя обойтись меньшим числом? И зачем нам вообще какие-то «уровни» – вместо одной большой переплетенной сети ресурсов?

Эволюция психологии

От мозга нечего ожидать единой плотно взаимосвязанной структуры, и тому существует эволюционная причина: подобной системе почти невозможно развиваться – в ней непременно окажется так много недостатков или «багов», что она не сможет продержаться долго. Но, конечно, ни одна система не может быть эффективной, если ее части недостаточно взаимосвязаны. Это означает, что всякий раз, когда мы увеличиваем размер системы, ее производительность, скорее всего, снизится, если мы не обновим ее структуру. Давайте дадим этому аргументу имя.

Принцип организма: Развитие системы в сторону увеличения сложности всегда требует компромисса: если ее части станут слишком самостоятельными, то способности системы будут ограничены, но если между ними окажется слишком много взаимосвязей, то любое изменение в одной части нарушит работу множества других частей.

Этот принцип, безусловно, и является причиной того, что тела всех живых существ состоят из отдельных частей, которые называются органами. На самом деле, именно поэтому мы называем их организмами:

Организм – тело, состоящее из органов, органелл или иных частей, которые совместно выполняют различные процессы жизнедеятельности.

Это также относится и к органам, называемым мозгами:

Эмбриолог: На ранних стадиях развития типичная структура мозга имеет более или менее определенные слои или уровни, подобные тем, которые фигурируют в ваших схемах A, Б и В. Но позже эти слои становятся менее выраженными, поскольку различные группы клеток формируют связи с иными, более отдаленными участками.

Все те миллиарды лет, пока продолжалась эволюция мозга, нашим предкам приходилось адаптироваться к тысячам различных условий – и во время каждой смены среды обитания некоторые из структур, которые отлично функционировали в прежние времена, становились опасными, поэтому нам в процессе развития приходилось каким-то образом их корректировать. Однако эволюция вида также ограничена тем фактом, что чрезвычайно опасно что-то менять на более ранних стадиях развития животного – поскольку большинство структур, которые развиваются позже, во многом зависят от того, как работают эти более ранние структуры.

В результате получается, что эволюция часто ограничивается добавлением корректировок и исправлений в уже существующие структуры. Например, после окончания основных этапов роста в мозге многие новые клетки впоследствии уничтожаются «редактирующими» процессами, цель которых заключается в прореживании связей между нейронами.

Те же самые ограничения мы наблюдаем, пытаясь повысить производительность любой большой системы. Например, после каждого изменения в существующей компьютерной программе обычно обнаруживается, что оно стало причиной появления новых багов, – и нам приходится вносить дополнительные корректировки. На самом деле, многие компьютерные системы в конечном итоге становятся настолько тяжеловесными, что их эволюция прекращается, поскольку ни один из ее разработчиков не может уследить за всеми изменениями, которые внесли остальные.

Судя по всему, наш мозг точно так же является результатом развития процессов, каждый новый этап которых основан на старых структурах, но содержит также и исключения. Если честно, я подозреваю, что немалая часть нашего мозга работает главным образом над исправлением ошибок, совершаемых другими частями, и это, безусловно, одна из причин, почему психология человека стала настолько сложной дисциплиной.

Принцип исключения: Можно ожидать, что нам удастся обнаружить некие четкие правила и законы, которые частично объясняют многие из аспектов нашего мышления. Однако каждый из этих «законов мышления» также потребует внушительного списка исключений. Следовательно, психологам не стоит пытаться подражать физикам, которые всегда ищут – и часто находят – «унифицированные теории», работающие безупречно.

Почему нам не видно, как функционирует наш собственный Разум?

Почему нельзя просто заглянуть в свой разум и посмотреть, как именно он работает? Почему разум неспособен полностью изучить себя? В чем бы ни крылись эти ограничения, философ Дэвид Юм пришел к выводу, что нам никогда не преодолеть их окончательно:

Дэвид Юм: Движение нашего тела следует за повелением нашей воли – это мы сознаем ежеминутно. Но от непосредственного осознания того, каким образом это происходит и благодаря какой энергии воля производит столь необычное действие, мы настолько далеки, что последние всегда будут ускользать даже от самого тщательного нашего исследования[34]34
  Перевод С. И. Церетели.


[Закрыть] [Юм, 1748].

Подозреваю, Юм был совершенно прав, полагая, что ни один разум не может полностью понять себя самое, пытаясь заглянуть в себя. Одна из проблем здесь заключается в том, что каждая область мозга выполняет большую часть своей работы таким образом, что наблюдение за ней со стороны других областей невозможно. Есть и еще одно препятствие: когда одна часть пытается исследовать другую, ее попытки могут повлиять на состояние этой другой части, таким образом искажая свидетельства, которые она пыталась получить.

Однако в далеком 1748 году даже Дэвид Юм не мог бы предсказать, что мы разработаем способ заглянуть в живой мозг, не повреждая хранящейся в нем информации. Но в наши дни постоянно появляются все новые сканирующие аппараты, способные все более подробно рассказать о процессах, которые можно назвать психическими событиями. Тем не менее некоторые мыслители по-прежнему утверждают, что нам никогда не узнать всего, что нужно.

Философ-дуалист: Все эти попытки обречены на провал; пусть вы научились измерять или взвешивать части мозга, но ни один материальный инструмент никогда не сумеет измерить субъективные переживания, такие как мысли или идеи, которые существуют в отдельном мире, мире психического.

Такие мыслители считают, что наши чувства – результат нефизических процессов, которые навсегда останутся за пределами досягаемости научных объяснений. Однако я бы возразил: подобные взгляды вызваны тем, что мы пытаемся упаковать слишком много разных вопросов в одно слово, например «субъективное». Это дает нам иллюзию того, что мы столкнулись с одной-единственной неразрешимой загадкой, но в главе девятой будет показано, что, хотя некоторые из этих вопросов сложны, если рассмотреть каждый по отдельности, прогресса можно достичь во всех.

Холист: Я не верю, что такой подход будет эффективным, потому что сознание – просто один из тех «цельных» феноменов реальности, которые необъяснимо возникают всякий раз, когда система становится достаточно сложной. Это естественно для сети, состоящей из миллиардов мозговых клеток.

Если бы одной лишь сложности было достаточно, то почти все обладало бы сознанием! Например, то, как волна разбивается о берег, во многих отношениях является более сложным процессом, чем то, что происходит в мозге, – но это не должно приводить нас к выводу, что волна способна мыслить. Поскольку, как гласит «принцип организма», если между частями системы чересчур много связей, это приведет лишь к образованию «пробок», а если число связей слишком скудно, то система почти ничего не будет в состоянии сделать.

Все эти аргументы говорят о том, что нет особенного смысла размышлять о «сущности» сознания, потому что это слово значит для нас слишком многое, чтобы разобраться со всеми его аспектами сразу. Давайте еще разок обратимся к Аарону Слоуману:

Аарон Слоуман: Я, например, вообще не считаю важным искать определение феномену сознания и полагаю, что это отвлекает внимание от важных и сложных задач. Сама идея основана на фундаментальном заблуждении о том, что лишь потому, что есть существительное «сознание», должна существовать и некая «вещь», наподобие магнетизма, электричества, давления или температуры, и что необходимо эту вещь «определить». Или же на заблуждении о том, будто это важно – доказать, могут или не могут механизмы «ее» воспроизвести, или выяснить, как эта «вещь» развивается, или какие животные «ею» обладают, или решить, в какой момент развития плода «она» появляется или в какой момент смерти мозга угасает, и т. д. Нам не найти одного-единственного феномена, с которым все это можно связать, – существует лишь очень большое собрание самых разных феноменов [Слоуман, 1992].

Я полностью согласен с позицией Слоумана. Чтобы понять, как работает наше мышление, нужно изучить эти «самые разные феномены», а затем задать вопрос, какие машины способны воспроизвести некоторые из них или все. Иными словами, нужно попытаться разработать пример – а вовсе не определение – машины, способной делать то, что делает человеческий разум.