Текст книги "Семья (не) на один год"

Глава 8

Лера

Я знала, как вести себя со сверстниками. У нас было так много общего, что темы для разговоров находились сами. Никита же всегда был для меня небожителем. Все, что я умела в его присутствии – робеть и превращаться в красный помидор. Не спасал никакой опыт общения с приемными родителями и их важными гостями.

Рядом с Никитой в любой непонятной ситуации я за считаные секунды превращалась в девочку из детдома, которую только-только взяли в семью. Не было с ним ничего знакомого и простого. Хождение по канату, где на одну сторону тянули мои комплексы, а на другую – влюбленность.

Однако в эти выходные муж, кажется, решил спустить меня с каната на твердую почву.

После неудачной попытки соблазнения мы вместе занялись ужином. Гениальный адвокат Лаевский своими золотыми руками чистил и резал для меня лук. Как обычный смертный, шипел из-за слезящихся глаз. А потом ел с таким аппетитом, будто вкуснее ничего не пробовал.

Уже только от этого можно было растаять и превратиться в лужицу сладкого сиропа. Но, как вскоре выяснилось, Никита только начал.

После ужина этот фантастический мужчина предложил посмотреть кино и даже заставил выбрать фильм. Он терпеливо досмотрел его до конца. И перед тем как отвести в спальню, так меня поцеловал, что я с трудом поднялась с дивана.

Перед глазами плыло. Все нервные окончания горели. До слез хотелось повторения. Чтобы Никита снова подмял меня под себя, дав почувствовать все свои изгибы и желание. Шепнул на ухо, что я красивая. И замучил жадными губами.

Чудо, что после такой пытки я смогла уснуть. Однако, утром оказалось, что самое интересное впереди.

– Сразу признаюсь, тебе не сильно повезло с мужем, – важно сообщил Никита после завтрака. – Я не представляю, как принято развлекать в столице молодых девушек. Может, подскажешь?

Он сложил пальцы домиком и исподлобья с мольбой посмотрел на меня.

– То есть ты хочешь сказать, что сегодня свободен? – Я ушам своим не поверила.

– Я просил тебя приехать не для того, чтобы запереть в доме и сбежать в офис.

– И тебе ни на часик, ни на два не нужно будет срываться по делам?

– Только если наскучу и ты сама попросишь убраться.

Никита улыбнулся, и все мои бабочки в животе заметались от счастья.

– Так куда принято возить девушек?

Никита, похоже, читал по лицу. Умоляющая улыбка сменилась на довольную, и я с трудом удержалась, чтобы не перегнуться через стол и не зацеловать его.

– Не хочу тебя расстраивать, но и тебе не очень повезло со мной.

Я точно так же, как Никита, сложила пальцы. Сейчас мы были словно отражениями друг друга.

– Я тоже не знаю, куда здесь возят девушек и чем их принято развлекать, – продолжила шепотом.

– А как же студенческие туры по ночным клубам? – Муж вопросительно выгнул левую бровь.

– Вместо них у меня была анатомия и хирургия.

– А шопинг? – Теперь обе брови поползли вверх.

– Фармакология и гистология.

– Хм… Походы по музеям и кафе?

– Походы в морги и роддома. Очень познавательно!

– А из развлекательной программы что было? – Никита, похоже, отчаялся угадывать.

– Пару раз было кино. Но я не помню ни кинотеатры, ни названия фильмов.

– Компания подобралась хорошая? – Взгляд серо-голубых глаз стал хищным, а на скулах заиграли желваки.

– Компанию тоже не помню. – Я закусила губу, чтобы не рассмеяться над этим ревнивцем. – Уснула в начале сеанса. А когда проснулась, на экране шли титры.

Будто не мог поверить, Никита потер лицо руками.

– Очень тяжелый случай, – спустя небольшую паузу произнес он.

– Запущенный. – Я согласно кивнула. – Тебе досталась неправильная банкирша, – вырвалось со смешком.

– Неиспорченная! – важно поправил муж.

– Да… – Я дотянулась до ладоней Никиты и переплела с ним свои пальцы. – Но ведь с этим можно жить?

– Я, конечно, не доктор, но, по-моему, это нужно лечить. Срочно!

– И как именно? – Задержала дыхание.

Никита прошелся задумчивым взглядом по нашим рукам, по моим плечам. Остановился на лице.

– Портить! – выдал словно диагноз.

– Эм… Что?

– Тебя нужно портить. Срочно избаловать до такой степени, чтобы никто не смог соблазнить какой-нибудь ерундой.

– И ты собираешься…

Дальше я даже договорить не смогла. Ожидающий возле примерочной Никита Лаевский, или он же под руку в музее или кино… Такое и вообразить было трудно. Не каждый мой сверстник был способен на подобные героические поступки, а уж Никита…

– Начнем, пожалуй, с шопинга, – добил он меня окончательно. – Думаю, я смогу выжить. Заодно в центре города можно будет пообедать. А вечером… – Никита покосился на свой телефон. – На вечер у нас уже есть планы. Нужно только не забыть купить вечернее платье.

– А можно… можешь повторить все это еще разочек? А то у меня, похоже, галлюцинации.

Мои губы так широко разъехались в улыбке, что, казалось, треснут. Однако этот невероятный, самый лучший на свете мужчина не стал ничего повторять. Вместо этого он перегнулся через столик и подтвердил свои слова таким способом, после которого голова отключилась напрочь.

* * *

То, что началось после завтрака, напоминало какой-то фильм. Никита действительно повез меня в огромный торговый центр. Терпеливо ходил со мной между пестрыми павильонами. Ловил мои заинтересованные взгляды. Заставлял останавливаться и мерить.

Он почти не зевал и ни разу не поторопил. А когда, оставив покупки в машине, мы поднялись в ресторан, заказал мне первое, второе и десерт, «чтобы хватило сил портиться дальше».

Такими темпами к вечеру я готова была умолять о диване. Ноги гудели. От передозировки счастьем весь мозг превратился в сладкую вату.

Нужно было хотя бы себе признаться, что больше не могу, что сердце не выдержит больше счастья, чем уже есть! Но красивое вечернее платье с вырезом на спине не могло ждать никакого другого раза.

– А какой хотя бы повод? – уточнила я, когда мы подъезжали к ресторану.

– Недавно моя компания выиграла в суде одно громкое дело. Заказчик решил отпраздновать.

– Так это будет праздник в твою честь?

Скромности моего мужа оставалось только поражаться.

– Мы все хорошо потрудились. Я, Паша и остальные.

– Мне так стыдно, что я не знала. – От досады хотелось сквозь землю провалиться. – Даже не поздравила тебя.

– Ты сама как подарок. Настоящая шкатулка с сюрпризами.

Никита ласково погладил мое колено. По-хозяйски скользнул ладонью вверх по бедру. До резинки чулок. После чего с шумным выдохом сквозь зубы убрал руку.

– И что мне нужно будет делать?

Кожа на бедре загорелась словно от ожога, а дыхание сбилось.

– Все то же самое, о чем мы договаривались утром. – Никита остановил машину и сам отстегнул на мне ремень. – Твоя задача – портиться. Красиво и ярко.

– И ты мне позволишь всё?

Я, словно рыбак, ставший на тонкую льдину, осторожно сделала первый шаг.

– Конечно, родная.

Никита за затылок притянул меня к себе. Наплевав на помаду, жадно поцеловал. Лишь потом добавил:

– Только смотри, чтобы твой муж не умер от ревности. Чувствую: я могу.

Лучшее напутствие и придумать было сложно. Ловя на себе восторженный взгляд Никиты, я выпорхнула из машины. Будто на крыльях, взлетела по ступенькам в ресторан. Ощущая кожей, как десятки людей глазеют в сторону нашей пары, вошла в зал.

Ни в день своего восемнадцатилетия, ни на собственной свадьбе я не чувствовала себя рядом с Никитой настолько уверенно. Мы так и не стали мужем и женой во всех смыслах, но сейчас, здесь этот шикарный мужчина был только мой.

Голова кружилась от такого счастья. Все гости, от высокомерного старика с крючковатым носом до полуголой девицы, прилипшей к Павлу, казались милыми и добрыми. И лишь в середине вечера, когда в дамской комнате со мной познакомилась какая-то Кристина, на сердце поселилась тревога.

Никита обещал «доброжелателей». После горького разговора с СанСанычем я была уверена, что принудительное «открытие глаз» закончилось.

Но как же я ошибалась!

* * *

Поначалу незнакомка даже не глянула в мою сторону. Словно я часть интерьера, она равнодушно проплыла мимо. Поправила салфеткой макияж. Алой помадой подкрасила губы. И только на обратном пути, у двери, вдруг остановилась.

– Очень красивое платье, – неожиданно сказала она. – Соблазнительно, и в то же время никакой вульгарности. Он помогал выбирать?

– Простите… Вы мне? – Я удивилась.

– А здесь есть кто-то еще? – Женщина демонстративно обвела взглядом комнату.

– Тогда я не понимаю, о чем вы?

– Не о чем, а о ком. О Никите, – как полной дуре фыркнула незнакомка. – Это платье… Оно полностью в его вкусе. Первую жену он наряжал примерно так же. Искушающая невинность. Ей, кстати, не шло. Смотрелось как с чужого плеча. А вам очень подходит.

– Вы ошибаетесь. Это платье я выбрала сама.

Резко захотелось уйти. Если бы собеседница не стояла сейчас у двери, я бы ни на секунду не задержалась.

– Конечно-конечно! Под его чутким руководством. – Дамочка отмахнулась. – Я это столько раз проходила, что даже могу рассказать, в какой позе он сидел возле примерочной и что именно сказал, когда вы вышли.

Я не поверила ни единому слову этой женщины, но внутри все странно похолодело.

– Никита из тех мужчин, что с годами не меняются. – Незнакомка подошла поближе и протянула руку. – Кристина.

В ответ я даже не дернулась.

– Впрочем, можешь не представляться. Я читаю новости. – Усмехнувшись, Кристина убрала ладонь. – Валерия. Наследница банковской империи Муратовых и новая жена Никиты. Попытка номер два.

До этого я еще терпела хамское отношение к себе этой дамочки. Однако теперь нимб слишком сильно сжал голову.

– Приятно оставаться.

Воспользовавшись тем, что возле двери наконец свободно, я двинулась на выход.

Не дошла всего пару метров.

– В прошлый раз он меня здорово удивил, женившись на той бледной моли, – раздалось в спину. – Мы очень долго были вместе. Никто не спешил обмениваться кольцами и навешивать на себя обязательства. Нам было хорошо и без штампа в паспорте. А зимой… Четыре года назад Никита сильно изменился.

Я остановилась как вкопанная. Поворачиваться к Кристине не хотелось, но и уйти не могла. Ее слова против воли держали. Как канаты. Невидимые и прочные.

Не стоило позволять собой манипулировать, но в памяти всплыл Никита. Не сегодняшний. Нет! Тот, которого я встретила зимой четыре года назад.

Как сейчас помнила нашу ночь и мой первый поцелуй. Такой нежный, долгий и волнующий. Казалось, все у нас по-настоящему. Легко и естественно. Даже смущения, которое теперь регулярно сбивало с ног, не было.

– Никита тогда катался в Питер. Дня на два или три. Уже не важно, – продолжила Кристина. – А вернулся другим. Подарил мне красивое колье. Сказал, что устал. А потом, спустя какое-то время, нашел невесту. Алинку-апельсинку.

Будто все это происходило прямо сейчас, глаза Кристины заблестели от слез. Похоже, она, как и я, мысленно вернулась в то прошлое. Горькое для нас обеих.

– Я, дура, голову ломала, кто ж его так изменил? Никита ведь сам не хотел серьезных отношений. Бежал от них как от огня. А тут… – Она быстро промокнула глаза и снова с вызовом уставилась на меня. – Ты же из Питера? Сколько тебе тогда было? Семнадцать? Девятнадцать?

– Восемнадцать…

Я совсем растерялась.

– Взрослая. Как раз…

Кристина тряхнула густой гривой, будто прогоняя ненужные мысли. И, словно устала от роли несчастной жертвы, ехидно улыбнулась:

– Но это уже не имеет значения. – Она махнула рукой.

– Что вы хотите сказать?

– Никита полтора года верен Алине. Даже если сможет перебороть себя и изменить ей с тобой… все равно ты не займешь ее место. Мертвецов не снимают с пьедестала. С ними не соревнуются.

Словно врач перед выпиской, Кристина окинула меня с ног до головы внимательным взглядом.

– К тому же он никогда не простит себе смерть ребенка. – Больше не интересуясь ни мной, ни своим отражением в зеркале, она подошла к двери и нажала на ручку. – Никита слишком сильно его хотел. Даже имя придумал. Сам! – всадила она последний нож в мою грудь и гордой походкой вышла из дамской комнаты.

Глава 9

Лера

После разговора с Кристиной вечер перестал казаться сказочным. Я улыбалась знакомым Никиты. Слушала рассказы о судьях и адвокатах. Благодарила за комплименты и пожелания долгой семейной жизни.

Внешне во мне ничего не изменилось. Зеркало по-прежнему показывало молодую женщину в элегантном дорогом платье. Вот только сама себе я стала казаться ряженой – девчонкой, которая упорно пыталась быть достойной любимого мужчины.

Надела красивое платье. Позволила себе поверить, что уже взрослая и смелая. А как же?! Жена Никиты Лаевского. Банкирша.

Наверное, если бы не опыт важных приемов в семье Муратовых, я бы не выдержала этот вечер. Попросила бы Никиту увезти меня, забралась бы к нему на колени и поцеловала.

Мы целовались бы долго-долго. Пока слова бывшей любовницы мужа не стерлись бы из памяти. Уверена, это было бы несложно. Кристина не сказала об Алине ничего нового. Я не знала лишь об имени ребенка, но и это она вполне могла придумать, чтобы причинить боль.

Жаль, настоящая я не умела воровать своего мужчину. Вместо просьбы сбежать я продержалась до конца вечера. Потом вернулась с Никитой домой, приняла душ. А в ответ на вопросы: «Что с тобой?» и «Всё хорошо?» – соврала про усталость и ушла в комнату.

Примерно таким же было и утро. Идеальная жена, заботливый муж, и ничего общего со вчерашней легкостью.

– У меня ощущение, будто ты что-то скрываешь, – перед тем как расстаться на очередную неделю, с тяжелым вздохом произнес Никита.

Его чемодан уже стоял у порога. Никиту ждала командировка на север. Меня – чуть позже перелет домой. Это был отличный шанс признаться. Страхи с сомнениями так и рвались наружу. Но жесткая дрессура детским домом и приемной семьей снова сработала против меня.

Не говоря ни слова, я дотянулась до губ Никиты. Чуть не разревелась, целуя его. А после ушла собирать вещи. Заодно и себя. По кусочкам. Как картинку из пазлов, которую кто-то вынул из рамы и горстью разноцветных фрагментов высыпал на пол.

* * *

Как ни странно, Питер принес облегчение. В этом городе я редко была счастлива. Жила ровно, без ярких эмоций и особых надежд. Училась быть благодарной дочерью. Училась надеяться только на себя. Просто училась.

Моя неласковая Северная столица, с ветрами, дождями и промозглой зимой, идеально подходила, чтобы пережидать.

И я пережидала.

Вначале неделю. Именно столько должна была продлиться командировка Никиты.

Потом еще одну неделю. Из-за неожиданного ареста клиента мужу пришлось задержаться.

После – третью неделю, забитую под завязку моими экзаменами и его битвами в суде.

Первое время мы созванивались по видеосвязи. Смотрели друг на друга как инопланетяне. Старательно подбирали слова. Контролировали выражения лиц. Пытались улыбаться. Криво. Словно недавние пациенты стоматолога после заморозки.

От уставшего вида мужа до одури хотелось плакать. За короткий срок Никита стал таким родным, что, казалось, я чувствую его недосып и злость. Хоть плюй на учебу и гони в аэропорт. Чтобы вживую сказать: «Я с тобой». Закутаться в объятия мужа. И дышать им.

Чуть позже с видеозвонков мы перешли на обычные телефонные. Я рассказывала Никите о всякой ерунде в вузе и дома. Он молчал. Иногда задавал вопросы. Порой вздыхал.

Даже без камеры я чувствовала, как ему тяжело. Эмоциями Никита делиться не мог. До этого навыка мы с ним еще не дошли. А этика юриста не позволяла говорить о работе.

В начале четвертой недели я запретила себе ждать.

Снег в Питере сменился дождем, и даже вечно жизнерадостная Наташа впала в уныние.

– Лёшка предложил мне выйти за него замуж, – как-то вечером по телефону сообщила она.

– Только не говори, что ты ему отказала!

Мгновенно стало понятно, почему подруга ограничилась звонком. Знала, что при личной встрече я огрею ее чем-нибудь тяжелым и вышлю бездыханное тело Панову. Чтоб спасал!

– Конечно, отказала!

– Наташа! Да он с первого курса сохнет по тебе! Вспомни, как Лёшка ко мне приставал, чтобы заставить тебя ревновать!

– Ну и что? Он созрел, а я нет! Не хочу пока никаких серьезных отношений! Сидеть и ждать его после смен, как ты? Прости, дорогая, но это не мое. Я хочу веселиться! Жить на полную катушку хочу!

Найти аргументы против таких слов было сложно. Я не стала говорить Наташе, что больше ожидания боюсь того, что Никита вообще не приедет. Не стала врать и о том, что ждать – это легко.

Разговор закончился так же неожиданно, как и начался. Будто дальше граница, за которую обеим страшно заходить, мы скомканно попрощались и пообещали созваниваться чаще.

Как чужие.

Словно не было пяти лет дружбы. Словно потерялись, как с Никитой.

Горечь после такого разговора не давала ни есть, ни спать. Я следила за тонкими ручейками дождя на стекле. Вдыхала аромат творожной ватрушки, которую испекла жена СанСаныча Галина.

– Сладенького тебе принесла, раз ничего не ешь! – ворчала она, пододвигая мне в обед тарелку с горячей выпечкой.

– У меня и так медовый месяц. Куда мне сладкое? – отшучивалась я, а сама чуть не плакала.

Под шум дождя очень ясно вспоминалась Кристина и ее последние слова. Три недели я не думала о них. Ругала себя за то, что так скупо попрощалась с Никитой. А сейчас обрывки фраз сами всплывали в памяти.

Особенно слова о ребенке.

Сыну Никиты было уже семь месяцев. Маленький человечек. Жизнеспособный. Почти сформировавшийся. У него наверняка уже была своя комната, горы игрушек, нарядные комбинезончики и смешные пинетки на маленькие ножки.

Еще у него было имя и много места в сердце моего любимого мужчины.

Что бы Кристина ни говорила об Алине, ребенок был частью Никиты. Плоть от плоти. Но я о нем никогда не слышала. Алина оставила на пальце Никиты белесый след о себе – от кольца. А ребенок – внешне ничего. Только внутри, куда у меня пока не было доступа.

«А будет ли он?» – этот вопрос душил как петля. Мешал дышать. лДумать о хорошем. Сегодня почему-то особенно.

Может, из-за ватрушки, которая пахла слишком по-домашнему.

Может, из-за дождя, которому хотелось подыграть – пустить собственные соленые ручьи.

Может, потому что Никита впервые не звонил.

Ни утром, ни в обед, ни вечером. И не отвечал на мои звонки.

Не хотелось думать, что мне все показалось и наши сумасшедшие поцелуи на островах и в Москве были лишь временным помутнением рассудка.

Сейчас, чтобы не сойти с ума от страха, хватило бы от Никиты и одного слова. «Привет», «устал», «перезвоню» – что угодно. Но телефон молчал, а в зеркале отражалось непонятно что.

Огромный мешковатый свитер под горло. Домашние брюки с вытянутыми коленями. Собранные в простенький хвост волосы. И красные глаза с такими же красными искусанными губами.

Не девочка. Не женщина. Что-то так…

Никогда не жалела себя. Отучилась еще в детдоме. А теперь было жалко.

До слез… те уже текли ручьем. До всхлипа… они сами рвались из груди.

До галлюцинации в виде теплых ладоней, скользящих по моим рукам, и горячих губ, целующих в щеку.

До признания, которое уже три недели мечтала услышать:

– Я так устал. Если бы ты только знала.

* * *

Радость затапливала меня медленно. Три недели ожидания сделали больше, чем десять лет до этого.

Я не верила глазам. Не верила ощущениям.

Цеплялась за тоску, с которой уже срослась за последние дни. Не хотела ничего понимать и слышать.

– Злишься на меня?

Сильные руки прижали к широкой груди, и в ноздри ударил аромат дождя, хвои и еще чего-то… пыльного, далекого.

– Тебя нет. Я тебя выдумала, потому что слишком сильно соскучилась. – Закрыв уши руками, я изо всех сил зажмурилась.

– У меня разрядился телефон, а в этом чертовом самолете не работал порт для зарядки.

В скрипучем, словно простуженном мужском голосе послышалась усмешка.

– Нет. Тебя нет. – Мое видение было таким настойчивым, что пришлось повторить как мантру.

– Сегодня было последнее слушание в суде. Я скинул оглашение приговора на Пашу и купил билет в Питер. На первый попавшийся рейс. Первый раз летел экономом.

– Зря покупал!

Глаза открывать было страшно. По телу побежала дрожь, и все мое ожидание, вся тоска вылилась в один отчаянный толчок.

Я пихнула Никиту в плечи. Не понимая, что делаю. Не задумываясь. И отшатнулась.

– Все равно злишься.

Муж провел ладонью по своим отросшим волосам. Такой непривычный. В мятой рубашке. В брюках с темными каплями от дождя. В носках. Даже мое уставшее воображение не смогло бы придумать такого призрака.

– Если я на кого и злюсь, то это на себя! Дура. Полная.

Слезы водопадом брызнули из глаз. Им невозможно было сопротивляться. Никакие попытки успокоить себя, «взять в руки», как говорила Татьяна Егоровна, не помогали.

Безнадежное ожидание не хотело превращаться в радость. Боролось за тоску, за грусть до конца.

– Телефон правда разрядился. – Никита достал его из кармана и протянул мне. – Я даже СМС набрать не успел. Думал, в самолете решу проблему, но не смог.

– Ты всё можешь! Я знаю!

В дополнение к слезам начало колотить. Зуб на зуб не попадал.

– Иногда не могу…

Никита развел руки и шагнул в мою сторону. Осторожно, как переговорщик рядом с безумцем, от которого всего можно ожидать.

– Не… надо…

От его близости меня буквально смяло. Казалось, если прикоснется – совсем сломаюсь. Даже те жалкие остатки самоконтроля, что еще держали на ногах, не смогу уберечь.

– Я забыл, как это, когда по мне скучают.

Он сделал еще один маленький шаг.

– Никита, мне не важно. До лампочки.

Лопатки до боли впились в стену. Никакой свитер не спасал.

– И о других заботиться разучился.

– Не нужно мне ничего рассказывать. Пожалуйста…

Я уже даже не пыталась сохранить гордый вид. Рукавом смахивала слезы. Отводила в сторону глаза. И жалась… жалась в стену, словно могла ее сдвинуть своими хилыми силенками.

– У меня даже поухаживать за тобой нормально не получается. Эта работа…

Никита тряхнул головой и встал напротив меня. Грудью к груди. Носок к носку. Так близко, что лицом можно было ткнуться в его ключицу… вдохнуть запах и наконец поверить.

– Ты за мной десять лет ухаживал. Забыл?

Сама не знаю, где нашла силы поднять взгляд. Еще секунду назад прятала его. Изучала шторы, рисунок обоев. А тут… будто пружина какая-то сработала.

Я уставилась, не моргая, в глаза. И чуть по стеночке вниз не спустилась от того, что увидела.

Никита не врал про усталость. Не врал, что скучал. Ни секунду не обманывал, что жалеет. Даже самый гениальный гример не смог бы создать такие морщинки в уголках и тень под глазами. Даже лучший актер не сыграл бы такую горечь.

Смотреть было больно. Прятаться от этой чужой… своей разбитости не получалось.

– Три недели – это много. – Я осипла, совсем как муж.

Сдалась.

Подрагивающими руками коснулась его колючей щетины.

Подушечками пальцев прошлась по бровям и вискам.

– Я к тебе даже привыкнуть не успела, а ты… исчез.

Страхи, которые до того держала в себе, ядовитые слова Кристины и мои детские обиды – все они словно сжались в один колючий шар и ударили изнутри. В грудь.

– Маленькая, прости…

Не знаю, как Никита почувствовал, что со мной творится. Ума не приложу, как догадался… Но его губы мгновенно прижались к моим и словили первый болезненный стон.

– Не маленькая, – прошептала я, губами касаясь губ.

– Вижу. – Сильные мужские руки резко скользнули с моей талии ниже. Подхватили под бедра и подняли вверх. – Знаю.

Никита с мученическим выражением лица глянул на меня снизу-вверх.

– У меня есть три дня, – признался он. – Свободных полностью. Хочешь, завтра экскурсию тебе устрою?

– По Питеру?

Смеяться и плакать одновременно я еще не пробовала. Но все получалось. Громко и влажно.

– Могу организовать прогулку на катере. – Этот безнадежный тип еще и лыбился.

– Конечно… Можешь…

– Еще могу поездку в Петергоф устроить. Не слишком оригинально, понимаю. Но я что-то плохо сегодня соображаю.

Никита вздрогнул всем телом, и руки сильнее стиснули мои бедра. До боли. Такой приятной, что я прижалась губами к мужской шее и кончиком языка прошлась вдоль вены.

– Вкусный…

Ошалев от собственной смелости, заскользила дальше. Поцеловала колючий подбородок. Спустилась ниже.

– Лер… Нет… Не надо…

Никита задышал быстрее. Огромный, каменный, твердый везде. Беззащитный.

– Не хочу в Петергоф.

Неуклюжими пальцами я стала расстегивать его рубашку.

– Лер…

– И на катер не хочу. – Принялась целовать каждый освободившийся кусочек кожи.

Никогда себе такого не позволяла. Не представляла, что так вкусно. А сейчас будто с ума сошла. Остановиться не могла. Хотелось еще. Больше. Его. Только его. Всего!

– Родная, что ж ты творишь?

Никита уже не говорил – он хрипел.

– Ты сказал, что есть три дня. – Я подняла голову и заглянула в потемневшие глаза. – Они мои?

Несколько недель ожидания сделали меня такой смелой, что голова кружилась от свободы.

– Твои…

Никита больше не прятался за своим благородством. Не строил вокруг себя неприступную стену из всяких «давай потом» и «я не подхожу».

Он смотрел с таким голодом, что у меня дыхание перехватывало от восторга, а внизу живота закручивалась огненная спираль.

– Прогони меня, пока не поздно, – прозвучало в устах Никиты как молитва.

– И снова ждать тебя несколько лет?

– Я не убегу далеко.

– Мне далеко больше и не нужно. Не выдержу.

Руки не дрожали, когда я взялась за край своего свитера и потянула его вверх. Стыда не осталось, когда ладони мужа ожили и в сторону полетела оставшаяся одежда.

– Хорошая моя. – Никита подхватил меня на руки и понес наверх. В мою комнату.

– Только твоя.

Сердце билось так быстро, что, казалось, вырвется из груди. Десять лет назад этот мужчина поднимался по этой лестнице, чтобы отдать мне рисунок – свой портрет. Сейчас он нес меня. Бережно, осторожно. Как самую большую ценность на свете.

Ради такого можно было ждать долго.

Можно было вытерпеть что и кого угодно.

Лишь бы быть с ним.