Текст книги "Не слушай. Дневники горянки"

Марьям Алиева
Не слушай. Дневники горянки

© Алиева М., текст, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

От автора

По данным отчета Всемирного банка Women, Business and the Law за 2018 год, россиянок признали одними из самых не защищенных в мире от насилия: Россия набрала ноль баллов в области законодательства по защите прав женщин. А что, если ситуация отягощена еще и строгими нравами?

Я живу в регионе, за который сотни лет воевали великие державы, в регионе с богатейшей историей, каждая страница которой – героический подвиг. В регионе, где единственным спасением для девушки от нежеланного брака или бесчестья были высокие скалы и буйная река. До сих пор у нас восторженно рассказывают легенды о том, как горянки бросались со скал…

Вот и сегодня – бороться за себя все равно что броситься со скалы в реку осуждения и унижения.

Моя первая книга – «Не молчи» начиналась со статистики и предупреждений о том, что она не является этнографической работой, не показывает жизнь и быт кавказских народов, а лишь раскрывает конкретную проблему. «Не слушай» также не описывает традиции и культуру, не отражает характер каждого жителя Кавказа, но позволяет наглядно увидеть плоды виктимблейминга (обвинение жертвы, или виктимблейминг (англ. Victim blaming), что происходит, когда на жертву преступления, несчастного случая или любого вида насилия возлагается полная или частичная ответственность за совершенное в отношении нее нарушение или произошедшее несчастье), а также отсутствие личных границ, которые часто стираются традиционными устоями.

Проблема семейно – бытового насилия распространена во всем мире в разной степени, однако только в местности с восточным менталитетом положение жертвы насилия отягощено суровым менталитетом, в рамках которого женщина полностью подчинена мужчине – отцу, брату, мужу. И чтобы уйти от насилия, порой приходится идти против традиций, против семьи, против себя…

Книга не научит абьюзеров и тиранов не быть таковыми, но покажет обществу те боль и беспомощность, страх, ненависть и ужас, которые творятся за закрытыми дверьми многих домов. И таким образом, я надеюсь, позволит взглянуть на ситуацию со стороны и понять, что выход есть, научит слушать своих детей и, главное, избавит хотя бы какую-то часть нашего общества от стереотипного «сама виновата».

«Не слушай» – это призыв не слушать тех, кто оправдывает насилие, кто находит причины, по которым это насилие справедливо, кто пытается внушить вам, что вы это заслужили, кто пытается навязать идею того, что вы виноваты, не слушать тех, кто настаивает – терпи!

Вы не обязаны терпеть – ни по законам Бога, ни по законам морали, ни по законам страны, в которой живете.

Мы этого не видим, но это происходит…

Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что семейно – бытовое насилие – это про неблагополучные семьи алкоголиков и наркоманов. Часто это «про» на первый взгляд вполне счастливые семьи, с ухоженными, умными детьми, красавицей мамой и успешным папой, часто это про семьи, в которых мы и громкого слова не слышали, про семьи, которые совсем рядом.

Мы этого не видим, но это происходит.

Что же происходит в наших головах, когда мы узнаем, что муж, брат, отец в некой семье кого-то бьет? Мы ищем причину: «А, может она не слушалась?» Нам невдомек, что в «не слушалась» может входить что-то вроде «не выключила свет в ванной, слишком громко размешивала сахар в чае, неправильно посмотрела…»

Мы ищем какую-то ужасную причину, чтобы огородить себя, чтобы заучить урок «если я буду хорошей девочкой, и меня не побьют».

У нас не принято говорить об этом, не принято обсуждать такое, и, выходит, этого как будто нет.

Насилие над женщиной – самое распространенное преступление в мире, проблема этого насилия актуальна везде, но разница в том, что у женщины на Кавказе меньше шансов уйти от этого насилия. Так, положим, какой-нибудь Ольге из Саратова или Кэтрин из США не нужно разрешение родителей, чтобы уйти от мужа – тирана.

Она не услышит от отца напутствие перед свадьбой: «из дома мужа только вперед ногами» или «умри, но умри в доме мужа», ее не примут при условии, что дети останутся с мужем, ее традиции не лишат ее детей при разводе.

Большинство жителей Северного Кавказа исповедуют ислам, с которым традиции часто идут вразрез. Так, согласно нормам ислама, на женщину не возлагается обязанность терпеть мужа – тирана, например, однако традиции, в рамках которых разведенная женщина часто считается недостойной, ограничивают женщину в выборе.

Многие в нашем обществе, услышав о свободе женщин, о правах женщин, представляют, как такая женщина сразу же станет наркоманкой и переспит со всем городом, не понимая, что свобода – может быть, и вовсе про возможность перестать быть грушей для битья, про возможность стать хорошим врачом, про возможность жить…

Словарь

Вы заблуждаетесь, если думаете, что домашнее насилие ограничивается побоями. На самом деле – это целая система, которая включает в себя физическое насилие, сексуальное, экономическое, психологическое (которое также можно поделить на подвиды в зависимости от сфер давления).

Физическое насилие – это прямое или косвенное воздействие на жертву с целью причинения физического вреда, страха, боли, травм, других физических страданий или телесных повреждений. Иными словами – это контроль над жертвой, оно же рукоприкладство.

Этот вид считается самым распространенным в семьях: по статистике, каждую третью женщину бьет супруг или партнер. К этому виду относятся не только побои, но и удушение, причинение боли в виде ожогов и другие способы нанесения телесных повреждений, вплоть до убийства, а также уклонение от оказания первой медицинской помощи, депривация сна, принудительное употребление наркотиков или алкоголя. Нанесение физического вреда другим членам семьи и животным с целью психологического воздействия на жертву определяется как косвенная форма физического насилия.

Сексуальное насилие – к нему относят тот момент, когда партнер принуждает свою «жертву» к сексу и иным видам сексуальных действий посредством силы, шантажа или угроз. Это напрямую связано с представлением о сексе как о «супружеской обязанности», которую женщина должна выполнять вне зависимости от своего желания. В семьях, где есть сексуальное насилие – женщина «дает», а мужчина – «берет». Секс в здоровых отношениях всегда происходит по обоюдному, выраженному обоими людьми согласию.

Самой жестокой формой сексуального насилия считается изнасилование. Для многих не только на Кавказе, но и в мире совершенно удивительно то, как муж может насиловать, ведь жена и так обязана, даже если завалился не трезвый, даже если против воли.

К формам сексуального насилия относятся также демонстрация гениталий, демонстрация порнографии, сексуальный контакт, физический контакт с гениталиями, рассматривание гениталий без физического контакта.

Психологическое насилие – это угрозы, шантаж, манипулирование и оскорбления. Этот вид насилия происходит в основном с участием детей. Изверг использует их как заложников, вплоть до угроз навредить детям, если партнер не будет ему подчиняться.

Психологическое насилие трудно диагностировать и практически невозможно доказать в суде. Признаки психологического воздействия редко видны, а последствия при этом могут быть чрезвычайно тяжелыми. Поначалу это обидные замечания (которые часто называют критикой), едкие шутки – часто публичные, любые действия и высказывания либо, наоборот, бездействие, унижающие достоинство жертвы.

Тот, кто занимается психологическим насилием, часто манипулирует, угрожает, внушает чувство вины. Сюда же относятся унижения и принижение значимости, обесценивание достижений партнера.

Подобная форма общения распространена не только среди супругов и партнеров, но и между родителями и детьми. Почти во всех случаях это приводит жертву к серьезным психологическим и эмоциональным проблемам, когда без помощи психолога уже нельзя обойтись.

Газлайтинг – это форма психологического давления, при которой вас убеждают в вашей психической несостоятельности. В классическом случае вас выставляют сходящим с ума, в частных случаях могут быть вариации, при которых вам вменяют какой-то дефект или неспособность к чему-то.

Экономическое насилие – тот случай, когда один партнер лишает другого финансовой свободы. Начинается все просто – один из партнеров/супругов полностью забирает зарплату другого и не позволяет ему участвовать в принятии финансовых решений.

В дальнейшем это контроль над финансовыми и прочими ресурсами семьи, выделение жертве денег на «содержание», вымогательство. Часто к этому виду насилия относят даже запрет на получение образования или трудоустройство и намеренная растрата финансовых средств семьи с целью создания напряженной обстановки. Или когда муж дает деньги только на определенные товары, или покупает их сам, не пускает на работу или учебу – это тоже насилие.

Виктимблейминг, или обвинение жертвы, – это перенесение ответственности на жертву, обвинение ее в том, что это она своими действиями спровоцировала преступника на насилие. Психологи объясняют это явление на примере концепции справедливого мира.

То есть если зло не может совершаться просто так и оставаться безнаказанным, соответственно то, что человек оказался жертвой – справедливое следствие его действий.

Глава 1. Наташа

Я бежала, разрывая тяжелым дыханием ночную тишину. Малышка у меня на руках была в таком ужасе, что не решалась заплакать, хотя за весь день у нее во рту не было ни капли молока. Она будто застыла, приросла ко мне. Время от времени я останавливалась и проверяла, дышит ли она.

Меня подгоняли страх и ужас, подгоняло желание жить и дать жизнь своему ребенку. Я не чувствовала боли ни от многочисленных ушибов, ни от разбитых в кровь босых ног. Я бежала из ада…

Мимо домов, что были глухи и слепы к моей беде, мимо улиц, которые стыдливо прятали от меня свой свет, мимо машин, делавших вид, что меня нет.

Мне необходимо было успеть сбежать как можно дальше до того, как он проснется, до того как узнает о моей преступной смелости, о моем желании жить. Я лишь изредка останавливалась, чтобы покормить малышку. Она словно понимала, как важно для нас время и, поев совсем немного, засыпала.

Неумолимо быстро надвигался рассвет.

Я просила солнце немного задержаться, время – немного застыть, подождать еще немного, дать мне возможность уйти подальше, скрыться от него.

Увидев, как звезды исчезают с неба, будто окутаны тем же страхом, я прибавила шагу. Совсем скоро закричат первые петухи, и он проснется. Хуже уже не будет, я вышла к дороге в надежде остановить машину и попросить отвезти меня.

Докуда? Мне ведь и идти некуда. Все равно. Главное, подальше отсюда. Подальше от него.

Машины проносились, не замечая меня. Кто ж меня увидит, если я сама себя не видела столько лет?

Если, чтобы увидеть себя, мне понадобилось подвергнуть угрозе жизнь своего ребенка?

И вдруг… Ее ухоженные пышные волосы отливали огненно-красным цветом на солнце и придавали сходство с какой-то сказочной героиней.

– Вам нужна помощь? – прозвучал мягкий голос.

– Мне нужно в город, – будто не своим, слишком громким голосом ответила я.

– Садитесь.

Ее машина была такая красивая и чистая. А тут я со своими ногами – грязными от крови и пыли.

Я помялась и неуверенно спросила:

– У вас есть пакет? Мои ноги… они…

Она приподнялась и, увидев, что я босиком, поморщилась.

– Откуда же ты идешь, девочка?

Я молчала.

– Не важно. Садись. Поехали скорей.

Наверняка догадавшись, что я бегу от беды, поторопила меня она.

До города было, с учетом моего пути в несколько часов, примерно два часа.

Мы молчали всю дорогу.

Малышка, видимо, почувствовав, что сердце мое перестало так колотиться и мы в безопасности, стала плакать, напоминая о том, что, раз уж все нормально, ее следует покормить.

Я приспустила воротник платья и дала ей грудь, в которую она жадно вцепилась, кажется, едва успевая дышать.

– Голодная, – улыбнулась красивая женщина.

– Да. Она почти не ела со вчерашнего дня, – ответила я, кажется, слишком развернуто и тут же об этом пожалела. Но зря, потому что она только посмотрела на меня и ничего не спросила.

– Меня зовут Динара, – будто все происходящее совершенно привычно для нее, представилась красивая женщина.

– А я… я Наташа, – будто отпуская что-то тяжелое, сказала я и мягко, мечтательно улыбнулась.

Конечно, никакой Наташей я не была. Меня звали Маржана. Я родилась и выросла высоко в горах, а мой хороший русский – заслуга мамы – учительницы. Она всю жизнь до замужества жила в городе, как и вся ее семья.

А имя Наташа я присвоила себе после того как в 9-м классе прочитала «Войну и мир» и просто влюбилась в образ Наташи Ростовой. Я часто представляла себе, что я такая же звонкая, сильная, смелая, такая же любимица папы…

В новой жизни я обязательно стану именно такой… обещаю тебе, доченька, обещаю себе…

Динара снисходительно улыбнулась.

А потом тяжело вздохнула, будто говоря мне: «Я все уже поняла». Мне стало стыдно, и я отвернулась и сделала вид, что разглядываю горы, которые остаются позади.

Но слезы предательски душили, а потом вдруг вырвались наружу.

– Расскажи, если тебе станет легче.

Кажется, только сейчас я поняла, что сделала. Страх, боль, ненависть и безнадежность разом обрушились на меня, и я зарыдала. Как ни старалась, делать это совсем без всхлипывания не получалось.

Динара молчала.

Спустя минут десять машина остановилась. Динара вышла из машины и направилась в сторону магазина.

Мне снова стало стыдно. Я решила, что ее смутило происходящее, и стала ругать себя за то, что взвалила на нее свой груз.

Погруженная в мысли о собственной беспомощности, я не заметила, как Динара вышла.

Дверь открылась, и я вздрогнула от страха.

– Свои! Не бойся, – улыбаясь, успокоила Динара. В руках у нее были пакеты. Из одного она вытащила тапочки. Такие синие, резиновые, которые обычно носят в селах во дворе.

– Извини. Ничего другого не было, – действительно искренне сожалея, проговорила она и сложила тапочки на землю, из другого пакета вытаскивая бутылки с водой.

– Так, давай-ка маленькую мне, а сама вымой ноги, в аптечке есть перекись и пластыри.

– Не надо было, – тихо пробубнила я. Хотя, конечно, надо было.

Динара молча нагнулась и взяла у меня из рук дочку.

– Слушай, ее же поменять надо.

Я совсем не подумала об этом. Идиотка! Горе-мамаша! Правильно говорил мой муж.

– Я взяла подгузники. Сейчас все сделаю.

Пока я справлялась со своими ногами, которые, как оказалось, были и вправду сильно поранены, Динара ловко распеленала дочь, обмыла ее теплой водой и надела подгузник.

Я, наконец, разделалась со своими ранами, умылась, надела тапочки и вышла из машины.

Я здорово испачкала коврик, и было неудобно. Я вытащила его из машины и вытряхнула.

Мы отправились в дорогу.

Было уже очень жарко, и я не стала заворачивать малышку в пеленки.

– У кого ты остановишься в городе? – вдруг очень серьезно спросила Динара.

– Я… у меня есть родственники. Наверное, у них. Или сниму комнату.

– То есть тебе не к кому идти?

– Нет. Есть к кому. Просто…

– Ладно. Доедем, решим.

В голосе Динары была такая смелая, уверенная забота.

Я видела ее впервые, но совершенно точно знала, что она действительно решит.

Так я чувствовала себя только дома, рядом с мамой.

Когда папе взбрело в голову отдать меня замуж сразу после школы, она так же, совершенно спокойно и уверенно сказала: «Ничего не бойся. Все решим». И она бы обязательно решила. Если бы не инсульт.

Я знаю, обязательно бы решила.

Мою свадьбу играли очень поспешно, хотели успеть, пока мама жива. А я разве могла возразить? Разве могла позволить маме, которая теперь едва могла говорить, позволить видеть себя несчастной?

Только ночью я убегала в огород позади дома и, спрятавшись в самом его конце под ореховым деревом, плакала.

Я так хотела уехать учиться в город, учиться в университете и стать учительницей, как мама.

Я знала своего жениха. Он жил неподалеку от нас.

Не скажу, что испытывала неприязнь к нему. Но он был, по меньшей мере, лет на 15 старше меня. И меня это пугало.

Но он часто работал в городе, и я тешила себя надеждой на то, что и я смогу попросить его, чтобы он забрал меня с собой и, может быть, у меня бы получилось там поступить. Я ведь с отличием окончила школу.

В день свадьбы во дворе была такая суета, мужчины натягивали брезент над двором, тащили и расставляли скамейки и столы, а женщины возились на кухне. Вокруг меня порхала сестра мамы, она в первый раз в жизни меня красила.

– Ты будешь настоящая красавица! – убеждала меня тетя. – Вот увидишь! Жених просто упадет.

Да… упадет… только не он, а я, когда мы войдем в спальню.

– Накрасилась, как б…дь! – подкрепляя пощечиной свое недовольство, прорычал мой уже муж. – Самой не стыдно? Размалевалась! Мать при смерти. Хоть бы ее постеснялась. Иди умойся быстро!

Я лежала на полу. Голова гудела. У меня был шок.

– Как стыдно было с тобой сидеть весь вечер. Что, нравилось, как на тебя мужики смотрели?

Он схватил меня за руку, потащил в ванную и швырнул на пол.

Я не понимала. Не понимала, что это такое. Мой отец тоже не был ко мне особенно ласков. Он, надо сказать, вообще редко ко мне обращался. Но он никогда не бил. Мужчина меня ударил впервые.

– Быстрей! – зарычал он, и я, пошатываясь, встала и стала смывать макияж тети Аси.

Я умылась, но боялась выйти из ванной.

– Ты что, тупая?

Раздался новый крик.

– Иди сюда!

Я вошла в спальню. Руки дрожали, а по щекам побежали слезы.

Он лежал на кровати. Увидев меня, он тяжело вздохнул и отвернулся.

– Ладно, успокойся и ложись спать.

Вот так началась моя семейная жизнь.

Спустя несколько месяцев мамы не стало. Я очень тяжело переносила эту потерю.

На третий день после похорон я пришла домой и стала накрывать на стол. Он должен был прийти. Вдруг меня будто ударили ножом вниз живота. Из-за боли я согнулась пополам.

Я почувствовала, как по ногам потекло что-то теплое. Только не это… Я боялась посмотреть на ноги, боялась увидеть кровь.

Вдруг замок в двери щелкнул.

Я хотела уйти в ванную, но не смогла.

Увидев меня, он застыл в дверях.

– Что ты сделала?

Взгляд его свирепел, дыхание учащалось.

– Что ты сделала, сука?

Боль и страх меня сковали.

– Мой ребенок! Мой ребенок, тварь! Что ты сделала? – Он направился ко мне быстрым шагом и замахнулся, я увернулась, и его удар пришелся на угол стола.

Это разозлило его еще больше.

– Сука, я говорил, чтобы ты не ходила туда! Говорил, что одного дня хватит! Говорил?!

Он рыдал. Орал и рыдал.

Вдруг он схватил меня за волосы и потащил к стене. Подняв за волосы, он стал бить меня головой о стену.

– Раз ты тупая, я тебе мозги вправлю!

В глаза темнело. Какой-то глухой звук в ушах. Гул. Я уже не слышала, что он говорит. Когда открыла глаза, надо мной нависала фигура в белом халате. Я не могла разглядеть. Не понимала, где я.

– Лежи, – прозвучал строгий приказ. – Сотрясение у тебя. Сейчас еще рвать будет. Не хватало, чтобы заблевала мне тут все. Санитарка ушла уже.

Резкая острая боль внизу живота напомнила о причине произошедшего.

– А мой…

– Почистили тебя. Ничего. Молодая еще. Еще пятерых родишь.

Я отвернулась к стенке и заснула.

Не родила.

За шесть лет я не смогла выносить ни одного ребенка.

– От такой тупицы, как ты, Аллах не дает детей. Жалеет меня, наверное, – шутил часто муж. Горько шутил, потому что очень хотел детей. Не потому что так уж любил детей, а потому что спрашивали все вокруг, подкалывали. Ответить им он не мог, вот и вымещал все зло на мне.

Однажды получилось, я была уже на 29-й неделе.

Эта зимняя ночь мне запомнилась надолго.

Он, как уже повелось, был с друзьями, а я, сделав все дела, легла спать.

Проснулась от шума в коридоре. Он лежал на полу пьяный и что-то невнятное кричал матом.

– Сука! Тупая сука! Зачем я только на тебе женился?

Его язык заплетался, но он, брызжа слюной, пытался выговорить оскорбления.

Оказалось, он пришел домой и споткнулся о ковер в коридоре, не устояв на ногах, повалился на пол.

Меня начало тошнить. Вся эта картина была просто отвратительна. Он напомнил мне свинью, лежащую в хлеву.

Я побежала в туалет.

На выходе он схватил меня за волосы и начал бить по лицу.

– Что, тварь? Не нравлюсь?

Изо рта у него вырывался запах перегара, и, крича, он брызгал слюной. Меня опять затошнило, и я попыталась вырваться. Он крепче сжал меня и подошел к стене.

– Меня тошнит. Пожалуйста… – задыхаясь, умоляла я.

Он прижал меня к стене и крепко сдавил горло.

– На меня смотри! На меня!

Меня накрыла истерика. Я стала кричать и плакать. А он все бил по лицу.

Только выдохшись, он отпустил и, облокотившись о стену, сполз вниз по ней.

– Пошла вон.

Я продолжала плакать.

– Пошла вон! – взревел он, задыхаясь.

Но, не дождавшись, пока я отойду с места, он схватил меня за руку и потащил к двери.

– Убирайся, я сказал!

Он открыл дверь и вытолкнул меня.

С крыльца было примерно 5–6 ступенек к дому. Не устояв на ногах, я упала с высоты этих ступеней и, ударившись головой, потеряла сознание.

Не знаю, видел ли он, что я упала, потому как запер дверь сразу же, как вытолкнул меня.

Но пролежала я в снегу в своем тоненьком платье достаточно, чтобы мой малыш умер в утробе, а я заболела воспалением легких.

Меня нашла свекровь. Родительский дом был на другом конце общего двора.

Мне искусственно вызвали роды. Не дали возможности даже взглянуть на сына. Я провела в больнице около трех недель.

Мужа было не узнать. Он постоянно просил прощения. Стал очень добрым ко мне. Его мучила вина. Но недолго. Спустя месяц все вернулось на круги своя.

Моя беременность уже не воспринималась родней как радостное событие. Как что-то само собой разумеющееся. И скорее для многих было удивлением то, что я родила живого здорового ребенка.

Был по-особенному светлый весенний день. Знаете, такой бывает в школе, когда ты смотришь в окно, в которое бьют яркие лучи, и тебе хочется, чтобы уроки поскорей закончились и ты мог свободно отправиться гулять. В воздухе витал такой же аромат юношеской безмятежности и свободы.

Моя Ясмина, мой цветочек. Все беды на свете я забыла, увидев ее. Вся боль, все страдания стали совершенно неважными – они растворились в ее глазах, как будто в море.

Все это стоило того… она стоила того, чтобы выстрадать.

– Я вымолила тебя у Господа, – шептала я ей в ушко, а она сладко посапывала и вертела головой в поисках груди.

Нас встречало едва ли не все село. Мой муж праздновал, не просыхая, месяц. Меня не трогал. Это давало надежду на то, что он изменился. Этот уголек потихоньку гас с каждым днем. Он стал приходить пьяным, мог кричать и оскорблять, но уже не бил.

Но я понимала, что это лишь дело времени. Мне уже не было страшно за себя. Но я боялась, что он сможет ударить, когда на руках будет Ясмина, и попадет по ней. Поэтому я боялась брать ее на руки, когда он бывал рядом.

Удивительно, но о разводе я даже не думала. Я мечтала о том, что все решится само по себе, что он умрет, например, что его убьют в драке, или он разобьется на машине, или о том, что сам убьет кого-нибудь и сядет в тюрьму. Как угодно, но не по моей вине.

Я не могла так подвести маму.

У нас в селе всех разведенных женщин знали по именам. Судачить о них было единственным развлечением на похоронах и свадьбах, на семейных посиделках и на важных мероприятиях.

Да и, надо сказать, дома меня никто не ждал. Отец бы скорее убил меня, чем принял разведенную – «Из дома мужа только ногами вперед…»

С появлением Ясмины желание, чтобы он исчез, усилилось во много раз. Страх за то, что я этого так и не увижу, тоже.

Родители мужа души не чаяли в малышке, да и ко мне они не относились плохо, но предпочитали не вмешиваться в методы мужа ведения семейной жизни.

Однажды он начал бить меня прямо на глазах у свекрови, которая стыдливо опустила глаза и вышла. Пришла спустя несколько часов и принесла сладостей. Она ни разу не сказала ни слова касательно происходящего. Только в ту ночь…

Я лежала и в свете луны разглядывала лицо маленького человека, что одним своим присутствием наполнил мою жизнь смыслом. Я смотрела, как ее личико расплывается в улыбке. Такой спокойной и безнадежной, такой, которой стоит целый мир. Я лежала рядом и вдыхала ее запах. Так пахнет мой рай.

Мне стало нестерпимо больно от мысли, что ее ждет такая же судьба, как у меня. А разве может быть иначе? Разве есть те, у кого судьба сложилась иначе. Меня охватила такая злость на весь мир, нет… на себя. Я вдруг люто себя возненавидела. Зачем же я родила ее? В чем ее вина появиться на свет здесь, в этом Богом забытом месте, в этой проклятой семье?

Я так глубоко погрузилась в эти мысли, что не услышала, как с очередной гулянки вернулся муж.

Он ввалился в спальню:

– Вставай, жена!

Я поднялась с кровати, пытаясь не разбудить дочку.

– Иди, накрой на стол! Тупица! Как можно было лечь спать, пока муж не пришел домой? Твоя мать не учила тебя уважению к мужу?

Я знала этот тон. Он делал это специально. Искал причину. Ему нужна была хоть какая-то. Потому что так он мог объяснить свои действия и уже не казаться больным уродом. Можно было себя оправдать и даже считать правым.

Я подошла к двери, чтобы выйти, но он загородил проход.

– Элементарным вещам я должен учить тебя?

Я молчала.

– Отвечай, безмозглая!

Он толкнул меня в грудь.

Я знала – молчи я сейчас или говори, или целуй ему ноги – он будет бить. Я привыкла.

И раз уж я все равно получу, то хотя бы сброшу, наконец, этот груз, который лежит на моих плечах уже много лет.

– Я не безмозглая.

Он был просто шокирован моей наглостью. Вытащив меня за дверь, он отшвырнул меня на пол.

– Ты что, тварь тупоголовая, думаешь, родила ребенка и можешь хвост поднять? Я тебе устрою.

– Я не тупая! Я окончила школу с отличием, и у меня было бы все, чего пожелаю, не будь моим мужем такое тупое животное, как ты! Это ты тупой! Слышишь? ТУПОЙ! У тебя не хватило мозгов даже семь классов окончить. Ты никто! Неудачник. В свои 40 с лишним лет ты ничего не достиг в своей жизни, и ты ничего не можешь, только ломать жизнь мне!

Дыхания просто не хватало, слова лились каким-то страшным потоком.

Удар ногой по лицу. А я все не останавливалась.

– Заткнись, сука! Заткнись!

Он бросал меня по всему дому.

А я лишь переводила дыхание и продолжала:

– Ты трус! Поэтому и бьешь меня. Тебя никто не уважает.

Я смеялась, глотая кровь. Это был истерический смех.

А он все бил и бил. Ногами по животу, по спине, замахиваясь посильней.

– Чтоб ты сдох…

Это были мои последние слова, перед тем, как я отключилась.

Пришла в себя от криков дочери.

Было уже светло. Все тело ныло от боли. Держась за стену, я потихоньку стала подниматься. Кажется, за исключением лица, на моем теле не было участка размером с ладонь, который бы не был покрыт гематомами и синяками.

Я кое-как дошла до спальни и просто упала на кровать рядом с дочкой. Я лежала на боку и кормила ее грудью. Это доставляло ужасную боль. Я лежала и гладила ее, а она размахивала ручками.

Я провалилась в сон. Проснулась снова от криков дочки. Он ее забирал.

– Что ты делаешь?

– Забираю своего ребенка.

– Она же плачет. Дай успокою.

Он забрал дочку и вышел из дома.

Я очень испугалась, потому что не понимала, что происходит.

Встала и, забыв о боли, пошла за ним.

Он вошел в дом родителей. Я поплелась следом. Но успокоилась, решила, он отдаст дочку маме и вернется меня добивать. Но он вошел в комнату и запер двери.

– Хоть кто-нибудь сюда зайдет – убью. Поняли?

Дочка заливалась плачем.

Свекровь, увидев меня, от шока вскрикнула и прикрыла рот руками.

Настолько побитой она меня еще не видела.

– Саид, открой, пожалуйста, сынок. Ребенок же не виноват.

– Уходите, я сказал! Это мой ребенок! Мой! Я сам разберусь.

Я сидела возле двери и слышала, как моя малышка разрывается от плача, и ничего не могла сделать.

Она затихла. Заснула.

– Вставай, дочка, иди, приляг на кровать.

Свекровь взяла меня за руку, пытаясь помочь.

– Я не хочу. Пусть он отдаст ее.

– Ничего же не сделает он с ней. Иди, ложись.

Я встала и направилась в комнату свекрови.

Спустя 15 минут снова раздался плач. Я побежала к двери.

Но он все так же держал ее запертой. Дочка плакала, не переставая, уже полчаса.

Я плакала вместе с ней.

– Умоляю тебя, открой.

Я проклинала себя за свою глупость, за каждое сказанное этой ночью слово.

– Пошла вон! – взревел он.

– Я умоляю тебя, прошу, отдай мне дочку.

– Убирайся, я сказал!

Дочка притихла.

Он продержал ее до вечера. Малышка просыпалась, плакала и, видимо, от усталости засыпала снова.

– Умоляю, Саид, ради Аллаха, открой, отдай ребенка…

Он кричал что-то невнятное. Я стала стучать в двери.

– Открой! Саид, открой, не мучай ее. Меня побей, только не мучай ее.

Я тарабанила в дверь и кричала.

Он вышел с ребенком на руках. Она была красно-синего цвета от плача. Я потянулась к ней, но он отшвырнул меня в сторону и пошел на второй этаж.

Я побежала за ним.

– Саид, умоляю тебя, отдай ее.

Он подошел к окну и высунул малышку наружу.

Кажется, мое сердце перестало биться. Я застыла.

– Если ты думаешь, что у тебя в этой жизни что-то есть, ты ошибаешься.

– Саид…

Я не дышала.

– Все от меня зависит. Поняла?

Он не говорил, он рычал.

– Да-да. Саид. Саид, я умоляю.

– И ее жизнь, и твоя. Все от меня! Все я решаю. Понятно?

– Да-да!

Малышка плакала и выворачивалась. Я до ужаса боялась, что она просто выпадет.

– Еще раз… еще раз ты, сука, повысишь свой голос, я тебя уничтожу. Ты поняла?

– Да… да… я поняла…

Он занес малышку и впихнул ее мне в руки.

Я упала на пол с ней на руках, уткнулась в нее и завыла.

Никогда мне не было так больно. Он избивал меня по-разному, ломал ребра, а однажды сломал руку и не разрешал идти к врачу, заставлял выполнять работу по дому. Но такой боли, как в этот момент, я не испытывала ни разу в жизни.

Я пыталась встать и идти, но мое тело просто не слушалось меня. Совершенно не слушалось. Будто в один миг меня предало.

Малышка не притронулась к груди. Она только всхлипывала и жалась ко мне крепче.

Он ушел в дом спать. Свекровь попросила остаться у нее. Я прилегла с малышкой, пыталась покормить ее, но она так и не взяла грудь. Положила ручку на меня и заснула.

– Неужели так будет всегда?

– Такая у нас судьба, дочка, – едва слышно проговорила свекровь.

Я подняла глаза и увидела в лице, изрезанном морщинами, отчаяние, бессмысленность существования. Именно существования, не жизни.

Я будто увидела себя, лет так через 50, будто вся жизнь пронеслась перед глазами, и это я сейчас сижу и с высоты прожитых несчастных лет говорю эти слова своей измученной мужем дочери. Это проклятое «такая у нас судьба» – и обрушиваю на нее всю горечь мира.