Текст книги "Силиконовые горы"

ГЛАВА 4

В половину седьмого утра медсестра интеллигентно потрясла меня за плечо.

– Пора, – прошептала она.

Сон как рукой сняло, я порывисто вскочила и зачем-то ощупала лицо руками. Неужели это произойдет прямо сейчас? Неужели все пути назад отрезаны? Интересно, а бывает ли так, что пациент меняет решение за час до операции?

Последний вопрос я адресовала медсестре.

– Конечно, бывает, – с улыбкой подтвердила она, – почти всегда. Мы рады пойти навстречу, но проходит пятнадцать минут, и все они передумывают обратно. Так что не волнуйтесь, это совершенно нормально.

– Ладно, – сглотнула я, – и что мне делать?

– Ничего. Давайте померяю вам давление. Надеюсь, вы не ужинали?

Я отрицательно помотала головой. Никогда бы не подумала, что сама мысль об операционной может вызвать такую адреналиновую внутреннюю бурю.

– Вам надо раздеться, я принесла одноразовую хирургическую рубашку. Каталка уже ждет в коридоре.

– А она как же? – я кивнула в сторону мирно спящей Ксении.

– Она идет следующей после вас. Пусть поспит пока.

– Ясно. Как вы думаете, я не делаю глупость? Может быть, мне совсем не нужен новый нос?

Она рассмеялась – ласково и почти беззвучно.

– Знаете, это самый популярный вопрос, все его перед операцией задают. Алиса, я думаю, что вы просто молодец. Не каждая способна решиться на такой шаг.

– Я еще хотела спросить… А что если анестезия не подействует? Я проснусь на хирургическом столе и увижу в отражении лампы свою располосованную физиономию, да?

На этот раз медсестра рассмеялась громче.

– А это второй вопрос в рейтинге популярности. Пойдемте, Алиса, не будем заставлять доктора ждать.

* * *

Разбудил меня вопль, доносящийся из коридора: некто визгливым меццо-сопрано требовал у господина Каховича новый нос.

– Вы не понимаете, что у меня нет времени сдавать ваши долбанные анализы? Вы вообще знаете, кто я такая и кем собираюсь стать?! Да у меня конкурс «Мисс Россия» на носу, а вы говорите – флюорография! И плевать мне на то, что у вас очередь. Отмените кого-нибудь, перенесите. У них развлечения, а мне – для дела нужно!

Бархатный голос Каховича спокойно бубнил в ответ:

– У нашей клиники есть правила. Без анализов я не могу принять вас на операцию. Не волнуйтесь, если поторопитесь, то в середине следующей недели…

– Какой к черту следующей недели?! Конкурс через месяц! Я должна выиграть.

Кахович прокашлялся. А мне стало смешно – ну ничего себе, приятное пробуждение!

– Вы хотите сказать, что через месяц собираетесь выйти на сцену с новым носом? – наконец спросил он.

– Ну да! Рада, что до вас дошло! – раздраженно ответила потенциальная «Мисс Россия». – Но еще раньше мне предстоит участвовать в фотосессиях, съемках. В идеале у нас есть всего неделя. Поэтому и прошу: сделайте операцию прямо сейчас. Сегодня.

– А вы когда-нибудь видели, как выглядит лицо пациентки после ринопластики? – после небольшой паузы ласково поинтересовался Кахович.

– Я же не вчера родилась, – надменно фыркнула красавица.

Мне захотелось усилием воли поднять онемевшее тело с койки и выглянуть в коридор, чтобы посмотреть, как она выглядит. Наверняка блондинка.

– Читаю глянцевые журналы, телевизор смотрю. И сто раз видела, как выглядит человек после пластики. Вот Деми Мур, к примеру, выглядит отлично, а ведь ей уже за сорок.

– Я имел в виду через неделю после ринопластики? – мягко поправил Кахович. – Вы никогда не слышали об отеках, шрамах, синяках? Запавших глазах, распухшем кончике носа? Гипсовой повязке, наконец? Хотите, могу устроить вам небольшую экскурсию. У меня тут, в четвертой палате, как раз девушка лежит, еще от наркоза не отошла. Может быть, вы взглянете на нее и передумаете?

Признаюсь, до меня дошло не сразу, что место моего пребывания – как раз та самая четвертая палата и есть. А когда дошло – стало страшно. Даже несмотря на то что Кахович говорил обо всех этих послеоперационных ужасах как о временном явлении.

Черт, жаль, что в моей палате нет зеркал.

Что же это получается – моим внешним видом собираются пугать нервных королев красоты?!

Лирическое отступление № 2

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК НАБЕДРЕННЫЙ ЖИРОК ОДНОЙ СТАРЕЮЩЕЙ ДЕВУШКИ В ЕЕ ЖЕ ГУБКИ ПЕРЕКОЧЕВАЛ

Москва – город безвозрастных девушек. Красавица «слегка за тридцать», жеманно хихикающая в сторону одинокого подвыпившего мачо в каком-нибудь ночном клубе, – тривиальное явление.

Никто не собирается обзаводиться детьми, целлюлитом и несмываемым статусом гранд-дамы. Молодость легко продлевается на беговой дорожке фитнес-клуба, в супермаркете с органическими продуктами, под выпачканной в дорогущем креме ладошкой косметолога.

И только ледяной взгляд (следствие ботокса и сердца, закаленного сотней любовных поединков с адреналиновым счастьем на старте и глухим разочарованием на финише) да более дорогие туфли отличают ее от девушки «слегка за двадцать» с аналогичными взглядами на жизнь.

Глянцевая Москва нового образца заботливо взрастила в своем гламурном инкубаторе первое поколение конкурентоспособных тридцатилетних. Проблема в том, что разухабистая, красивая, очаровательная в своем цинизме «девушка за тридцать» в какой-то неуловимый момент щелчком волшебного переключателя превращается в «бабенку под сорок». С задницей все того же сорок четвертого размера, с дисконт-картами всех более-менее приличных бутиков, но без определенных любовных перспектив.

Вот тогда-то глухая и тухлая депрессия – лучшая подружка целлюлитно-бугрящейся кожи да дряблеющих нарумяненных щечек – и берет стареющую девушку под свое черное пуховое крыло.

Той осенью Татьяне исполнилось тридцать девять лет.

Высокая, как манекенщица, прямоспинная, как балерина, с подсушенными в спортзале бицепсами, трицепсами и квадрицепсами, с ботоксом в переносице и рестилайном в носогубной складке, с нажитым капиталом в виде сорока шести дизайнерских сумочек, Татьяна объективно была женщиной красивой.

Работала в рекламном агентстве, водила «ауди», уверенно брала кредиты на посещение СПА-курортов, злоупотребляла алкогольно-кокаиновым фейерверком московской ночной жизни, спала с кем хотела, вертелась, как могла, и в целом считала себя особой вполне преуспевающей.

Только вот в личной жизни ей – хоть убейте – не везло. Мужчины менялись, как электрички, регулярно будоражащие тишину глухого полустаночка. И что это были за мужчины – не из последних, мягко говоря. Холеные банкиры, безалаберные миллионеры, целеустремленные топ-менеджеры, изредка – сексапильные студенты, которым нравилось хоть ненадолго приобщиться к миру dolce vita.

Вот тогда-то, на Эвересте своей депрессии, ей повезло познакомиться с человеком, перевернувшим ее мир.

Звали его Яков, и на первый взгляд ничего особенного в нем не было, – впрочем, почему-то часто случается так, что истинные роковые мужчины внешне выглядят весьма тривиально. Было в нем что-то поважнее внешнего антуража – сама Татьяна называла это «внутренним стержнем», в ответ на что ее лучшая подруга Надежда говорила похохатывая: «Лучше расскажи о “внешнем” стержне, дурочка! Он большой?»

Яков был одним из них – успешных завоевателей жизни, которым все дается легко. Концентрация тестостерона в костюме Armani. Ему потребовалось чуть меньше двух недель, чтобы закаленная годами ни к чему не обязывающих отношений Татьяна капитулировала без боя.

Влюбилась – как полная идиотка на сороковом году своей жизни.

То был роман, подозрительно смахивающий на идеальные отношения, в которые женщины ее типа не верят принципиально. Посиделки в кафе на крыше отеля «Арарат-Хайат», пахнущие кальянным яблочным табаком вечера, полное взаимопонимание, задушевные беседы за полночь, милые сюрпризы, мечты о первом совместном отдыхе на Бали, великолепный секс. Всеми возможными способами Яков словно старался подтвердить свою безгрешность.

«Я никогда не встречал таких женщин, как ты, – говорил он, – если честно, всю жизнь волочился за моделями, как все… Но потом увидел тебя – такую взрослую, умную, красивую, не такую как все, и растаял…»

Однажды, когда она уже почти поверила в то, что в массе моральных уродов все-таки можно повстречать истинный брильянт… вот тогда-то в их идеальные отношения вмешалась та девица.

Она была первым ассистентом Якова и звали ее… впрочем, это неважно. Главное, что она была красива и ей было всего двадцать пять. Яков часто о ней упоминал, но Татьяна не придавала этому значения: его тон был нейтральным, а само слово «ассистент» не вызывало ревнивого раздражения.

«Мой ассистент считает, что те акции давно пора было слить!», «Вчера на заседании правления вместо меня докладывал мой ассистент», «Сопровождал меня в парижской командировке мой первый ассистент».

И нет бы ему хоть раз упомянуть: у моего первого ассистента такие губы, что немецкие порнозвезды отдыхают, и вообще, она похожа на Анджелину Джоли, только моложе.

В тот вечер Татьяна привычно ублажала себя бессмысленным шопингом – очередные, идеально сидящие джинсы, которые совсем ей не нужны, но ими так приятно обладать, очередная расшитая пайетками сумочка, очередные духи… Самая беспроигрышная и приятная разновидность фитнеса – хождение между прилавками на высоченных каблуках. Утомившись, она зарулила выпить кофе в модный ресторанчик… и там увидела их.

Ее Якова и ту брюнетку.

Они сидели за столиком, интимно спрятанным в полутемной нише, и были настолько увлечены друг другом, что для них, казалось, и вовсе не существовало окружающего мира. По их столику были разбросаны какие-то документы, между ними стояла фондюшница – одна на двоих, и они по очереди обмакивали в густую сырную массу свежий хлебушек с румяной хрустящей коркой. Просто идиллия!

Татьяна дар речь потеряла. Официант уже битый час пытался усадить ее за столик и всучить меню, а она так и стояла в проходе, не в силах глаз отвести от соперницы, о существовании которой до того самого момента не подозревала.

Девушка та была не просто хороша той особенной, свежей красотой, которую молодость дарует каждой второй мордашке, – нет, то была истинная, каноническая красавица. Все как полагается – пышный бюст, ровная загорелая кожа, осиная талия, идеальное пухлогубое лицо, выразительные умные глаза… Черт побери – даже с первого ревнивого взгляда становилось ясно, что она не какая-нибудь пустышка, под кудряшками которой прячутся лишь порочно-материальные мысли!

– Вам нехорошо? – перепугался официант, которому уже порядком надоела тупо смотрящая вдаль клиентка, не реагирующая на внешние раздражители, – может быть, вам лучше на воздух?

– Нет, спасибо, мне… минеральной водички, и побыстрее.

Татьяна рухнула на стул, и в этот момент Яков повернул голову и увидел ее.

В первый момент он ее, казалось, даже не узнал. А потом недоверчиво улыбнулся, поднялся, подошел…

– Ты?! С ума сойти, вот уж кого не ожидал…

Она все не могла понять – обрадован он или смущен.

– Вижу, что не ожидал, – выдавила Татьяна, покосившись в сторону недоумевающей спутницы Якова.

– Идем, я тебя познакомлю с Еленой, – на секунду замешкавшись, предложил тот.

– Думаешь, стоит?

– Прекрати кукситься, – он взял ее за руку и улыбнулся так тепло, что она вдруг обнаружила, что готова поверить в его невиновность – лишь бы он от нее не ушел.

Впервые Татьяна была в столь унизительной ситуации. Ей и раньше, случалось, изменяли мужчины – а с кем не бывает? В таких случаях она с ледяным сердцем безжалостно рвала отношения, и ей было ничуть не жаль, но сейчас… Сейчас она готова была принять любую ложь, которую бы он покровительственно скормил ей с ладошки, поверить в любую невероятную версию – лишь бы он по-прежнему был рядом.

Как во сне она пошла вслед за Яковом.

– Это Татьяна, моя любимая женщина, – спокойно сказал он, и красавица вежливо пожала ей руку, – а это Елена, мой первый ассистент. Я тебе много о ней рассказывал.

В ту ночь они не сомкнули глаз. Стоило им переступить порог ее квартиры, как Татьяна накинулась на него, как изголодавшаяся кошка. Яков шутливо спрашивал: «Ты что, виагру приняла?», а она затыкала ему рот поцелуем. А потом, на рассвете, прижимала его голову к груди и мысленно шептала: не отдам, пусть даже не зарятся…

У нее хватило ума не заговаривать о Прекрасной Елене, первом ассистенте. Он тоже ничего не сказал, вопрос сам собою замялся, и ее ревность со временем поутихла.

Но, как говорится, осадочек-то остался.

Была у Татьяны подруга одна, закадычная, назовем ее Надежда. Познакомились еще в свистоплясочные времена беззаботного студенчества, когда и та, и другая были голью перекатной, лихими провинциалками с блестящими глазами и обширными планами покорения Москвы. И та, и другая преуспели – наверное, поэтому бурное течение столичной жизни за столько лет не отбросило их друг от друга на почтительное расстояние ежегодных вежливых телефонных звонков. Татьяна сделала карьеру, Надежда вышла замуж за успешного предпринимателя, развелась и оказалась обладательницей московской квартиры, в которой безбедно жила, и загородного домика, который сдавала за кругленькую сумму.

Расписание одиноких стареющих девушек мало чем отличается от студенческого. В отсутствие семейных обязанностей и сердечных привязанностей они имели возможность встречаться пару раз в неделю – для светского обмена впечатлениями. Разве что, в отличие от студенток, встречались не в скверах да богемных пивных забегаловках, а на террасах дорогих ресторанов да в SPA-салонах на массаже.

Естественно, Татьяна рассказала сердечной приятельнице о Якове. И сначала та восприняла известие о новом романе подруги с большим энтузиазмом. Они вместе строили планы: что Тане надеть на следующее свидание, стоит ли принять его предложение о выходных в Риме и не будет ли вульгарным отправиться в его компании в ночной клуб, где гужуются сплошь молоденькие модели?

Надежда и сама была любительницей оторваться на полную катушку. Жила сегодняшним днем, легко заводила новых любовников. Правда, никто из них не задерживался в ее жизни больше чем на пару недель, но Надю такой расклад, казалось, устраивал на все сто. Она даже любила, затянувшись розовой сигареткой из пачки «Собрания», порассуждать о том, что, как, мол, здорово жить в начале двадцать первого века, когда женщина может сама выбрать себе образ жизни, ее устраивающий.

– Как посмотрю на эти одушевленные кухонные атрибуты, так мне страшно становится, – выпучив глаза, жеманно говорила она, – вот была у меня подруга. Sexy, умница, и что в итоге? Вышла замуж, родила двоих, растолстела, потеряла интерес к жизни. Недавно встретила ее в салоне. Ходит в джинсах из коллекции Cavalli девяносто девятого года, представляешь? Ну, как можно было так себя запустить?

– Может, у нее просто поменялись приоритеты? – осторожно заступалась за незнакомку Татьяна.

– Ой, да иди ты! – хохотала Надя. – Просто она всегда подспудно мечтала стать замужней клушей. А поскольку на нее не было в этом смысле спроса, прикидывалась разгульной феминисткой.

Татьяне становилось не по себе. Циничная Надежда, сама не заметив, походя сформулировала содержание ее, Таниной, главной фобии. Да, вроде бы она была своей жизнью стопроцентно довольна. Но не являлись ли перманентный загул да взлелеянная моложавость лишь сублимацией того, о чем она мечтала на самом деле? Крепкого мужского плеча, на которое можно хотя бы частично переложить ответственность? Семейной устаканенности? Детишек, наконец?

Чем дальше заходили ее отношения с Яковом, тем больше Таня понимала – а ведь это настоящее. Вернее, могло бы стать таковым. Яша такой трогательный, заботливый, не похожий на других. И детей у него тоже нет, а ведь ему тридцать семь уже. И к Тане относится с серьезной нежностью. И встречаются они уже больше двух месяцев, и все друг другу не надоедят…

– Ну что у тебя новенького? – спросила однажды Надежда, когда они встретились в бутике Dolce amp; Gabbana в Третьяковском проезде. Таня выбирала новую сумку, а Надежда польстилась на меховое пальто.

– Да все по-старому вроде, – вздохнула Татьяна, не зная, рассказывать ли подруге о своих тайных планах, или придержать информацию при себе до их хотя бы частичного осуществления.

– Какая-то ты странная. Расстались что ли?

– Ты что! – испуганно вскинулась Татьяна, мгновенно выдав то, что предпочла бы скрыть.

– Понятно, – тут же среагировала прожженная Надя, – значит, втюрилась.

– Да ладно тебе… – попробовала протестовать она, уже понимая, что это бесполезно.

– Пошли-ка пить кофе, – Надежда решительно потащила ее в ближайшую кофейню.

Они заказали по низкокалорийному пирожному, и, не видя иного выхода, Таня на одном дыхании выложила все. Потому что на самом деле ей страшно хотелось этим поделиться. Как на духу, всю подноготную. Ни одной мельчайшей детали не упустила – словно Надежда и не подругой ей вовсе была, а исповедником. Вскользь упомянула и о первом ассистенте – надо же, мол, какое глупое недоразумение, а у меня чуть разрыв сердца не случился, когда их вместе увидела.

К Таниному удивлению, тема первого ассистента взволновала Надежду больше, чем вся душещипательная история об идеальном мужчине по имени Яков. Подруга дотошно расспросила: как именно Елена выглядит («Потрясающе», – смущенно ответила Татьяна), что было на ней одето («Кажется, какое-то черное платье… Ну да, с довольно глубоким декольте»), что они ели («Сырное фондю»).

– Похоже, у твоего Якова служебный роман, – наконец со вздохом заключила Надежда.

– Это еще почему? – Татьяна похолодела. Ей было неприятно не то чтобы думать о возможной измене любимого мужчины, но даже знать, что кто-то позволяет себе подобные предположения.

– Во-первых, ты сама говорила, что он часто упоминает о ней вскользь.

– Да, но только в связи с работой…

– А ты хотела, чтобы он рассказал тебе о страстном сексе на офисном столе? – цинично рассмеялась Надежда. – Он о ней говорит, и это не есть хорошо, подруга. Во-вторых, он пригласил ее на ужин, а тебе об этом не сказал.

– Он сказал… – растерялась Татьяна, – сказал, что вернется позже, поскольку ему необходимо обсудить контракты с первым ассистентом.

– Потрясающая наивность, – поджала губы Надежда, – вот и обсуждал бы в офисе, как все нормальные люди. У них что, в офисе кафе нет что ли? Идем дальше. Ты говоришь, она была в платье с декольте. На работу в таком виде не ходят. Это значит, что твоя Елена Прекрасная заехала домой переодеться. Вопрос – зачем?

Татьяна беспомощно хлопала ресницами.

– Можешь так не смотреть, вопрос риторический. В-третьих, они заказали одно блюдо на двоих. Так делают либо те, у кого уже есть роман, либо те, кто в принципе допускает такой вариант развития событий. Сам факт – фондю. Фондю – это не блюдо, которым насыщаются голодные менеджеры после рабочего дня. Фондю – это вообще не блюдо.

– А что же? – растерялась Татьяна.

– Фондю – это прелюдия к сексу! – радостно провозгласила Надежда. – Неважно – к существующему ли, к намечающемуся, или просто возможному.

– Ну, ты даешь! Если так рассуждать, то вообще доиграться можно… Фондю – прелюдия к страстной ночи, поп-корн – призыв к поцелую на заднем ряду кинотеатра, а вареный кукурузный початок – прямой намек на оральный секс.

– На твоем месте я бы так не веселилась. И самое главное – у нее полно преимуществ. Она гораздо моложе. Красивее, как ты сама признаешь. Она с ним работает, у них общие интересы. Имеет возможность видеть его каждый день, а ты – нет. И она – на новенького. Неужели за свои сорок лет ты ни разу не слышала о том, что мужчин привлекает эффект новизны?

– Что же мне в таком случае делать? – окончательно растерялась Татьяна.

С одной стороны, она была в курсе всех тонкостей стервозной Надиной натуры – все-таки не первый год знакомы. Надежда, как энергетический вампир, эмоционально подпитывалась от замешательства окружающих. А вот чужое семейное благополучие – пусть пока существующее только в робких мечтах и весьма отдаленных планах, – ее раздражало. Ну что у нее самой за жизнь? Вечеринки, привычное похмелье по утрам, попытка вспомнить, что за чучело валяется на правой половинке кровати и сколько надо было выпить, чтобы привести этого урода к себе домой… С другой стороны – и с этим никак нельзя было поспорить, – аргументы Надежды выглядели так логично. Ни к одному пунктику не придерешься.

– Только ты не обижайся, – проникновенно начала Надежда, и ничего хорошего ее тон не сулил, – но ты в последнее время сдала.

– Что значит – сдала?

– То и значит. Осунулась как-то, постарела. Бессонные ночи не проходят даром, а возможности ботокса не безграничны.

– Мне никто моего возраста не дает, – промямлила Татьяна, борясь с желанием лихорадочно ощупать собственное лицо, а потом достать пудреницу и убедиться, что она по-прежнему хороша собой.

– В общем, я тебе дала совет, а уж следовать ли ему – решать тебе. По-моему, никому в нашем возрасте не помешает немного освежиться. В общем, если надумаешь, адресок пластического хирурга я тебе дам.

Махинация, предложенная пластическим хирургом, была проста как дважды два. Липосакция плюс липофилинг. Жир из Татьяниной попы будет выкачан и часть его достанется губам, с возрастом несколько утратившим свежие аппетитные очертания.

Липосакция плюс липофилинг. Идеальная гармония. Закон равномерного перераспределения жира в природе.

Татьяна всегда думала, что решиться на подобный шаг непросто. Одно дело – тратить бешеные тысячи на косметолога, мужественно терпеть болезненные инъекции красоты, стиснув зубы уклоняться от заманчивого тортика в пользу тошнотворного шпината. И совсем другое – сдаться на милость хирурга. Словно самой себе признаться наконец в бесповоротности времени и тщетности всех многолетних стараний.

Но хирург был таким располагающим, клиника – известной, к тому же в холле Татьяна встретила старую приятельницу Леку, которая, оказывается, наведывалась сюда уже в третий раз, даром что была на три года моложе самой Татьяны.

В общем, Татьяна приняла решение в тот же вечер, и три дня спустя уже вернулась в клинику – в плотно надвинутой на глаза бейсболке и со спортивной сумкой на плече. Она проведет здесь две недели – сначала в палате, потом в реабилитационном центре, одни сутки пребывания в котором стоят как ночь в пятизвездочном отеле на Лазурном берегу. Потом какое-то время придется носить специальное компрессионное белье. Зато потом бедра ее приобретут былые девичьи очертания, губки нальются свежим соком – все клоны Анджелины Джоли must die!!!

Якову было сказано, что она едет поправлять здоровье на морской курорт в обществе хорошей подруги. Он отнесся к этому с пониманием – для женщин его круга внеплановые поездки к морю были делом самим собою разумеющимся. Даже в Шереметьево проводил – Татьяна чувствовала себя немного неловко, прощаясь с ним в зале ожиданий, – то была ее первая крупная ложь. Зато Надежда, которой досталась роль подруги, ликовала – ей давно хотелось хоть одним глазком взглянуть на того, кто заставил циничную прожигательницу жизни Татьяну так измениться.

Когда Яков, расцеловав Татьяну, уехал, Надежда едва не захлебнулась от восторга:

– Теперь я тебя понимаю! Ну, надо же, такой мужик!

– Я думала, он не в твоем вкусе, – растерянно заметила Татьяна, которой все еще было немного не по себе.

– Да что ты мелешь? У него же на лбу написано: мужик. Таких почти не осталось, тебе, можно сказать, перепал реликтовый экземпляр. Жаль, что ты так влюблена, а то я бы его одолжила.

У Татьяны даже не было сил реагировать на пошлые шутки. Она чувствовала себя такой разбитой, как будто всю ночь гуляла в винном баре и вот теперь расплачивалась за свою легкомысленность на важном совещании. «Я ему соврала. Впервые, – думала она, – наверное, когда-нибудь это должно было случиться. Все друг другу врут, это нормально. И все-таки… Интересно, что бы он сказал, если бы узнал о клинике? Мужчины относятся к таким вещам подозрительно. Впрочем, какая разница, откуда ему узнать. Это навсегда так и останется моим маленьким секретом».

Они с Надеждой выпили безвкусный кофе в баре аэропорта, потом, воровато озираясь, выбрались на улицу через самый дальний выход и оперативно поймали такси с запредельно высоким «аэропортовским» тарифом.

Операция прошла удачно – во всяком случае, так говорил врач. Сама же Татьяна чувствовала себя отвратительно – ее бедра болели так, словно она перетрудилась в тренажерном зале, и боль эта не умолкала ни на минуту. По вечерам улыбчивая медсестра делала ей обезболивающий укол, позволяющий хоть пару часиков вздремнуть, в остальное же время приходилось перебиваться с аспирина на кетанол. К тому же лицо ее выглядело не лучшим образом – а ведь на консультации было обещано, что новые губы примут соблазнительный вид уже на третий день после операции. Но прошло полторы недели, а губы все еще были распухшими и болезненно алыми, словно их обладательница неизвестно зачем наелась кактусов. Два миниатюрных воздушных шарика, приклеенных к лицу, – она подходила к зеркалу и чувствовала себя полной идиоткой.

Единственным человеком, внушающим оптимизм, как ни странно, оказалась Надежда. Она приходила почти каждый день. Приносила еще теплые шоколадные кексы из французской кондитерской и суши из японского ресторана за углом – ни то, ни другое Татьяна есть новыми губами не могла.

– Губошлепик мой, – ласково говорила Надежда, наблюдая за тем, как ее несчастная подруга через трубочку поглощает кефир, – ничего, я говорила с врачом, так бывает. Все-таки возраст. Скоро отек спадет, и тебе будет даже смешно обо всем этом вспоминать.

– Тебе легко говорить, – шепелявила Татьяна, – никогда я не чувствовала себя такой уродливой, – она хлопнула себя по бедрам, заточенным в повязки и обтянутым некрасивым бельем, и поморщилась от боли.

Это случилось на девятый день ее пребывания в реабилитационном центре. Повинуясь унылому больничному распорядку, после вялого завтрака, состоявшего из жидкой каши и свежего сока, Татьяна выползла на прогулку в живописный садик, находившийся на заднем дворе клиники. Глаза ее закрывали огромные темные очки, шелковая бандана была плотно надвинута на лоб – этот камуфляж был предназначен для случайных знакомых, которых она теоретически могла здесь встретить.

Татьяна медленно брела по алее, когда ее окликнули:

– Танюша! А у меня сюрприз!

Она улыбнулась, не оборачиваясь. Очередной сюрприз от Надежды – наверняка опять какая-нибудь бессмысленная еда, которую она не сможет есть, косметика, которой она не может пользоваться, или одежда, которая все равно на нее не налезет из-за чертова компрессионного белья.

– Ну же! Обернись!

Так она и сделала – о, лучше бы она тянула время, оставаясь на месте, или бросилась бы обратно в клинику, закрывая ладонями лицо, а потом все отрицала.

Прямо перед ней стояла подозрительно нарядная Надежда, отчего-то решившая с самого утра взгромоздиться на представляющие опасность для жизни каблуки. Ее подведенные глаза сверкали, блестящие губы были растянуты в самой доброжелательной из возможных улыбок. А рядом с ней был… Яков.

Яков собственной персоной!

Яков, который думал, что в этот самый момент она нежится в волнах Средиземного моря, подставляя ласковому солнышку измученное городскими стрессами лицо.

– Мы случайно встретились в «Галерее», – невинным тоном объяснила Надежда, – и Яша так тепло о тебе отзывался, так скучал… что я просто не удержалась.

Яков даже не улыбнулся. У него был такой взгляд, словно он только что застал ее в постели по меньшей мере с тремя похотливо стонущими мужчинами.

– Ты? – его глаза формой напоминали огромные блюдца. – Значит… это правда? Я сначала не поверил…

Она словно онемела, соляным столбом приросла к земле.

– Таня, но… зачем?

– Прости, я тебя обманула, – выдавила Татьяна, – но я хотела как лучше…

– Не в обмане дело. Просто, зачем тебе вообще понадобилось, – он кивнул на ее бесформенные бедра, – это? И эти губы… Ты знаешь, что похожа на клоуна?

– Яша, я…

– Ты и так отлично выглядела, я никогда не дал бы тебе и тридцати пяти.

– Это так, но ей-то двадцать пять! – вырвалось у Татьяны.

– Ей – это кому?

– Елене, – промямлила она, – твоему первому ассистенту.

Яков нахмурился:

– Так, а при чем здесь Елена?

И тогда она торопливо выложила ему все – и о своем страхе старости, запрятанном в самую дальнюю внутреннюю шкатулку, и о загульной жизни, которой она была вполне довольна, пока не встретила его, и о тех чувствах, которые она испытала, увидев его в обществе Прекрасной Елены, и о своей подруге Надежде, которая вовремя подоспела с грамотным советом…

Яков слушал молча, но его лицо все больше мрачнело.

– Я же был готов сделать тебе предложение. Ты казалась такой уверенной в себе и мудрой. Я бы никогда не подумал, что у тебя есть глупые комплексы.

– У всех женщин есть глупые комплексы, – ее глаза под стеклами темных очков наполнились едкой влагой.

– Я думал, ты не такая как все, – развел руками он.

Вышедшие на прогулку пациенты клиники пластической хирургии с тщательно скрываемым любопытством наблюдали за драмой, разворачивающейся у них на глазах. Женщина с исхудавшим от вынужденной недельной голодовки лицом с помощью очков и банданы пыталась казаться моложе, но все равно было видно, что мадам успела пятый десяток разменять… Другая женщина, беззаботная, улыбающаяся, модно одетая, красивая – казалось, происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И коренастый мужчина с растерянным лицом – кажется, он вот-вот заплачет. Женщина в бандане пытается что-то ему сказать, но он только хмурит брови и отводит взгляд. А потом и вовсе разворачивается на каблуках своих модных ботинок и, махнув рукой, идет прочь, не обращая внимания на то, что кто-то умоляюще плачет ему вслед.

Потом она спрашивала Надежду:

– Зачем? Зачем ты это сделала?

Та пожимала плечами и даже не пыталась хоть как-то оправдаться.

– Неужели ты не догадывалась, что после такого он меня бросит? – наседала Татьяна, хотя и сама понимала, что поезд ушел и нет смысла восстанавливать справедливость.

– Догадывалась, – призналась Надежда, – но потом ты сама меня поблагодаришь.

– Что ты мелешь? За что мне тебя благодарить? За то, что всю жизнь мою разрушила?

– Наоборот, – спокойно улыбнулась она, – я не позволила мужчине разрушить твою жизнь. Хочешь, расскажу, как все было бы? Он бы на тебе женился, и года два-два с половиной ты жила бы в раю. Потом вы решили бы завести ребенка. Тебе пришлось бы колоть гормоны – все-таки уже не девочка. Ты бы располнела, подурнела и обзавелась отвратительным характером. Сначала твой Яков благородно бы с этим мирился, но потом до него дошло бы, что все это – навсегда. Он завел бы любовницу. Возможно, ту самую Прекрасную Елену. Они отрывались бы на полную катушку, трахались где ни попадя, мотались по романтическим курортам. А у тебя бы обвисли щеки и началась депрессия. Ты позвонила бы знакомому дилеру и заказала кокаин. С твоим ребенком сидела бы няня, и он бы думал, что няня и есть его мать. А еще через пару лет Яков с тобой развелся бы, оставив себе ребенка. А ты уже никогда не смогла бы вернуться в привычную колею. В свои сорок пять лет ты была бы самой несчастной женщиной на всем земном шаре.