Текст книги "Чаща"

5

Остаток ночи я проспала как убитая, а когда проснулась, первым делом решила больше не поддаваться душевным провокациям. Ну нет у меня на это ни времени, ни сил. Нужно подготовиться ко встрече со следователем и выяснить наконец, зачем я им понадобилась. Все мои домыслы, которыми я порядком измучила себя, могли оказаться совершенно напрасными.

Я не заметила, когда встал Георгий, не слышала ни его шагов, ни шума воды в ванной, хоть стена моей комнаты и примыкала к ней. Сказались усталость с дороги и, повторюсь, мои душевные терзания, порядком меня вымотавшие.

В доме было тихо. Я заглянула в большую комнату и увидела, что бельё на диване аккуратно сложено, шторы раздвинуты, и даже на столе воцарилось какое-то подобие порядка. Меня это озадачило.

Вчерашний ужин был убран в холодильник. Я поставила чайник на плиту и отправила в рот несколько пластинок заветрившегося сыра. Затем набрала номер следователя.

– Это Марьяна Шестакова, – представилась я, когда на другом конце взяли трубку. – Вы мне звонили… Я знаю, что сегодня воскресенье. Но вы сами сказали срочно, вот я и… Куда? Да, знаю. Да, хорошо.

Я отняла от уха телефон и посмотрела на экран, словно надеясь увидеть там лицо своего собеседника. Отступать было некуда.

Здание, в котором находился отдел полиции, было мне хорошо известно. Привычно проверив паспорт, я закинула сумочку через плечо и отправилась туда. Дверь в дом просто захлопнула, справедливо полагая, что раз Георгий не дал мне ключей от нового замка, значит, не посчитал нужным. Или попросту забыл, что у дома есть ещё одна хозяйка.

Я шагала по улице и надеялась, что не встречу никого из своих знакомых. Странное чувство, когда всё время хочется обернуться и проверить, не смотрит ли кто-нибудь тебе вслед. В Москве со мной такого никогда не было, хотя в толпе, а особенно в метро, все друг дружку разглядывают, если нет других занятий вроде книги или телефона. И ничего, никого это особенно не раздражает. Здесь же всё по-другому. Думаю, новость о моём появлении в Бабаеве уже разнеслась по городу. И всё же я надеялась, что это событие не привлечёт ко мне ненужного внимания. Всё течёт, всё меняется, за эти пять лет интерес к этой истории наверняка уже поостыл.

Пару раз я вздрагивала, когда слышала автомобильные гудки. Но машины проезжали мимо, а я еле сдерживалась, чтобы не припустить трусцой. Здесь все ходят размеренно, а не бегут, пытаясь успеть в последний вагон электрички.

Я остановилась напротив двухэтажного кирпичного здания, отметив новые оконные рамы и свежевыкрашенные в белый цвет двери. Если мне не изменяла память, раньше они были коричневого цвета.

– Здрасте, – сунула я паспорт в окошко дежурного.

– Вы по какому вопросу?

– Я только что разговаривала со следователем. Он сказал, чтобы я подошла сюда.

– К какому следователю?

– К… – и тут на меня нашёл ступор. – К…

Подобного со мной никогда не случалось. Я испытала самый настоящий шок оттого, что не могла вспомнить его фамилию. Что-то витало в воздухе, но то ли от волнения, то ли от всех этих мыслей, которые одолевали меня, я никак не могла собраться.

– Как же его… дерево… точно, дерево… – судорожно бормотала я, пытаясь найти нужную ассоциацию.

– Дуб? – донеслось сбоку.

Я вздрогнула и покосилась на говорившего. Это была высокая девушка, на беглый взгляд немногим старше меня. Я успела заметить лишь зачёсанные в высокий хвост каштановые волосы, чёрную водолазку и серый пиджак.

– Нет, не дуб. Сейчас… Черёмуха! Фух, просто же! Следователь Черёмухин, – почти выкрикнула я в сторону дежурного. Совершенно дурацкое состояние.

Девушка издала короткий смешок, забрала у дежурного какой-то конверт и пошла дальше по коридору.

Дежурный переписал мои данные, выдал паспорт и кивнул в сторону коридора.

– В десятый кабинет идите.

Я поспешила на поиски нужного кабинета и нашла его тут же, на первом этаже напротив туалета. Из-за двери раздавались голоса, перемежающиеся громким смехом, и возгласы: «С днюхой!»

Я постучала, затем ещё раз и, услышав: «Да входите уже!» – вошла.

– Мне к Черёмухину… – пробормотала я, растерянно озираясь. Вокруг стола с накрытой «поляной» стояли или сидели человек шесть мужчин в форме и в штатском, а девушка, которую я мельком видела на пункте дежурного, находилась за другим столом, на котором высилась целая гора папок и работал компьютер.

– Это к тебе, Тёмыч! – Один из мужчин в форме толкнул под локоть другого – в синем свитере и джинсах, в одной руке которого находился до краев наполненный коричневой жидкостью стакан, а в другой долька лимона. Пузатая бутылка с надписью по-грузински стояла посреди импровизированного застолья, соседствуя с солёными огурцами и нарезанными яблочными дольками.

Лицо Черёмухина скривилось, выдавая мучительную борьбу между долгом и желанием. Мне даже захотелось махнуть рукой и сказать, мол, пейте-пейте, гражданин начальник, не грейте зря. Но коньяк как раз любит тепло, так в нём раскрывается вся палитра вкуса или букета. Сама я в этом не особо понимала, за пять лет только вчера и прикоснулась к «прекрасному», хотя прошинский самогон – это тоже своего рода «искусство».

Следователь Черёмухин вздохнул, попробовал было поставить стакан, но ценный напиток грозил выплеснуться через край.

Девушка подняла голову и несколько секунд переводила взгляд с него на меня и обратно, а я замерла, наконец рассмотрев её лицо.

– Вы по какому вопросу? – спросила она, указывая на свободный стул перед собой.

– Это по делу Зубовой, – ответил за меня Черёмухин. – Одна из этих…

Я растерялась. Что значит, из этих?.. Но вслух ничего не сказала, села и придвинулась к столу девушки, положив сумку на колени.

– Здравствуйте. Мне позвонил следователь Черёмухин. Времени у меня мало, так что…

– Какие все занятые! – поддел он меня.

Когда я обернулась, Черёмухин уже жевал лимон, и лицо его, поначалу показавшееся мне довольно симпатичным, перекосилось.

– Правильно ли я поняла, что дело касается Веры Зубовой? – с места в карьер спросила я. Других причин я просто не видела.

– Этим делом занимаюсь я, – громко пояснила девушка. – А капитан Черёмухин выполнял мой приказ.

– Молодым везде у нас дорога! – продекламировал кто-то из мужчин.

– Вольному воля, да, товарищ Казбич? – подхватил другой.

Внешне она никак не отреагировала на реплики, а я так вообще ничего не понимала.

– Поторопился ты, Тёмыч, такую свидетельницу мимо себя пропустил, – заметил ещё один. – Глядишь, вечером бы в киношку собрались! Девушка, а вы какое кино предпочитаете?

У меня возникло стойкое ощущение, что приехала я зря. Если бы дело приобрело новый оборот, то вряд ли сопровождалось шуточками, смеяться над которыми совершенно не хотелось.

У девушки, судя по всему, было такое же мнение.

– Вы не могли бы перейти в другой кабинет? – неожиданно ледяным тоном велела она.

Мужчины забухтели, но всё же собрали нехитрые закуски и недовольной толпой ринулись вон из кабинета.

– Удачи! – язвительно улыбнулся, а затем подмигнул мне Черёмухин.

– Начальство на выходных, – скупо пояснила девушка, и это не было похоже на извинение. Скорее, на констатацию факта. – Давайте знакомиться. Меня зовут Воля Дмитриевна Казбич, я следователь.

– Как? Воля?

– Да, Воля. Имя такое.

Я не могла удержаться от того, чтобы самым наглым образом не рассматривать её. С точки зрения художника, красота – понятие относительное и в контексте искусства всегда дополняется присущими определённой эпохе особенностями. Я сидела чуть левее и, когда она поднимала голову, отрываясь от раскрытой папки, видела её профиль с правой стороны. У неё были идеальные пропорции черепа, прямой нос, ровный округлый подбородок и красивые пухлые губы.

Но левая сторона её лица была обезображена шрамом, который начинался над бровью, делил её пополам и криво уходил через верхнее веко к скуле. Несмотря на это довольно-таки отталкивающее зрелище, я вдруг поймала себя на мысли, что получаю эстетическое наслаждение от его вида. Сложно объяснить. Возможно, именно факт того, как она держалась, совершенно не смущаясь уродливого шрама, придавал законченность её образу.

– Редкое имя. Никогда не встречала. Очень приятно. А я – Марьяна Игоревна Шестакова. – Я мотнула головой, осознав, что говорю такими же рублеными фразами, как и эта девушка, Воля Дмитриевна Казбич. Ну и ну, хоть записывай. Хотя… вольному воля?

– Так, давайте приступим. – Она порылась в куче папок и наконец вытащила одну, довольно объёмную, с завязками-шнурками. Затем раскрыла мой паспорт. Её пальцы быстро забегали по клавиатуре.

– А вы давно здесь работаете? – спросила я, намекая на её возраст. Раньше я бы постеснялась спрашивать вот так в лоб незнакомого человека, но, сменив несколько работ в сфере обслуживания и вдоволь пообщавшись с людьми, уже не испытывала стеснения.

– Второй месяц, – ответила она, не отрывая глаз от экрана.

Некоторое время я рассматривала её руки и коротко стриженные ногти.

– Вы ведь не местная? Извините. Говор у вас другой. Это сразу заметно, – задала я следующий вопрос, готовая к тому, что она попросит меня замолчать и не мешать ей.

– Я из Ярославля.

– Красивый город, большой, – кивнула я, потому что была там пару раз. – Из Бабаева в основном уезжают, а вы…

– Миграция – это естественный процесс. Не все уезжают и не все остаются.

Голос у неё был низкий, грудной. Когда она говорила, у меня мурашки пробегали по телу. Было в ней кроме шрама что-то такое, что притягивало и вызывало желание наблюдать за ней. Именно поэтому, решила я, мужчины и собрались в этом кабинете, хотя, наверное, могли бы выбрать другой. Думаю, кроме профессионального интереса их подогревал интерес другого рода.

Неужели она привыкла к тому, что её постоянно рассматривают? Это ж какой внутренней силой надо обладать, чтобы не реагировать на это?

– Черёмухин этот ваш, хотя бы объяснил, что и как, – вздохнула я. – Я сразу билет взяла, поехала. Решила, что если вызвали, то вдруг…

– Что вдруг? – моментально отреагировала Казбич и вперилась в меня немигающим взглядом серых глаз.

– Вдруг Вера нашлась? – выпалила я.

Повисла тишина.

– Простите. Вы должны меня понять. Я думаю об этом. Не каждую минуту, конечно… потому что работа и разные дела. Но это всегда где-то рядом, понимаете? – пробормотала я.

– По истечении срока давности дело может быть передано в суд о признании человека безвестно отсутствующим или умершим, – ответила Казбич ровным голосом. – Я ознакомилась с делом. У меня остались кое-какие вопросы, так как лично я этим делом не занималась. Поэтому приходится восполнять пробелы, чтобы поставить точку.

– Но как же так? – заёрзала я на стуле. – Не может же быть, чтобы человек исчез бесследно! То есть я, конечно, знаю, что иногда так бывает, но…

Казбич перелистнула страницу моего паспорта и проверила прописку.

– Разыскные работы, к сожалению, не привели к желаемому результату, – выдала она. – Вы, как свидетель и человек, видевший Веру Зубову одной из последних, разумеется, не можете просто взять и забыть об этом. Уверена, любой на вашем месте хотел бы знать о том, что с ней случилось.

В её тоне я почувствовала некоторую отстранённость и могла её понять, но мне было тошно оттого, что всё повторяется.

– Конечно, однако вы вряд ли поймёте то, что я чувствую на самом деле, – убеждённо сказала я.

– Отчего же? Я вполне могу представить вашу озабоченность.

– Озабоченность? – Я усмехнулась и покачала головой. – Это другое… Вера была моей подругой, мы учились вместе. Я всё про неё знала.

– Всё? – приподняла брови Казбич. – Вы серьёзно?

– Ну… – В этот миг я ощутила лёгкое беспокойство. – Если вы думаете, что я тогда солгала в чём-то, то мне будет сложно вас переубедить. Я не скрывалась и не пряталась. Надеялась, что полиция во всём разберётся, но этого не случилось. Прошло пять лет, но я не перестаю помнить об этом. Никто из нас не забыл… – На этих словах мой голос дрогнул. Всё же было довольно преждевременно говорить за тех, кого я не видела все эти годы.

Казбич слушала и не перебивала. Мне даже показалось, что в её глазах зажёгся огонёк интереса.

– Я раз за разом прокручиваю тот день и пытаюсь найти хоть какое-то объяснение тому, что случилось, – продолжила я, наконец дорвавшись до возможности высказать всё, что накопилось. – Более того, если бы я обнаружила что-то, что указывало бы на вину, не важно – мою или кого-либо из нас, я бы рассказала об этом! – стараясь быть максимально убедительной, продолжила я.

– Здесь ваши показания. – Казбич накрыла ладонью папку и чуть наклонилась ко мне. – Вам есть что к ним добавить?

Я с шумом втянула воздух и тут же закашлялась.

Казбич взяла с полки кружку, дунула в неё и плеснула воды из стоявшего на подоконнике электрического чайника. Я жадно выхлебала воду, мысленно проклиная вечернюю селёдку. Отдышавшись, сказала как можно твёрже:

– Я просто хочу, чтобы всё закончилось. Но пока не буду знать о том, что случилось с Верой, то вряд ли смогу жить спокойно. Сначала я думала, что она утонула. Но Вера хорошо плавала. К тому же там, где мы обычно сидели, неглубоко. Там такой залив, ответвление от основного русла, течения почти нет. Если бы она… – Я поставила кружку и сплела пальцы между собой, не зная, что ещё добавить.

– За пять лет ни одно тело, обнаруженное в реке Колпь, не было идентифицировано как тело Веры Зубовой. В основном тонут по пьянке или зимой, когда проваливаются под лёд. Вы правы, в том месте глубина небольшая, но утонуть можно и в луже. Однако все работы по поиску, как я уже говорила, были проведены. – Казбич пролистнула несколько страниц, и я увидела фотографии, которые были сделаны на лесной поляне.

– Вот видите. Я сразу говорила, что она не могла утонуть. С какой стати она бы полезла снова в воду? Мы лишь окунулись, а потом стали греться у костра. Было уже поздно. Раньше мы никогда не засиживались так долго, но гулять в ночь выпускного – это ведь традиция.

Казбич никак не отреагировала на мои слова. Конечно, я не ждала, что она ударится в собственные воспоминания о школьных днях, но она даже не улыбнулась. Наоборот, очень сухо сказала:

– Марьяна Игоревна, давайте по порядку и строго по фактам, хорошо?

– Опять? Зачем? Чтобы закрыть дело?

Казбич откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. За ним светило солнце и зеленела листва, а в кабинете гудел процессор и под потолком с жужжанием билась жирная надоедливая муха.

– Я здесь человек новый, – наконец сказала Казбич. – У меня есть неделя для проверки и вынесения решения. Конечно, если я пойму, что можно за что-то зацепиться… – Она помедлила. – Но вроде как не за что. Не могу сказать, что её родители смирились, но, принимая решение пойти в суд для признания их дочери бесследно отсутствующей, они всего лишь пытаются решить имущественные проблемы. Насколько я знаю, они хотят продать дом и переехать. Если бы с Верой произошел несчастный случай, со временем можно было бы как-то свыкнуться с этим. Похоронить и приходить на кладбище. А так…

Я открыла рот и не нашлась что ответить. Какое право я имела обсуждать и уж тем более осуждать их?

– Послушайте… – Казбич склонилась ко мне. Так близко, что я смогла хорошо разглядеть её шрам. И почему она не сделает пластику? – Давайте поступим следующим образом: вы подумаете, вспомните все до мельчайших подробностей, а потом расскажете мне, – предложила она.

– Не вижу смысла откладывать, – покачала я головой. Я было подумала рассказать ей о том, как важно для меня вспомнить те самые мельчайшие подробности, но дело в том, что эти самые подробности будто специально ускользали от меня. И именно это мучило меня так же сильно, как неизвестность.

– Я очень хочу понять, что же тогда произошло. Не буду лукавить, моё желание не встретило поддержки у руководства. Дело странное – непонятно, было ли совершено преступление или же Зубова сама решила исчезнуть по каким-то своим соображениям. Буду разбираться. Так что в этом смысле человек я не очень удобный.

И тут до меня дошло, что она имела в виду, говоря о собственном «неудобстве». Одним из фигурантов дела, говоря языком протокола, был Саша Стрешнев – сын её непосредственного начальника. Конечно, Стрешневу-старшему хотелось поскорее закрыть это дело, тем более что никаких подвижек за эти годы не произошло.

– Они вообще что-то делали эти пять лет? – спросила я, намеренно разделяя Казбич и её сослуживцев. Мне хотелось верить, что мы с ней на одной стороне.

Полоса света, которая падала из окна, сменилась тенью из-за набежавшего облака, и выражение лица Казбич в эту секунду стало выглядеть ещё мрачнее.

– Пока я не вижу, за что можно зацепиться, – признала она. – В ночь пропажи Зубовой шёл дождь. Запрошенный биллинг показал, что её телефон работал в последний раз именно на том самом месте, которое вы указали.

– А вы уже говорили с остальными? – Я имела в виду своих друзей.

– Да, – кивнула она. – Их показания ничем не отличаются от тех, что они уже давали.

– Почему же тогда вы думаете, что я смогу вспомнить что-то ещё?

– Это не я так думаю, а вы.

От её слов мне стало не по себе.

Пока длилось следствие, мы с ребятами встречались только в коридорах полицейского управления, куда приходили на допросы в назначенное нам время. Это было похоже на домашний арест, которому каждый из нас подвергся со стороны родителей. В моём случае всё было не столь жёстко, но я и сама не горела желанием выходить на улицу без особой причины, напуганная возможной реакцией жителей Бабаева. Дело получило общественный резонанс: вчерашние школьники могли оказаться душегубами. Оставалось лишь найти жертву их измывательств. Но жертвы не было, и, пожалуй, это единственное, что как-то удерживало людей от прямых обвинений в наш адрес.

Осознание собственного бессилия перед юридической махиной должно было сплотить нас, но этого не произошло. Мне трудно сейчас дать какую-то оценку этому, во мне всё ещё живут растерянность и обида за то, что наша дружба закончилась в один миг. Я придавала ей большое значение. Очень большое значение.

Боюсь даже представить, что было бы, если бы Веру нашли мёртвой со следами насильственной смерти. Но на наших руках и одежде не было её крови. Не было её и в том самом месте, откуда я бежала под покровом ночи, обуянная первобытным ужасом перед… чем? Вот главный вопрос, который не давал мне покоя. Но все мои робкие попытки донести до следователей, что в лесу было что-то ещё, наталкивались лишь на усмешки и скепсис. Ну правильно, а как следовало реагировать на рассказы о потустороннем?..

Я с сомнением посмотрела на Казбич. Чем она отличается от остальных? Начни я рассказывать ей о своих видениях, реакция будет такой же. Любой здравомыслящий человек сведёт на нет все мои попытки повести следствие по неправильному следу. Но что было правильно, кто может ответить?

– Почему вы ушли с выпускного? – спросила Казбич и прикусила кончик карандаша, которым делала заметки в блокноте.

Мои плечи напряжённо приподнялись, как перед прыжком в холодную воду.

– Стало скучно. Школа и так надоела. Сначала хотели в ресторане отмечать, а потом передумали. В актовом зале накрыли. Дискотека, все дела… У нас два одиннадцатых класса было, с родителями и учителями народу много набралось. Мы посидели немного, а потом решили прогуляться.

– Кто конкретно предложил уйти?

– Я не помню. Мы просто собрались и ушли.

– А почему отправились в лес?

– Ну а куда ещё? Мы устали: готовились и сдавали экзамены. Захотелось провести время вместе.

– Выпить?

Я потерла лоб.

– Нет, мы пили только сок.

– А что так? Повод был.

– Да, был. Но ни я, ни мои друзья не увлекались алкоголем. Это было бы слишком… – я осеклась.

– Что слишком?

– Слишком предсказуемо. Говорю же, мы не планировали пьяных посиделок.

* * *

– Надо было ещё шампанское со стола прихватить! – вздохнула Вера, заглядывая в пакет с коробками сока… – Тоже мне выпускной!

– Ага, чтоб нас потом за жабры прихватили? – закатила глаза Ира.

– Нет, ну, если есть желание отметить по-взрослому, то я мог бы у предков в баре что-нибудь взять, – предложил Сашка.

– Нет-нет, – строго ответила Ира. – Сок – отлично! Мы же не какие-то там алкаши, правда?

– Да нормально все будет! – Сашка попробовал обнять Иру за плечи.

– Отстань, – вывернулась она.

– Ой, уж и потрогать нельзя! Я тогда Марьянку обниму! – полез он ко мне.

– Отстань от неё, Стрешнев! Не для тебя ягодка созрела! – захохотала Вера.

– А для кого? – Сашка снова кинулся ко мне и громко прошептал в ухо: – Марьянка, хочешь большой и чистой любви?

– Вот придурок! Чистой любви… – фыркнула Вера. – Где ты её видел-то?

– А что, у вас с Данькой любофф уже того, грязная?

– Не твоё дело.

– Саш, ну правда, хватит! – ткнула его в бок Ира и пошла чуть впереди.

Думаю, ей неприятно было слушать такое об объекте своей страсти.

* * *

– Если отбросить тот факт, что это был день выпускного, то всё было как обычно, – продолжила я. – Мы пошли в лес. Разожгли костёр, у Сашки с собой была зажигалка.

Казбич записывала, и меня это немного нервировало. Не хотелось бы пожалеть о сказанном. Однако ничего нового в голову не приходило.

– Продолжайте.

– Что ещё сказать… Перед этим мы зашли к Саше, он вынес несколько коробок с соком, потом отправились на окраину, к старым домам. Там такая атмосфера странная, почти мистическая.

– А вы увлекаетесь мистикой?

– Нет, что вы… – покраснела я, словно меня уличили в чём-то постыдном. – Наверное, я только путаю вас своими сравнениями.

– Да уж, хотелось бы по существу вопроса. Как давно вы дружили с Верой и остальными?

– Мы учились вместе. Я занималась в художественной школе, много рисовала. То есть всё время была чем-то занята. Выставки там разные… Читать любила. И люблю… Ну, что ещё… Знаете, у меня как-то не особо складывалось общение со сверстниками. Но потом я решила, что хочу измениться…

– Измениться? Зачем? Чтобы понравиться?

– Чтобы быть как все.

– И как, получилось?

Я пожала плечами.

– Вам было интересно с вашими друзьями? – не отставала Казбич.

– Это место в лесу на берегу реки им показала я. Чтобы до него добраться, надо свернуть в правильном месте. Когда ты делишься чем-то своим, личным, это сплачивает.

– Когда как, – едко хмыкнула Казбич, будто специально желая уколоть меня и разрушить всё хорошее, что я вкладывала в само понятие дружбы. – И что же, вы продолжаете общаться с вашими школьными друзьями?

Я вздрогнула и скрестила руки на груди.

– Нет, мы не общаемся.

– Почему?

– Потому что всё это сильно подействовало на нас. Потому что мы находились под влиянием и давлением обстоятельств и взрослых, которые нас окружали!

– Давайте вернёмся к началу нашего разговора. Вы разожгли костёр, искупались. Стали танцевать…

– Да, там связь не очень хорошая, в одном месте только берёт. Ира включила на телефоне плей-лист. Потом мы стали носиться друг за другом… и… Потом я услышала звуки…

– Что за звуки?

– Не могу объяснить. Никогда ничего подобного я не слышала. Ни до, ни после… Может, это был ветер, а может, ночная птица…

– Другие тоже слышали эти звуки?

– Я не уверена…

– В показаниях Владыкиной, Полуянова и Стрешнева я не нашла никаких упоминаний о странных звуках.

Я опустила голову и прикусила губу.

* * *

– Настоящий кайф, да, Шестакова? – подмигнул мне Данька Полуянов. Его лицо расплывалось в дымке костра, и я никак не могла сфокусировать на нём взгляд.

Тогда я посмотрела на Иру и улыбнулась. Мне тоже было хорошо. Голова кружилась, и внутри что-то тоненько звенело, отчего хотелось смеяться. От костра вверх поднимались оранжево-красные языки, и воздух дрожал над костром, словно живой. Казалось, протяни руку, и можно ухватить его, сжать в ладони…

– Ты что, дура?! Куда лезешь? – расхохоталась Вера и, схватившись за живот, повалилась на траву.

И тут я увидела собственную руку в опасной близости от языков пламени…

* * *

– Я могу говорить только за себя, – осторожно заметила я. – Мы танцевали, потом стали бегать между деревьев. Нам было очень весело…

– Оригинально, – пробормотала Казбич.

Я пропустила её фразу мимо ушей и продолжила:

– Потом мне стало как-то тревожно. У меня появилась единственная мысль – поскорее добраться до дома.

– Вы почувствовали опасность? В чём она проявлялась? – подобралась она.

– Я ощутила… что-то внутри меня, – для пущего эффекта я положила ладонь на место под грудью, – вот здесь, сжималось и будто толкало вперёд…

– Ясно. – Казбич повернула шею сначала вправо, потом влево. Я отчётливо услышала сухой щелчок. – Послушайте, Марьяна Игоревна, я хочу, чтобы вы поняли и осознали: у меня нет задачи поймать вас на вранье. За несколько лет многое стирается из памяти или приобретает несколько иную окраску. И если по горячим следам ещё можно что-то выяснить, то потом это становится практически невозможно.

– К чему вы клоните? Думаете, я сочиняю?

– Думаю, ваш мозг подкидывает разные варианты, раз уж вы постоянно теребите его вопросами. Фантазии, как правило, рождаются не на пустом месте, а именно в результате скрытых внутренних фрустраций и желаний. Я бы даже сказала, нереализованных желаний.

– Ну знаете. – Я не выдержала и, закинув ногу на ногу, приподняла подбородок, всем своим видом показывая своё отношение к её словам. – Я рассказала всё, что знала! Всю правду! Фантазии… ладно, пусть так! Но тогда зачем вы продолжаете этот, по вашему мнению, бессмысленный разговор?

Казбич перелистнула несколько страниц и, не обращая внимания на мой эмоциональный выпад, спросила:

– Вы сдавали анализ на алкоголь в крови?

Я дёрнула ногой, опустила её и выпрямилась.

– Мы не были пьяны!

– Да-да… – Она пробежалась глазами по записям. – Вижу, что анализ взяли только на следующий день при помощи алкотестера. Странно…

Я пожала плечами. Ничего странного в том, что алкотестер не показал наличие алкоголя, не было. Странным было другое, но именно это выставляло меня едва ли не сумасшедшей. Вот и Казбич, когда я упомянула о звуках, одарила меня таким взглядом, что сразу стало понятно её отношение. Ничего нового я добавить не могла или попросту не видела ничего такого, что могло бы пролить свет на произошедшее.

– На сегодня, пожалуй, всё, – изрекла Казбич, закрывая папку.

– Что значит «на сегодня»? – опешила я.

– Прежде чем поставить точку в этом деле, я должна ещё раз проверить все данные.

– Поставить точку? – Я встала и слишком резко задвинула стул. – Да, это именно то, что вам нужно. Закрыть дело! – сжав пальцы на спинке стула так, что побелели костяшки, я смотрела на Казбич, не в силах выразить всю гамму обуревавших меня чувств. Но думаю, она прекрасно поняла меня, прочла это в моих глазах.

– Из города не уезжайте пока, – спокойно сказала она и, написав в блокноте несколько цифр, вырвала листок и протянула мне. – Вот мой номер телефона.

– Подождите, что значит, не уезжайте из города? У меня работа…

– Я дам вам справку, – с готовностью ответила она.

– Справку… – Я вспомнила о том, что для бухгалтерии мне была необходима справка, но совсем другая, такая, где должно быть написано, что я не привлекалась.

– Вы не можете заставить меня остаться. Для этого требуется подписка о невыезде. А её дают только обвиняемым или подозреваемым!

– А вы хорошо разбираетесь в юридических аспектах, – прищурилась Казбич.

– Отрицательный опыт, знаете ли, – отрезала я.

Меня раздирали сомнения и противоречия. Впервые я не знала, как поступить. Больше всего на свете я хотела уехать, увидеть Перчина и поговорить с ним насчёт его предложения, каким бы оно ни было. Но сейчас, глядя на Казбич, вдруг поняла, что у меня появился шанс иного рода. Призрачный, но шанс.

– Не знаю ни одного человека, у кого бы сложился положительный опыт в подобной ситуации, возможно, связанной с преступлением, – заявила Казбич. – Но выбирать, конечно, вам. В любом случае вам придется приехать ещё раз, чтобы подписать бумаги.

– Во-первых, то, что это преступление, ещё не доказано! Вера могла и сама…

Я запнулась, наткнувшись на тяжёлый взгляд Казбич. Мне показалось, что губы её изогнулись в едва заметной пренебрежительной гримасе. У меня не было никаких доказательств, чтобы подтвердить или опровергнуть собственное предположение, и она это знала.

– Чёрт с вами, – процедила я сквозь зубы.

Казбич отвернулась к компьютеру, своим молчанием лишь подтверждая сказанное мной.