Текст книги "Непреднамеренное отцовство"

17

Снова растёт. А я ведь только три часа назад давала лекарство, и упала температура далеко не сразу, а начала снижаться только через час. И вот спустя ещё два снова ручки у ребёнка холодные, а сам он дрожит во сне.

Рома болеет не часто, некоторые мамочки в садике не забывали мне даже об этом сказать. Некоторые даже с откровенной завистью.

«Моя в сад неделю ходит, а потом две дома сидит. А ваш вон без перерыва уже третий месяц. Повезло»

Мне не раз хотелось пристукнуть за такие слова. Я хоть и не особенно суеверная, но, как говорится, счастье любит тишину. Да и так получалось пару раз, что едва кто-то заикнётся, что Ромка мой редко болеет, как он буквально на следующий день с соплями просыпается.

Но вот если сын заболевает, то для меня это как минимум две-три бессонные ночи.

Принимаю решение измерить минут через десять, если цифры будут неуклонно расти, то дам жаропонижающее. А пока проверяю, все ли заведённые мною будильники через каждые тридцать минут активны. Может кто-то скажет, что это паранойя, но мне хватило двух раз, когда я не завела будильник через полчаса, а поставила через два. И у сына за эти два часа температура прыгнула с тридцати семи и четырёх до тридцати девяти и семи.

– Почему ты не ложишься спать? – спрашивает Нажинский, когда я спускаюсь в кухню из детской спальни. Хочется чаю. А он сидит с ноутбуком.

– Планирую измерить температуру Роме скоро.

– Ты же сейчас измеряла.

– Она может резко вырасти. Если это случится, я дам ему лекарство.

– А не проще предупредить? – он пожимает плечами. – Дать превентивно.

– Нет, – я включаю чайник и присаживаюсь на стул возле стола. – И так приходится давать часто.

– Это опасно? – спрашивает как-то иначе, чем обычно.

– Что это? Температура? Скорее всего нет. Обычный вирус, думаю. Но я тревожная мать, поэтому для меня каждый эпизод болезни Ромы – нечто ужасное.

– Тогда тебе нужен психотерапевт. А ребёнку можно дать лекарство и не тревожить бесконечными измерениями.

Вот же ты умный, Нажинский!

– Так у тебя всё просто! – шиплю, обернувшись к нему. – Сам сходи к психотерапевту, а то тебе зачем-то стало необходимым удовлетворить потребность в семье, а как это сделать по-нормальному, никто не научил.

Выплёвываю ему это, а потом прикусываю язык. Наверное, про не научили не стоило. Вдруг у него действительно было трудное детство, а я тут сыплю соль на рану.

А с другой стороны, почему мне не должно быть плевать? Он устроил мне проблемы на работе, а потом натравил опеку, и я уверена, что это его рук дело. Так что я имею права не жалеть Нажинского. Он не маленький ребёнок.

– Я не понимаю твоих возмущений, София, – говорит он абсолютно спокойно, будто рассуждает о процентах прибыли. – Очевидно же, что жизнь со мной имеет намного больше плюсов.

– Серьёзно? – оборачиваюсь и складываю руки на груди. – Например?

– Это настолько понятно, что меня даже удивляет, что человек с таким складом ума, как у тебя, этого не понимает. Возможность жить в столице, возможность получать более высококвалифицированную медицинскую помощь, более качественное образование, шире возможности культурного развития.

Он всё просчитал и совсем не понимает сути.

– Семья – это не только возможности, Ярослав, – говорю устало, потому что у меня абсолютно пропадает какое-либо желание спорить. Это ведь как со стеной. – Это любовь, ласка, душевное тепло, взаимоподдержка. Это улыбки по утрам и тихие разговоры вечером на кухне, понимаешь?

– Мы сейчас тихо разговариваем на кухне.

Из чего он сделан? Из стали? Из камня? Даже камень нагревается от тепла ладони. Но не Нажинский.

– Спокойно ночи, – качаю головой, потому что объяснять что-либо просто бесполезно, и ухожу к Ромке.

Утром я вскидываюсь с ощущением, что случилась беда. Почти восемь. Восемь! А температуру я Роме измеряла в шесть. Спрыгиваю с постели и бегу к нему.

– Доброе утро, мам, – улыбается Ромка, сидя в пижаме на кровати и играя динозаврами. – У кархародонтозавра и трицератопса бой!

– Доброе утро, зайчик, как ты? – с дрожью внутри прикладываю руку к его лбу, но тот оказывается прохладным, и я выдыхаю.

– Нормально. Папа ушёл на работу, а перед этим мы пили чай с лимоном. Вкусно было. Только папа не разрешил мороженое.

– Да, мороженое тебе лучше сейчас не есть, – говорю задумчиво.

– А доктор говорила, что можно. Но ты не даёшь, – Ромка дует губы, поглядывая, какой эффект это на меня возымеет.

– Говорила, – киваю. Новомодное веяние кормить детей мороженым во время температуры и боли в горле у меня как-то отклик не нашло. – Но я не считаю это хорошей идеей. Давай пойдём умоемся, а потом измерим температуру и перекусим.

Я замечаю на полу возле детской кровати свой смартфон. Странно, что я его забыла тут ночью, там же были заведены будильники у меня. И что-то я вообще не помню, как перебралась в свою спальню. Видимо уснула тут сидя на полу возле сына в ожидании, пока спадёт температура, а потом сонная переползла к себе. Хм.

В мессенджере обнаруживаю сообщение от Нажинского, что к девяти приедет врач. Позаботился. Что ж, спасибо ему.

Как я и предполагала, врач утверждает, что это обычное ОРВИ. Лёгкие чистые, горлышко немного красноватое. Назначает симптоматическое лечение и леденцы от боли в горле.

А в одиннадцать неожиданно проведать нас заезжает Артём. Я видеть его рада, Ромка тоже. Он нас несколько раз подвозил до детского сада и каждый раз угощал Ромку сладостями.

– Привет, Сонь, слышал, мелкий заболел. Я тут фруктов вам привёз да спросить решил, может нужно что или в больницу отвезти, – улыбается он. – Снега сегодня навалило, с такси напряжёнка, говорят. Да и что тебе с больным дитём по такси прыгать.

– Спасибо тебе, Ярослав уже вызвал врача. Кофе?

– А давай, – кивает, улыбнувшись. – У меня встреча скоро, и вот как раз свободные полчаса.

Ромка, которому, на удивление, полегчало, убегает в свою комнату, чтобы продолжить бой динозавров, а я и Артём идём в кухонную зону.

– Тебе с молоком или чистый? – включаю кофемашину.

– Без разницы. В приятной компании главное.

С Артёмом легко общаться, но всё же иногда он вворачивает комплименты, и меня это смущает. Или же мне так кажется, потому что в моём окружении очень давно не было галантных милых мужчин. Нагловатый престарелый женатый директор да ледяная-глыба-Нажинский. А тут Артём – такой живой, искренний, улыбчивый.

– Ты и сама присядь, за ночь натанцевалась вокруг Ромки, наверное.

Но присесть я не успеваю, потому что во входной двери щёлкает замок и неожиданно в квартиру входит Нажинский.

18

Ярослав

Перегнул слегка. Но иногда нужно, иначе расслабляются и производительность падает. А когда падает производительность, падает и их зарплата, так что они должны быть благодарны, что держу их в тонусе.

– Алиса, пришли мне номера лучших педиатров, доступных для вызова на дом в пределах района, – даю команду секретарю, когда заведующие отделами молча покидают мой кабинет после совещания.

Она принимает запрос в работу, а я снова пытаюсь вернуться к изучению сметы, над которой сидел ещё до совещания. Пытаюсь, и снова отвлекаюсь. Третий раз за утро. В мыслях всплывает мальчишка.

Бледный с утра был, вышел из комнаты, когда я кофе пил перед поездкой в офис. Пить попросил.

И я вспомнил себя. Вспомнил, как лежал в больнице, когда мне было лет пять. Один. И как медсестра в жутко пахнущем халате заставляла полоскать горло горькой жёлтой жижей, а потом колола уколы. Больно было, нога немела. И так хотелось, чтобы хоть кто-то пожалел.

Но мама говорила, что я мужчина и нечего сопли распускать.

Мне подумалось, что София такого бы не допустила. Уколы бы, конечно, кололи, если потребовалось, но парнишка бы не остался один.

Я же видел, как она над ним всю ночь сидела. Лоб щупала, целовала. Как тряслись её руки, когда выскакивала ночью из детской с градусников в руках на свет в кухню, чтобы цифры увидеть.

Повезло пацану.

Мне тоже не спалось, но это дело обычное. Часов около четырёх я решил просмотреть проект договора с поставщиком смазочных для оборудования. Ноутбук остался в кухонной зоне, туда я и решил спуститься.

Дверь в детскую была приоткрыта. Сам не знаю почему, но почувствовал потребность заглянуть. Хотелось знать, как ребёнок.

Мальчишка спал, столкнув одеяло в ноги, а рядом с ним на полу, положив голову на руки на край кровати, спала его мать. Длинные, сейчас спутанные, светлые волосы рассыпались по спине и прикрыли половину лица. Тонкие плечи вздрагивали во время дыхания, выдавая тревожный сон.

Я застыл, глядя на них. Что-то странное защекотало за рёбрами. Расплывчатое и непонятное. Тёплое, мягкое, но вместе с тем тревожащее.

Подумалось, что ей, наверное, неудобно. И утром спина ныть будет. Тем более в конкурсе напрыгалась. Аккуратно, стараясь не разбудить ни её, ни мальчика, поднял на руки и отнёс в её комнату. Опустил на постель и прикрыл одеялом.

И почему-то всплыли воспоминания о той ночи.

У нас был корпоратив. Я как раз рассорился с Аней. Точнее, сообщил ей, что между нами всё кончено, потому как я не намерен оплачивать её перелёты к бывшему. Все праздновали годовщину основания фирмы, а у меня кошки на душе скребли. Это была седьмая годовщина смерти отца – человека, который считал меня пустым местом. Ещё и буквально перед торжеством я узнал об отказе японских производителей от сотрудничества.

Злился. Накрыло. Выпил.

А тут девчонка – моя временная секретарша. Серая скромная мышка, незаметная и тихая. Как мне тогда казалось.

И вдруг у неё оказалась очень тёплая и милая улыбка. А я индевел внутри, замерзал от злости и традиционной раз в год жалости к себе, вспоминавший последнюю фразу отца перед смертью: «Всему кранты. Ты, Ярик, – пустое место. Неспособен даже ларёк на рынке открыть и на плаву удержать».

Она оказалась девственницей. Я запомнил. Молчаливой такой, без претензий. Но вкусной. Это я тоже запомнил. Как и родимое пятнышко-сердечко на левой груди.

Я поймал себя на том, что вчера в комнате, когда отнёс её, завис и смотрел. Рука аж зачесалась – так захотелось отодвинуть футболку с плеча и увидеть это чудное родимое пятно.

Но, конечно же, ничего такого я делать не стал. Лишь отметил для себя, что за эти пять лет девушка изменилась. Сочнее стала, ярче.

Вышел, спустился в кухню, выпил воды и странное наваждение немного спало. Это всё бессонница, наверное, снова придётся прибегать к медикаментам.

– Ярослав Юрьевич, я подобрала педиатра, – сообщает Алиса по связи. – Высшая категория, кандидат медицинских наук в области пульмонологии и аллергологии. Есть ещё три варианта, но там ниже квалификация. Вы сами или мне вызвать?

– Давай ты. Первую.

– Хорошо.

Алиса отключается, а я снова пытаюсь вникнуть в работу. Концентрация хромает, даже кофе не даёт нужного эффекта. Я смотрю на телефон, решая, позвонить мне Софии, чтобы справиться о здоровье ребёнка, или нет.

С одной стороны, ничего ужасного с ним случиться не может. Тем более, я направил хорошего врача. А если вдруг ситуация осложнится, то существуют экстренные скорые и клиники с высококвалифицированным персоналом.

С другой же стороны… Мне почему-то просто хочется узнать, всё ли с ним в порядке.

И я вдруг принимаю непрогнозируемое решение съездить и самому убедиться, что с мальцом всё нормально. Я ведь отец. Моё желание логически объяснимо.

– Алиса, предупреди Бризинского, что мне понадобилось срочно уехать. Пусть свяжется с наладчиками вместо меня.

И пока я набрасываю пиджак и проверяю, забрал ли телефон, секретарша выходит на связь.

– Ярослав Юрьевич, а Артёма Васильевича нет.

– А где он? – удивляюсь.

– Его секретарь сообщила, что отъехал. Сказал, что нужно утвердить в МВД новые договора с ЧОПом.

– Ясно. Как вернётся, скажи, чтобы связался со мной.

– Будет сделано, Ярослав Юрьевич.

Спустившись, я сажусь в машину и еду домой. Непривычно делать это в середине дня. Но так ведь многие делают – на обед, к примеру, едут домой. Вот как мой зам по подрядам: у него жена и трое маленьких детей. И он каждый день в обед спешит к ним.

Мне это казалось какой-то непонятной блажью, но, кажется, я пересмотрю своё отношение.

Загруженность дороги раздражает. На паре светофоров, где приходится простоять дольше всего, я прям ощущаю досаду и злость, чего обычно не случается. И даже иду на хитрость, свернув во дворы, чтобы объехать пробку.

Но хитрым оказываюсь не только я, и тут тоже приходится постоять. И как раз возле небольшой кофейни.

«Порадуйте своего ребёнка меренгой в виде любимых героев» – гласит небольшой баннер на стекле. И там же изображения каких-то сладостей на палочках в виде персонажей мультфильмов. И среди них в форме динозавра.

Роман вроде бы увлечён ими. И, наверное, ему во время болезни могло бы поднять настроение что-то сладкое. Дети ведь любят сладкое?

Я паркуюсь и захожу в кофейню.

– Мне нужна такая штука как на вывеске. С динозавром.

– Меренга? – улыбается девушка в форменном фартуке. – С тирексом или с диплодоком?

– Давайте обе.

Она вручает мне две длинные деревянные палочки, а на концах что-то типа большого куска зелёного зефира в форме динозавра.

– Это ребёночку. А мамочке? У нас есть в виде сердечек, цветов, просто разноцветные, – включает маркетинговую воронку продавец. – Клубничный, абрикосовый, ежевичный вкус. Есть в шоколаде и в белой глазури.

– Спасибо, не нужно.

Может, женщины тоже любят сладкое, конечно. Но если София захочет, то пойдёт в магазин и купит, что ей там понравится.

Я возвращаюсь в машину и еду домой. У подъезда едва не забываю про этих динозавров на палочке. Поднимаюсь на лифте и открываю дверь ключом.

Первое, что бросается во внимание и режет слух, так это тихий женский смех. Он звучит не так, как когда София смеётся, общаясь с ребёнком. Глуше, бархатнее. А потом я замечаю у двери мужские туфли. Ну и хозяина в кухонной зоне за столом, которому они принадлежат.

Артём. Бразинский.

Какого вообще чёрта он забыл днём у меня дома рядом с Софией и моим сыном?

19

София

– Яр, здорово, – Артём встаёт из-за стола и делает несколько шагов в направлении Нажинского. – В офисе сегодня не встретились, так хоть у тебя дома свидимся.

Но, кажется, Ярослав настроен не так радостно. Даже на его обычно беспристрастном, будто из камня высеченном лице, на котором и мускул не дрогнет, сейчас можно было прочитать не самые положительные эмоции.

Он явно не в восторге видеть тут своего зама и, со слов самого Артёма, друга.

– Да уж, та ещё неожиданность, – отвечает ледяным тоном. – А ты по какому поводу заехал, Артём?

– Так мелкого твоего проведать, он же болеет, ты сам говорил, когда звонил утром.

– Не знал, что вы с ним друзья.

– Привет, папа! – по лестнице со второго этажа сбегает Ромка и приветствует Нажинского хрипловатым, но радостным голоском. – Дядя Артём мне принёс печенье. Он ещё в прошлый раз его приносил, мне понравилось.

– Вот как, – Нажинский совсем мрачнеет и тяжелым взглядом припечатывает сначала своего друга, а потом и зачем-то меня. – Это тебе.

Он протягивает Роме меренгованных динозавров на палочке с совершенно безэмоциональным видом. Но Ромка – ребёнок, а тут знак внимания от отца. Его буквально захлёстывает радость.

– Ух ты! Спаси-ибо! – сын берёт палочки и восхищённо разглядывает динозавров. – Ты где таких нашёл? Какие классные! И вкусные, наверное! Можно сейчас съем?

Я уже хочу сказать, что сначала ему нужно поесть суп и только потом сладости, но Нажинский отрезает короткое «можно», после чего Ромка вприпрыжку, чуть покашливая, уносится обратно в свою комнату.

– И какое печенье любит мой сын? Может, просветишь? – снова смотрит на Артёма, когда Ромчик скрывается за дверью своей комнаты.

В голосе холодная ярость и тихая угроза. Появляется, ощущение, что в квартире сразу градусов на десять холодает. Будто кто-то окна распахнул во время стужи. Хочется обхватить себя и растереть ладонями плечи.

– Шоколадно-банановое, – говорит Артём, и я чувствую, как из его голоса тоже пропадает лёгкость. – Но ты можешь его спросить, Яр, мелкий сам тебе всё расскажет. Или, к примеру, его мать.

– Обязательно спрошу, – кивает Ярослав, едва заметно поджав губы. – Артём, там нужно встречу провести с наладчиками. Оборудование на третьем секторе вторые сутки простаивает. Ты бы поторопился.

– Конечно, Яр, – кивает Артём после секундной паузы. – Уже иду, – а потом оборачивается ко мне, и взгляд его резко теплеет. – Пока, Сонь. Звони, если что.

– Угу, – киваю, всё же обхватывая себя за плечи.

Мне сейчас почему-то жутко некомфортно. Мы с Нажинским не семья, я не обязана не общаться с мужчинами. Тем более, Артём его друг, это не посторонний, которого Нажинский застал у себя дома. Да и мы просто общались, ничего такого.

Тогда какого чёрта я чувствую себя так, будто меня поймали на горячем?

Артём обувается, забирает куртку с вешалки и уходит, а Нажинский уставляется своим свинцовым взглядом на меня.

– Как ребёнок? – спрашивает таким тоном, будто обвиняет в чём-то.

– Ты сам видел – ему легче. Наверное, вирус лёгкий, быстро справился. Температура небольшая совсем.

– Хорошо.

Отвечает и замолкает, но продолжает смотреть на меня, будто дыру прожечь пытается.

– Кофе? – предлагаю, чтобы разбить как-то этот вязкий воздух. Всё равно себе делать собиралась.

– Артёму тоже сама предложила?

Вот оно. Мужское. Женщина не твоя, но попшикать вокруг тестостероном надо.

– А не должна была? – смотрю ему в глаза. – Он пришёл проведать больного ребёнка. Мне нужно было кивнуть, поблагодарить и выпроводить за дверь?

– И часто он приходит проведовать? Ребёнка, – Нажинский тоже вперивается взглядом мне в глаза.

– Нет. Но иногда подвозит нас до сада по пути в офис. Это плохо? – выгибаю бровь и складываю руки на груди. Контролировать меня, Нажинский, у тебя не выйдет.

– Странный путь, учитывая, что живёт Артём совсем в другой стороне.

– Ну если и так, – пожимаю плечами и отворачиваюсь к кофемашине, ставлю кружку под сопло. – Что в этом такого? Тем более Артём – твой друг, вот я и подумала, что ничего плохого в том, что он выпьет кофе в твоей квартире, нет.

– Дело не в квартире. Я не хочу, чтобы…

– Чтобы что? – резко поворачиваюсь, сжимая кружку, и смотрю на него с вызовом.

Нажинский и слова не может подобрать?

– Чтобы это переросло в нечто большее.

– Ну мало ли что ты хочешь, Ярослав, – отвечаю ему возмущённо. – Ты приволок нас с Ромой в Москву, угрожая разлучить. Но ты не можешь запретить мне вести личную жизнь.

Я сказала, а у самой горло сдавило. То ли от страха, то ли от осознания собственной смелости. И сердце застучало гулко и громко, что мне даже показалось, что Нажинский сейчас услышит этот грохот в моей грудной клетке.

– Осторожнее, Соня, – говорит он глухо и делает несколько неспешных шагов ко мне, заложив руки в карманы брюк. Оказывается ближе, чем это допускает этикет для посторонних друг другу людей. А я замираю, чуть дыша, будто парализована его взглядом. – Я многое могу. И это тоже.

Спорить не решаюсь. Язык присыхает к нёбу. Посылаю его подальше про себя, сжимая зубы.

– И, кстати, – он забирает у меня из рук чашку с кофе и делает из неё глоток. – Раз Роману лучше, значит, будешь меня сопровождать завтра на ужине с партнёрами в ресторане. Поиск спутницы для меня хлопотное дело, а на такие мероприятия не принято ходить одному.

– Да ладно, – сглатываю. – Поиск спутницы – проблема?

– Не люблю шлюх и охотниц. А ты ни на первое, ни на второе не похожа. К тому же мать моего ребёнка, так что подходишь. Деньги я перечислю, подготовься.

– А если я не хочу? Мне это вообще-то не нужно, Ярослав, – пытаюсь запоздало отстоять свою свободу решений.

– Я же ходил на этот дурацкий праздник в детском саду. И ты пойдёшь, Соня. До вечера.

Он разворачивается и уходит, захлопнув за собою входную дверь, а я зависаю, пытаясь понять и осознать то, что сейчас только что произошло.

И, кстати, зачем он вообще приезжал посреди дня?

20

– И вот это лекарство пять миллилитров вечером после еды не забудьте, пожалуйста, – даю последние наставления Людмиле Васильевне. – Оно в холодильнике на верхней полке в коробке. Шприц-дозатор там же.

– Конечно-конечно, Сонечка, не волнуйтесь, всё сделаем, – мягко улыбаясь, успокаивает она меня.

– Мультики его любимые там сразу поисковик первыми выдаёт.

– Мы с Ромиком со всем справимся, не переживайте.

– Мам, да, мы справимся! – активно кивает Ромка, хитро поглядывая на Людмилу Васильевну и целую тарелку бананового печенья, которое она испекла днём.

– Давай, зайчик, слушайся. Хорошо? – обнимаю сына так, будто уезжаю не на несколько часов, а на неделю минимум.

Просто мы никогда не расставались. Мама его забирала редко, и это же моя мама всё-таки. Дом, безопасное пространство.

Я набрасываю на плечи пальто, ещё раз проверяю, хорошо ли лежит помада, и выхожу за дверь. Спускаюсь на лифте и иду к машине, в которой меня уже ждёт Нажинский.

Мороз на улице такой крепкий, что дыхание сразу превращается в большое облако пара. Снега снова навалило, хотя его сегодня днём уже дважды чистили во дворе жилкомплекса, и он поскрипывает под ногами и сверкает в свете белых фонарей ярче любого бриллианта.

Ноги в туфлях-лодочках моментально стынут, но мне до автомобиля всего несколько метров.

Ярослав сидит в машине и постукивает пальцами по рулю в такт негромкой музыке. Интересный выбор – классика. Вивальди, если не ошибаюсь.

Я открываю дверцу и присаживаюсь, пристёгиваюсь.

– Отличный выбор платья, – делает в своей ледяной снисходительной манере комплимент Нажинский.

– Спасибо, – киваю, не зная, нужно ли продолжать разговор или можно просто уставиться в окно.

Ярослав выезжает из двора и встраивается в поток машин на трассе. Искоса наблюдаю за тем, насколько он спокоен и сосредоточен, как уверенно держит руль и безэмоционально реагирует на то, как нас едва не подрезают, нагло пытаясь обогнать справа вдоль обочины.

– Если музыка тебе не нравится, я могу включить радио или вообще выключить, – предлагает будто между прочим.

– Я давно не слушаю классику, но мне она не мешает, – пожимаю плечами. Повисает пауза, и я вдруг решаю спросить: – Это Вивальди?

– Да. Четыре сезона: осень. Аллегро, – кивает, не отрывая взгляда от дороги, когда мы как раз входим в круговое движение. – Почему перестала слушать?

– В детстве ходила в музыкальную школу. Приходилось.

– На скрипку?

– На пиано.

– Тебе не нравилось?

– Мама заставляла. Ей было приятно похвастать, как я играю Лунную сонату перед гостями. А мне хотелось ногти длинные и накрашенные, как делали все девочки в пятнадцать, но в музыкалке это запрещалось, – зачем-то откровенничаю я. Но он вроде сам спросил. – Я не прикасалась к клавишам с экзаменационного академического концерта.

– А я сломал скрипку на следующий день после смерти матери, – бьёт острой откровенностью в ответ Нажинский, и мне даже становится не по себе.

Наверное, нужно было бы промолчать, потому что я явно лезу не в своё дело, но тем не менее спрашиваю:

– У тебя с мамой… были сложные отношения?

Лицо Ярослава кажется абсолютно беспристрастным, но я замечаю, что взгляд, устремлённый на дорогу, становится острее.

– Роману повезло куда больше в этом плане, – отвечает он в конце концов после некоторой паузы, во время которой я уже готова кусать свой язык, чтобы не был таким длинным, а потом мы замолкаем.

И молчим уже до самого ресторана.

Я в таких дорогих и шикарных местах никогда не бывала, поэтому едва сдерживаю себя, чтобы не озираться с полными удивления и восторга глазами.

Нажинский галантно помогает мне снять пальто, а потом мы сдаём вещи в гардероб. Я аккуратно просовываю пальцы ему под локоть, когда он предлагает руку, и мы проходим в основную залу.

Честно говоря, дорогие московские рестораны я представляла иначе. В более классическом стиле, что ли. Ну там стулья в стиле барокко с резными спинками, многоуровневые хрустальные люстры, столики с изогнутыми ножками.

Но убранство этого места выглядит очень стильно и современно. По чёрному потолку струятся, как северное сияние, длинные широкие полосы, слабо подсвеченные. А диванчики возле больших и не очень круглых столиков сделаны так, что создаётся визуальное ощущение, что пространство вокруг столов будто ниже основного уровня пола.

Освещение приглушённое, но достаточное, чтобы моя небольшая бриллиантовая подвеска на тонкой цепочке, подаренная родителями на двадцать пять лет, заиграла необыкновенным блеском.

Нажинский ещё раз удовлетворённо и без стеснения окидывает меня взглядом. Я не знаю как реагировать, поэтому делаю вид, что не заметила, хотя, конечно же, чувствую смущение.

Но в то же время женское самолюбие играет. Потому что я знаю, что выгляжу хорошо. Красное платье мягко струится чуть ниже колена. Атласная ткань благородно отсвечивает в игре света ресторана.

Я сделала неброский макияж глаз, но выделила губы красным в цвет платья, а волосы убрала назад в тугой гладкий пучок.

Мы подходим к одному из столиков, за которым уже сидят трое мужчин со спутницами. Все они старше Нажинского. Мужчины, в смысле.

– Добрый вечер, господа, – учтиво, но холодно улыбается им Ярослав.

– Здравствуйте, Ярослав Юрьевич, – один за другим они приподнимаются и жмут Нажинскому руку, женщины кивают. – Рады вас видеть. Тем более в такой приятной компании.

– Уже не терпится узнать вашей прекрасной спутницы, – улыбается сухощавый мужчина лет пятидесяти.

– Рад представить вам Софию Романовну, – я тоже мило улыбаюсь и киваю, когда он называет моё имя. – Мою жену.

Что-о-о?