Текст книги "Училка и криминальный авторитет"

О нет. Какой позор! Зря я это ляпнула! Зря! Растерялась, просто хотела отбиться от этих гусынь, а вместо этого опозорилась.

А Аким Максимович слышал…

16

– Я тебя потерял, дорогая. Весь испереживался, – рука Акима Максимовича перемещается с моего плеча на талию и даже чуть ниже. Он прижимает меня к себе крепче, а потом чуть склоняется и прижимается губами к виску.

Я стараюсь сдержать дрожь от неожиданного вторжения в моё личное пространство, но он, думаю, замечает мою реакцию.

Девушки напротив скисают. Особенно блондинка, что стоит посередине. Награждает меня взглядом от которого я, по идее, должна упасть замертво, а потом отворачивается и демонстративно вглядывается вдаль с балкона.

– Пойдём, малыш, нас уже ждут, – ладонь Акима Максимовича сползает ещё ниже, заставляя меня окаменеть. Мышцы спины настолько напрягаются и вытягиваются, что мне кажется, будто к позвоночнику доску привязали.

– Угу, – киваю и натягиваю улыбку для гусынь, а у самой уже жар к щекам подбирается. – Идём.

С балкона мы так и выходим – я на деревянных ногах, красная от стыда и с его лапищей на моей заднице. Он – как всегда спокойный и уверенный в себе на все двести процентов. И даже когда гусыни остаются за дверью и не видят нас, рука Акима Максимовича никуда не девается.

– Уже можете убрать руку, – говорю, откашлявшись.

– Зачем? – вскидывает брови, изображая голосом искреннее удивление. – Невеста моя – хочу и трогаю.

– Спасибо, что подыграли, – аккуратно выворачиваюсь, снимаю пиджак и протягиваю ему. – И… простите меня за эту ложь. Я, наверное, поставила вас в неудобное положение. Но эти девушки… Они назвали меня эскортницей и высмеяли прямо в глаза. Ну я и ляпнула. Знаю, что вышло по-детски как-то…

– Не нужно извиняться, Олеся, – он улыбается, только улыбку эту вряд ли можно охарактеризовать как милую и дружелюбную, есть в ней что-то ещё, второе дно. Подтекст, который так и говорит: “О-о! Это широкое поле, чтобы извести вас, Олеся Станиславовна”. – Вы здорово их отбрили. Это с виду эти девушки милые лебёдки, а на деле же когтистые чайки. Того и гляди вцепятся и разорвут на части. А вы не позволили.

Мда. Точно сказал. Не гусыни, а именно чайки.

И я уже вроде бы как готова выдохнуть, поблагодарив за понимание и поддержку, как Аким Максимович… оказывается Акимом Максимовичем.

– Но правда теперь придётся играть до конца. Чайки обязательно растрещат ведь всем и вся, – поправляет запонки на рукавах и приподнимает бровь, и я замечаю в его глазах искры веселья. Ему просто позабавляться охота, и просто так он мне не спустит мою выходку. Это я уже чётко понимаю. – Так что нужно быть очень убедительными. Что там обычно делают жених и невеста? Ходят, тесно прижавшись друг к другу, зажимаются за углами…

Вот козёл, прости Господи.

– Так делают только подростки, – складываю руки на груди, пытаясь хоть как-то отгородиться от него и его цепкого взгляда.

– А может и ещё чего… ну, для убедительности.

Он уже откровенно издевается, поэтому я, фыркнув, отворачиваюсь и иду к столику с шампанским и канапе.

И едва только подхожу, уже ожидая, как за спиной раздастся очередная шуточка, как рядом материализуется один из партнёров Акима Максимовича, с которым он меня чуть ранее познакомил.

– Алиса! – улыбается Княжин.

– Олеся, – поправляю его.

– Ох, простите! – он складывает молитвенно руки. – Запамятовал. Вы не будете против, если я приглашу вас потанцевать? Как раз музыку громче сделали.

И действительно, чуть дальше от столиков, на свободном пространстве, несколько пар неспешно раскачиваются под заунывную инструментальную музыку.

Признаться, этот Княжин мне совершенно не нравится. Скользкий какой-то и слишком слащавый, что ли. Но рядом стоит готовый побрызгать ядовитым сарказмом Аким Максимович, потому я соглашаюсь без раздумий.

Княжин берёт меня за руку и ведёт к танцующим. Его ладони немного влажные, и мне вдруг хочется вытереть руки. Зато танцует он мягко, виляя бёдрами, словно ходил на бальные танцы.

Когда двигаемся медленно по кругу, краем глаза замечаю Акима Максимовича. Он стоит всё там же – у столиков с шампанским, а рядом с ним та самая чайка-гусыня, которую мои слова о статусе невесты задели сильнее всех. Видимо, между ними было что-то. И мне даже стыдно становится, что я вот так разрушила чьи-то мечты.

И пока девушка что-то говорит ему, негромко, но эмоционально, сам Аким Максимович будто и не замечает её. Игнорирует попросту. И при этом внимательно смотрит прямо на меня и Андрея Княжина. Будто каждое движение отслеживает.

Зачем пялиться-то так? С тобой вон человек пообщаться пытается.

– Где Даровский вас нашёл, Олеся? – негромко спрашивает мой партнёр по танцу. – Вы совсем не похожи на… женщин, которые обычно были рядом с ним.

На его шлюх? Ну спасибо тебе, мил человек. Сравнил так сравнил.

– Возле школы, – отвечаю уклончиво, хотя технически меня там Сергей нашёл.

– Интересно… – Княжин напоминает мне зависшее приложение. А он что хотел услышать? Или такие, как Даровский, мимо школ не ходят?

– Я прошу прощения, – рядом материализуется Аким Максимович. Я, к слову, даже и не заметила, когда он направился к нам. – Хочу потанцевать со своей невестой.

Глаза Княжина округляются до такой степени, что даже беспокоиться начинаю за них. Он весьма удивлён, даже дар речи теряет, просто отступая в сторону.

Ну вот зачем сейчас хоть было говорить это “невеста”?

Аким Максимович перехватывает мою ладонь, а вторую руку кладёт на талию. Прижимает куда увереннее и крепче, чем Княжин.

– Он на вас пялился, – говорит Аким Максимович. – Нагло щупал взглядом прямо в декольте.

– Платье закрытое, у него нет декольте, – двигаться в танце с ним куда легче, чем с моим предыдущим парнёром, сразу чувствуется, как мужская рука ведёт.

– Всё равно пялился. Мне это не понравилось.

Ого. Вот это заявочки.

Я приподнимаюсь на носочки и тянусь к его ухо, а потом шепчу:

– Вы переигрываете, Аким Максимович.

– А кто сказал, что я играю? – снова эта иронично выгнутая бровь. – Мне правда не понравилось. И вообще… игра может быть весьма реалистичной, как думаете?

– В каком смысле? – смотрю на него непонимающе.

Он склоняется ниже и шепчет мне прямо в ухо, касаясь дыханием кожи и запуская по ней лёгкий ток.

– В прямом, Олеся, – его голос звучит низко, с какими-то вибрирующими нотками. – Вам ведь понравилось наблюдать? Но можно и участвовать…

17

У меня всё тело жаром обдаёт. Волна огненная прокатывается. Я давлюсь воздухом, ошарашенная такой наглостью и бесцеремонностью, и даже в первые мгновения не могу мысли собрать, чтобы ответить.

А потом дёргаюсь, чтобы влепить этому хаму звонкую пощёчину. Но у меня ничего не выходит. Он сжимает мою ладонь, и за талию крепче прижимает. Не даёт вырваться.

– Тшш, – подмигивает нагло. – Я понял.

– И что же вы поняли? – шиплю сквозь зубы, всем сердцем желая прямо на месте испепелить его взглядом.

– Трио не предлагать.

Этот гад спокоен и расслаблен. Лапищами меня своими крепкими держит и продолжает двигаться! Танцует он!

Так и хочется влупить коленом между ног!

– Ах ты! – мне кажется, воздух, который я выдыхаю, становится горячим от ярости. Лицо пылает, да даже кожа под платьем вся горит. Сердце в груди бьётся быстро-быстро. – Да как вы вообще…

– Видимо, рано ещё, – говорит скорее сам себе. – Олеся, не сердитесь, хотя вам ярость несказанно идёт, и меня до ужаса это возбуждает. Вы, право, себя видели? Эта родинка на плече, волосы набок до самой талии. Тут большая часть мужиков дрочить побегут после приёма.

Я поражена. Целиком и полностью в шоке. Он вообще, что ли, ненормальный?! Адекватный человек не будет говорить такое.

– Вы нормальный вообще? Вас никто такту и культуре не учил, да? – чувствую, как мой голос дрожит. Мне кажется, я никогда не была так возмущена ещё и так ошарашена. Если только когда лысый засунул меня в багажник, но то скорее был страх.

– Какой такт, Олеся. Вы полчаса наблюдали, стоя за шторой, как я трахаюсь. Я подумал, на этом границы и преграды пали.

Козлина.

– Отпустите меня сейчас же, пока я вам тут перед вашими партнёрами концерт не устроила!

– Кстати, удивлён, что ещё не устроили.

– Я это сейчас исправлю!

– А я тогда вас хорошенько отшлёпаю. Без шуток, детка. Не играй с огнём.

Его хватка слабеет, и я тут же выдёргиваю руку, резко разворачиваюсь и быстрым шагом ухожу прочь.

Ну какой же хам! Бессовестный просто.

Меня всю трясёт, когда забегаю в уборную. Лицо горит, дыхание прерывистое. Грудь будто в тисках сжали.

Никогда и никто мне таких пошлостей не говорил. Если только тот придурок Ромашов, но он реально придурок. И ему было восемнадцать.

А этому Даровскому тридцать пять!

Открываю холодную воду и подставляю запястья. Мне всегда помогает успокоиться, если охладить руки. Организм будто перестраивается с эмоций на физические ощущения.

Нужно вызвать такси и валить отсюда. Можно сразу к себе домой, потому что в дом Акима Максимовича я больше не поеду!

Пошляк он неотесанный. Маньяк!

Верну ему его деньги, выплаченные авансом, а платье по почте потом пришлю.

– Олеся, – раздаётся сзади и я в шоке оборачиваюсь.

Я думала, ещё более наглым он быть уже просто не может.

– Это женский туалет! Вы не заметили? – складываю руки на груди, а сама неосознанно отступаю. Это в зале мы были среди людей, а тут… Что-то даже страшно становится. Он ведь бандит, хоть и весь такой из себя, мало ли что у него в голове

Аким Максимович подходит ближе и останавливается в паре шагов.

– Простите, я перегнул, – поднимает вверх ладони примирительно. Только пошёл он подальше со своими извинениями! – Не думал, что вы так остро отреагируете. Не понял, что вы ещё не включились в игру. Так что прошу прощения за излишний напор.

– Я такой похабщины ещё не слышала, – обхватываю себя руками и тру плечи. Скрыть от него, что я вся дрожу от переизбытка эмоций, не получится. – Это унизительно просто.

Мне некомфортно, что он здесь. Давит его присутствие. Уйти хочется. Да что там уйти – убежать!

– Ваша острая реакция меня, признаться, удивляет. Я всего лишь предложил вам интим, Олеся. Взрослые люди иногда так делают, – Аким Максимович вскинул брови, будто я и правда сделала что-то странное, обидевшись. А потом продолжил топтаться по моей гордости. – И я не поверю, что раньше вам такие предложения не поступали.

– Хотите сказать, я выгляжу доступной?

– Я хочу сказать, что вы выглядите привлекательной и сексуальной, Олеся.

Да ну его. Не хочу слушать это глупое переливание из пустого в порожнее. Он уже достаточно плеснул в меня грязью.

Делаю шаг, чтобы обойти его и убраться отсюда куда подальше. Сил терпеть это унижение у меня уже нет. Но стоит мне поравняться с ним, как крепкие мужские пальцы смыкаются на моём предплечье.

– Куда вы собрались?

– Подальше от вас! – пытаюсь вырвать руку, но Даровский тянет меня к себе и прижимает к груди.

Ощущаю себя беспомощной. Тело будто ослабло и превратилось в желе. Всё происходит так быстро, что мои защитные рефлексы не срабатывают, и я не успеваю даже попытаться его остановить, когда Аким Максимович запускает пальцы мне в волосы и, зафиксировав голову, прижимается губами к моим.

Это его действие изумляет. Дезориентирует. В ушах начинает шуметь, в кровь выбрасывается адреналин. Голова кружится и я теряю ориентацию в пространстве.

– Сладкая, как я и думал, – говорит мне в губы, оторвавшись. – Ещё хочу.

Но “ещё” я ему не позволяю. Тело и мозг включаются и синхронизируются. Что есть сил толкаю его в грудь, а когда это никоим образом не помогает, с размаху таки залепляю хаму звонкую пощёчину.

– Иди на хер, придурок.

Выдёргиваю руку и почти бегом бросаюсь к двери.

– Огонь, – слышу в спину замечание и мужской смех. – Вот это женщина!

Да провались ты.

18

Охреневший.

Огня ему мало? Так пусть себе огнедышащую дракониху заведёт! С его-то деньгами несложно будет. Или вон на той чайке-гусыне покатается! Уверена, она тоже вполне себе огненная женщина и устроит ему адок.

Уф! Злости не хватает. Ну что за хам?

Будь я персонажем какого-нибудь мультфильма, у меня бы, наверное, от злости пар из ушей валил.

Выбегаю из ресторана, схватив пальто своё при входе, и замираю на пороге. Мне требуется пару секунд, чтобы сориентироваться и увидеть недалеко, прямо у парковки, машину с шашечкой.

Быстро иду к такси, открываю дверь рядом с водителем и плюхаюсь на сиденье.

– Здравствуйте.

– Добрый вечер, – кивает водитель. – Вас куда?

И правда, куда меня?

Домой хотела, но ключи-то от квартиры остались в комнате в доме Даровского. А его адреса я не знаю… Хотя, стоп! Кажется, знаю. Вчера Сергей просил у меня телефон, чтобы заказать пиццу, ему праздничная еда надоела. Свой телефон он забыл в машине и попросил мой, когда мы встретились на кухне. Я спустилась выпить чаю, а он там околачивался в ожидании пирога и возвращения Ренаты Рустамовны.

Захожу в приложении доставки готовой еды и смотрю последний адрес.

– Вот сюда, – показываю водителю, тот забивает в навигаторе и хмурится. Мне уже даже кажется, что он передумает туда везти меня.

– Ладно, поехали, – всё же соглашается и заводит мотор.

Когда выезжаем с парковки, принципиально не смотрю на вход в ресторан, но боковым зрением всё же цепляюсь за момент, когда она резко распахивается и кто-то выходит на крыльцо.

Да мало ли кто. Кто бы это ни был – плевать. Абсолютно.

Моя задача следующая: приехать, содрать с себя это дорогущее платье, забрать свои ключи и свалить домой.

Когда подъезжаем, с таксистом расплачиваюсь переводом и выхожу из машины. Останавливаюсь перед высокими воротами и всматриваюсь в поисках звонка. Может, мне сейчас вообще не откроют? Придётся торчать в этом платье и тонком пальто на морозе, пока не приедет господин бандит. Если он вообще этой ночью приедет…

Признаться, не радужная перспектива замёрзнуть тут под воротами насмерть не сильно меня вдохновляет, поэтому звоню я несколько раз интенсивно. Наверное, в случае приказа не открывать это мало чем поможет, но я всё равно попытаюсь.

Страхи мои, однако, не подтверждаются, и замок, пикнув, отключается. Дверь открывает охранник и приветствует меня кивком. О том, где хозяин и почему я одна, он не спрашивает. Молодец, профи парень.

Я иду в дом, залетаю по лестнице на второй этаж так быстро, как только позволяют каблуки. Поворачиваюсь боком к зеркалу и резко дергаю замок платья, желая поскорее избавиться от него.

Натягиваю свою одежду, куртку, заталкиваю в карман ключи от квартиры и телефон. Ничего другого не беру, это не моё.

Сбегаю с лестницы с намерением выскочить во двор, а оттуда за ворота, и там уже вызвать такси домой.

Но едва пересекаю гостиную, в коридоре напарываюсь на Сергея.

– Уйди с дороги, – говорю ему сердито. Понимаю, что противопоставить мне нечего ему в силе. Но я так зла, что готова только этим снести все преграды.

– Слушай, репетиторша… – он мнётся, но по прежнему закрывает собой проход. – Ну ты горячку не пори, а. Успокойся, пива там выпей, может…

– Сам выпей, – ставлю руки в бока. – А мне дай пройти. Я в доме этого хама не собираюсь больше ни минуты задерживаться. И, кстати, у меня имя есть – Олеся!

– Ну ты не борзей, Олеся, – поднимает брови, и его лоб складывается гармошкой, а вот лысая макушка остаётся гладкой. – Может там это… обсудить надо, поговорить, ну ты чё блин тоже. Как все бабы истеричка, получается.

– Получается. – Закатываю глаза. – Короче. Отойди.

– А если нет? – Сергей складывает руки на груди.

Подаюсь вперёд с твёрдым намерением попытаться протолкнуть эту огромную пробку из девяностых в проходе, когда вдруг сзади слышу всхлип.

Резко обернувшись, вижу Костю. Он стоит босой в пижаме и вытирает рукавом глаза. Нос и брови красные, нижняя губа подрагивает.

– Костик, что случилось? – подхожу к нему и присаживаюсь, чтобы видеть его глаза напротив.

– Ты уходишь, – он уже не спрашивает, а утверждает. – Я думал, что ты ещё побудешь со мной, а ты так быстро уходишь…

Он пытается сдержаться, но я вижу, как против воли его рот кривится, и всё-таки прорывается всхлип. Но Костя держится. Ему стыдно показывать чувства, и это плохо. Поэтому я решаю, что ему с этим нужно помочь.

– Не расстраивайся так, Костя, – раскрываю руки, приглашая его к объятиям, и он с радостью соглашается и льнёт ко мне.

Да, ему уже целых восемь. Так считает его няня, отец и все остальные. А как по мне, так мальчишке всего восемь. И если он недополучил ласки и объятий раньше, понятно, что ребёнок отчаянно хочет этого.

И, наверное, я не должна давать ему её. Так ещё больнее будет. Но я вдруг не нахожу в себе сил выстроить между нами стену. Просто не получается.

– Не уходи, Олеся, – шепчет тихо. – Я же ещё совсем плохо читаю и считаю тоже совсем слабо. И ты говорила, что научишь меня писать.

Мой пыл и злость внезапно тают. Растворяются под воздействием чистой, искренней детской просьбы. Как бы я не злилась на его отца, мальчик здесь не причём.

– Парень дело говорит, – слышу сзади голос лысого. – Оставайся, Олеся-репетиторша. А хозяину я вот сам скажу, чтоб не баловал – хочешь?

– А послушает? – поворачиваю голову к Сергею, всё ещё поглаживая Костика по спине. Вопрос уже скорее ради разговора. Ирония. Конечно, Сергей не сможет повлиять на Даровского.

– А то! – Сергей принимает вид важный и гордый.

– Хорошо, – поворачиваюсь к Косте. – Но ты сейчас пойдёшь спать, ладно? Поздно уже.

– И ты не уедешь, не сказав мне?

– Нет, конечно. Я же пообещала. Пойдём, отведу тебя в твою комнату.

Приобняв Костю за плечики, иду с ним на второй этаж в его спальню. Ещё раз успокаиваю его, обещая, что завтра утром мы встретимся на занятии в десять часов утра.

Когда Костя, выдохнув с облегчением, укладывается под одеяло, я ещё сижу рядом с ним, пока не уснёт, и только потом выхожу, осторожно прикрыв дверь.

Ну что ж, слабачка Олеся, сделать ноги отсюда не получилось. Но пошляку-папаше я ещё обязательно всё выскажу. Пусть только попробует ещё что-то похабное мне ляпнуть. И не посмотрю, что крутой-богач-бандит-карты-деньги-два-ствола. По роже наглой дам ещё разок.

Через парадную лестницу решаю не спускаться, а пройти коротким путём, чтобы выйти на своё крыло. Сворачиваю направо и направляюсь по широкому коридору.

Так, стоп. Тут я раньше не была. И тут тупик.

Разворачиваюсь и иду обратно. Если здесь комната мальчика, значит, нужно сюда. Тьфу ты, не направо нужно было, а налево.

Хотя, и тут вроде не была. Уж лучше вернусь через парадную лестницу и поднимусь к себе как обычно через кухню и второстепенную лестницу.

И тут я слышу негромкий сигнал. Пищит, будто кто-то забыл закрыть холодильник. Иду на звук, свернув за угол и вижу приоткрытую дверь, на которой на ручке диод мигает то красным, то зелёным. Наверное, замок электронный, как на кабинете Акима Максимовича, и почему-то он дал сбой.

Подхожу, чтобы прикрыть дверь. Комната Кости дальше, но иногда даже негромкий звук может разбудить. Я вот не раз просыпалась в четыре утра от будильника на смартфоне своего соседа сверху.

И нет бы просто прикрыть дверь, я зачем-то заглядываю за неё. И то, что вижу там, меня поражает.

19

Любопытство – не порок, зато большое…

Так говорила моя мама мне в детстве. И говорила часто, потому что я бесконечно совала свой нос куда не следовало. Такой уж характер.

Я и взрослая всегда себя ругаю за эту черту. И вот сейчас тоже… ругаю. Но при этом всё же заглядываю внутрь.

Мне даже требуется присмотреться, чтобы понять, что в этой комнате. На тёмных стенах ниши, подсвеченные красными и фиолетовыми светящимися линиями. Чёрный и красный бархат. И белые тела. Фигуры частями и целиком. Где-то только голова, где-то бюст, а где-то лишь барельеф лица. Или тела полностью.

Скульптуры.

Маленькие, средние, большие. Их много, десятка два точно, если даже не больше.

Делаю несколько шагов внутрь комнаты и осматриваюсь.

Не сказала бы, что здесь очень просторно, но и не тесно. На окнах опущены плотные бархатные шторы. И только войдя внутрь, я вижу, что у комнаты есть продолжение.

Там тоже полутьма, горит лишь диодная лента по периметру потолка. Длинный рабочий стол, стулья разных уровней, панели с инструментами, ящики, ещё какие-то непонятные для меня штуковины.

Это мастерская скульптора. И принадлежит она, судя по всему, хозяину дома.

Неужели Даровский увлекается скульптурой? Это почему-то удивляет. Хотя, странного вроде бы и ничего тут нет. Но меня всё равно это поражает.

Я прохожусь вдоль рядов со скульптурами и рассматриваю их. Они очень красивые. Никаких химер и горгулий, или, как сейчас модно, уставших уродливых лиц. Красивые классические линии, благородные формы, точёные лица.

Это вдруг впечатляет.

Я смотрю на одну из фигур – небольшая, не более полуметра, женская фигурка. Она изображает девушку, которая лежит на пляже, откинув голову назад. Руки опираются на локти, одна нога поднята и чуть согнута в колене. Не пошлая, не зажатая, а свободная и открытая поза.

Разглядывая фигурку, я невольно представляю руки скульптора, которые оттачивали её. Оказывается, эти руки умеют не только лезть куда не следует, но и создавать такое…

– Я зову её Элли, – вдруг раздаётся негромкое за спиной, и я от неожиданности едва ли не подпрыгиваю на месте.

Оборачиваюсь и застываю, не дыша. Снова попалась, дурочка. Хорошо, хоть не за шторой.

Вот зачем, спрашивается, зашла сюда?

Я думала, Аким Максимович ещё на приёме, не уходить же ему в самый разгар.

Он неспешно входит в комнату и останавливается рядом. Выглядит спокойным.

– Извините, мне не стоило входить. Замок пищал, я всего лишь хотела прикрыть дверь, а потом заглянула… – опускаю глаза и пытаюсь пройти мимо, чтобы покинуть комнату.

– Не уходите, Олеся, – Даровский притормаживает меня за руку, но тут же отпускает. – И… простите меня. Серьёзно. Я повёл себя непристойно.

Почему-то сейчас, в атмосфере его творческой мастерской и при наполненном искреннего сожаления голосе и взгляде, мои обида и негодование начинают таять.

– Ваша наглость… – набираю воздуха в лёгкие, но почему-то сдуваюсь.

– Знаю, – пожимает плечами и смотрит как провинившийся школьник. – Предлагаю мировую.

С ним мировая – это как контракт с дьяволом. Почему-то именно такое ощущение складывается…

– Ну давайте попробуем, – смотрю на Акима Максимовича с сомнением. – Только чтобы без всей этой похабщины.

– Согласен, – улыбается. – Секс теперь буду предлагать исключительно в интеллигентной манере.

– Вы невозможный, – закатываю глаза.

– Знаю.

Он отходит к небольшому узкому шкафу, который оказывается баром, и извлекает оттуда бутылку шампанского и два бокала.

– За перемирие, – протягивает мне один, а потом вскрывает бутылку и наполняет оба бокала.

Я делаю глоток, стараясь спрятать за бокалом некоторое смущение, которое меня охватывает. Думаю о том, что вообще-то и мне бы не мешало извиниться.

– Аким Максимович…

– Просто Аким. Я ведь просил, – подносит к губам свой бокал, но при этом взгляд с меня не сводит.

– Аким, – исправляюсь, – я тоже должна извиниться. Вы просили забрать подарок для Кости из своего кабинета. Обычно я, если обещаю что-то сделать, сразу делаю это. А тут уснула. Думала не успею уже, впритык времени было. Прибежала, а тут… вы… с девушкой. И я почему-то растерялась.

Он слушает внимательно, не перебивает. Но я всё равно чувствую внутри неуверенность и дрожь.

– Нужно было обозначить себя, конечно же. Но… сама не знаю, почему так и застыла. Я будто в шоке была. Не представляете, какой это был для меня кошмар.

– Я был так ужасен? – улыбается краешками губ.

Блин! Мы же по факту стоим и обсуждаем, как он занимался сексом с другой женщиной.

– Нет, что вы! Вы были супер… ой! – я снова ляпаю невпопад и вся заливаюсь краской от стыда. Позорище, блин. – Ну в смысле… Боже…

Просто закрываю лицо ладонью. Хочется сквозь землю провалиться.

– Олеся, вы забавная, – он улыбается мягко. – Откуда вы такая вообще? Будто из другого мира.

– Из обычного, Аким. Где нет пышных приёмов, дорогого шампанского и больших денег, – пожимаю плечами. – Такая, как все. Как большинство.

– Я не всегда был при деньгах, Олеся. Но вообще, сейчас говорю о другом, – качает головой. – И вы уж точно не как все.

Мне становится неуютно под его внимательным взглядом. Хочется закрыться как-нибудь, отгородиться. Уж слишком внимательно он смотрит. Будто в самую душу мне заглянуть хочет, мысли все прочитать.

Волоски на коже от такого взгляда дыбом встают, а дышать приходится чаще, потому что сердце качает кровь быстрее.

– Это ваша мастерская? – перевожу тему, развернувшись к одной из скульптур.

– Моя.

– И все скульптуры тоже вы сделали?

– Я, – он улыбается, но я на его улыбку предпочитаю не смотреть. Слишком уж она… какая-то. Сама не пойму и чувствую нутром, что и не нужно мне понимать. – Нравятся?

– Нравятся, – киваю и отвечаю честно.

Я сама не замечаю, как мы допиваем бутылку шампанского, пока Аким рассказывает мне то про одну скульптуру, то про другую. У каких-то есть история, а какие-то он просто нафантазировал под настроение.

Голова немного кружится, но я слушаю с интересом. То, что у этого господина бандита такой богатый внутренний мир, признаться, удивляет меня.

– Почему скульптура? – спрашиваю, когда он, подлив мне ещё шампанского, приглашает пройти в саму студию, где и происходит процесс создания. – Почему вы выбрали именно это искусство? Не изобразительное, к примеру. Насколько я слышала, скульпторы и художники – близки по таланту.

Даровский на пару секунд зависает, а потом пожимает плечами.

– Не знаю… мне никогда такой вопрос не задавали. Да и мало вообще кто знает, чем я увлекаюсь. Но если ответить на ваш вопрос, то… наверное, мне нравится прикасаться к чему-то, нравится чувствовать, как под моими руками что-то становится послушным, как поддаётся, принимая ту форму, которую я хочу.

Он говорит о скульптуре, а у меня во рту пересыхает. Платье хоть и вязаное, но тонкое. Да и тут совсем не жарко. Однако испарина у меня на спине выступает.

– А это что? – я подхожу к стойке, на которой что-то накрыто светлой тканью. – Незаконченная скульптура?

– Именно. В процессе создания.

– Покажете? Или не принято среди скульпторов незаконченное показывать? – моё любопытство как обычно… наверное, я кажусь ему наглой и бестактной.

– Да я вообще мало кому что показываю, – усмехается. – Но почему бы и нет? Правда, работа застопорилась.

Он стягивает ткань и отбрасывает покрывало на стол. На рабочем постаменте фигура девушки до бёдер. Её голова опущена, волосы ниспадают вниз. Грудь обнажена.

– У неё нет лица, – говорю негромко, рассматривая фигуру. – В этом работа застопорилась?

– Да, – Аким проводит большим пальцем по овалу подбородка, и в этом движении я вижу много нежности. – Я его не вижу. Не могу почему-то. Размыто всё.

– Может, ещё время не пришло? – сглатываю и спрашиваю приглушённо.

То ли шампанское так меня пришибает, то ли я просто устала. Но меня будто ведёт. Воздух в мастерской становится густой и вязкий, словно топь.

– Может… – Аким хмурится, глядя на незаконченную скульптуру.

И я смотрю.

Смотрю, как его пальцы скользят по камню. По застывшим волосам, по линии подбородка, по шее.

Меня бросает в жар. Будто я в лихорадке. Во всём теле появляется пульсация, ноги слабеют.

Я чувствую себя пьяной. Наверное, это всё шампанское…