Текст книги "Любовная аритмия"

Он начинал в агентстве по организации вечеринок, дней рождений, свадеб и юбилеев. Артем ничего не придумывал, не писал сценариев, но самый банальный сценарий мог преподнести заказчику как конфетку. Артем умел рассказывать – «ездить по ушам», как говорила его коллега-любовница. Он умел «преподнести» товар так, что клиент был уверен – его праздник будет уникальным. Потом Артем перерос это агентство и ушел в другое – организовывать фестивали, конференции и прочие слеты творческой интеллигенции. Ему нравилась такая жизнь – с поездками, встречами, застольями.

Все это он зачем-то рассказал Анжеле.

– Хороша работенка – языком чесать, – отозвалась домработница.

– Ну не всем же вагоны разгружать, – попытался отшутиться Артем и уточнил: – Вы справитесь? Точно?

– Хуже не будет. – Домработница презрительно обвела взглядом дом.

Артем уехал, оставив ее на хозяйстве. Вернулся через месяц.

– Да что б тебя! – ругнулся он, больно ударившись головой о плафон на длинной цепи, который висел посередине между гостиной и кухней. Плафон был мутный, слабый и освещал маленький кружок под собой. Артем встал на носки и вытянул шею – внутри плафона лежали трупы комаров, мух и одна стрекоза.

– Красиво? – подбоченившись, спросила Анжела. – Как я его вешала – это отдельная история.

– А почему так низко?

– Нормально. Как раз. Это ты с непривычки бьешься. Еще раз долбанешься, научишься обходить.

– А почему в этом месте?

– Что ты к этому светильнику прицепился? Куда его еще вешать? – огрызнулась Анжела. – Не нравится – сам перевешивай.

– А зачем вы ковры скатали? – Артем стоял на голом мраморе босиком. Ноги начинали мерзнуть.

– А чего тут пылесборник устраивать? Тапки надень – и нормально будет, – ответила Анжела.

В тот же день Артем решил ее уволить.

Домработнице было глубоко наплевать на расставленные им лично в определенном порядке фигурки сфинксов. Анжела была патологической неряхой, у которой в одной коробке лежали губки для мытья посуды, перчатки и пакеты с рисом и макаронами. Итальянские тарелки – тяжелые, расписанные вручную синими цветами, которые Артем вез, перемотав пакетами и собственными рубашками, были «покоцаны». Анжела так и сказала:

– Я их тут немного покоцала. Уронила. Но нормально, только по краю, есть же можно.

У домработницы, как заметил Артем, была своя система порядка. Все вещи, с которыми она не знала, что делать, были свалены под стол. Стол она прикрыла скатертью до пола.

Из маленькой комнатки, которую Артем мечтал превратить в библиотеку, сделав узкие, на одну книгу, полки от пола до потолка, Анжела сделала кладовку, заставила ведрами, швабрами и завалила бесконечными пакетами. Переступая через какие-то пустые коробки, Артем опять ударился головой о плафон, такой же, на длинной цепи, как и на кухне.

«Уволю, блин, – подумал он. – Немедленно».

Только его комнату, спальню, Анжела не тронула. Во всяком случае, там ее рука не чувствовалась. Журнал валялся на полу рядом с кроватью, где он его оставил. На полке стояли вырезанные из дерева женские фигуры – пыль была вытерта строго между ними. Артем открыл шкаф и достал простыню – влажную и неглаженую. Открыл другой шкаф в поисках подушки и замер. Подушки и одеяла Анжела проложила еловыми ветками, цветками лаванды и кусочками мыла. Точно так же делала его бабушка. И от этого запаха – цветочного, ядреного запаха детства – у него закружилась голова.

Анжела в это время стояла под дверью и прислушивалась. Она прекрасно слышала, как Артем ругался в кладовке, как он морщился, глядя на ковры. Она слышала, как он грохнул дверью шкафа. Когда его шаги за дверью затихли, она улыбнулась, сама себе кивнула и ушла.

* * *

Все-таки это было странное место. Многие, особенно женщины, жаловались, что плохо спят по ночам – мучают кошмары. Дети во сне кричали и разговаривали. Никто не мог здесь работать. Даже читать пустую пляжную литературу было тяжело. Зато здоровье удивительным образом «поправлялось» само собой, несмотря на немыслимое количество сигарет и вино, которое пилось, как вода. Артем взял за правило ходить утром за водой, продававшейся в пятилитровых канистрах, – ту, что текла из крана, пить было нельзя. Он почти бежал до церкви, поднимался в гору, спускался к овощной палатке, покупал две канистры для баланса и шел, следя за дыханием, назад. Такая пробежка заменяла ему ежедневные двухчасовые тренировки в фитнес-клубе. Он заворачивал на пляж, ставил канистры на лежак и нырял с головой с камня. Плыл быстро, обжигаясь ледяной водой. Помимо пожилой супружеской пары в это время на пляже можно было встретить только художника-шизофреника.

– Не волнуйся, я сторожу, – приветствовал Артема художник, показывая на канистры.

– Спасибо, – отвечал Артем, – как жизнь?

Художник обычно не отвечал. Он вставал в полный рост, вытягивался, раскидывал руки в стороны и говорил: «Хорошо-то как, Господи!» Потом поворачивался в другую сторону, опять раскидывал руки и еще раз восклицал: «Хорошо-то как, Господи!»

– Ну да, неплохо, – отвечал Артем.

– Нет, мой хороший, – художник всегда называл его «мой хороший». – ХОРОШО! Ты посмотри, какая красота вокруг! Такое естество!

– Вы сейчас пишете? Работаете?

– Нет, мой хороший, я набираю. Набираю и набираю… вот это всё.

Художник смотрел на море и улыбался широкой детской улыбкой.

Артем забирал канистры и в последнем рывке – с нагрузкой – взбегал на гору и по ступенькам к дому. Сразу шел в душ, где под струями воды на него накатывало состояние абсолютного спокойствия. Покоя и равновесия. Ради этих секунд Артем и бегал за водой. Нигде в другом месте и при других обстоятельствах он не мог поймать, ощутить это состояние.

Анжела гремела на кухне посудой. Она всегда шумно, с бряцаньем складывала тарелки, бамцала кастрюлями и разговаривала сама с собой. Каждый день готовила Артему обед, хотя он просил ее не готовить, говорил, что не хочет, не может здесь, на жаре, есть суп и котлеты, мол, в Москве наелся. На самом деле он брезговал, один раз увидев процесс приготовления. Анжела плохо чистила морковку, картошку не промывала под водой, рядом с разделочной доской лежала старая вонючая губка, которой она чистила раковину. Домработница пробовала суп ложкой и ею же опять мешала в кастрюле, добавляя соль или перец.

Он так ее и не уволил. Сначала из-за того запаха мыла и лаванды, потом из-за вареников, которые она налепила.

– На, иди вишню собери, поспела уже, – сказала она Артему в один из дней, сунув ему в руки большую эмалированную кружку. – Я вареников налеплю.

Артем застыл с кружкой в руках – это тоже было воспоминанием о бабушке, у которой он провел одно-единственное лето, навсегда оставшееся в памяти как лучшее в его жизни. Он собирал вишню, ел прямо с дерева и понимал, что не может уволить домработницу. Позже она поставила перед ним тарелку с варениками, большими, толстыми, щедро посыпанными сахаром и залитыми сливочным маслом, такими, какие он ел в детстве.

* * *

Каждый сезон Артем приезжал с новой девушкой – не потому, что был ловеласом, просто так получалось. Точнее, не получалось сохранить отношения. Если в Москве все было хорошо, то здесь становилось все плохо. Сразу же. Артем не понимал, в чем дело. Почему его милая, добрая, легкая избранница в один день становилась истеричной, раздрызганной и злобной.

– Такое место, мой хороший, – шепнул ему однажды художник, – гиблое… пиратское… тут все рушится. Фокус меняется. Аура тут.

Одно время Артем считал, что во всем виновата Анжела, которая окончательно почувствовала себя в доме хозяйкой и каждую новую пассию Артема воспринимала в штыки.

– И чёй-то тут? – заходила она на кухню, когда девушка жарила Артему, например, омлет. – Не, он такое есть не будет, – засовывала она нос в кастрюлю.

– Почему? – пугалась девушка.

– По кочану, – отвечала Анжела.

– Почему ты ее не уволишь? – рыдала девушка, которой Анжела за короткий отрезок времени успевала рассказать о том, кто здесь был до нее и в каком количестве, перечисляя имена и рисуя словесные портреты предшественниц. В рассказах Анжелы Артем становился то законченным алкоголиком, то импотентом, то ловеласом, то всем сразу. А каждая предыдущая девушка была, несомненно, лучше нынешней.

– Ты его плохо знаешь, – подытоживала Анжела, глядя в широко распахнутые от ужаса и обиды глаза девушки. – Не то, что я. Все на моих глазах. Чего тут только не было…

Артем не мог объяснить барышням, почему он не увольняет домработницу-хамку. Пытался рассказывать про лаванду и вареники, но девушки, как одна, отказывались его понимать.

Анжела стала для Артема таким же символом местечка, как общественная помойка, до которой нужно было идти минут двадцать, повесив мусорный мешок через плечо, словно Дед Мороз. Никто из домовладельцев почему-то не скинулся и не нанял машину, которая вывозила бы мусор, – все тащили мешки на себе, страдая и кляня все на свете.

Впрочем, иногда Артем думал, что художник был прав насчет места.

Вот почему его все считали шизофреником? На самом деле – нормальный человек. Не без странностей, конечно. Но не шизофреник. Говорили, что в Москве он вел себя абсолютно адекватно. И жена бывшая у художника имелась, и ребенок, и родственники какие-то приезжали, и новый муж бывшей жены, и ее второй ребенок, которого художник ласково трепал по голове и учил рисовать. Все, как у людей.

И вот что удивительно. С тех пор как у Артема появился этот дом, его жизнь изменилась – все стало легко даваться. Буквально сыпалось на голову. Он сделался любимчиком фортуны. Доходило до смешного – если, будучи в командировке, Артем клал в сумку зонт и свернутый плащ, хотя дождей не обещали, в день приезда начинался ливень, и все мокли, кроме него. Если, уезжая в жару, он по ошибке засовывал в чемодан свитер, жара немедленно сменялась холодом. Как раз до нужной температуры – чтобы можно было ходить в свитере. Если во время осмотра достопримечательностей нужно было разуться, например, перед входом в мечеть, у него обязательно оказывался завалявшийся в кармане крем от грибка на ногах. Он всегда был одет по погоде, новая обувь никогда не стирала ему ноги, телефон никогда не отключался, кредитные карты никогда не блокировались. Он не травился новой едой, не заболевал под кондиционерами, не страдал жестоким похмельем от паленого коньяка. Его не обсчитывали в ресторанах, ему не хамили на улицах. Его миновали все возможные и невозможные напасти. Даже в магазинах, куда он заходил просто так, оказывались баснословные скидки. И на вешалке оставался именно тот размер, который идеально ему подходил.

На работе тоже все складывалось как нельзя лучше – он привел в агентство несколько клиентов, с которыми в очередной поездке случайно познакомился и разговорился. Клиенты оказались солидными, и Артему дали такую премию, что он смог выплатить долг за дом.

Все знакомые – и старые, и новые – задумывались о цене, которую он платит за свое беззаботное счастье и подарки судьбы. Это тоже давно все заметили. Стоило ему чего-то пожелать, только обмолвиться о чем-то, как буквально через несколько дней желаемое падало на голову. Например, захотел он поехать в Тоскану, и вот, пожалуйста, знакомые предлагают приехать на виллу – цветы поливать месяц и собаку кормить. Задумывался об этом и сам Артем, но все реже и реже, потому что не было никакой «цены». Он был молод, здоров и успешен. Жил для себя, в свое удовольствие. Тратил деньги на себя, свой дом. У него не было больных родителей, которых нужно содержать и покупать им лекарства. Не было детей, которых нужно растить. Не было никого, кто разрушил бы его жизнь счастливого эгоиста. Он привык брать, а не отдавать и воспринимал это как должное.

В тот период Артем получал удовольствие от своего нового статуса, ему нравилось быть владельцем дома. Он придумывал его не для себя, для других – соседей, гостей, любовниц. Ему нравилось наблюдать за их реакцией – неизменно восхищенной.

Изо всех путешествий он вез в дом коврики, картины, статуэтки, столы и стулья. Просто приехать в магазин и просто выбрать по каталогу не мог. Замечал за собой, что ему стали нравиться всякие стаканчики для свечек, подставки под тарелки. Даже те коллеги и знакомые, кто посмеивался над его домовитостью и отчасти женской зацикленностью на предметах интерьера, признавали у него наличие вкуса. А он мог добрый час выбирать декоративных рыбок, чтобы повесить их на ручку двери.

В доме, несмотря на всесильную и вездесущую Анжелу, которая вносила хаос и могла устроить беспорядок даже в пустом помещении, у Артема было все продумано до мелочей. Сложенные в газетнице журналы – в определенном порядке. Прекрасная подборка CD, библиотека, тоже не просто, а со значением – несколько томиков на английском, пара покетбуков на французском. Манн, Бёлль, красочные путеводители, детективы, бестселлеры современных авторов. Чем старше становился Артем, тем больше ощущал себя визуалом.

Девушки у него тоже были как картинки. Недостатка в женском обществе он не испытывал. Даже в этом ему не приходилось прилагать усилий. Привлеченные валящимся на голову Артема счастьем, его легкостью и коммуникабельностью, они появлялись регулярно – не просто красавицы, но и умницы. Артем искренне считал, что жить с ним – счастье, и так же искренне не понимал, почему его бросали. Впрочем, он предпочитал не вникать в причины, считая, что девушка просто не поняла, что потеряла. После расставания он страдал – дней десять. Но потом делал так, как всегда – ждал появления новой, пусть кратковременной, любви.

– Почему ты от меня уходишь? – спросил он последнюю свою пассию. – Тебе со мной разве плохо?

Спросил не потому, что дорожил ею и хотел удержать, – ему и вправду было просто любопытно.

– Раздражает, – ответила та.

– Что-то конкретное или все вместе?

Девушка, собиравшая чемодан, повернулась и посмотрела на Артема.

– Меня раздражает, как ты подпихиваешь под себя одеяло, когда ложишься спать. Этого достаточно?

– Вполне.

Артему, конечно же, этого было недостаточно, но он, во избежание скандала, не стал развивать тему. Да, он подпихивал под себя одеяло, заворачиваясь в кокон. С детства так делал и совершенно не собирался избавляться от этой привычки, вполне невинной, с его точки зрения. Он не был идиотом и понимал, что это – мелочь. Она сказала про одеяло, потому что нужно было просто что-то ответить. Понимал он также и то, что становился законченным, хроническим эгоистом, и именно это было настоящей причиной расставания. Впрочем, девушки думали, что он ничего не понимает.

Иногда он пытался разобраться в себе, вспоминая слова, выкрикнутые в истерике: «У тебя всегда все есть? Существует хоть что-то, чего у тебя не было бы? Тебе хоть когда-нибудь бывает плохо? Ты вообще живой человек?»

Это было года два назад. Здесь же. В этом доме. Девушка, Даша, отравилась в ресторане. Лежала, белая, на диване и страдала. Артем поймал себя на мысли, что она ему мешает и он хотел бы, чтобы она испарилась в одну секунду.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он для приличия.

Вместо ответа Даша разразилась истерикой. Тогда он достал из аптечки лекарства, заварил ей ромашковый чай и стал собираться на пляж.

– Тебе же наплевать на меня, – сказала Даша, забирая у него чашку. – Зачем ты это делаешь? Чтобы не выглядеть мерзавцем в собственных глазах? Было бы честнее просто уйти. От твоей показной заботы становится тошно! Ты хоть что-то можешь делать искренне? Не для показухи?

Даша бросила в него блюдцем. Артем пожал плечами и ушел.

* * *

Это случилось в один год. Фортуна отвернулась.

Артем проснулся от телефонного звонка. Даже не проснулся – очнулся. В доме было душно, хоть и жужжал вентилятор. Артем мучился уже вторую ночь, ставя его на разные режимы и подумывая о том, чтобы купить кондиционер.

Телефон звонил внизу. Он спустился и снял аппарат с холодильника, куда его почему-то упорно ставила Анжела. Глазом отметил, что шесть утра, значит, восемь по Москве. Все равно рано.

– Алло, – хрипло, со сна, просипел Артем.

– Привет. Это я.

Звонила сестра. Она никогда ему не звонила сюда. Да и вообще редко звонила.

– Привет, – ответил он.

Видимо, она ждала, что он спросит – что-то случилось? Он не спрашивал – никогда не умел разговаривать с сестрой.

– Отец умер, – выдохнув, сказала она.

– Как умер? – задал он самый идиотский из всех возможных вопросов.

Сестра не ответила, выразив возмущение глубоким вздохом.

– Когда? – спросил Артем.

– Два дня назад. Завтра похороны.

Вот она всегда так. Артем почувствовал, что закипает. Он ненавидел эту привычку в сестре больше всего – позвонить в последний момент, огорошить и следить за его реакцией.

– Я не знаю, есть ли рейсы, буду узнавать, да, я приеду, конечно, – помимо своей воли начал оправдываться он.

– А если не будет билетов, то ты не прилетишь, я правильно понимаю? – с вызовом проговорила сестра.

– Послушай, здесь шесть утра. Я ничего не знаю. Если не будет билетов, то как я прилечу?! Кстати, а почему ты мне не позвонила сразу?

– Не до того было. Мы со Стасиком все организовывали… тебя же не было. Как всегда…

Стасик был мужем сестры, которого Артем ненавидел еще больше, чем сестру. Мерзкий блондинчик с гнилой подхалимской улыбочкой. «Мутный» – называл его Артем. Тот, старший лейтенант милиции, отвечал Артему взаимностью, презрительно называя его «богемой», что звучало как ругательство и оскорбление.

– Что значит, как всегда?! – заорал, уже не сдерживаясь, Артем. – Что значит – меня не было? Почему ты мне сразу не позвонила? Ты специально?

– Прекрати кричать. Стасик, он говорит, что рейсов нет, поэтому он не прилетит, – сказала сестра в сторону.

– Я не сказал, что не прилечу!!! Я сказал, что буду узнавать!!! Ты как была идиотка, так и осталась!!!

– Все, я не хочу с тобой разговаривать. Приедешь – приедешь, нет – не надо. Мы со Стасиком были к этому готовы. А то, что ты отца не похоронишь по-человечески, останется на твоей совести. Пока мы тут бегаем и все организовываем, ты там на море загораешь. У тебя вечно отговорки – то рейса нет, то еще что-нибудь.

– Прекрати читать мне нотации! Прекрати пороть чушь!

Артем кричал уже в пустоту – сестра швырнула трубку. Так заканчивались все их редкие, непродолжительные разговоры.

Артем бросил телефон в стену.

– Что ты орешь? – зашла в комнату Анжела. – Петух жареный в задницу укусил с утра пораньше?

– Отец умер. Сестра звонила.

– А-а-а, эта? – Анжела не любила сестру Артема, которую никогда в жизни не видела, исключительно по гендерному признаку. – И чё теперь?

– Надо возвращаться. Где телефон справочной аэропорта? И где мой чемодан?

– Телефон в блокноте на столе, чемодан в шкафу.

– На каком столе? В каком шкафу? Анжела, почему я никогда ничего не могу найти в этом доме?

– А я откуда знаю? Я все нахожу, – ответила домработница.

В справочной никто не отвечал.

– Шесть утра, – буркнула Анжела и бухнула к ногам Артема чемодан.

В восемь он дозвонился. Билетов на ближайший рейс не было. Улететь можно было только ночью.

– Неужели никак нельзя по-другому? А через другой город? Помогите! Мне все равно! У меня отец умер! – кричал он в трубку на всех известных ему языках.

Представительница авиакомпании выразила соболезнования и сожаления, что ничем не может помочь.

Артем сел на стул, не зная, что делать. Рядом грохотала сковородками Анжела.

– Ну что, завтракать-то будешь? – спросила она. – Или мне не заморачиваться?

Артем посмотрел на нее, как на больную.

– У меня отец умер, какой завтрак? И что значит – заморачиваться? Это ваша работа, если вы забыли, – сжав зубы, чтобы не заорать, как на сестру, процедил он.

– И что теперь? Умер-шмумер, лишь бы был здоров. Сидеть голодным теперь? Тоже мне страдалец. Ты когда отца в последний раз видел? Сам-то помнишь? Так что нечего тут сыновнюю любовь изображать. Завтрак готовить или я зря подскочила?

– Не готовить! – рявкнул Артем.

– Ну мне же легче.

Артем вынужден был признать, что Анжела права. Он не страдал, и это его мучило больше всего. Почему ему совсем-совсем не плохо? Хотя бы немножечко не плохо. Его даже радовало, что он оказался здесь, и что билетов нет, тоже радовало. Пусть Стасик с сестрой побегают – не развалятся. «Так ведь нельзя думать», – уговаривал себя Артем.

– Иди поплавай, мозги проветри, – сказала Анжела. – Отцу теперь все равно, приедешь ты или нет.

– Господи, Анжела, вы можете немного помолчать? Можно хоть чуть-чуть уважения проявить?

Анжела многозначительно грохнула сковородкой и ушла в сад.

Артем поднялся к себе в комнату, завалился на кровать, подоткнул под себя одеяло со всех сторон и… заснул. Глубоким спокойным сном без сновидений.

Проснулся от телефонного звонка. Звонили из аэропорта – для него нашелся билет. Нужно срочно приезжать. Просто удача, что его удастся посадить на ближайший рейс. Артем встал под ледяной душ, чтобы проснуться, и, не попрощавшись с Анжелой, уехал.

Прямо из аэропорта он поехал в ресторан на поминки. В дороге опять думал о чем угодно – что сестра выбрала этот дурацкий ресторан на отшибе, что Анжела уже достала и ее надо увольнять, что забыл половину нужных вещей. Думал обо всем, кроме отца.

В самолете он с радостью послушался просьбы бортпроводника, отключил телефон и не спешил его включать, когда самолет приземлился, хотя было уже можно. Он включил его только в такси, и телефон сразу подал сигнал – пришла отправленная несколько часов назад эсэмэска от сестры: «Я так и знала».

Это означало, как догадался Артем, что они уже на кладбище. «Я прилетел. Буду на поминках», – написал он ей. «Можешь не спешить», – ответила сестра. Он и не спешил. Подъехал к ресторану – одно название. На самом деле кафе между автомойкой и шиномонтажом. Долго искал кошелек, чтобы расплатиться с таксистом, долго вытаскивал чемодан из багажника, стоял перед дверью и курил, пока наконец на выдохе не зашел внутрь. Из коридора заглянул в зал. Кого сестра собрала? Кто все эти люди? Зачем она соседа притащила – отец его терпеть не мог. Он посмотрел на стоящие на столе закуски – заливное, оливки, оливье, мясную нарезку, – и его затошнило.

Он пошел в туалет, где столкнулся со Стасиком.

– Привет, – сказал Артем.

– М-м-м, – ответил Стасик, – мы тебя не ждали.

– Стас, заткнись, не начинай сейчас, – проговорил Артем резко. – А то я за себя не отвечаю.

Тот криво ухмыльнулся и замолк.

– Деньги нужны? – поинтересовался Артем, досчитав до десяти, чтобы успокоиться, и ополоснув лицо холодной, пахнущей хлоркой водой над грязной раковиной.

Стасик опять что-то нечленораздельно промычал, стараясь не смотреть на Артема.

– Вот. Держи. – Артем достал кошелек и вытащил все деньги, что были. – Этого хватит? Я туда не пойду. Сестре привет.

Артем вышел из ресторана, глубоко вздохнул, чтобы справиться с рвотными позывами, и поехал домой.

На следующий день он поехал на кладбище, где была могила матери. Артем дважды прошел мимо по дорожке, не узнавая. Плиту завалили искусственными венками и прямо в свежую землю воткнули портрет отца – Артем его не узнал на этой старой официальной фотографии, настолько она была далека от реальности. Между соседними могилами валялась пустая бутылка дешевой водки, расколотое блюдце и разрезанная пополам пластиковая бутылка. Артем постоял минуту и ушел.

* * *

В том местечке на берегу моря помимо церкви и помойки главным ориентиром было кладбище. Старое, с семейными могилами. Артем любил там гулять. Впрочем, как и все. У каждого была своя «любимая» надгробная плита. Художнику-шизофренику нравилась та, где была похоронена некая Агриппина фон Либеншульц. Ему нравился шрифт и такое звучное сочетание. И женщина, чей портрет был высечен на камне.

– Какая была женщина! – говорил художник с восторгом, как будто знал покойницу лично.

Артем отдавал предпочтение другой гробнице – с многочисленными именами дедов, отцов, жен. Последней, без указания даты смерти, а только с датой рождения, значилась сноха Выдра. Значит, сноха по имени Выдра, находящаяся в добром здравии и, судя по году рождения, еще не в преклонных летах, заранее позаботилась о том, чтобы лечь именно здесь. Забронировала место. Про эту могилу художник неизменно говорил: «Бедная, бедная женщина…» – и рассказывал анекдот про свободное место на Ваганьковском кладбище, куда лечь надо завтра.

Артему нравился логичный, очень удобный и простой способ захоронения – когда к могильной плите приделаны большие ручки-кольца. Поднял и опустил, не надо заново вырывать, засыпать, ждать, когда опустится земля…

За кладбищенской оградой – кованой, в каких-то веселеньких розочках – часто переодевались местные девчонки, прячась за более внушительными плитами и редкими постаментами. Стягивали мокрые купальники, тут же подкрашивались, переобувались, смеясь, шушукаясь и без конца болтая о своих девичьих делах. И никого это не смущало. Даже родственников покойников, которые приходили, улыбаясь и так же разговаривая о своих делах, стояли у могилы и после этого спускались к пляжу – окунуться. И не было в этом надрыва и жуткой тоски.

Впрочем, на это кладбище часто заходили туристы, которых привозили осматривать Старый город, – галдящие, с бутылками воды, мороженым, рюкзаками. Они ходили между гробницами, как на экскурсии, внимательно читали надписи, комментировали. И в этом никто не видел святотатства или неприличия. Артем тоже мечтал быть похороненным на этом веселом кладбище, рядом с помойкой, спуском на пляж, церковью и школой. Правда, на это он вряд ли мог рассчитывать.

Тут, в Москве, стоя у свежей могилы, он испытывал только раздражение и злость. Он злился на отца за то, что тот потревожил могилу матери, изуродовал ее своим присутствием. Злился на сестру, которая завалила плиту матери жуткими пошлыми венками и приняла такое решение – похоронить их вместе, а не отдельно. Злился на себя за собственные мысли. Злился на Стасика, который наверняка пересчитает все деньги до копеечки и скажет, что Артем сэкономил, дал меньше, чем должен был.

Два следующих дня Артем провалялся на диване, пока не позвонил старый приятель – Димка.

– Слушай, ты в Москве?

– Да, прилетел, у меня отец умер.

– Я думал, он давно умер, – удивился Димка.

– По сути, так оно и есть. А ты как?

– Я чего звоню. А в твоем доме кто-нибудь живет? Я просто подумал, если ты в Москве, может, я туда смотаюсь на недельку? Ты не против?

– Без проблем. Там только Анжела.

Димка не в первый раз просился пожить в доме. Как правило, это означало, что у друга новая девушка. Собственно, Димка был не один такой, знакомые и коллеги часто просили у Артема разрешения пожить в его доме – кто на выходные, кто на неделю, и он никогда никому не отказывал.

– Тогда договорились. Спасибо, – обрадовался Димка. – Пока.

– Слушай, – вдруг опомнился Артем, – у тебя мотоцикл на ходу?

– Да, хочешь покататься?

– Дашь?

– Без вопросов. Ключи закину сегодня.

Зачем Артему понадобился Димкин мотоцикл, он и сам не знал. Никогда не разделял страсть друга к мотоциклам, предпочитая закрытую, создающую ощущение интима и личного пространства, машину. Даже в жару он никогда не открывал окно, врубая на полную мощность кондиционер и музыку на диске. Просто вдруг нахлынуло, захотелось ветра, легкости и адреналина.

Мотоцикл выглядел внушительно. Артем сел, поерзал, потрогал ручки, осторожно вывел его из гаража и медленно поехал. Постепенно вошел во вкус и начал получать удовольствие. Димка оставил ему и всю экипировку, в которой Артему, как ни странно, было комфортно. Он ощущал себя по-другому. Иным человеком. Ему нравилось лавировать между машинами, нравился этот новый угол обзора, нравилось ловить взгляды автомобилистов. Ему хотелось оторваться на мотоцикле от земли, поставить его на заднее колесо и взлететь. Хотелось романтики, новых отношений, безумия, ночных поездок…

Мотоцикл давал драйв и чувство вседозволенности, освобождал и провоцировал.

Наверное, на этом драйве он и познакомился с Лесей. На самом деле она была Алесей, через А, и очень обижалась, когда ее имя писали через О. Все это она ему рассказала, когда они столкнулись на автостоянке около дома, в первые пять минут знакомства. Алеся не могла объехать его мотоцикл, который он припарковал, как машину, – поперек.

– Но ведь правильно Олеся, – решил подзадорить ее Артем. – Помните песню «Олеся, Олеся, так птицы кричат…»

– Не помню, – призналась Алеся, – это старая песня? А хотите, я вам паспорт покажу? У меня и в паспорте написано «Алеся».

– Давайте, чтобы не спорить, а с женщинами я никогда не спорю, буду называть вас Лесей, – предложил, улыбаясь, Артем.

– Меня все так и называют, – отозвалась она.

Артем помог ей выехать со стоянки, глядя в зеркало, как смешно она от волнения мусолит во рту прядь волос. Леся ему понравилась. «То, что мне сейчас нужно», – подумал он. Молодая, симпатичная девушка, без груза проблем и забот. Ее легко было рассмешить – она все время смеялась, звонко и заразительно, над его глупыми анекдотами, которые он выдавал один за другим. Она была легкой на подъем – они поехали вместе пить кофе на заправку. Так же легко она в тот же вечер оказалась в его квартире и легко осталась на ночь. И ночью тоже все было просто и без особых проблем. Утром он повез ее на работу. На мотоцикле.

Артем не видел эту машину. Совершенно точно не видел. И даже ничего не почувствовал. Только то, как летел несколько секунд в воздухе.

Он порвал джинсы и поцарапал руку. Леся лежала без сознания, а когда пришла в себя – застонала. В больнице сказали, что у нее раздроблен таз. Нужна операция. А еще сказали, что это очень опасно для такой молодой девушки, которой еще рожать.

Артем чувствовал себя виноватым, хотя знал со стопроцентной уверенностью, что виновен водитель машины.

Он не собирался продолжать знакомство – Леся была для него случайной девушкой на одну ночь, максимум на неделю. Он не влюбился, не сошел с ума от страсти. Девушка как девушка – ничего особенного.

Теперь он не знал, как поступить, понимая, что случайная связь оказалась не такой уж случайной.

На следующий день он все-таки поехал в больницу к Лесе – просто чтобы проверить, как она, и отделаться от чувства вины, убедиться, что с ней все будет хорошо. Если нужно – дать денег на лекарства, уехать и забыть о ней.

Когда Артем зашел в палату, там уже были две женщины, очень похожие друг на друга и на Лесю – Артем решил, что это мама и сестра. Женщина постарше тут же кинулась к нему на грудь и крепко стиснула – Артем ощутил запах пота, смешанный со слишком сладкими духами. Леся слабо улыбнулась. Молодая женщина, ненамного старше Леси, видимо сестра, с интересом рассматривала его с ног до головы.