Текст книги "Девчуля для братвы"

ГЛАВА 13

Неясные мысли о том, чтобы снова пуститься наутек, посещали меня. Роились в голове.

Тревожно. Взволнованно. Нервно.

Но они были бесполезны. Совершенно. Ускользнуть от него было невозможно. И я в этом убедилась.

Вольф вел меня по улице, крепко держа за руку. Я не поспевала за ним и спотыкалась на каждом шагу, но он не обращал внимания.

Раздраженный, злой, весь в черном – чем-то он напоминал демона. Тащил меня через толпу, словно бульдозер – вообще без каких-либо усилий. И люди странным образом чуть ли не с поклонами расступались перед ним, давая дорогу.

Два раза нам по пути попались полицейские, патрулирующие центр города. Я с надеждой встрепенулась, пытаясь привлечь их внимание. Взглядом дать понять, что отчаянно нуждаюсь в помощи.

Самое страшное, что оба раза стражи порядка почему-то отвели глаза. Просто, как ни в чем не бывало, прошли мимо. С Вольфом никто не хотел связываться – ни охранник в магазине, ни даже полицейские. Их словно ветром сдувало от одного его взгляда.

Машину он действительно припарковал неподалеку. И все-таки – в центре города, наполненном людьми, как смог безошибочно меня отыскать?

Как будто действительно – шел по моему следу. Как еще иначе это объяснить? Как?

Ужас, который я испытывала перед ним, граничил с суеверным.

Не уйти мне от него.

Не сбежать. Не скрыться. Не спрятаться.

Как тряпичную куклу, Вольф запихнул меня на переднее сиденье машины, демонстративно заблокировал двери, и вырулил на проспект.

– Куда вы меня везете? – избегая смотреть на него, спросила я.

Мне казалось – взгляну хоть разок, и совсем пропала. Не выдержу. Забьюсь в истерике.

Что-то тяжелое, мрачное, неотвратимое нависло надо мной… Что-то, от чего нет спасения.

– Не все ли тебе равно? – не отрывая взгляда от дороги, пожал плечами он. – Теперь ты и шага без меня ступить не сможешь. Учитывая, в какой ситуации ты оказалась, когда я тебя нашел, я бы на твоем месте радовался этому.

При воспоминании об унизительном происшествии в парфюмерном магазине мне в лицо тут же хлынула краска. И это Вольф еще не знает, что я попросила денег на проезд у девушки со своей работы, а она отказала. Отмахнулась, как от назойливой мухи…

– Это была случайность! Я случайно их уронила, – воскликнула я. – Такое может случиться с каждым. Я бы отдала им деньги за испорченные духи. Сейчас у меня таких денег нет, но…

– Считай, что теперь ты должна мне, – усмехнулся он. – Я ведь выплатил всю сумму за тебя.

Должна. Опять должна.

Почему я снова и снова сама загоняю себя в ловушку?

– Я накоплю и отдам вам все. Заработаю. У меня есть работа! Пусть не сразу, но…

– Ты действительно считаешь, что меня могут заинтересовать твои жалкие гроши?

Вольф повернул ко мне голову, и я встретилась с ним взглядами. Тут же отвернулась, жалея о том, что подняла голову и вообще заикнулась об этом.

Он привез меня в жилой комплекс «Огни Манхэттена».

Четыре мерцающих огнями стеклянных небоскреба устремились в темное ночное небо. Глеб давно мечтал приобрести здесь квартиру, но цены кусались.

Неправильно. Меня не должно быть здесь. Не должно!

С Глебом, в нашей небольшой уютной квартире. Не здесь.

– Отпустите меня, – сдавленно попросила. – Пожалуйста. Просто дайте мне уйти…

– Выходи, – он навис надо мной, пугающий и мрачный.

– Прошу… Умоляю… – выдавила я, и на глаза навернулись слезы.

К кому я взываю? Он не сжалится. Не человек. Зверь. Чувствую его физически. Подавляет своей сильной мужской энергетикой.

– Вы нелюдь! Упырь! Монстр! Все, что рассказывала тетка Параскева – правда! Чудовища существуют!

– Выходи из машины, – оборвал Вольф.

Он действительно ведет меня в одну из башен «Огней Манхэттена». Вернее, как ведет… Тащит. В замкнутом пространстве лифта, который поднимается на верхние этажи, ощущаю на себе его неотступный взгляд.

Это двухуровневая квартира размером с небольшой стадион. Свободная планировка, очень много свободного пространства. Максимальный простор. Металл, дерево.

Здесь на удивление легко дышится. Вернее, дышалось бы, если не мужчина рядом со мной. Слезы застилают мне глаза. Здесь все красивое, явно очень дорогое и чужое. Я теряюсь в этой обстановке.

Теряю себя и последние остатки самообладания.

Слезы текут и текут, когда Вольф разворачивает меня к себе.

И я уже не знаю – оплакиваю то, что против своей воли оказалась с ним здесь, или свою растоптанную и покореженную жизнь. Еще вчера я любила и была любима. Доверяла. С радостью и надеждой встречала каждый новый день.

И вот сейчас я здесь, преданная и отданная на поругание. Вышвырнутая из жизни своего любимого человека, как тряпка. Сейчас я здесь с чужим, незнакомым, опасным мужчиной, который смотрит на меня так, словно хочет съесть.

А я… Я близка к помешательству. Тяжкий груз этого дня монолитной плитой придавил меня к земле. Могильной плитой, на которой написано «Ульяшин счастливый брак». И года через черточку.

Сжав в стальном захвате мое запястье, Вольф прямо в куртке тащит меня в спальню. Огромную спальню с кирпичной кладкой и как будто парящей в воздухе кроватью.

Он близко. Только не в глаза мне смотрит, а на мои губы. Так жадно и ненасытно, что даже странно видеть в нем такие сильные эмоции.

– Ненавижу вас… – беззвучно шепчут мои губы, и я кричу. – Ненавижу!

Вольф швыряет меня на кровать, сжав кулаки, склоняется надо мной.

Сжимаюсь в комок, ожидая удара. Боли. Боли, которая, возможно, заглушит мою душевную боль.

Несколько долгих мгновений он стоит надо мной, а затем отворачивается и уходит прочь.

ГЛАВА 14

У меня не осталось сил даже на то, чтобы плакать.

Вымотанная, подавленная, истерзанная, я подтянула колени к груди.

Тупо разглядывала кирпичную кладку перед собой. Считала кирпичики. Один, второй, третий…

Это немного помогало, но горестные мысли пробивались сквозь монолитную кирпичную кладку, которую я пыталась строить.

Как мне жить дальше? Как дышать? Как верить людям?

Что он со мной сделает? Что со мной сделает Вольф…

Нет, я не плакала – слезы сами собой катились по вискам.

Четвертый, пятый, шестой… Как уснула – даже не заметила.

Мне снились похороны. Темным, мрачным утром хоронили меня. Среди скорбных лиц заметила рыдающую Варю, Наталью Семеновну – мою мачеху, папу… Мне хотелось крикнуть им, что я живая. Но язык распух во рту и отказывался шевелиться. Тело стало тяжелым и неподатливым, как мешок с песком.

Глеб тоже присутствовал. Он единственный знал, что я жива, но молчал. Разыгрывал из себя убитого горем мужа, а сам втихомолку улыбался своей роскошной голливудской улыбкой. Затем я заметила рядом с ним Олесю с огромным животом, который она заботливо поддерживала руками. Все отдалилось, и я видела их сверху, над собой. А затем они по очереди кинули на меня горсть влажной, липкой земли.

Закричала от ужаса, и проснулась в холодном поту.

Я находилась на роскошной кровати. Уснула на темном покрывале прямо в куртке и шапке, как была.

На деревянном паркете лежали солнечные пятна. Кажется, утро. А у меня даже сотового нет с собой, чтобы посмотреть время.

Снимать куртку было страшно – казалось, что появится Вольф и тут же на меня набросится. Да и вообще это создавало призрачную иллюзию того, что я тут ненадолго и скоро уйду. Но в верхней одежде я вся взмокла. Поэтому положила ее на кровать и осторожно выглянула за дверь комнаты.

Шикарная квартира лофт, принадлежащая Вольфу, оказалась пуста. То, что его тут нет, я почувствовала сразу. Его присутствие ощущалось на физическом уровне. Точно так же, как и отсутствие.

Ура! Значит, я могу уйти, просто защелкнув дверь на замок! На ходу натягивая куртку, бросилась к выходу.

Как же… Разбежалась! Квартира была заперта изнутри. Просто запер меня и уехал по своим делам.

Но вернется, конечно же, вернется! И тогда…

Лоджия тоже оказалась закрыта. Да и помочь она мне вряд ли смогла бы – тридцатый этаж не располагает к тому, чтобы покинуть это место через нее.

За неимением другого, я отправилась бродить по квартире. Которая была, хоть и роскошной, но какой-то безликой. Ни тебе семейных фотографий на полочках, ни милых сердцу безделушек. Ничего, что выдало бы хоть какую-то информацию о хозяине квартиры.

Идеальный порядок и пустота. А еще рубашки исключительно черного цвета в шкафу. А еще черная ванная. Совершенно черная. Со свежими черными полотенцами.

Прошедшие сутки выдались для меня тяжелыми, поэтому пройти мимо ванны я просто так не могла. В раздумье закусила губу.

Не знаю, когда он уехал, и когда вернется, но что-то подсказывает – не скоро. К тому же ванная не запирается на задвижку. Но я должна успеть привести себя в порядок. Душ казался чем-то жизненно необходимым и благословенным.

Сначала было страшно и не по себе, но тугие струи контрастной воды привели меня в чувство.

Взбодрили. Дали силы. Хоть немного сил.

Вот так. Горячая. Холодная. Горячая. Холодная. Отлично.

Успела до его возвращения! По-любому – успела.

Я вышла из ванной босиком, распаренная и замотанная в полотенце. Другим полотенцем промакивала мокрые волосы. Знать бы еще, где у него фе…

– С легким паром, лапуля.

Фен. Ой!

В гостиной находился какой-то незнакомый тип. Который в этот самый момент нагло пялился на меня, явно не упуская ничего, из того, что увидел.

Я поскользнулась на теплом полу и упала бы, если не схватилась за косяк. От резкого движения полотенце упало к моим ногам.

Взвизгнула и кинулась поднимать его.

Незнакомец вольготно развалился в кресле, оперев руку с явно дорогими часами о подлокотник. Им ничуть не уступал в цене его костюм в тонкую полоску и массивная золотая цепь на запястье. Довершали образ зализанные темные волосы и медовые глаза, которые ощупывали меня с головы до ног, пока я старательно куталась в полотенце.

– Прямо даже удивительно, что Вольф притащил бабу к себе, – задумчиво проговорил мужчина. – Обычно он никого не пускает в свое логово. Ну, и почем сейчас эскорт?

Помимо яркой внешности арабского шейха у него был бархатный голос, ласкающий и обволакивающий, как патока в десерте. Даже как-то не сразу обращало на себя внимание то, какие грубости он говорил.

– Как вы смеете обо мне такое говорить? – возмутилась я. – Я не… девушка по вызову!

Последнее словосочетание далось мне с трудом.

– Разумеется, нет, кисуля, – усмехнулся гость. – Ты из элитных, это я уже понял.

Господи, и вот что на это сказать? Смятенная его наглостью и его напором, я закусила губу. Он пошел дальше – поднялся и с грацией тигра направился ко мне. С интересом потрогал мои влажные волосы, а затем его рука спустилась ниже – к тому месту, где я закрутила полотенце. Одно движение – и он снова его скинет.

– Раз Вольф разрешил тебе остаться здесь, значит, ты показала ему экстра-класс, – проговорил незнакомец своим мягким, обволакивающим голосом. – Я заплачу в два раза больше, чем он, при условии, что ты пошлешь его далеко и надолго. И будешь только со мной.

– Вы не понимаете, – пролепетала я. – Я… Он…

– В пять раз, – перебил мужчина, со звериной лаской проводя кончиками пальцев по моим ключицам и ниже. – Могу даже в десять, если тебя что-то смущает.

Завороженная его глазами и властными интонациями в голосе, я открыла было рот, чтобы прояснить ситуацию. Но не успела.

– Салам алейкум, Ильяс, – послышался холодный голос Вольфа. – Не подскажешь, какого дьявола ты делаешь в моем доме?

ГЛАВА 15

Ильяс

По хорошему, Волка проверять, конечно, было бессмысленно. Вернее, даже не так. Просто глупо.

Когда отцу шепнули, что в наших рядах завелся стукач, и он попросил меня выяснить его личность, Волка он явно не рассматривал на кандидатуру предателя. Подозреваю, параллельно дал задание вычислить стукача и самому Волку.

Он же папуле, как сын, в конце концов. А мне, как брат, ага.

Излишняя доверчивость и слепота родителя в отношении проклятого волчары раздражали. Разумеется, никаким стукачом Волк не был, и быть не мог. Не тот характер. Но это был хороший повод немного покопать под него.

Чисто из собственного удовольствия.

И детальный обыск его квартиры отлично под это подходил. Дураку ясно, что подарка в виде, например, прямых доказательств того, что Волку заказали моего отца и он собирается его грохнуть, тут не обломится. И все-таки я рассчитывал хоть на что-то.

Не на козырь – аллах всемогущий. Со временем я стал задумываться, что козыри против этого человека найти просто невозможно. У него не было привязанностей, слабостей, увлечений, пристрастий… Вообще ничего, на чем можно было бы его подловить.

Да что там говорить, если уж он из могилы выбрался. А я вырыл ее ему очень хорошо. Тщательно вырыл. С душой.

И лег бы он в нее – красиво лег, уютно так, под березки и елочки. Но не улегся волчара в кабер (тат. могила). Вернее, сначала показалось, что улегся, по поводу чего я устроил бэйрэм (тат. праздник, торжество). Оказалось – рано радовался. Через пару месяцев Волк объявился целым и невредимым. Только на мой след не вышел – все на исполнителях замкнулось. Ну и человечка из нашего круга выдать пришлось. Он с гнильцой был, мерзкий типок. Так что туда ему и дорога, куда его Волк отправил.

Как заговоренный, волчара – ничего его не берет. Оборотень. Убыр.

Так что – найти в его доме нечто, представляющее реальный против него вес, – это вряд ли. Скорее я рассчитывал на пару штрихов к портрету.

Хладнокровный. Проницательный. Умеет держать себя в руках. Умеет принимать нестандартные решения. Отличная физическая подготовка.

Но может быть, к этому добавится еще какая-нибудь деталь. Мне хватит даже самой маленькой, я не жадный.

У Волка встреча с отцом, поэтому можно было особо не таиться.

Шум воды в ванной я услышал сразу же. То, что Волк забыл выключить кран – явно из области фантастики. Значит, у него в гостях кто-то был.

И этот кто-то – девушка…

Да ладно?

Пару раз я подсылал к нему девочек. Хороших, чистых и красивых девочек, чтоб на эмоции его крутили. Любой другой поплыл бы уже.

Но не Волк. Как будто чуял подставу за версту. Нет, бордели он посещал исправно – с этим у него явно проблем не было. Но чтобы какая-то женщина привязала его к себе – невозможно.

Непробиваемый же он теперь. Каменный. Вряд ли способен полюбить кого-то. Невозможно.

Я почти незаметно тронул дверь ванной. В наполненной паром душевой был неясно виден обнаженный женский силуэт. Она стояла спиной, и струи воды стекали по мягким изгибам тела.

Первым желанием было распахнуть хлипкую стеклянную дверцу, чтобы ее увидеть. Увидеть ее всю.

Его ведь такие красотки раскрутить пытались – одна другой краше. Ни на одну волчара не клюнул. Ни одну и на порог своего дома не пустил.

И вот она, которую Волк снял, похоже, не на одну ночь.

Чем же она его зацепила?

Разумеется, врываться к ней в душ я не стал. Неразумно. Только тот, кто умеет ждать, получает все.

Тем более, долго ждать не пришлось. Она вышла из ванной, промакивая длинные мокрые волосы. Влажная, распаренная и ароматная.

Мое присутствие явно застало ее врасплох, потому что полотенце, в которое она была замотана, упало к ее ногам.

Самое интересное, что мое внимание привлекла ни ее нагота, которую она поспешно закрыла, а ее ноги. Маленькие, идеальной формы, с нежными аккуратными пальчиками.

Все остальное тоже было ничего – начиная от легкой фигуры с округлой грудью, тонкой талией и красивыми бедрами, и заканчивая нежным личиком.

У Волка хороший вкус – девчонка очень даже… Конечно, не сравнится с королевами, что я к нему подсылал, но все же…

Флеш-рояль. Ты же мастерски играешь в покер, волчара. Благодарю за козырь, который ты мне дал.

Если ты привел ее в свой дом и даже оставил здесь в свое отсутствие, значит, она имеет для тебя значение. И тем приятнее будет ее перекупить и оставить тебя с носом.

Впервые в жизни оставить с носом нашего непробиваемого сурового волчару.

С ней будет легко. У таких только деньги на уме. Кто дал больше – с тем и пошла. А то, что она сейчас возмущенно лепечет, мол, я не такая – просто цену себе набивает. У всего есть цена.

И вот сейчас она с негодованием смотрит на меня. Одно мое движение – и полотенце, в которое она неумело закрутилась, упадет к ее ногам.

Такая нежная кожа. Будто светится изнутри. И широко распахнутые глаза, обрамленные загнутыми ресницами… Словно два топаза. Яркий, чистый и насыщенный голубой цвет.

Ну ладно, если хочешь – давай поторгуемся, детка. Ты отлично ведешь торг, а значит, заслуживаешь большего.

Однако заключить желанную сделку не дали. Нечистый принес самого волчару – во плоти и крови.

– Салам алейкум, Ильяс. Не подскажешь, какого дьявола ты делаешь в моем доме?

– В гости заглянул. Давно не виделись.

– Я тебя не приглашал.

– Брось, Волк, я по-братски, – ухмыльнулся я. – Зато познакомились с твоей хабиби. Что ж ты такую красоту от семьи прячешь? Отец давно говорит, что тебе жениться пора. Я ему передам, что на праздник ты с невестой явишься. Он рад будет, ты ж его знаешь.

– Я полагал, ты усвоил, что лезть в мои дела – чревато, – негромко сказал Волчара, буравя меня своим тяжелым взглядом.

– И в мыслях не было. А девчонка у тебя классная. Тебя как зовут, деточка?

– Уль… Ульяна, – ответила она, переводя испуганный взгляд с меня на Волка.

– Вали отсюда, Рахматулин, – процедил Волк. – И дорогу сюда забудь.

В его голосе была открытая угроза. Злить волчару сейчас смысла не было. Но хотелось, несмотря, что я узнал то, что мне было нужно. Судьба подкинула козырь, который я и не ожидал получить.

Судя по тому, как он на нее смотрит – это крупнейший козырь, да.

Забрать себе эту девчонку труда не составит. Она будет моей.

А ты будешь страдать, проклятый волчара. Если бы ты сдох, было бы слишком просто. Ты будешь так сильно страдать, что пожалеешь, что три года назад все-таки выбрался из могилы.

ГЛАВА 16

20 лет назад

– Ну что, давай, Волчара? Или сдрейфил?

Ильяс Рахматулин скалит зубы в усмешке. Он не издевается. Не берет на слабо.

Они дружат. По настоящему дружат, без дураков.

Сын «алмазного короля» Камиля Рахматулина и сын его личного телохранителя Генриха Вольфа. И эта дружба не замечает огромной пропасти в виде положения отца Ильяса.

Камиль по полной вкладывается в образование сына, готовит себе достойную замену. Наследника, которому можно будет передать все дела. Ильяс учится в частной школе, посещает различных репетиторов, изучает иностранные языки. Это не считая физической подготовки, уроков стрельбы и рукопашного боя, которые Генрих Вольф дает ему лично. Немец тренирует Ильяса и своего сына Владимира. В паре легче, сподручнее.

На самом деле, тут сдрейфил бы кто угодно. Ильяс и Вольф стоят на самой вершине водонапорной башни чугунолитейного завода. Восемьдесят метров в высоту. Рядом – еще две таких же громадины в два шестнадцатиэтажных дома.

На такой высоте ветер задувает особенно холодно и резко. Порывами. Зато вокруг весь город раскинулся – как на ладони.

Две башни соединяет узенький перешеек – железная балка шириной в тридцать сантиметров. Не разойдешься.

Внизу – пропасть.

Это их забава. Их игра. Дикий способ тринадцатилетних мальчишек пощекотать нервы.

– Болтаешь много, Рахматулин, – недовольно буркнул Вольф.

У парня светло-желтые глаза и четкие слаженные движения. Он ступает на балку первым и идет четким легким шагом, будто по тротуару.

Ильяс осторожничает. Раскидывает для равновесия руки, да и ступает медленнее, чем Волк.

– Кроссы новые, – замечает он. – Скользкие, падлы.

– А еще козырял, что настоящий «Адидас», – усмехнулся Вольф и показал подошву своих кроссовок, на которых тоже было написано «Адидас». – Подделка. Зато устойчивость идеальная.

– Надо обратить внимание отца, что иногда подделка лучше оригинала, – в тон ему отозвался Ильяс.

Они преодолели уже половину пути. Остановились прямо посредине балки – между двумя башнями. Ветер толкает мальчишек то в спину, то в грудь, пытается лишить хрупкого, призрачного равновесия.

Ильяс присаживается на балку и спускает ноги вниз. А следующее мгновение он уже висит на руках на балке над бездной.

У них это считается особым шиком. Вольф легко повторяет его трюк. Без усилий подтягивается, словно висит на турнике, а не над пропастью почти в сорок этажей.

Проделав еще пару головокружительных упражнений, парни добираются, наконец, до крыши второй башни. Повалившись на пол, пытаются отдышаться. А внутри играет бешеная доза адреналина, выбросившаяся в кровь.

Никто и никогда не узнает об их смертельно опасных развлечениях. Да и самим Ильясу и Вольфу они кажутся эпизодом какого-то фильма, когда они возвращаются в особняк Рахматулина-старшего.

Генрих Вольф уже ждет Ильяса около «БМВ» премиум класса, чтобы отвезти его обратно в частную школу, из которой он часто сбегает, чем вызывает злость своего отца.

Вот и сейчас, кажется, Ильясу несдобровать. Камиль Рахматулин появляется на крыльце особняка и с недовольным лицом подзывает сына.

Отец Вольфа совсем не такой. Несмотря на очень суровый, как и подобает телохранителю, внешний вид, у Генриха очень мягкие глаза и доброе сердце. Он служил в разведывательно-деверсионном взводе отдельного батальона морской пехоты, и имел прекрасную боевую подготовку. Но не очерствел душой. Вольф всегда знал, что может к нему обратиться. Отец выслушает и поймет и даст мудрый совет. Просто поддержит.

Вот не клеилось у Вольфа в школе с русским языком. Училка ему пару за парой в журнал рисует. Не объясняет ничего толком, но ставит вопрос об отчислении из школы. Не получается у Вольфа с ненавистным русским разобраться – хоть ты что. Но он сцепил зубы, обложился учебниками и сидит с утра до ночи. А хочется в костер все эти пособия зашвырнуть, и бежать с Ильясом обследовать старую заброшку.

Он бы и побежал – на фига ему этот русский нужен? Он в армию пойдет, как отец. Но Генрих увидел, как он занимается, подошел, положил тяжелую ладонь на плечо и сказал: «Одобряю».

И все, Вольфу не нужно больше ничего.

Теперь по русскому у него твердая пятерка, а ненавистная русичка в глубоком шоке. Все пытается его завалить, диктанты сложные дает. Но где уж ей теперь – он с русским разобрался. Раз и навсегда. Теперь в этом нет проблемы.

– Послушай меня, Владимир, – сказал Генрих, пока они ждали Ильяса у машины. – Рисковать жизнью ради чего-то или кого-то – это одно. Но совершенно другое – поступать необдуманно и напрасно лишиться жизни, бессмысленно, нелепо.

Вольф внимательно посмотрел на отца. Неужели знает про их головокружительные трюки на балках? Или про то, как они бегали от своры собак? Или как вышли вдвоем против целой кодлы Лёньки Лютого, который считается самым «крутым» на районе?

Да нет, откуда ему знать?

– Я горжусь тем, каким сильным и смелым ты стал, сынок, – проговорил отец. – Но я хочу, чтобы ты всегда осознавал ту грань, где кончается смелость и начинается безрассудство.

Вольф кивнул, раздумывая, к чему Генрих завел этот разговор. Отец никогда не бросал слов на ветер.

Машина ехала по Соколинскому шоссе. Вольф тоже находился в ней – отец должен был завезти его домой и вернуться в особняк Рахматулина – ему предстояли три дня дежурства.

Ильяс и Вольф на заднем сиденье рассуждали про восточные виды единоборств. Отец, который всегда принимал участие в таких разговорах, почему-то молчал.

Приглядевшись к нему, Вольф обратил внимание, что тот часто смотрит в зеркало заднего вида. Чаще, чем это требовалось. На лбу отца залегла тяжелая складка.

Вольф толкнул в бок Ильяса, который, почувствовав неладное, резко замолчал.

– Что-то не так?

– За нами «хвост», – хмуро ответил Генрих, вытаскивая мобильник. – Наглые. Не таятся. Это плохо.

Они мчались по огромной пустой эстакаде и Вольф сразу заметил эту машину – серый от грязи внедорожник. Она не обгоняла, но и не отставала. Словно сидящий за рулем играл с ними в какую-то игру. Разглядеть, кто за рулем, невозможно – стекла внедорожника были затонированы.

Генрих не успел нажать кнопку вызова Камиля Рахматулина, которому нужно было доложить об этой ситуации. «БМВ» тряхнуло от резкого удара. Словно прущий напролом бык, внедорожник бортанул их еще и еще раз, спихивая с эстакады.

Генрих мастерски водил машину, но уйти от проклятого внедорожника, который побеждал одними только габаритами, было невозможно.

Все произошло в сотую долю секунды.

Еще несколько мощных ударов, и «БМВ», проломив перила ограждения, полетел с эстакады вниз.

Вольфа накрыла тьма.

Он не знал, сколько времени провел без сознания, но, кажется, не так много.

Взгляд фокусируется не сразу, а тело ломит, точно по нему проехал каток.

Пахнет бензином и паленым железом. Он все еще здесь – в аду покореженной машины.

Рядом Ильяс. Левая рука в неестественном изломе, и струйка крови стекает по виску. Без сознания, но жив.

Мучительно напрягая память, Вольф концентрируется на самом важном.

Отец.

Водительское сиденье пусто.

Битое стекло. Осколки повсюду. Он с трудом приподнимается и видит перед машиной отца.

Но рядом – мужчина в маске и камуфляже. Он вылез из заляпанного грязью внедорожника. И он – враг.

У отца разбита голова. Одежда порвана. После такой ужасной аварии он с трудом держится на ногах.

– Не трогай, паскуда.... – говорит разбитыми губами. – Не трожь пацана!

– Верный пес Камиля до последней капли крови защищает рахматулинского змееныша… – цедит один мужчина в маске. – Жаль, что ты не сдох. Но это легко исправить.

Генрих бросается в атаку, но силы неравны. Враг не без труда отражает нападение и швыряет отца на колени.

Ослабевшими руками Вольф дергает ручку двери, но та не поддается.

В следующее мгновение мужчина в маске и камуфляже опускает руку с пистолетом и делает несколько коротких выстрелов.

Два в грудь и один в голову.

И отец как подкошенный падает в сухую пожелтелую траву.

– Отец! Отец! Папа…

Рисковать жизнью ради чего-то или кого-то – это одно. Но совершенно другое – поступать необдуманно и напрасно лишиться жизни, бессмысленно, нелепо.

Вольф с трудом выныривает из машины и кидается на мужчину в камуфляже.

Растерзать. Загрызть. Стереть в порошок.

Может быть, это вернет ему отца…

– Безмозглый щенок, – хохочет убийца. – Ну давай, раз такой смелый. Отомсти за папочку!

Кажется, он ловит от происходящего кайф. Подначивает, крошит лопающееся от боли сердце мерзкими фразами. Без труда повалив Вольфа рядом с отцом, он минут десять с удовольствием месит его кованными ботинками.

Забьет его насмерть. Затем очередь Ильяса, ради смерти которого это и затевалось. Нужно спасти друга. Задержать эту сволочь, насколько это возможно. Такая авария не могла остаться незамеченной – по-любому кто-то уже вызвал полицию, скорую…

– Менты! Вот черт! В этот раз слишком быстро, твари! – выплевывает мужчина. – Из-за твоего папаши и тебя, щенок, я не успел прикончить рахматулинского выродка. Увлекся. Может, он уже и не жилец. А даже если и жилец, я все равно его достану. Ладно, бывай. Захочешь отомстить – милости просим. Бык я. Бык папашу твоего завалил. Запомнил, щенок?

Словно во сне Вольф видит перед собой бешеные черные глаза в прорези маски и руку с татуировкой – бык на тыльной стороне ладони.

Заляпанный грязью внедорожник мчит прямо через поле, а за ним несется полицейский уазик.

Затем прямо перед собой Вольф видит залитое кровью лицо отца. Глаза смотрят в пустоту. А затем его окончательно окутывает спасительная тьма.