Электронная библиотека » Матильда Кшесинская » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Воспоминания"


  • Текст добавлен: 8 марта 2024, 08:20


Автор книги: Матильда Кшесинская


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава шестнадцатая
1896–1897

Сезон 1896/97 года я начала 4 сентября в Михайловском театре, когда я в первый раз выступила в балете «Тщетная предосторожность», в трех действиях и четырех картинах, Доберваля на музыку П. Гертеля. Постановка была М. Петипа и Л. Иванова. Раньше я танцевала лишь первое действие этого балета в Красном Селе. Роль Лизы мне пришлась по душе, и я танцевала с увлечением. А. Плещеев писал:

«Г-жа Кшесинская 2-я основательно подготовилась к этой роли и сыграла ее вполне обдуманно. Переходы от слез к радости, шалости, хитрости Лизы Колен, трепет провинившейся перед матерью Лизы – все это передано с выразительностью и произвело самое выгодное впечатление. По части танцев в «Тщетной предосторожности» г-жа Кшесинская 2-я одинаково отличилась как в полухарактерных, так и в классическом па-де-де, которое она исполнила с г. Кякштом. Адажио этого танца особенно удалось, и заключительная группа его вызвала шумное одобрение публики»37.

Этот балет потом стал одним из моих любимых.

Двадцать пятого сентября я выступила в первый раз в балете «Млада», заново переделанном М. Петипа. А. Плещеев писал:

«Г-жа Кшесинская 2-я в роли Млады имела огромный успех. Появление в 3-м действии в адажио теней, вариация на пуантах, испещренная двойными турами, были исполнены безукоризненно: то же надо сказать и про танец балерины в 3-й картине, в которой вариация под аккомпанемент арфы вызвала восторг»38.

Восьмого декабря 1896 года состоялся бенефис балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа, назначенный ему за пятидесятилетнюю его службу на Императорской сцене. Шел новый балет-феерия, в 3 действиях и 7 картинах, «Синяя борода» на музыку П. П. Шенка, поставленный самим бенефициантом. Я исполняла роль Венеры в последнем действии, которое Петипа назвал «Астрономическим балетом», и изображала собою, по словам А. Плещеева, «хорео– графический десерт». «Любоваться подобными танцами доставляет положительное наслаждение для любителей балета и ценителей его. Г-жа Кшесинская танцует артистически, с изумительной правильностью, красиво и всегда с огнем, который составляет качество исключительное. В ее танцах, если можно так выразиться, есть игра, как в шампанском, она живет на сцене и оживляет зрителя»39.

После первой картины третьего действия поднялся занавес, и мы с Леньяни вывели М. И. Петипа на сцену, где ему поднесли венки и произнесли в его честь речи различные депутации.

В предыдущем сезоне сцена меня не увлекала, я почти не работала и танцевала не так хорошо, как следовало бы, но теперь я решила взять себя в руки и начала усиленно заниматься, чтобы быть в состоянии, если Государь приедет в театр, доставить ему удовольствие своими танцами.

В этот сезон, 1896/97 года, Государь и Императрица посещали балет почти каждое воскресенье, но дирекция устраивала всегда так, чтобы я танцевала по средам, когда Государь не бывал в театре. Сперва я думала, что это происходит случайно, но потом я заметила, что это делается намеренно. Мне это показалось несправедливым и крайне обидным. Так прошло несколько воскресений. Наконец дирекция дала мне воскресный спектакль; я должна была танцевать «Спящую красавицу». Я была вполне уверена, что Государь будет на моем спектакле, но узнала – а в театре все узнается очень быстро, – что директор театров уговорил Государя поехать в это воскресенье в Михайловский театр посмотреть французскую пьесу, которую он не видел в предыдущую субботу. Совершенно ясно было для меня, что директор нарочно сделал все возможное, чтобы помешать Государю видеть меня, и с этой целью уговорил его ехать в другой театр. Тогда я не стерпела и впервые воспользовалась данным мне разрешением Государя непосредственно обращаться к нему. Я написала ему о том, что делается в театре, и добавила, что мне становится совершенно невозможно при таких условиях продолжать служить на Императорской сцене. Письмо было передано лично в руки Государя Великим Князем Сергеем Михайловичем. Ответа я не получила и не знала, что решит Государь, то есть отправится ли он в Михайловский театр, как его уговаривал директор, или приедет в балет. Наступило воскресенье, в театре среди артистов было полное уныние и даже ропот: говорили, что вот, когда танцует Кшесинская, то Государь в театре не бывает и что из-за меня они лишены радости видеть сегодня Государя в театре. Царская ложа была пуста. Директор и все начальство были в Михайловском театре, ожидая там его приезда, и даже в публике было какое-то унылое, непраздничное настроение, как обычно бывало по воскресеньям. По всему было видно, что Государь решил все же ехать в Михайловский театр, и тяжело мне было при этих условиях начинать балет. Оркестр был в полном сборе, музыканты настраивали инструменты. Все только ждали последнего сигнала, чтобы начать спектакль и поднять занавес, как вдруг в театре произошел неимоверный переполох: забегали, засуетились, кричали: «Государь приехал! Государь приехал!» Никто решительно его не ожидал, все были вполне убеждены, что он поедет в Михайловский театр, и его неожиданный приезд вызвал суматоху. Надо было предупредить директора и все начальство по телефону. Трудно себе представить ту радость, которая охватила меня, когда я поняла, что Государь внял моей просьбе. Да и вся труппа сразу оживилась, узнав о присутствии Государя. Спектакль прошел с небывалым подъемом и одушевлением. После представления я сказала артистам, что знала, что Государь приедет, но нарочно молчала… Враги мои, которые все это подстроили, сначала радовались, что Государь не попадет в театр, но были потом горько разочарованы.

В чинившихся мне затруднениях я не могу винить Директора Императорских театров И. А. Всеволожского, который всегда относился ко мне очень внимательно и ценил меня, но на него имели влияние разные круги, которые думали ему этим угодить.

До получения больших балетов я танцевала много маленьких, как «Сильфиды» в старой постановке, «Шалости Амура», «Ацис и Галатея», «Привал Кавалерии», с моего согласия они были потом переданы другим танцовщицам. Еще до получения звания балерины мне почти во всех больших балетах давали ответственные места. В балете «Царь Кандавл» я исполняла танец «трех граций», и моя вариация имела огромный успех. Однажды, танцуя ее, я поскользнулась и упала, но успела вскочить в такт и закончить вариацию – прием был на ура. Позже в этом балете выступила приглашенная из Москвы танцовщица Нелидова, а я танцевала в последнем действии «Па Дианы». А. Плещеев тогда писал:

«Грандиозный успех выпал на долю нашей балерины г-жи Кшесинской 2-й. После идеально исполненного «Па Дианы», в котором ее достойными партнерами явились г. Кякшт и Легат 2-й, г-же Кшесинской 2-й была сделана овация. Она танцевала действительно очень хорошо: особенно понравилась вставная вариация из балета «Прекрасная жемчужина»40.

Потом я получила в «Царе Кандавле» главную роль, в которой требуется много драматизма, особенно в сцене сумасшествия. Тут я имела возможность проявить свое мимическое дарование.

В этом сезоне четыре Великих Князя – Михаил Николаевич, Владимир Александрович, Алексей и Павел Александровичи – оказали мне трогательное внимание и поднесли брошь в форме кольца, усыпанного бриллиантами, с четырьмя крупными сапфирами, а на футляре была прикреплена дощечка с их выгравированными на ней именами.

Мне дали танцевать первые два акта из балета «Спящая красавица» на парадном спектакле по случаю приезда Императора Австрийского Франца-Иосифа 16 апреля 1897 года в Мариинском театре.

Летом того же года, когда я жила у себя на даче в Стрельне, Ники через Великого Князя Сергея Михайловича передал мне, что в такой-то день и час он проедет верхом с Императрицею мимо моей дачи и просил, чтобы я непременно была к этому времени у себя в саду. Я выбрала такое место в саду на скамейке, где меня Ники мог хорошо видеть с дороги, по которой он должен был проезжать. Точно в назначенный день и час Ники проехал с Императрицей мимо моей дачи и, конечно, меня отлично видел. Они проезжали медленно мимо дома, я встала и сделала глубокий поклон и получила ласковый ответ. Этот случай доказал, что Ники вовсе не скрывал своего прошлого отношения ко мне, но, напротив, открыто оказал мне милое внимание в деликатной форме41. Я не переставала его любить, и то, что он меня не забывал, было для меня громадным утешением.

В то лето я стала увлекаться ездой на велосипеде и больше всего любила кататься по нижней парковой дороге, которая шла от Стрельны до Петергофа, мимо Михайловки, имения Великого Князя Михаила Николаевича, и далее мимо Знаменки Великого Князя Николая Николаевича. В Михайловке я обыкновенно встречала Великого Князя Михаила Николаевича, который гулял по своему парку. Он всегда меня останавливал, очень мило со мною беседовал и заставлял делать на велосипеде восьмерки, которые не всегда хорошо у меня удавались. Также нередко я встречалась в Михайловке с Великим Князем Георгием Михайловичем, с которым я была в большой дружбе. Он меня поджидал в беседке, где мы могли спокойно говорить.

Я участвовала летом в трех парадных спектаклях, которые были даны в честь: Короля Сиамского, Императора Германского и Президента Французской Республики Феликса Фора.

В первом петербургском спектакле в честь Сиамского Короля Самдеч-Фра-Параминдер-Мага-Чула-Лонгкорн, 23 июня 1897 года я танцевала два первых действия из балета «Коппелия», для которых были сделаны по этому случаю новые костюмы и декорации.

Второй спектакль, самый блестящий из трех, был дан 28 июля в честь Императора Германского Вильгельма II, но не в театре, а на Ольгином острове, на верхнем пруде. Места для зрителей были расположены амфитеатром на самом острове, сцена же была построена на воде, на сваях, а оркестр помещался в огромном железном кессоне, ниже уровня воды. На сцене были только боковые декорации, кулисы, а вместо задней декорации открывался вид вдаль, на холмы Бабигона. Недалеко от сцены был построен небольшой островок, украшенный скалами и гротом, где я находилась уже до начала спектакля. Давали одноактный балет «Приключения Пелея», поставленный Петипа на музыку Делиба и Минкуса. Гости переправлялись на остров на шлюпках. Все было залито электрическим светом, и картина действительно была волшебная. Балет начинался с того, что грот, где я была скрыта, открывался, и я ступала на зеркало, которое начинало двигаться по направлению к сцене. Получалось впечатление, что я иду по воде.

Когда кончился спектакль, зажглась иллюминация на дальних возвышенностях и павильонах. Вечер удался благодаря совершенно исключительной погоде. Опасались дождя, так как с утра накрапывало, и на всякий случай все было подготовлено так, чтобы в последнюю минуту можно было перенести спектакль с острова в театр, где наготове были плотники, машинисты и электротехники. Все отдали справедливость Дирекции Императорских театров, что спектакль был организован блестяще, с большим вкусом и роскошью. Организация этого спектакля потребовала двух месяцев усиленной и сложной работы. Одна установка электрического освещения чего стоила.

После спектакля мы все были в чудном настроении и долго еще оставались в Петергофе, где весело провели остаток вечера с массой знакомых, приехавших в этот день в Петергоф.

Через день или два после этого спектакля я была вызвана к директору И. А. Всеволожскому, который передал мне от имени Германского Императора приглашение выступить в предстоящем сезоне в Берлине. Я была очень польщена столь лестным для меня вниманием Императора, но отклонила его, предпочитая оставаться в Петербурге. По правде сказать, я никогда не любила танцевать за границей и в особенности уезжать надолго; я любила жить у себя дома. Иногда я танцевала за границей, но, в общем, не очень часто.

Третий, и последний спектакль был дан 11 августа в честь Президента Французской Республики Феликса Фора, но уже в театре. Сперва я выступила в полонезе и мазурке из 2-го действия оперы «Жизнь за Царя» под аккомпанемент оперного хора и двух оркестров музыки. Потом я танцевала балет «Сон в летнюю ночь» на музыку Мендельсона-Бартольди и Минкуса.

Все лето по обыкновению я провела у себя на даче, занимаясь цветами и собиранием грибов.

Глава семнадцатая
1897–1898

Я начала этот сезон 10 сентября, выступив в «Спящей красавице», и вследствие довольно серьезной болезни Леньяни я несла почти до конца года весь репертуар. А. Плещеев по этому поводу писал:

«Г-жа Кшесинская 2-я, вследствие серьезной болезни г-жи Леньяни, почти до конца года несла на своих плечах или, точнее, на своих ногах, весь репертуар. Успех молодой балерины, сделавшей в короткое время замечательный прогресс, был огромный. Танцы ее в строго классическом благородном стиле носят художественный отпечаток. Особенно хороша балерина в «Пахите», «Младе» и «Тщетной предосторожности»42.

Двадцать первого сентября я танцевала «Младу» при полном театре.

В своей рецензии А. Плещеев посвящает мне следующие строки:

«Только в первой картине 3-го действия балета «Млада» появляется балерина г-жа Кшесинская 2-я, которая всегда отлично исполняет здесь вариацию с двойными турами. В третьей картине того же акта г-жа Кшесинская 2-я бесподобно танцевала грациозную вариацию на пуантах под звуки арфы. По желанию публики она повторила эту вариацию»43.

9 ноября я танцевала новый балет, «Дочь микадо», Лангаммера на музыку барона В. Г. Врангеля. Лангаммер был в Михайловском театре режиссером немецкой труппы, но в балете был несведущ. Его балет никакого успеха не имел и скоро был снят с репертуара.

Восьмого февраля 1898 года состоялся бенефис моего отца по случаю шестидесятилетия его артистической деятельности в Варшаве и в Санкт-Петербурге. Это был чудесный спектакль, и публика при его появлении на сцене оказала ему необычайно горячий и сердечный прием.

В этот вечер я танцевала возобновленное 2-е действие «Фиаметты» Сен-Леона. Я страшно любила этот балет, и Ники тоже, он даже в своем дневнике говорит про один спектакль, в котором я танцевала этот балет. Потом я участвовала в 3-м действии балета «Синяя борода», где я танцевала мазурку Конского с моим отцом. Ее пришлось повторить, такой она имела успех. А. Плещеев по поводу этого пишет:

«Эта мазурка, слегка приправленная пантомимой, когда старик бодрится, крутит ус, но показывает, что ему нелегко быть кавалером молодой красавицы, а потом несется вихрем, воодушевляя весь зал. Красиво, гордо, благородно и вместе с тем просто исполняет Кшесинский свой национальный танец. Г-жа Кшесинская 2-я танцевала с огнем, грациозно и была привлекательна в роскошном костюме»44.

Чествование Ф. И. Кшесинского началось после «Привала кавалерии», по традиции при открытой занавеси. Балетмейстер М. И. Петипа приветствовал отца от имени балетной труппы, а Иванов, Гердт и Облаков вручили ему адрес и жетон – бриллиантовую лиру. Баритоны Яковлев и Чернов явились депутатами от оперы, причем первый сказал несколько слов и передал г. Кшесинскому венок. Драматическую труппу представляли г-жа Глинская и г. Медведев и Корвин-Крюковский, выразивший юбиляру сердечные пожелания. От французской труппы выступил г. Бальбель, вручивший венок от своих товарищей, и напомнил об успехах юбиляра в трех городах – Варшаве, Париже и Петербурге. Из оркестра передавали ящик за ящиком с подарками, причем один сундук, наполненный серебром, оказался таким внушительным, что под тяжестью его мог погибнуть капельмейстер г. Дриго, если бы ему не помогли другие. Сундук своей величиной вызвал даже улыбку бенефицианта, хотя и не страдальческую.

Через неделю, 15 февраля, для закрытия балетных спектаклей повторили с незначительными изменениями бенефисный спектакль отца: из «Синей бороды» выбросили мазурку, заменив ее «ла-шакон» – старинным танцем, в котором так поэтична, по словам А. Плещеева, была г-жа Кшесинская.

«Симпатичной балерине, – продолжает он, – которая участвовала во всех трех актах, поднесли столько корзин цветов, что можно было бы устроить целый сад»45.

Относительно моего исполнения «Фиаметты» в этот вечер А. Плещеев пишет:

«Второе действие «Фиаметты» прошло гораздо лучше, нежели в первый раз. Г-жа Кшесинская 2-я танцевала блестяще, в особенности берсез. Несравненно удачнее вышло у талантливой балерины Chanson à boire, вызвавший продолжительные рукоплескания. Прощание закончилось овацией на театральном подъезде, где карету г-жи Кшесинской 2-й засыпали цветами»46.

Девятнадцатого апреля в сборном спектакле я танцевала снова 2-е действие «Фиаметты», и А. Плещеев пишет:

«Г-жа Кшесинская 2-я с присущим ей задором и смелостью исполнила Charmeuse и Chanson à boire. Талантливая балерина взволновала весь зал, требовали повторения и аплодировали без конца. Свидетелям такого единодушного приема приходили на ум слова Некрасова, который верно сказал, что в балете мирный гражданин, восторгаясь танцами,

«Позабывает лета,

Позабывает чин»47.

Летом в Красном Селе я не участвовала и отдыхала у себя на даче. Я выступила в это лето только в парадном спектакле, данном 18 июля 1898 года в Петергофе по случаю приезда Румынского Короля. Был поставлен балет «Жемчужина», который был дан 17 мая 1896 года в Москве по случаю коронации. Но вместо Леньяни главную роль, Белой жемчужины, исполняла я. Балет был дан не в театре, а на Ольгином острове, как это было на спектакле в честь приезда Германского Императора в прошлом году. Зрительный зал и сцена были устроены на самом Ольгином острове, и вместо задней занавеси открывался вдаль вид озера и леса. На самом озере был устроен островок, на котором красовалась большая раковина, и в ней помещалась Белая жемчужина – я сама. Спектакль прошел с большим успехом при чудной погоде.

Еще камер-пажами бывали летом у меня в Стрельне, на даче, и остались друзьями на долгие годы князь Никита Сергеевич Трубецкой, князь Дмитрий Иванович Джамбакуриани-Орбелиани и Борис Георгиевич Гартман.

Восьмого августа этого года (1898) они все трое были произведены в офицеры. Двое из них, князь Никита Трубецкой и князь Орбелиани, вместо того чтобы ехать ужинать с товарищами в город, оба приехали ко мне в Стрельну, на дачу, где я их угостила ужином. Они провели весь вечер и остались ночевать. Я послала в их комнату бутылку шампанского, чтобы дать им возможность продолжать ночью праздновать свое производство.

Прошло с тех пор полвека, и 8 августа 1948 года я получила от князя Никиты Трубецкого следующее трогательное письмо, в котором он вспоминает, как он провел этот день у меня. Вот что он мне писал:

«Малый Кламар, 8 (21) августа 1948 г.

Дорогая Малечка,

Сейчас девятый час вечера, и мы с Любочкой48 сидим и переживаем воспоминания. Рассказываю ей, как пятьдесят лет тому назад я с покойным Митей Орбелиани (Джамбой) в этот час сидели за роскошным твоим столом в милой Стрельне и как мы душевно чествовали наше с ним производство. Поздно легли спать, а на другой день вместо чая мы с ним пили уже теплое розовое шампанское. Да, все это далеко по времени, но близко в памяти. Благодарю искренне за полувековое дружеское ко мне отношение. Целую ручки, а Люба крепко тебя обнимает. Всегда тебе преданный – Никита».

Князь Н. С. Трубецкой, или – как мы его все называли – просто Никита, вышел в Нижегородский драгунский полк, а потом состоял адъютантом у Великого Князя Николая Михайловича. Впоследствии он женился на нашей балетной артистке Любови Ивановне Егоровой. Теперь они оба живут в Париже, где жена имеет свою студию и прекрасно преподает танцы. Никиту я вижу довольно часто, так как он приходит к нам завтракать.

Князь Д. И. Орбелиани вышел сперва в Псковский полк, так как у него не хватило гвардейских баллов, с прикомандированием к Кавалергардскому полку, куда он и был переведен через год. Так как у Псковского полка был розовый околышек на фуражке, то Митя Орбелиани был прозван «розовой обезьяной». Потом он состоял адъютантом у Великого Князя Михаила Николаевича, а после его кончины состоял адъютантом у Великого Князя Александра Михайловича. Сестра его, княжна София Ивановна, состояла фрейлиной при Императрице Александре Федоровне и даже после того, как у нее сделался паралич ноги, осталась жить в Александровском дворце до последнего дня своей жизни. Она умерла незадолго до революции.

Третий из моих друзей, Борис Георгиевич (или Егорович) Гартман, вышел в Лейб-Гвардии Конный полк, сделал блестящую карьеру, командовал Конным полком на войне, а после революции проживал в Бельгии. Я его почти не видала из-за этого, но незадолго до своей кончины он был проездом в Париже. Вот в этот его приезд я в последний раз его видела. Он был женат на младшей дочери князя Белосельского, Марии Константиновне, которая проживала вместе с мужем в Кисловодске во время переворота. У нее был в последние годы ее жизни паралич ног. Когда мы все бежали из Кисловодска, она, лежа на телеге, спасалась вместе с нами и никогда не теряла духа в опасные моменты: ни под проливным дождем, ни под выстрелами артиллерии. Она скончалась в Бельгии в 1931 году.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации