Текст книги "Кодекс Алеппо"

2. Иерусалимский круг

Со дня голосования в ООН минуло два месяца. Арабы пытались задушить еврейский сектор Иерусалима, устраивая засады и нападая на колонны с продовольствием, поднимающиеся в город с прибрежной равнины. Связь с внешним миром была неустойчивой, скудные запасы продовольствия таяли. От действий еврейских и арабских террористических групп страдало мирное население – соответственно арабское и еврейское. «Стена страха окружила Иерусалим, отгородив его от остального мира», – читаем в «Нью-Йорк таймс».

«Каждый вечер, ложась спать, мы не знаем, проснемся ли завтра, – писала арабская мать своему сыну. – Боимся не столько пуль, сколько быть взорванными во сне. Люди просыпаются посреди ночи, погребенными под обломками собственных домов».

17 января члены Иргуна, еврейской подпольной боевой организации, вкатили начиненную взрывчаткой бочку в толпу арабов, стоящих на автобусной остановке. Погибло семнадцать человек. На рассвете 22 февраля шесть дезертиров из британской армии и бывших полицейских, работающих на палестинцев, припарковали на улице Бен-Иегуда, в центре еврейской части Иерусалима, четыре угнанных армейских грузовика. Установленные в них взрывные устройства, изготовленные арабским подрывником, прошедшим обучение в СС, сработали в 6.30. Рухнули четыре здания, погибли пятьдесят восемь человек.

Меньше чем через три недели после этих событий и за неделю до нового смертоносного взрыва в еврейском секторе трое ученых из Еврейского университета собрались на срочное заседание. Темой обсуждения была «Корона Алеппо» и в частности тревожное известие, которое только что привезла бежавшая из Сирии женщина. «Алеппская община уничтожена, остались одни бедняки; ими никто не руководит, и о них некому позаботиться», – читаем мы в протоколе заседания от пятого марта. Женщине, которую ученые считают надежной свидетельницей, «случилось побывать в синагоге, и смотритель доверился ей, рассказав, что ему удалось спасти остатки “Короны” и что теперь они в его руках». Книга уцелела.

Алеппские евреи и сирийское правительство были не одиноки в своем желании заполучить «Корону». В Иерусалиме тоже был круг людей, проявляющих большой интерес к этой книге и пытающихся, правда безуспешно, ею завладеть.

Центральной фигурой иерусалимского круга был Ицхак Бен-Цви (Исаак Шимшелевич). Родился он на Украине, был одним из сионистских лидеров, а позже стал вторым президентом Государства Израиль – должность влиятельная, хотя в значительной степени представительская и церемониальная. Он был также этнографом и антропологом. Сегодня его помнят как одного из самых значительных деятелей в истории Израиля, где почти в каждом городе есть улица, носящая его имя, а портрет Бен-Цви украшает купюру в сто шекелей. В 1935 году во время посещения будущим президентом Израиля города Алеппо старейшины общины разрешили ему взглянуть на «Кодекс», и он этого не забыл.

В начале сороковых ученые Еврейского университета в Иерусалиме, в то время еще находившемся под британским контролем, решили выпустить новое издание еврейской Библии, самое точное из всех, чтобы покончить с тем позорным положением, что другие современные издания в течение длительного времени осуществляли христиане. Для этого, они решили, им нужна «Корона» – наиболее точная версия текста. И так как копий «Короны» не существует, следовало раздобыть оригинал. Будучи не только учеными, но и сионистами, Бен-Цви и его коллеги считали, что место самой великой книги иудаизма – в Иерусалиме, духовном центре еврейского национального возрождения. Они также опасались, как бы сирийские власти или коллекционеры не наложили на нее лапу – в годы, предшествовавшие погрому, все в Алеппо знали, что потенциальные покупатели предлагают общине за «Корону» бешеные деньги; к тому же книга могла затеряться в вихрях Второй мировой войны. Не осознавая, насколько прочна связь алеппских евреев с этой книгой, насколько твердо их убеждение, что перемещать ее куда бы то ни было нельзя, ученые решили, что добьются успеха, если просто пошлют своего представителя в Сирию и передадут общине такую просьбу.

В начале 1943 года Исаак Шамош, молодой преподаватель арабской литературы из Еврейского университета, сошел с поезда в Алеппо. Сам Шамош, скорее всего, понимал, сколь малы его шансы на успех. Он родился и вырос в Алеппо, потому и был избран для этой миссии. Одновременно убежденный сионист и сирийский националист (в течение короткого периода такое было возможно), Шамош, перебравшись в Иерусалим, получил там место преподавателя, когда его предшественника застрелил арабский боевик.

Подступившись со своей просьбой к алеппским старейшинам, он получил ясный и ожидаемый ответ: эта книга никогда не покинет стен главной синагоги. Однако когда он стал собираться в Бейрут, чтобы оттуда попасть в Палестину, к нему явилось несколько старых алеппских друзей, молодых парней в современных костюмах и с современными идеями в голове, которые полагали, что традиционные порядки общины безнадежно устарели. Уже после смерти Исаака его младший брат рассказывал мне, что Шамош часто вспоминал эту встречу, потому что видел в ней один из поворотных пунктов своей жизни.

– Нам известно, – сказали молодые люди, – что «Короне» здесь угрожает опасность, и мы знаем тех двоих, у которых хранятся ключи. Назови номер своего вагона в бейрутском поезде и время отправления и захвати с собой пустой чемодан.

Возможно, Шамош вспомнил предостережение на «Короне» – «проклят тот, кто ее украдет», – или предание, грозившее общине гибелью, если книга покинет свое место. А может быть, он просто испугался. Во всяком случае, в Палестину он вернулся с пустыми руками, а когда рассказал в Иерусалиме о том, что случилось, Бен-Цви ответил с усмешкой, которую Исаак запомнил на всю жизнь: «Жаль, что мы связались с чересчур честным человеком». Эти слова не давали покоя посланнику с тех пор, как пришло известие о гибели «Короны»: ведь укради он книгу, она была бы спасена.

Через несколько месяцев после возвращения в Иерусалим Шамош вновь отправился в Сирию, на сей раз в сопровождении секретаря Еврейского университета. Иерусалимские ученые умерили свой пыл и теперь надеялись лишь на то, что алеппские старейшины разрешат им сделать фотокопию «Кодекса». В XIX столетии предшественники тех же самых раввинов позволили двум людям, оксфордскому ученому и христианскому миссионеру, сфотографировать отдельные страницы книги, но сейчас даже это оказалось невозможным. Раввины пребывали в твердом убеждении, что разрешение сделать копии обесценит их сокровище. «Я пережил очень трудную неделю, все было совсем не так, как я ожидал, – пожаловался секретарь по телефону президенту университета. – Почему? Да потому что наши алеппские евреи сначала не решались позволить мне копировать, и только после многих моих усилий, собрав наконец совет общины, они сказали “да”, но при этом сочли совершенно недостаточными меры защиты от возможных грабителей». В памятной записке, помеченной грифом «Совершенно секретно», он предложил вариант, при котором, даже если просьбу о копировании отклонят, можно попытаться сделать это окольным путем. Во время переговоров алеппские евреи заявили ученым, что не хотят получать корреспонденцию со штемпелем или марками Палестины, чтобы не выглядеть сочувствующими сионистам. «Вот они, страхи евреев диаспоры», – презрительно фыркнул секретарь. В конце концов старейшины алеппской общины допустили к манускрипту только одного ученого без права фотографировать или выносить книгу из синагоги.

Оба посланца вернулись в Иерусалим, и другой представитель иерусалимского круга, профессор Умберто Кассуто, исследователь Библии родом из Италии, бывший некогда главным раввином Флоренции, отправился в Алеппо в декабре того же года. На старой фотографии Кассуто мы видим мужчину с остроконечной белой бородой и экстравагантными, загнутыми вверх усами, глядящего в книгу сквозь круглые очки.

Кассуто был оказан прием, хорошо знакомый тем, кто пытался вести бизнес или улаживать дела на Ближнем Востоке. «Когда я туда приехал, – писал позже Кассуто, – меня приняли довольно любезно, но по поводу “Короны” заявили сразу: “Если вы, ваша честь, желаете увидеть “Корону”, мы с радостью продемонстрируем ее вам в течение четверти часа». Начались мольбы и уговоры. Ему назначили встречу с одним из старейшин; старейшина на встречу не явился, потом извинился и пообещал, что придет завтра утром, но опять не пришел, и так продолжалось, пока Кассуто не пригрозил, что «обратится к другой общине, которая захочет помочь ему в этой священной миссии», что звучало весьма неубедительно, поскольку ни у какой другой общины не было «Короны». Он сказал, что сообщит своим коллегам по университету, что алеппские евреи «не пожелали оказать нам какую-либо помощь». В конце концов его провели по Старому городу к главной синагоге, где он был встречен двумя старейшинами с ключами. Каждый отпер свой замок, и затем один из них вынул «Корону». Ученого гостя, как он писал позже, сопровождало несколько стражей, которые там присутствовали, «чтобы охранять, “Корону” и, может быть, кто знает, следить за мной – а вдруг я, упаси Бог, начну фотографировать».

Эти стражи, молодые раввины, и сами никогда не видели «Корону» и надолго запомнили визит чужестранца. Один из них был тем старым, слепым на один глаз раввином, которого я почти через семьдесят лет встретил возле тель-авивской синагоги и от которого услышал его собственную версию спасения «Кодекса». «Мы его охраняли, – сказал он про Кассуто. – Что именно мы делали? Открыли “Корону”, ее матерчатый чехол. Прекрасно это помню». Он увидел, что «Корона» – совершенно особенная книга, такой ее делало несравненное мастерство писца. «“Корона” была прекрасна не тем, что это какой-то великолепный манускрипт – есть книги и побогаче на вид. Ее красота заключалась в том, что от начала до конца, от Бытия до Хроник[9]9
  В русской традиции Хроники соответствуют Третьей и Четвертой книгам Царств.


[Закрыть], она была написана одним почерком, в одном стиле. В этом ее красота».

Профессор сидел в синагоге, делая пометки: он отмечал те слова, написание которых было предметом споров. «“Корона”, – писал он в своем дневнике, – находилась в деревянной шкатулке, обтянутой красной кожей. Швы кое-где разошлись, и книга распалась на несколько частей». На некоторых страницах, как он заметил, буквы выцвели на протяжении столетий, и безымянные писцы восстановили их новыми чернилами.

В конечном счете старейшины согласились предоставить Кассуто для работы с манускриптом не пятнадцать минут, а несколько часов. Когда время истекло, люди с ключами вернулись и возвратили «Кодекс» в железный сундук. Эта процедура повторялась несколько дней, пока ученый не вернулся в Иерусалим, успев ознакомиться лишь с малой частью текста. На него давили другие проблемы. В ноябре 1943 года, за несколько недель до его отъезда в Алеппо, СС приступило к ликвидации евреев Флоренции, где сын Кассуто Натан был раввином. Натана с женой Ханой депортировали в Польшу и заключили в Освенцим. Позже Натан там и погиб. Пока профессор изучал алеппскую «Корону», трех его маленьких внуков прятали во Флоренции: двух мальчиков приютили католические семьи, а девочку – монахини из монастыря Ла Кальза.

После алеппского погрома, когда известие о сожжении «Короны» достигло Иерусалима, именно профессор Кассуто написал и поместил в газете траурное сообщение. Его скорбь по поводу утраты книги выглядит особенно мучительной для тех, кто понимает, что Кассуто пережил огромное личное горе. «Евреи Алеппо, – писал он, – зажигали свечи перед сундуком, где хранилась “Корона”, молились за исцеление недужных и верили, что она защитит их общину от зла». Он описал все принятые ими меры предосторожности – два замка, стражей, которые не спускали с «Короны» глаз. «В покров легенды обернулась она, облако благородства и дымка непорочности окутали ее, – написано в статье Кассуто. – Но от тайной мудрости и сокрытого сокровища мало толку; излишнее усердие и рвение местной общины стали преградой для тех, кто жаждет черпать знания и наслаждаться мудростью, заключенной в этой книге». Строжайшие меры предосторожности, пишет он, и от этих слов на странице старой газеты веет досадой, «стали помехой тем, кто хотел ее изучать, осложнил их труд и в то же время, увы, оказались бессильными перед бандами погромщиков».

Когда в марте 1948 года, через два месяца после появления этой статьи в газете «Хаарец», ученые Еврейского университета встретились, чтобы обсудить известие о том, что книга уцелела, уже было ясно, что его скорбь по поводу уничтожения «Короны» была преждевременной. Бен-Цви, который в силу своего положения был поглощен ужесточающейся войной с арабами, в этом обсуждении не участвовал, хотя о нем и знал. Вторая встреча по тому же поводу состоялась через несколько дней, когда университет буквально захлестывали волны насилия. Студенты и преподаватели физического и химического факультетов изготавливали взрывчатку. За два месяца до этой встречи, в середине января, тридцать пять еврейских солдат, в большинстве своем студентов университета, попали в засаду и погибли; это произошло, когда они пытались прийти на выручку группе окруженных со всех сторон поселенцев к югу от Иерусалима. В тот же месяц погиб и сын Бен-Цви Эли, защищавший один из кибуцев на севере страны. Через пять месяцев после той встречи, тринадцатого апреля, Хана Кассуто, невестка профессора, которая выжила в Освенциме и добралась до Израиля, оказалась в колонне евреев, направлявшейся по территории, окруженной арабами, в больницу на горе Скопус неподалеку от университетского городка, и стала одной из семидесяти восьми жертв нападения.

Ученые решали, стоит ли повторять попытки перевезти «Корону» в Иерусалим. Граница между Палестиной и Сирией еще была открыта, большинство старых упрямцев, воспрепятствовавших этому в 1943 году, исчезло, и возникло предположение, что если манускрипт все еще хранится у смотрителя синагоги Ашера Багдади, то его можно убедить отдать «Корону». Однако эти сведения устарели – к тому времени смотритель уже передал «Кодекс» оставшимся руководителям общины. В любом случае профессор Кассуто был против подобного решения. «Это не должно выглядеть так, будто университет хочет поживиться на катастрофе алеппской общины и завладеть тем, что не смог получить в мирные времена, – сказал он. И добавил: – Смотритель всего лишь временный хранитель этой реликвии, у него нет полномочий передавать ее в другие руки, а у нас нет разрешения эту книгу от него принимать».

Никаких действий не воспоследовало. Два месяца спустя истек срок британского мандата в Палестине, была провозглашена независимость Государства Израиль, на страну напали пять арабских армий, граница с Сирией закрылась навсегда, и «Корона» осталась вне досягаемости, по другую сторону этой границы.

Когда-то, много столетий назад, Иерусалим уже владел этой книгой, но она попала в руки иноземных грабителей. Теперь возвращение «Короны» снова откладывалось.

3. Разоренный Иерусалим

Иерусалим, 1099 год

Христианские рыцари и пешие воины под предводительством герцога Готфрида Бульонского разбили лагерь напротив городской стены, неподалеку от Еврейского квартала. Позади, к северо-востоку от них, находилась гора Скопус, где через столетия появится Еврейский университет.

Обреченные на гибель люди, запертые в Иерусалиме, наверняка слышали, как чужеземцы перекрикиваются на незнакомых языках, как стучат молотками плотники, воздвигающие осадные сооружения. За три дня – воскресенье, понедельник и вторник – этой недели июля 1099 года, примерно через сто семьдесят лет после того, как в Тверии, что в нескольких днях ходьбы к северу, была создана «Корона», люди Готфрида привезли издалека бревна и построили осадную башню. Воины так страдали от нехватки воды, что, по словам одного из рыцарей, не назвавшегося по имени, но оставившего нам Gesta Francorum[10]10
  Gesta Francorum («Деяния франков», лат.) – латинская хроника, написанная участником Первого крестового похода около 1100 года.


[Закрыть], подробное описание тех событий, «целого пенни не хватало, чтобы купить воды и утолить жажду». Другое войско крестоносцев под предводительством графа Раймунда Тулузского готовилось к нападению на крепость, защищавшую Иерусалим с запада. Лишения изнывающих от жажды крестоносцев в ту неделю меркли в сравнении со страданиями жителей осажденного города, но и эти мучения оказались ничтожными по сравнению с участью, которая их ожидала.

Три с половиной года прошло с тех пор, как во Франции на Клермонском соборе Папа Урбан II призвал к крестовому походу, и всего лишь пять недель с тех пор, как христианские воины, взойдя на вершину холма, к гробнице пророка Самуила, впервые увидели цель своего похода, место гробницы Иисуса, город Иерусалим, все еще подвластный приверженцам пророка Мухаммада, – город, который, по всей вероятности, показался им жалким поселением, карликом по сравнению с блистательным Константинополем и другими городами, которые они миновали или разграбили по пути. Иерусалим вмещал тысяч двадцать пять жителей. Над Храмовой горой возвышался купол мечети. Когда в среду и четверг осада города достигла апогея, свидетельствует рыцарь, имя которого осталось неизвестным, епископы и другие священники стали призывать воинов молиться, раздавать милостыню и поститься. В пятницу небеса просветлели, и окружавшие Иерусалим войска крестоносцев двинулись на приступ. Они встретили отчаянное сопротивление.

«В пятницу на рассвете мы со всех сторон атаковали город, но не добились успеха, что поразило всех и вселило в нас страх», – пишет рыцарь из армии Готфрида. Согласно другому свидетелю сражения, часть мусульманского гарнизона на самом деле состояла из евреев.

 
Mox gentilis adest, Judaeus, Turcus, Arabsque,
Missilibus, jaculis obsistitur, igne, veneno.
At nostri jaculis opponunt pectoral nuda.
 

Это слова французского монаха Жилона Парижского, написавшего свою поэму через несколько лет после этих событий:

 
И тут безбожники возникли, евреи, турки и арабы,
И полетели в них снаряды, и огнь и копья, даже ядом
Плескали в них. А наши люди там без укрытия стояли
Под градом копий и снарядов, и принимали муки эти
За Божью кару.
 

По принятым правилам жителям города полагалось защищать ту часть стены, что располагалась ближе всего к их жилищам. Войска Готфрида атаковали северо-восточный угол стены, тот, что напротив Еврейского квартала, потому евреи и оказались среди его защитников[11]11
  Жилон Парижский, французский монах, написавший поэтический рассказ о сопротивлении евреев крестоносцам, не был свидетелем тех событий, но другие летописцы, участники похода, дали схожие описания. Одним из них был Альберт Аахенский, рассказавший в своей «Иерусалимской истории» об «очень упорной защите» порта Хайфа «жителями из иудеев». (Примеч. автора.)


[Закрыть]. Сегодня этот квартал в стенах города – мусульманский район, а на месте, где стояли войска Готфрида, находится оживленная улица с археологическим музеем и арабской школой.

В пятницу пятнадцатого июля на рассвете после ночи, которая «принесла иудеям передышку», пишет поэт и монах Жилон, христиане наконец двинули на приступ свои осадные башни.

 
Булыжники в корзинах подносили
И их швыряли, все вокруг круша.
Щиты и бревна, множество людей
С осадных башен падало на землю,
Но пред лицом неотвратимой смерти
Отважен был и несгибаем враг.
 

Разношерстная толпа защитников города отражала удар за ударом нападающих, включая и нашего безымянного крестоносца. «Однако по наступлении часа, когда наш Господь Иисус Христос принял ради нас муки на кресте, – пишет он, – наши рыцари под предводительством герцога Готфрида и его брата графа Эсташа отважно сражались на осадной башне». Первым с башни на стену Иерусалима спрыгнул рыцарь по имени Летольд. Сломив сопротивление защитников, христиане хлынули в Еврейский квартал, а затем захватили весь город. Многие жители в поисках спасения бежали к мечети Аль-Акса, которую крестоносцы называли Храмом Соломона.

«Наши воины преследовали их, убивая, до самого Соломонова Храма, – пишет тот самый анонимный рыцарь. – Это была бойня, все было залито вражьей кровью». Надо сказать, что тут христианские летописцы состязаются между собой в описании ужасов: их тексты различаются в том, доходила ли кровь до щиколоток победителей, до верха сапог, до колен или до морды коня. На Храмовой горе крестоносцы убили несколько тысяч жителей. Несколько мужчин и женщин, сжавшись от ужаса, сидели на крыше Аль-Аксы, и двое рыцарей, проявив невиданное милосердие, дали им свои знамена, чтобы защитить от беды. Но позже Христовы воины взобрались на крышу и все-таки их прикончили, а трупы сбросили вниз. В других местах крестоносцы обезглавили защитников города и мирных жителей и заставили всех, у кого были раны от стрел, прыгать с башен. Кого-то после пыток сжигали заживо. Крестоносцы из Прованса, пропустившие грабеж на Храмовой горе, забрали тела, с которых уже было снято все ценное, включая одежду, и выпотрошили их, отыскивая во внутренностях проглоченные монеты. А потом тела сожгли и просеяли пепел в поисках золота. Христиане уводили лошадей и мулов, захватывали жилища и грабили молельни. По рассказу одного из мусульманских летописцев, многие евреи города укрылись в одной из синагог, которую потом «франки сожгли вместе с теми, кто в ней находился».

Евреи в то время переживали самый опасный в своей истории религиозный раскол – в городе действовали две секты. Первая из них, раббаниты, признавала авторитет устной традиции и постановления раввинов. Они и стали предшественниками нынешних евреев. Вторая – караимы, противники раббанитов, признавали только закон, записанный в Торе, а не постановления раввинов с их строгостями и оговорками. Караимы преуспевали в странах ислама, и Иерусалим был одним из их центров. В наши дни они почти исчезли, но в свое время их влияние соперничало с раввинистическим иудаизмом. Для караимов священны были лишь слова Писания, ничто не должно было отвлекать их от этой книги. Название этого направления иудаизма означало «читающие», поэтому им и полагалось обладать самой совершенной ее версией.

Приблизительно в XI веке созданный Бен-Ашером «Кодекс» приобрел в интересах караимов богатый филантроп, который, как думают многие современные ученые, и сам был караимом. Посвящение в «Короне» сообщает нам, что звали этого человека Израиль, сын Симхи, происходил он из Басры, города на территории нынешнего Ирака, и был он «мудр, проницателен, добродетелен, честен и щедр». Израиль подарил этот манускрипт караимской синагоге в Иерусалиме, где ему надлежало храниться у Иосии и Езекии, «великих руководителей» иерусалимских караимов. Хранители не должны были выпускать «Корону» из рук. Три раза в год, в дни великих праздников, гласит надпись в «Кодексе», хранителям надлежало выставлять это сокровище на обозрение всех «общин святого города». Как ни странно, имелись в виду и соперники-раббаниты; значение «Кодекса» было так велико, что он возвышался над раздорами еврейских сект. В эти дни люди могли «читать его, и смотреть на него, и черпать из него все, что они хотели»; если же в любое иное время года какой-то ученый желал воспользоваться «Кодексом», хранители должны были «извлечь книгу и предоставить для обозрения этому человеку, дабы тот смог ее увидеть и набраться из нее мудрости и понимания».

Даже до нашествия христианских армий с Запада в 1099 году евреи пережили многие десятилетия потрясений, сопровождавшихся насилием. Власть багдадских халифов из династии Аббасидов с их черными знаменами сменилась господством Фатимидов с центром в Каире, а затем Иерусалим захватили орды конных лучников – турок-сельджуков, которых Фатимиды изгнали уже незадолго до пришествия христиан. После разрушения римлянами Храма прошло около тысячи лет, и многие евреи Ближнего Востока и Европы, глядя в свои пророческие книги, приходили к мысли, что мрачные события последних десятилетий XI века предвещают близость конца света.

«Корень сына Иессеева, доколе будешь ты сокрыт в земле? – писал еврейский андалузский поэт Шломо Ибн Габироль. Речь идет о царе Давиде, сыне Иессея, из рода которого должен выйти Мессия. – Почему раб должен править сыном людей благородных? Вот уже тысячу лет пребываю я в рабстве». Другой текст, созданный в период, предшествовавший приходу крестоносцев, рассказывает о человеке, французе или испанце, который взбирался ночью на макушки деревьев и перелетал с одной на другую, исполняя тем самым пророчество Книги Даниила: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий»[12]12
  Книга пророка Даниила, 7, 13.


[Закрыть]. Местные язычники казнили этого самозванца.

«Я видел полчища пришельцев с Запада, и я не знал, куда они направятся», – писал некто Менахем, сын Элиягу, которого приближение крестоносного воинства застало где-то в Византийской империи. В районе Дарданелл, по словам Менахема, объявился человек, заявлявший, что он и есть пророк Илия, предтеча Мессии, а из хазарского царства дошли вести, что семнадцать еврейских общин отправились в пустыню на встречу с десятью потерянными коленами Израилевыми. Мессия был уже на пороге. «Когда все те, что с Запада, явятся в Страну Израиля, гумна наполнятся и Господь прикажет: “Встань и молоти, дщерь Сиона”»[13]13
  Книга пророка Михея, 4, 13.


[Закрыть], – писал он, цитируя пророка Михея.

Но пока кому-то виделись знамения, предвещавшие освобождение, другие ощущали приближение катастрофы. Когда в 1096 году набранное из крестьян крестоносное воинство на своем кровавом пути к Иерусалиму вырезало целые еврейские общины в бассейне Рейна, один из евреев написал: «Мы уповали на мир, но получили горести; мы ждали освобождения, но получили гибель». Весть об этой резне достигла Иерусалима примерно за два года до прихода крестоносцев, и можно только вообразить, какой эффект это произвело на тех, кто оказался заперт в стенах города.

Христиане, осаждавшие Иерусалим, черпали вдохновение из своей трактовки тех же самых священных книг. Согласно одному из летописцев, крестоносцы помнили, как прогневался Господь на царя Саула за то, что он пощадил вражеского царя вместо того, чтобы, следуя повелению, убивать всех, кто попадется под руку[14]14
  Царь Саул пощадил Агага, царя амалекитян (Первая книга Царств, 15, 9).


[Закрыть]. «Люди наши с обнаженными мечами быстро продвигались по городу, – пишет один из крестоносцев. – Они не щадили никого, даже если он молил о милосердии». Анонимный рыцарь видел тела, наваленные за городскими стенами грудами высотою с дома: «Никто никогда не видел и не слышал о такой расправе над язычниками, ибо они горели на погребальных кострах, подобных пирамидам, и одному Господу ведомо, сколько их там было». Французский священник Фульхерий Шартрский, приехавший в Иерусалим в декабре того же года, чтобы отпраздновать Рождество, писал, что вонь от трупов была все еще столь невыносима, что он и его товарищи вынуждены были закрывать себе рты и носы. Крестоносцы разрушили Еврейский квартал вместе с синагогами и, надо полагать, с сотнями или тысячами священных свитков и кодексов. Некоторые из уцелевших книг они забрали в качестве добычи, зная, что евреи заплатят за них хороший выкуп. Одним из уцелевших томов стал древнееврейский кодекс с тремя колонками на странице по двадцать восемь строк в колонке.

Новость о постигшей Иерусалим катастрофе быстро достигла процветающей еврейской общины в Фустате, что в дельте Нила, неподалеку от Каира. По рассказам одного из очевидцев, старейшина общины, услышав про это, совершил траурный обряд с разрыванием одежд и «плачем по убиенным и по поруганным священным свиткам». «Франки пришли и перебили всех в городе – и сынов Измаила, и сынов Израиля, а те немногие, что выжили в этой бойне, были захвачены в плен», – пишет другой еврей из Египта. Еще один описывает «великую беду», постигшую иерусалимских евреев: их синагога сожжена, а множество людей убиты или захвачены в плен вместе со свитками Торы.

Складывается впечатление, что евреев Фустата судьба книг волновала не меньше, чем судьба людей, и в переписке того времени неизменно упоминаются и те и другие. В ответ на мольбы, доносящиеся из Святой земли, эти евреи собирались в синагоге, посылали письма, собирали деньги и в течение месяца передали с посланником 123 динара и наказ «выкупить свитки Торы и [позаботиться] о выкупе Божьего народа, порабощенного Царством Зла, да истребит его Господь». Мы видим, что в этом отрывке книги стоят на первом месте. Один богач из прибрежного города Ашкелона взял заем и выкупил сто экземпляров книг Пророков, восемь свитков Торы и двести тридцать библейских кодексов. Выкупленных у франков пленников перевезли в Фустат через пустыню, так как береговую линию патрулировали военные суда крестоносцев. Многие евреи погибли в пути.

Созданный в Тверии «Кодекс» в целости и сохранности покинул разграбленный город и оказался в ссылке, в Египте. Одно из наставлений «Короны» гласит, что ее запрещено выкупать, что можно считать опережающей попыткой предотвратить похищение книги. Но это наставление не было выполнено – выкуп, разумеется, заплатили. Вместе с другими осколками иерусалимской катастрофы книга пересекла пустыню и благополучно достигла Фустата, где была передана какому-то писцу, который оставил такую запись: «Выкуплена египетской общиной и перевезена сюда из разрушенного Иерусалима, да будет восстановлен святой город».