Текст книги "Кодекс Алеппо"

Матти Фридман
Кодекс Алеппо
Подлинная история о полной одержимости и веры погоне за древней рукописью

© by Matti Friedman, 2012

© Г. Сегаль, перевод, 2016

© «Текст», издание на русском языке, 2016

* * *

Моим родителям Имоджен и Рафаэлю-Зееву и моей жене Нааме

До этой минуты я был совершенно уверен, что во всякой книге говорится о своем, либо о божественном, либо о мирском, но – всегда о своем и всегда о том, что находится вне книг. А теперь я увидел, что нередко одни книги говорят о других книгах, а иногда они как будто говорят между собой. В свете этих размышлений библиотека показалась мне еще более устрашающей. В ее недрах долгие годы и века стоял таинственный шепот, тек едва уловимый разговор пергаментов, жизнь, скрытая от глаз, в этом приюте могуществ, неподвластных человеческому разумению, в сокровищнице, где тайны, взлелеянные многими умами, спокойно пережили всех – и тех, кто их открыл, и тех, кто повторял вслед за открывателями.

Умберто Эко. «Имя розы»[1]1
  Перевод Е. Костюкович. (Здесь и далее, если не оговорено иное, примеч. переводчика.)


[Закрыть]

Действующие лица

АШЕР БАГДАДИ, смотритель главной синагоги Алеппо.

БАХИЙЕ БАГДАДИ, дочь смотрителя.

ШАХУД БАГДАДИ, сын смотрителя.

ДАВИД БАРТОВ, начальник канцелярии президента Бен-Цви.

ИЦХАК БЕН-ЦВИ, второй президент Государства Израиль (1952–1963), ученый, основатель Института Бен-Цви.

МЕИР БЕНАЙАУ, помощник Бен-Цви и первый директор института.

УМБЕРТО КАССУТО, исследователь Библии; в 1943 году побывал в Алеппо для ознакомления с «Кодексом».

ИЦХАК ЧЕХЕБАР, раввин; в 1952 году бежал из Алеппо и возглавлял общину изгнанников в Буэнос-Айресе до своей смерти в 1990 году.

ЭДМОНД КОЭН, экономист из Алеппо; в 50-е годы прошлого столетия отвечал за сохранность «Кодекса».

ИБРАГИМ ЭФФЕНДИ КОЭН, алеппский торговец тканями, отвечавший за сохранность «Кодекса»; дядя Эдмонда Коэна.

МОШЕ КОЭН, сын Эдмонда Коэна, бежавший из Сирии в 1972 году.

МУРАД ФАХАМ, алеппский торговец сырами, тайно вывезший «Кодекс» в Израиль.

ЭЗРА КАССИН, бывший следователь военной полиции, а впоследствии детектив-любитель, занявшийся поиском недостающих листов «Кодекса».

ШЛОМО МУССАЕВ, крупный предприниматель в области ювелирного бизнеса, известный антиквар, коллекционер старинных артефактов и рукописей.

ИЦХАК ПЕССЕЛЬ, израильский агент в Стамбуле, в 50-е годы прошлого столетия отвечал за переправку еврейских иммигрантов из Сирии и Турции в Израиль.

АМНОН ШАМОШ, израильский прозаик, уроженец Алеппо, автор первого произведения о «Кодексе Алеппо».

ИСААК ШАМОШ, ученый, посланный в 1943 году в Алеппо, чтобы попытаться переправить «Кодекс» в Иерусалим; брат Амнона Шамоша.

ИСААК СИЛО (псевдоним), житель Александретты (Турция), израильский иммиграционный агент с 40-х годов прошлого века до своей смерти в 70-е годы.

ШЛОМО-ЗАЛМАН ШРАГАЙ, глава Отдела Алии, в пятидесятые годы прошлого века отвечавший за иммиграцию евреев в Израиль.

РАФИ САТТОН, уроженец Алеппо, бывший агент Моссада, занявшийся самостоятельным расследованием обстоятельств, связанных с «Кодексом».

МОШЕ (МУССА) ТАВИЛ, главный раввин Алеппо, принявший решение переслать «Кодекс» в Израиль.

САЛИМ (ШЛОМО) ЗААФРАНИ, алеппский раввин, принявший вместе с Тавилом решение переслать «Кодекс» в Израиль.

Введение

Летом 2008 года в сумеречном подземном зале Израильского национального музея в Иерусалиме я случайно набрел на одну из самых примечательных книг в мире. До этого дня я даже не слышал о ее существовании. Я стоял у подножия винтовой лестницы погруженного в тишину святилища, где хранились свитки Мертвого моря, и наблюдал за прибывшими в автобусах туристами, которые в трепетном молчании проходили мимо витрин с выставленными в них знаменитыми пергаментами Кумранских рукописей. Но внизу, в галерее, я был один.

Неподалеку от себя я заметил громоздкую раскрытую книгу, на которую падал тусклый свет. Поначалу меня поразило исходившее от нее достоинство, нежелание кого-то зазывать, униженно просить о внимании. Книга не могла похвалиться ни золотым обрезом, ни искусным переплетом, ни замысловатыми пурпурными или ярко-синими заставками – в ней были лишь ровные ряды тщательно выведенных букв древнееврейского алфавита, начертанных темно-коричневыми чернилами на светло-коричневом пергаменте, двадцать восемь строк в колонке, три колонки на странице. На полях – крошечные пометки, сделанные разными почерками. Открыта она была на Книге Исайи. Музейная табличка сообщала, что книга эта является самым точным и совершенным образцом еврейской Библии, ее уникальной и неоспоримой версией, а в глазах верующего еврея – Божественным словом, ниспосланным в мир людей на их языке. Это одинокое сокровище, этот тысячелетний странник был «Кодексом Алеппо», которому в последующие четыре года было суждено оставаться в центре моего внимания.

Меня немного смутила собственная неосведомленность о такой книге и поразило странное несоответствие между столь великой ее ценностью и столь малой известностью. Поэтому через несколько месяцев после первого визита в музей я постарался выкроить время, которого вечно не хватало (в качестве корреспондента агентства «Ассошиэйтед пресс» я должен был отправлять сводки новостей с Ближнего Востока, состоящих в основном из описаний бесплодных политических маневров и то и дело вспыхивающих кровавых конфликтов), и что-то об этом манускрипте написать.

Поначалу история книги представлялась мне в следующем виде. Многие столетия этот манускрипт, более известный как «Корона Алеппо», или попросту «Корона», пролежал в тайнике главной синагоги сирийского города Алеппо. В 1947 году арабы учинили там еврейский погром и синагогу сожгли. Пострадала от огня и «Корона», но евреям удалось ее спасти, спрятать, а затем, после исчезновения еврейской общины Алеппо, тайно перевезти в новообразованное Государство Израиль и в 1958 году передать президенту страны. История, по одной из официальных версий, совершила «полный круг».

Многие столетия эти переплетенные вместе листы пергамента, хранились нетронутыми. Но в 1947 году во время пожара в синагоге множество листов таинственно исчезло, что помешало ученым полностью воссоздать этот уникальный текст Библии, ибо, насколько известно, «Корона» не имеет ни рукописных, ни фотографических копий.

Существует несколько туманных теорий по поводу судьбы этих листов, и я их добросовестно записал. Хранители и исследователи «Кодекса» из престижного иерусалимского Института Бен-Цви предприняли бесчисленные попытки их разыскать. Я просмотрел доступные материалы, касающиеся этого манускрипта, побеседовал с некоторыми учеными и, написав статью в 1300 слов, отправил ее в Нью-Йорк, редактору «Ассошиэйтед пресс».

На момент публикации статьи я еще не осознавал, что исчезновение листов «Короны» – настоящая тайна, ключ от которой скрыт в чьих-то заброшенных сундуках или склеротических мозгах. Не разглядел я и того, что в этой истории кроется вторая загадка, не менее интригующая, чем первая: как же все-таки «Кодекс» из темного алеппского грота попал в Иерусалим? В то время я себе не представлял, что об отдаленных событиях можно сказать столько нового, не понимал и того, что настоящая история этого манускрипта по сей день, в сущности, не рассказана.

Я мог бы сказать, что сразу почувствовал, будто в истории «Кодекса» есть какая-то недоговоренность, и поэтому даже по прошествии многих месяцев мои мысли постоянно возвращались к увиденной в музее книге. Но на самом деле такого чувства у меня не возникло, а когда я в конце концов начал свои расследования, в мыслях моих поселилась незамысловатая и красивая история о спасении памятника культуры – о том, как он яркой нитью прошил толщу столетий и в конце концов вернулся домой. Мой журналистский инстинкт, эдакий звоночек, предупреждающий о присутствии какой-то тайны, включился лишь после того, как я несколько месяцев утыкался в запертые двери.

Я встретился с директором Института Бен-Цви – учреждения, носящего имя человека, которому передали этот манускрипт после доставки в Израиль (речь идет об Ицхаке Бен-Цви, этнографе, историке и президенте Государства Израиль в 1952–1963 годах). Несмотря на то что манускрипт находится в Национальном музее Израиля, именно этот приютившийся в тихом тенистом уголке Иерусалима институт, занимающийся изучением еврейских общин Востока, является его официальным хранителем. Профессор, вежливый и предупредительный человек, долгое время поддерживал со мною контакт, но, когда я, покончив с общими фразами, попросил его допустить меня к документам из институтского архива, имеющим отношение к «Короне», исчез и перестал отвечать на мои электронные письма.

Я поискал информацию о том, что сталось с этим манускриптом после пожара в синагоге Алеппо в 1947 году, и обнаружил книгу на иврите, опубликованную Институтом Бен-Цви в восьмидесятых годах. В ней оказалось немало подробностей, связанных с историей «Короны» до 1947 года, однако описание более позднего периода выглядело каким-то противоречивым и туманным. Возникало и с каждой новой страницей крепло ощущение, что автор затягивает повествование вовсе не для того, чтобы одарить читателя новой информацией, а потому я закрыл книгу с неприятным чувством, что теперь мои знания только уменьшились.

Я позвонил еще одному официальному лицу из Института Бен-Цви и сказал, что собираюсь написать книгу про «Корону Алеппо». В ответ я услышал: «Но такая уже есть».

Я узнал о судебном разбирательстве, имевшем место в Иерусалиме более пятидесяти лет назад и каким-то образом связанном с манускриптом, а потом убедился в полном отсутствии материалов этого процесса.

Тогда я позвонил одному из всемирно известных специалистов по древнееврейским манускриптам, бывшему директору Израильской национальной библиотеки, и, представившись, заговорил о «Короне», как бы невзначай обронив слово «страница». «Не страница, а лист!» – возмущенно одернул он меня. Если я не вижу разницы между страницей и листом, предположил он, то, возможно, мне стоит писать о чем-то другом? «Не стоит непосвященному совать нос в эту историю» – так это можно было понять. (В библиотечной терминологии страница – лишь одна сторона листа, а за академическими стенами это практически одно и то же, поэтому я не следил за точностью выражения.) Затем, назвав ряд статей, которые мне следует прочесть (все были написаны им), он повесил трубку.

Мало-помалу я обнаружил группу людей, состоящую из ученых, коллекционеров и еврейских беженцев из Алеппо, которые были весьма неравнодушны к «Короне» и ее истории. При одном упоминании о ней они приходили в трепет. В моем представлении они составляли некое тайное общество «Кодекса Алеппо».

Как-то раз я заглянул в тесную, забитую старыми еврейскими книгами лавчонку, расположенную неподалеку от открытого овощного рынка в Западном Иерусалиме, – мне сказали, что ее владелец, алеппский еврей, может что-то знать об этом манускрипте. Но бородатый книготорговец в черной ермолке извинился и сообщил, что помочь мне ничем не может. Он и сам интересовался тем же, да все понапрасну: «Когда речь заходит про “Корону”, алеппская община держит язык за зубами».

Зная по слухам, что тут как-то замешана израильская спецслужба Моссад, я связался с одним старым агентом, моим приятелем со времен прежних расследований для «Ассошиэйтед пресс». Когда-то он был резидентом Моссада в Бейруте и Тегеране, а ныне коротал дни, бродя в шлепанцах по своей тель-авивской квартире. «Тебе стоит поговорить с Рафи Саттоном», – сказал он мне.

Саттону, уроженцу Алеппо, исполнилось почти восемьдесят. Он был ветераном как Моссада, так и нескольких других разведывательных служб Израиля. Лет двадцать назад, после выхода в отставку, он провел собственное расследование новейшей истории «Короны».

Во время одного из моих первых визитов он положил на журнальный столик толстенную папку, откинулся в кресле и устремил на меня до того пристальный взгляд, что мне почудилось, будто его толстые пальцы шевелятся у меня в черепе. «Что вам уже известно?» – спросил он и, получив ответ, ухмыльнулся. Мне не было известно ровным счетом ничего. «Вот. Вся эта история здесь», – сказал он, кивнув на папку. Но агенты просто так не расстаются с информацией. Папка была просто приманкой, с ее содержимым он и не думал меня знакомить.

С помощью новых знакомых из тайного общества «Кодекса Алеппо» я встретился с Эзрой Кассином, мужчиной лет сорока, который мог в мельчайших подробностях описать и главную синагогу Алеппо, и тот ее грот, где евреи прятали «Корону». Однако ему самому там бывать не довелось; он родился в семье алеппских евреев, но уже в Израиле, служил следователем военной полиции, а позже возглавил центр по изучению еврейского мистицизма. Кассин был просто одержим пропавшими листами «Короны», полагая, будто, вернув их, можно было восстановить и что-то другое, гораздо более важное. Как и старый сотрудник Моссада Рафи Саттон, Кассин провел собственное любительское расследование о «Короне» и сохранил его результаты на бумаге и в компьютерных файлах, которые хранились у него дома, где он жил вместе с женой и двухлетним сыном.

– Имейте в виду, – сказал он мне, когда мы встретились в кафе, – вы вступаете на минное поле. – Я кивнул, притворившись, что понял. Он покачал головой. А я понятия не имел, о чем речь. – Тут полно и ловушек, и подводных камней, и миражей, и охотников поживиться за чужой счет, – предупредил он. – Скажи не то слово не тому человеку, и десять дверей захлопнутся прямо у тебя перед носом. – И он с довольным видом поднес к губам чашку с капучино.

Первое посещение галереи в Национальном музее Израиля должно было подготовить меня к тому, что случится дальше. Солидный том, открытый на Книге Исайи, который подтолкнул меня к этому расследованию, вовсе не был «Короной Алеппо». Только две верхние страницы там были подлинными, все прочее – муляжом, копирующим внешний вид оригинала. Как я позднее узнал, остальная часть манускрипта ради надежности и безопасности хранилась в другом месте. Для доступа к ней требовались три разных ключа, магнитная карточка и секретный код. Что до витрины, так это просто фокус музейщиков, желание дать посетителю ощущение реальности – ловкий обман, как и многое другое в этой истории.

Но вот упорство победило, и дверь со скрипом подалась. Эта история началась в тот момент, когда нечто новое зародилось, а нечто древнее кануло в вечность, и разворачивалась она в пространстве между двумя городами, не столь уж удаленными друг от друга, – Алеппо и Иерусалимом, давая при этом побеги и в другие города и на другие континенты. Сперва я решил, что это всего лишь рассказ о могуществе великой книги (что в общем-то верно); однако в реальности все оказалось гораздо сложнее и таинственнее, чем представлялось вначале.

Усматриваем ли мы пророчество в библейских словах на страницах «Короны» или просто восхищаемся мудростью этих слов, в любом случае их поразительное проникновение в человеческую натуру заставляет нас видеть в «Короне» книгу, предсказавшую и ее собственную судьбу.

Обе загадки «Короны» – к такому выводу я пришел – тесно переплелись между собой и соединились с полным нежеланием открыть правду или хотя бы коснуться вопросов, связанных с перемещениями этого манускрипта в двадцатом веке. Написанная мной книга – не остросюжетный роман, а достоверная история. Чтобы окончательно разгадать первую из двух тайн – загадку недостающих листов, – следовало бы произвести юридическое расследование, подключив к нему машину времени. Я понял, что полнота информации – вещь недостижимая. Тем не менее мне удалось продвинуться в своих поисках дальше, чем я поначалу предполагал; я открыл для себя много удивительных вещей, о которых лишь немногие знали и никогда ими не делились, и это позволило мне набросать контуры ответов на свои вопросы. Решение второй загадки – каким именно путем книга оказалась там, где сейчас находится, – впервые будет изложено полностью.

Рассуждая об обнаружении истины, что сокрыта в Библии, великий врач и философ Маймонид, с которым читатель вскоре встретится в Каире XII века, писал:

И не думай, что эти великие тайны ведомы до глубины и до конца кому-либо из нас. Не так это, но порой блеснет перед нами истина, и нам покажется, будто настал день, но затем скроют ее материя и привычки, и мы снова окажемся в беспросветной ночи, почти в таком же положении, как в начале; так что мы подобны тому, пред кем время от времени вспыхивает молния, но он все же пребывает в очень темной ночи[2]2
  Маймонид. «Путеводитель растерянных». Перевод М. Шнейдера.


[Закрыть].

Конечно, Маймонид, когда он, пользуясь именно этим «Кодексом», работал над своим шедевром на все времена, трудом о еврейском законе, подразумевал вещи куда более грандиозные, чем простое журналистское расследование, но я припомнил эти его слова, когда пытался воссоздать картину того, что сталось с этой книгой. Поначалу мне показалось, что те крохи сведений, которые удалось собрать, не дают никаких разумных ответов, но постепенно мои поиски начали приносить плоды, и на судьбу этой книги пролился какой-то свет. Я понял, что, хотя вернуть все утерянные фрагменты «Короны Алеппо» не в моей власти, многие утерянные элементы ее истории ждали своего спасения.

Эта книга зародилась как некий проект, который я затеял из чистого любопытства. Но когда факты стали представляться мне во все более искаженном свете и вызывать разочарование, когда я научился выуживать секретные сведения из папок и архивов и уделять больше времени беседам со стариками, извлекая информацию из их воспоминаний, крошащихся подобно обгоревшему пергаменту, я нашел и иную мотивацию. Если не дано восстановить «Корону Алеппо» в первозданном виде, нужно сделать все возможное, чтобы до конца узнать ее историю; это наш долг перед теми, кто написал ее, читал ее, клялся на ней и на протяжении тысячелетия сберегал ее ценою собственных жизней.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Флашинг-Медоуз

Первые лимузины подкатывали к Флашинг-Медоуз, что на окраине Нью-Йорка, и, остановившись возле голых деревьев и целой рощицы флагштоков, выпускали своих пассажиров, направлявшихся в серое здание, где раньше помещался закрытый каток. Снаружи, на студеном ветру, толпились люди. Внутри зал был битком набит членами делегаций и зрителями. Это было двадцать девятого ноября тысяча девятьсот сорок седьмого года, в субботу, после полудня.

На старых кинопленках запечатлены мужчины в строгих костюмах, расположившиеся рядами перед возвышением, где на фоне огромного нарисованного земного шара сидят трое чиновников высокого ранга. Помощники то поднимаются на возвышение, то спускаются в зал; в их руках – кипы бумаг, на лицах – соответствующее важности момента выражение: делегатам новой всемирной организации, Организации Объединенных Наций, предстояло путем простого голосования изменить курс истории.

«Итак, мы приступаем!» – сказал председатель, бразильский дипломат, сидевший в центре, и серебристый микрофон на возвышении подхватил эти слова, сказанные на английском с португальским акцентом, и понес их еврейским швейникам, что сгрудились у радиоприемников в Нижнем Ист-Сайде на Манхэттене, потом через Атлантический океан в лагеря беженцев Второй мировой войны, которая только два года как окончилась, и оттуда – на Восток, к арабским студентам Дамаска, торговцам Яффо и Каира, владельцам лавок в построенном на песках Тель-Авиве, городе, которому еще не исполнилось и тридцати лет. Некоторые из присутствующих в зале уже держали в руках карандаши, чтобы подсчитывать число голосов. Большинство в две трети голосов должно было означать, что Палестине, которая с 1917 года находилась под британским мандатом, предстоит разделиться на два государства: одно для евреев, другое для арабов. Голосованию предшествовали несколько месяцев трудных дипломатических переговоров и угроз применить насилие, порожденных недавними событиями в Европе. Для тех, кто поддерживал еврейское национальное движение, сионизм, принятие подобной резолюции явилось бы актом справедливости по отношению к преследуемому народу, осуществлением двухтысячелетней мечты о национальном возрождении. Для арабов Палестины и пограничных стран это означало внедрение чужеродного государственного образования в самое сердце Ближнего Востока, нестерпимое унижение и неизбежную войну.

На севере Сирии, в шести тысячах миль от Нью-Йорка, был уже вечер. Пилот, летящий с запада над плоским зеркалом Средиземного моря, увидел бы сначала отраженную в воде полную луну, а затем темные пятна родовых пастбищ и обработанных участков земли, которые, удаляясь от берега, тянулись к Евфрату и внутренним пустыням. Алеппо представился бы пилоту россыпью огней у средоточия сбегающихся отовсюду железнодорожных путей и дорог, городом, который растекался во все стороны от центрального базара и полуразрушенной старинной цитадели. Лавочки уже позакрывались, женщины из увеселительных заведений приступили к приему клиентов, а мужчины, зажав во рту мундштуки кальянов и вдыхая розовое благоухание, погрузились в дым кофеен, словно ныряльщики в морские глубины. От окраин Старого города путаные переулки вели к кварталу, где всегда, из века в век, жили евреи, и в центре этого квартала за высокими стенами стояла главная синагога. Спустившись на несколько ступенек в конце одного из коридоров синагоги, посетитель попадал в темный грот. Там, в железном сундуке с двумя замками, лежала книга.

На исходе субботы, когда последние молящиеся ушли, худой человек в длинной, до пят, рубахе, смотритель главной синагоги Алеппо – звали его Ашер Багдади, – совершал свой обход; по обыкновению он прошел по всем помещениям и по двору, где собирались летом прихожане; прошел он и мимо грота, именуемого Пещерой пророка Илии, где находился тот самый сундук. Для пущей надежности замок на нем был двойной, чтобы при надобности старейшины, которым доверены ключи, открывали его вдвоем, не спуская друг с друга глаз. Но открывали его редко. Смотритель был лицом не настолько важным, чтобы ему доверили один из этих ключей, но в его ведении находился длинный, размером с предплечье ребенка, железный ключ от ворот синагоги. Ашер Багдади пересек узкий переулок и, одолев три лестничных марша, оказался в своей квартирке, выходящей окнами на опустевший двор, который он только что покинул. Улочки здесь освещались керосиновыми фонарями.

Большинству алеппских евреев вряд ли было что-нибудь известно о последних событиях на Флашинг-Медоуз; многим из них вообще не было дела до Палестины, и только горстка счастливчиков имела дома радиоприемник. Среди тех, кто понял всю важность этого события, был пятнадцатилетний Рафи Саттон, тот самый отставной агент, с которым я встретился шестьдесят лет спустя. Рафи сидел в гостиной своего дома, расположенного в современном квартале, – там жили евреи, мусульмане и христиане среднего класса, сбежавшие от тесноты и нищеты Старого города. Вся семья Рафи – родители, братья, сестры – сгрудилась у приемника «Зенит».

Тем временем бразильца у микрофона сменил американец. Новый голос стал читать список стран.

– Афганистан? – спросил он и повторил неслышный по радио ответ из зала: – Против.

– Аргентина, – сказал он. – Аргентина? Воздержалась.

– Австралия? – продолжал он. – За.

За дни и недели, предшествовавшие голосованию, угрозы арабских лидеров и дипломатов уничтожить силой еврейский анклав в Палестине сменились угрозами в адрес евреев, проживающих в уязвимой диаспоре в различных регионах мусульманских стран – в Багдаде, Алеппо, Александрии, Тунисе, Касабланке. В арабских странах проживало восемьсот тысяч евреев, а еще двести тысяч жили в неарабских мусульманских странах, таких, как Иран и Турция. Эти евреи в большинстве своем не были сионистами, но это не имело значения: отныне все они становились заложниками. «Образование еврейского государства ставит жизнь миллиона евреев мусульманских стран под угрозу», – заявил представитель Египта. Если эта резолюция будет одобрена, предупредил премьер-министр Ирака, «против всех евреев в арабских странах будут приняты суровые меры». Евреи, проживающие в арабских странах, подвергнутся «чрезвычайному риску», напомнил член палестинской делегации. Разумеется, правительства арабских стран сделают все возможное, чтобы их защитить, сказал он, «но никакое правительство не в силах предотвратить народный гнев и всплеск насилия».

– Сальвадор? – продолжал американский голос. – Воздержался.

– Эфиопия? Воздержалась.

– Франция?

Зал на Флашинг-Медоуз затаил дыхание. Французы колебались, и предполагалось, что они воздержатся.

– За, – сказал американский голос, и в зале грянули аплодисменты.

«Возбуждение, – вспоминает один из членов сионистской делегации, – ощущалось как физическая боль».

По радио раздался какой-то треск – бразилец по ту сторону Атлантического океана стучал молотком, призывая к порядку. Рафи с родителями тревожились за судьбу трех старших братьев, которые несколько лет назад уехали в Палестину и примкнули к сионистскому движению; Рафи знал о них главным образом по переписке. Неграмотная мать заставляла его читать вслух письма от братьев, а потом затыкала за раму зеркала вложенные в конверты фотографии загорелых юношей. За себя Саттоны пока не беспокоились.

– Украина? – произнес американский голос. – За.

– Южная Африка? За.

– Советский Союз? За.

– Соединенное Королевство? Воздержалось.

– Соединенные Штаты? За.

Когда голосование закончилось, бразилец вновь постучал молотком. Присутствующие в зале увидели, что он надевает очки. «Когда он заговорил, – вспоминал один из участников еврейской делегации, – мы напряглись как никогда в жизни. Мы словно услышали, как сама история бьет крыльями над нашими головами».

Бразильский дипломат прочел с листа:

– Резолюция Специального комитета по Палестине принята, «за» тридцать три голоса, «против» тринадцать, «воздержались» десять.

Зал взорвался криками.

В управляемом британцами Иерусалиме толпы людей высыпали на улицы. Грузовики с громкоговорителями разъезжали по еврейской части города, призывая людей праздновать, а работники какой-то винодельни выкатили на улицу бочку вина и бесплатно угощали любого. Голда Меир, будущий премьер-министр Израиля, обращалась к ликующей толпе с балкона приземистого здания Еврейского агентства, главной сионистской организации в Палестине. «Две тысячи лет мы ждали избавления. И вот оно пришло, и этот миг столь велик и столь прекрасен, что человеческие слова бессильны его описать, – сказала она. – Евреи, мазл тов![3]3
  Поздравляю! (иврит).


[Закрыть]»

Арабские лидеры и дипломаты пришли в ярость. «Моя страна никогда не согласится с подобным решением! – сказал сирийский делегат, прежде чем вместе с другими представителями арабских стран в знак протеста покинуть зал. – Она никогда не возьмет на себя такую ответственность. Пусть за последствия отвечают другие, но не мы!» Вскоре духовные лица из Аль-Азхара, мусульманского университета в Каире, выступили с призывом ко «всемирному джихаду в защиту арабской Палестины». Сирийское отделение международной религиозно-политической ассоциации «Братья-мусульмане» повторило этот призыв к священной войне, заявив, что подобная борьба – «вопрос жизни или смерти» для арабов, «которых хочет покорить и изгнать самый гнусный, бесчестный, коварный и разрушительный народ на земле».

В Алеппо родители Рафи Саттона выключили радиоприемник. С улиц не доносилось ни звука. Ничто не изменилось. Пока.

В старинной синагоге, где «Корона» хранилась двести тысяч ночей, а эта была последней, все будто бы шло как всегда.

«Корона» прибыла в эту синагогу из мира, в котором воевали мечами и стрелами и который не простирался на запад дальше береговой линии Атлантического океана. И с тех пор, что бы ни происходило за стенами грота, где находилась «Корона», хранители передавали ее из поколения в поколение евреям, жившим в одном и том же месте поселения рассеянного по миру народа, возникшем еще до рождения и ислама, и христианства. Алеппские евреи клялись на «Короне», зажигали свечи в ее обиталище и молились там за недужных. Каждое поколение вносило свою лепту в сочинение историй, окружающих это сокровище, хотя почти никто из тех, кто ему поклонялся, ни разу его не видел. Мораль этих историй была неизменной. Однажды, давным-давно, говорилось в одном из преданий, старейшины вынесли «Корону» из синагоги, и евреев тут же поразила чума, отступившая лишь тогда, когда «Корону» вернули на прежнее место. По другой легенде, «Корону» кто-то утащил, но она чудесным образом возвратилась в свой грот. Старинная притча говорит, что если случится с «Короной» беда, если даже она всего лишь покинет синагогу, то несдобровать всей общине. Конечно, это больше похоже на сказочный вымысел, и сегодня, спустя много лет после описываемых здесь событий, многие так и думают, но в конце концов люди непременно согласятся: вот ведь, все и правда свершилось, как было предсказано.

 
Вот какая надпись есть в этой книге:
Благословен тот, кто ее хранит,
и проклят тот, кто ее украдет,
и проклят тот, кто ее продаст,
и проклят тот, кто ее заложит.
Ее нельзя продавать
и нельзя осквернять,
и да будет так навеки.
 

Делегации на Флашинг-Медоуз положили начало событиям, которые привели к войне в Палестине, победе евреев и рождению Государства Израиль. Все это хорошо известно. Но они также породили совершенно иную цепь событий, и о них знают лишь немногие: историю «Короны Алеппо», книги, которую необходимо спасти от многолетнего небрежения, мифологизации и преднамеренного обмана.