Книга: Боль - Маурицио де Джованни

Не знаю, чьими глазами я читала аннотацию, где сказано: "Ричарди чувствует боль умерших насильственной смертью, может прочесть последние мысли, услышать последние слова несчастных". Явно не своими. * Чувствует боль умерших - скорее комиссар обладает сильной эмпатией и острым глазом. Причём его способности построены на анализе обозримых деталей. И нет, здесь имеется ввиду не физическая боль. Например, у убитого на щеке след от слезы, значит он плакал, значит он испытывал душевную боль. * Может прочесть последние мысли - не мысли, а мысль, то есть одно единственное предложение. * Услышать последние слова - что и есть мысль как бы. + может видеть призраков, так что будьте готовы к эзотерической нотке

Что понравилось: 1) Это легкий детектив, не обязывающий испытывать сильных эмоций, - да, было интересно 2) Описание атмосферы театра, в котором я узнала много тонкостей работы сотрудников

Что мне не понравилось: 1) О да, триггерит меня от мистичности главного сыщика, который, как я писала выше, слышит последние фразы умерших и видит их призраков. Это наталкивает на мысль, что комиссар - нереальный человек. Интересно, это не мешает его работе? Ведь над ним должны ходить тучи убитых. Не вяжется сюжет. Вывод: я не верю в персонажа, и всё то, что он говорит или чувствует, не воспринимается мной за чистую монету. Да, герой может быть гением, но давайте не будем пускаться в эзотерику. Возможно, это такая фишка автора - что-то вроде "герой должен соответствовать атмосфере страны", всей такой загадочной и мистичной Италии.

2) Как минимум 3 раза я видела клише детектива а-ля "комиссар находится в душевных терзаниях, да что же он упустил-то, он же ведь чувствует, что что-то упустил?!" Хммм, давай, читатель, подумай вместе с комиссаром. Вывод: Первая книга автора - такие клише, наверно, можно простить. Надеюсь, что во второй книге автор распишется и будет давать больше от себя, чем от жанра.

3) "Порадовал" священник. Он - любитель оперы, и знает каждую собаку, пробегающую рядом с оперой. И тем не менее в процессе допроса святой отец забывает подробно сказать Ричарди, что в день убийства он встретил убитого. Странно?! Да, однозначно! Я не могу понять, как можно забыть о встрече со своим кумиром в день его убийства?! Нет, не верю. А потом автор возвращается к клише, и о, браво, мистер комиссар, вы разгадали ещё одну загадку! Вывод: непонятна мотивация священника, забывшего рассказать важную информацию, или это было сделано для того, чтобы показать, какой Ричарди молодец?!

4) Мы попадаем в 30-е годы, когда в Италии существовал фашизм. Но эта атмосфера не передана. Мне действительно интересно описание этого времени. Логично задать вопрос, зачем эта атмосфера, если она не описана?! Если вернуться к книге, то единственный факт, хоть как-то оправдывающий ту историческую эпоху, - это то, что Муссолини считает тенора гордостью нации. Всё?! И это всё?! Вывод: не раскрыта историческая атмосфера.

P. S. Когда я читала «Подсказчик» Донато Карризи (тоже итальянский детектив, к слову) я видела (нет, не читала, а видела!), как автор скрупулёзно прорабатывал всех персонажей, как вовремя добавлял в сюжет детали, как логично объяснял те или иные изъяны в личностях героев - нет, не просто так, как говорит Маурицио де Джованни: "Ну он там в детстве увидел труп, и вот теперь он такой загадочный". В процессе прочтения "Подсказчика" я действительно допускала мысль, что главный злодей может существовать в реальном мире, и это ужасало. И знаете что?! Да, такого рода злодеи действительно были, - спасибо Википедии. А в мистичного мистера Ричарди я не верю. Вот вам и контраст.

Но меня зацепила театральная атмосфера происходящего. Убит крайне неприятный но гениальный тенор, исполняющий партию Канио в "Паяцах". О, как же ярко и сочно автор рассказывает и об опере, и о роли, и об исполнении тенором Вецци этой партии. Так бы и слушала. И вся театральная сторона мне понравилась.

Но опять я абсолютно не согласна с основными постулатами автора. Вполне привычно комиссар Ричарди упрекает убийцу - мол разве ты господь Бог, чтобы судить, кто прав, кто виноват и выносить приговор? И убийца сокрушенно соглашается - да, он превысил свои полномочия. И что же? Не прошло и десятка страниц, как сам комиссар решает, что убийца (на редкость алчный, расчетливый и бесстыжий) пусть избегнет наказания, а невинный простодушный случайный влюбленный человек пусть посидит годика три, зато все будут счастливы и довольны. Это что? Это новый герой полицейского романа?

Видимо, да. И вновь возвращается домой комиссар полиции и вновь смотрит на предмет своей влюбленности - неизвестную девушку в окошке напротив. Все, что он про нее знает - она сидит у окошка и вышивает. А он влюблен. И девушка, все, что знает о своем воздыхателе - он смотрит на нее в окошко. Но ничего, она тоже в него влюблена. За это.

Нет, все. Какая там тройка... Двойка. И чтобы глаза мои больше этого автора не видели.

Когда ветер дует с моря, город заполняется запахом рыбы и водорослей. Комиссар Ричарди, хмурый и молчаливый, идёт по улицам, пряча лицо от резкого зимнего ветра. "Это моя дочка. Я её кормлю и купаю", - говорит грязная оборванная девочка, сжимая ворох лоскутов, принимаемый за куклу. На теле девочки след колеса телеги, а кости изломаны. Комиссар Ричади видит мертвецов. Ещё некоторое время после смерти они, как ореол погасшей лампочки, ходят по улицам, повторяя те мысли, которые были у них в момент, как душу вырвали из тела. И комиссар Ричарди тонет в их эмоциях, в их боли.

По ночам, когда дождь стучал в окно и уснуть не было никакой возможности, комиссар вспоминал место одного преступления, связанного с образом маленького мальчика. Ребенок сидел в тазу для мытья, где его утопили, и тянул руку в ту сторону, где стояла в момент смерти его мать. Он просил помощи у своей убийцы! Комиссар почувствовал всю любовь этого малыша к матери. Сын любил только ее одну, любил без причины и без всяких условий.

Наконец-то я поняла, после всех этих прочитанных "детективов", что же они пытаются изобразить, когда пишут "полицейский роман". Все эти повторы, отсутствие расследование, но много опросов свидетелей... В других романах я ныла со скуки, но не здесь. Это тот образец сериального романа, которого многие пытаются достичь, но достигают единицы.

31-й год. В правительственных учреждениях висят два портрета - короля и дуче. Комиссар Ричарди помешан на расследовании преступлений, в отделении делают за его спиной жест от дурного глаза, когда молчаливый следователь проходит мимо. Его молчание, одержимость каждым расследованием, будто он мстит за кровника, а также необычайная способность находить убийц в практически безнадёжных случаях, в таком суеверном городе, как Неаполь, создали ему репутацию человека, вступившего в сговор с дьяволом. Только бригадир Рафаэле Майоне - верный Санчо Пансо при своём далёком от людей господине. Три года назад при попытке ареста парня из каморры, был убит сын Майоне - молодой полицейский Лука. Именно Ричарди передал Майоне последние мысли Луки. Ричарди не сказал, откуда получил знание, а Майоне предпочёл не спрашивать, внутренне ощущая, что словно получил эстафету от сына и теперь сам испытывает отеческие чувства к молодому комиссару.

Недостаток описательной стороны мне легко было заполнять деталями из просмотренных мною фильмов с Марчелло Мастроянни. Порой Маурицио становился более конкретным и я узнавала даже не эпизоды, а нечто воздушное, полу-детали, полу-намёки: сеточка для волос и красивая соседка в окне, имя Филумена во второй части книг серии. Мы с Маурицио воспитывались на одних фильмах, мы одинаково представляем 30-е годы в Италии. Только он может связывать их с тем, что видит каждый день, с реальной Италией, которая ежедневно ждёт его за порогом, а мне приходится сравнивать Италию его представлений с Италией, которая сложилась в моём воображении - столь же экзотичная и яркая, как и любой вымышленный мир. "Боль" - книга для внутреннего употребления, крохотные мазки, вернее, нецветные штрихи, выполненные простым карандашом, легко заполнить тем, кто знаком с упомянутыми локациями, кто точно знает, как выглядит королевский сад рядом с Сан-Карло, площадь Плебисцита, галерея Умберто, улица Толедо. Я же лишь жадно поглощаю эти названия, стараясь связать их виденными фото и виртуальными прогулками в гугле.

Ещё одна сложность: легко ли будет читателю осознать особенности итальянской исполнительной системы. Де Джованни пишет для своих (я это уже говорила), он и не пытается что-то объяснять. Мне же было довольно сериала "Виктор Рос" (кстати, сериал на редкость паршивый), где при всех недостатках сюжета, была неплохо продемонстрирована работа полицейского участка, а испанская полицейская система начала века, как мне стало понятно из книги де Джованни, не слишком отличается от той же системы в Италии 30-х.

Итак, вернусь к расстановке сил. Своей семьи у Ричарди нет, по вечерам он смотрит из окна на чужую жизнь и практически влюблён в молодую, не слишком красивую Энрике Коломбо, живущую напротив. Холодный зимний ветер, ранние сумерки, снега практически нет, ведь это средиземноморье, через проулок зеленоглазый Ричарди смотрит на девушку в роговых очках под розовым абажуром, которая живёт в соседнем доме, на один этаж ниже. Он и не догадывается, что она тоже знает про своего наблюдателя, что он тоже герой её грёз, иллюзий, что ради своего молчаливого поклонника в соседнем окне, она отказывает поклонникам "реальным", что она приходит вышивать под лампу с абажуром только для того, чтобы увидеть его тень.

Простодушный дон Пьерино Фава, помощник приходского священника церкви Сан-Фердинандо, не хочет менять своё положение и уезжать в собственный приход. Потому что один из его прихожан тайно пускает его на репетиции и спектакли в Королевский театр Сан-Карло, чтобы дать тому послушать оперу. И снова тот, кто действует тайно, не будет знать, что на самом деле все в театре в курсе о его убежище, что сторож-прихожанин водит его за кулисы с согласия директора театра, и все артисты считают дона Пьерино своим талисманом. Там, на лестнице, откуда прекрасно видно всю сцену, дон Пьерино и будет смотреть оперу, когда в гримёрке убьют главного тенора, звезду и любимого певца дуче Арнальдо Вецци.

Дело в том, что читатель получает все сведения, едва ли даже не точное указание, кто убийца, задолго до того, как их получит комиссар. Надо лишь приложить немного усилий, чтобы связать все факты воедино, что, в целом, не такая сложная задача. У комиссара нет великой дедукции или тонкого шестого чувства, указывающего на убийцу, и он пару раз пройдёт мимо улики или показания, на которое уже пальцем показали читателю.

Что же в таком случае меня привлекло в книге, если даже у меня нет яркого сопереживания и желания, чтобы кто-то сделал что-то, то есть женился, влюбился, отказал? "Неаполь!", - кричит Эдди, предлагая свои варианты правильного ответа, - "Оперный театр! Призраки в опере!" Я обнимаю за плечи своё потрясающее альтер-эго, Внутреннего критика, в кои-то веки я могу сама обратиться к нему несколько покровительственно. "Не только", - жарко шепчу ему на ухо. Меня привлекает какая-то болезненная (слово выбрано не случайно) реальность персонажей. Да, я понимаю, что перебор с "глазами", "взглядами", жестокими историями. Мне не нравится, что призраки не столько призраки, сколько отпечатки людей, а так мир на редкость материалистичен. И всё равно я не могу оторваться от этого мира. Все эти люди - живые. Я запросто наделяю их чертами внешности, они выпуклые. Я погружаюсь в этот мир, чувствую холодный ветер, который проникает сквозь открытое окно. А я стою, опершись на подоконник, смотрю на этих людей-персонажей внизу, которые одновременно не подозревают о наблюдении и дают представление.

Я догадаюсь о том, кто убийца задолго до того, как это сделает Ричарди, потому что мне рассказали ещё несколько историй неаполитанцев. Ещё несколько историй о голоде и любви, которые, как считает комиссар Ричарди, являются причиной всех преступлений, особенно в Неаполе. И всё равно завороженно слежу за призраком Вецци, одетым в костюм паяца из той оперы, где смешались вместе представление и реальность, где публика хлопает настоящему убийству за его реалистичность. Вецци протягивает руку вперёд, на его щеках слезы пролитых слёз (почему же он плакал в последние минуты?) и поёт для одного лишь слушателя, способного услышать, последнюю фразу, услышанную им перед смертью: «Я хочу крови, даю волю гневу, ненавистью кончилась вся моя любовь»… И, как неаполитанская кумушка, пусть я догадываюсь о том, что будет, всё равно хочу увидеть своими глазами, как неаполитанцы разыграют такую реалистичную, что невозможно понять, где жизнь, а где представление, очередную драму о голоде и любви.

Ричарди - мрачный комиссар уголовной полиции Неаполя, который никогда не улыбается. Причина этого в том, что он видит призраки людей погибших насильственной смертью. Он не только видит мертвых, но и переживает их эмоции в момент смерти. Призраки абсолютно разные. Это может быть маленькая девочка, которая протягивает ему куклу со словами: "Это моя дочь. Я ее кормлю и купаю". Она погибла под колесами телеги. Это может быть человек, который выбросился из окна собственного дома, или отравился из -за неразделенной любви. Ричарди видит всех. Постепенно призраки уходят, но их боль остается с ним навсегда. Поэтому, все считают его мрачным и нелюдимым. К нему не приходят гости, он сам никуда не ходит. У него нет любовных отношений и семьи. Единственно близкий ему человек - это няня, которая воспитывала его с детства. Но, у него есть работа. И он раскрывает даже самые безнадежные дела.

Несмотря на свою особенность, Ричарди ежедневно имеет дело с трупами по долгу службы. На этот раз его вызвали в здание Королевского театра. Убитый известный певец Вецци, он обладал необыкновенным голосом, но как человек не вызывал у людей положительных эмоций. Он любил буянить в гостинице, вечно был всем недоволен. Но, несмотря на все его недостатки, Вецци все прощали, потому что он был гением. Уникальный голос, актерские данные, потрясающие образы на сцене. Поклонников у него было много. И была жена, но ему нравилось отбивать чужих жен. Поэтому у многих были причины его убить. Обслуживающий персонал, коллеги, обманутые мужья и обиженные женщины. Итальянский детектив 30 – х годов, пропитанный духом того времени, когда по улицам разъезжали телеги, а люди еще ходили в оперу. Когда любили и ненавидели одинаково сильно.