Текст книги "Заговор"

Так я дал А Бину понять, что причиной, по которой мы еще не нашли двенадцать радиостанций, является то, что они, «как и хитрые рыбы», спрятались, и спрятались в таком месте, о котором мы и не думаем. Где же? Сейчас есть только один способ обнаружить их, но это будет не просто. Я спросил А Бина, хочет ли он попробовать. Он ответил:

– Поехали!

То есть он хотел попробовать.

На обратном пути я специально нашел почту и отправил маме А Бина сто юаней. Я сказал ему, что это не мои личные деньги, а деньги многих сотрудников подразделения 701, они, как и я, все надеются, что он поскорее отыщет эти радиостанции. Я верил, что эти мои слова и действия имели смысл, потому что А Бин был примерным сыном, ценившим дружеское отношение, и он всегда старался отблагодарить за добро.

Когда мы вернулись в горы, я из принес архива восемь огромных ящиков записей – это были материалы по тем двенадцати радиостанциям, которые мы до сих пор не смогли обнаружить. Я поставил их перед А Бином:

– Сейчас твоя задача – слушать эти записи. Снова и снова тщательно прослушивать. Но что надо слушать? Не особенности звуков, а то, как телеграфист передает сигналы. Я уверен, что ты сможешь распознать, сколько этих телеграфистов и какими характерными особенностями обладает каждый из них.

Я размышлял так: раз мы решили, что двенадцать радиостанций противника высшего уровня коренным образом отличаются от остальных, это означает, что мы не можем для их поиска использовать старый, привычный способ, который мы вывели на основании качества звука аппаратуры противника. Следует найти проложенный ими совершенно новый путь. И если А Бин распознает характерные особенности стиля телеграфистов, то это можно будет считать лучшим решением.

Так-то оно так, но всем понятно, что сделать это труднее, чем подняться в небо.

Естественно, теоретически, когда телеграфисты рукой набивают сообщения, это похоже на то, как мы говорим с помощью рта: у разных людей разное произношение и все немного отличаются друг от друга. Но на самом деле эта разница микроскопическая, очень трудно отличить одного от другого. Можно сказать так: в мире нет более простого кода, чем морзянка, этот язык образован лишь двумя звуками – «тук» и «так». Из-за ее чрезмерной простоты, хотя азбука Морзе и является профессиональным языком и нужно пройти особое обучение, ею может овладеть и обычный человек. Все находятся на одном уровне, трудно сформировать отличие, и даже если отличие будет, то оно будет такое незначительное, что на примитивном уровне ощущаться не будет. За почти пять лет работы в отделе радиоперехвата я могу расслышать лишь, что телеграфист набивает сообщения как по маслу и использует малоупотребимые движения, например: часто пять «тук» подряд набивают как шесть – «тук-тук-тук-тук-тук-тук». В коде Морзе нет знаков из шести «тук», это отдельный знак, к счастью, он не вызывает никакой двусмысленности, обычно сразу ясно, что это «пять». Именно так я «познакомился» с таким телеграфистом: каждый раз, услышав шесть «туков», я понимал, что это он заступил на смену.

Однако необычных телеграфистов было мало, особенно на радиостанциях высокого уровня таких «хитрецов» давно уже выгнали. Поэтому хотя я так и говорил, но в душе понимал, что отделить по стилю набивания кода телеграфистов одного от другого сложнее, чем подняться в небо. И даже зная все самые высокие и низкие тайны мира, все равно не сможешь это сделать.

Но А Бин твердо решил продолжать творить чудеса. На следующий день, когда я еще спал, мне позвонил директор гостиницы и сказал, что меня зовет к себе начальник Чэнь. Когда я прибыл, Чэнь протянул мне несколько листов бумаги со словами:

– А Бин уже прослушал восемь ящиков записей (естественно, поверхностно, но разве ему надо тщательно вслушиваться?), результат – на этих листах, взгляните!

Пока я читал, он все охал:

– Прямо невозможно поверить! Да он просто волшебник, этот А Бин! Осмелюсь сказать, что не пройдет и нескольких дней, как мы найдем все радиостанции противника!

Говоря по правде, то, что я увидел, вдохновило меня. А Бин не только услышал на записях из восьми ящиков, что телеграфистов было семьдесят девять человек, но еще и сделал «комментарии» по поводу стиля каждого из них. Например:

№ 1. Когда 3/7 идут подряд, любит передавать их вместе.

№ 2. Когда идут друг за другом 5/4, часто ошибается, приходится исправлять.

№ 3. Когда передает цифру 1, сигнал особенно короткий.

№ 4. Самый умелый и быстрый.

№ 15. В момент прощания часто использует малоупотребимые знаки, любит вместо GB1515
  GB – Good bye! – До свидания! (англ.)


[Закрыть] передавать GP.

И т. д. и т. п.

В общем, с первого по семьдесят девятый номер ни один не был забыт, у каждого А Бин выделил уникальные особенности. Мы не могли подтвердить, правильными ли они были, но одно можно утверждать точно: на двенадцати радиостанциях работали семьдесят девять радистов, этим цифрам можно было верить. Потому что обычно радиостанции работают сутки напролет, и как минимум требуется шесть радистов. Шесть умножить на двенадцать (радиостанций) равно семьдесят два. К ним еще надо прибавить тех, кто временно подменяет сотрудников во время отпуска. Поэтому если в определенный период времени работали семьдесят девять радистов, то это вполне рациональная цифра, отвечающая действительности. А Бин ничего этого не знал, что отметало вероятность угадывания с его стороны.

Закончив чтение, я сказал А Бину:

– Сейчас пойдем завтракать, а после завтрака, А Бин, мы вернемся в аппаратную и отыщем всех этих радистов!

Когда я сказал «отыщем всех этих радистов», я хотел, чтобы он понял, что сейчас наш поиск будет кардинально отличаться от предыдущего: тогда мы «различали качество звучания», сейчас будем выискивать «особый почерк». Но, что бы мы ни делали, мы просто шли к одной цели разными путями, мы искали вражеские радиостанции.

16

Все знали, что в прошлый раз А Бин использовал «метод скоростной перемотки» для успешного обнаружения вражеских радиостанций. Этим он потряс всех, но сейчас этот метод был неприемлем. Потому что «почерк радиста» и «качество звука» – это две совершенно разные вещи. Второе не зависит от скорости перемотки, а в первом случае, если увеличить скорость, то целый код будет не ухватить, не говоря уже о «почерке радиста», поэтому сейчас надо было медленно вращать ручку переключения каналов. Но от медленной скорости А Бин не получал никакого удовольствия, он попросил поставить еще один аппарат, чтобы слушать одновременно.

И двух ему было мало.

И трех недостаточно.

Таким образом, все добавляли новые аппараты и радистов, пока их не стало шесть, только тогда А Бин был почти доволен. В этот момент А Бин был тесно окружен аппаратурой и радистами, со всех сторон доносился треск аппаратов и радиоволн, звуки вразнобой то замолкали, то становились все громче, со всех сторон они охватывали его. А Бин по-прежнему неподвижно сидел на диване, тихо курил и слушал. Он оставался абсолютно спокоен. В девять пятнадцать он внезапно вскочил, обернулся и сказал радисту, который сидел у него за спиной:

– Ты нашел! Послушайте: этот человек постоянно делает акцент на цифру «ноль», это радист номер тридцать три. Ошибки нет. Это он!

Противник как раз передавал сообщение.

Радиограмма была записана, и, хотя это была ее завершающая часть, для дешифровщиков и этого было достаточно, чтобы расшифровать и сделать вывод, что это действительно вражеская радиостанция высшего уровня.

Однако, если бы не было этого свидетельства, никто не смог бы поверить, что это и есть радиостанция, которую мы искали, потому что ее сигнал был таким некачественным и несовременным, что любой услышавший его мог без малейшего колебания сказать, что он исходит из оборудования десятилетней давности, а то и вообще прошлого века. От такой аппаратуры уже все давно отказались, можно сказать, что ни одна страна, даже самая бедная, уже давно не использует такую древность. Кто же им пользуется? Любители радио или соответствующие ассоциации, частные организации бедных стран, например отряды спасения на море, морские компании, рыболовецкие компании, охрана леса, зоопарки открытого типа, турфирмы и др. Именно поэтому сотрудники отдела радиоперехвата обычно, услышав такой сигнал, не придают ему значения и быстро прокручивают. А сейчас вдруг оказалось, что эта аппаратура используется для связи высшего уровня. Какой по-настоящему коварный план, целью которого было парализовать отдел радиоперехвата, чтобы тот всегда ходил рядом, но проходил мимо! Это походило на то, как люди специально кладут рядом с тобой то, что ты хотел бы украсть, ты ищешь везде – справа, слева, сверху, снизу, только не догадываешься посмотреть рядом с собой. Суть одна: все строят дьявольские планы, славящиеся своим безумием, смелостью и абсурдностью.

Но А Бин был на голову выше этих дьяволов. Когда их планы были раскрыты, словно распахнулись двери организации, остальное было вопросом ближайшего будущего.

Через три дня стали известны пятнадцать радиостанций (к изначальным прибавилось еще три).

Через десять дней сто семь тайных военных радиостанций на тысяче восьмиста шестидесяти одной частоте были нами выявлены и взяты под контроль.

17

Без малейшего труда А Бин разрешил опаснейшую для подразделения 701 и безопасности всей страны ситуацию. То, что он сделал всего за месяц, было намного, намного больше всего того, что сделали все сотрудники отдела радиоперехвата в совокупности. Поэтому ему причитались уважение и почитание всех сотрудников подразделения 701, а также должны были достаться вся слава и медали. Можно сказать, что если бы работа нашего подразделения не была засекречена, то А Бин стал бы героем, которого знает каждый человек, его загадочная и яркая история рассказывалась бы без устали с восхищением и воодушевлением. Но из-за особого характера нашей работы о нем знали кроме нескольких человек из моего отдела разве что жители деревни Луцзяянь. Однако какое это имело значение? Для А Бина по-настоящему всегда имели значение лишь две вещи: первое – «вопрос доставки хвороста» матери, он об этом постоянно говорил, второе – «вопрос авторитета» его ушей. Никто и ни при каких обстоятельствах не имел права сомневаться в его способностях.

Не стоит и говорить, что эти два вопроса давно уже перестали быть проблемой.

Успешно завершив важное дело, А Бин вел спокойную и неспешную жизнь, иногда коллеги из соседних отделов просили его помочь «решить проблемы», а остальное время он проводил в ущелье. Организация выделила ему в помощь специального сотрудника, который раньше обслуживал начальника нашего управления, отвечал за его проживание, питание и безопасность. Каждый день после завтрака этот человек приводил А Бина к дверям здания за высокой стеной, а потом дежурный отводил его в аппаратную. Там его работой было сидеть и ждать. Если у кого возникала опасная ситуация, он должен был ее решить. Но такое случалось не часто. Обычно он занимался изучением азбуки слепых и прослушиванием радиопередач. Однако в целом он не мог долго сидеть на одном месте, после обеда он не любил оставаться в аппаратной, а выходил во двор, чтобы скоротать время. Чаще всего он ходил к охранникам, сидел на спортплощадке, слушал, как молодые солдаты занимаются спортом, поют, состязаются в боевых искусствах, ссорятся, а иногда даже играл с ними в свою старую игру «проверка слуха». В то время благодаря тому, что я нашел А Бина и так умело его натренировал, меня в виде исключения выдвинули на должность заместителя начальника отдела радиоперехвата, а отдел охраны также входил в зону моей ответственности. Здесь все прислушивались к моему доброму совету: нельзя относиться к А Бину без уважения и шутить с ним вольные шутки.

В действительности мой совет был излишним: у нас в отделе, да и во всем подразделении 701, нет никого, кто не относился бы к А Бину с величайшим почтением – как к главному начальнику, и никто не посмел бы шутить с ним. Я с легкостью заметил одну вещь: где бы ни появлялся А Бин, все, кто его видел, останавливались, отдавали честь глазами, в случае необходимости уступали дорогу и улыбались ему, хотя он и не мог увидеть всего этого. В истории нашего отдела радиоперехвата никогда не существовало человека, который пользовался бы таким же уважением, да и, наверное, больше не будет.

18

Дни в горном ущелье медленно текли своей чередой.

Пришла зима. А Бина увезли в больницу с острым приступом аппендицита. Больница располагалась в первом ущелье на подведомственной территории, от нас было далековато, но на машине можно было быстро добраться. Я часто именно так ездил навещать его. Однажды, когда я вошел, увидел, как медсестра Линь Сяофан делает ему перевязку. Я знал ее, она была родом из деревни, и ее брат раньше служил в нашем подразделении в отделе охраны, но во время тренировки с боевыми патронами получил ранение и безвременно погиб на боевом посту. Ее позвали в подразделение 701 в виде исключения, как сестру павшего героя, после чего послали на учебу в школу подготовки медсестер, а потом сразу взяли на должность медсестры в нашей больнице. Так как она была сестрой героя, то и ее требования к самой себе были весьма высоки, а к подразделению 701 она относилась с какой-то простой деревенской благодарностью за оказанное благодеяние. Я смотрел на то, как она внимательно и сердечно обращается с А Бином, и меня внезапно посетила одна странная мысль, о которой я тут же доложил начальнику отдела. Тот сказал, что моя идея неплоха, но кадровый состав больницы мы контролировать не можем, надо спросить главврача, посмотреть, что он скажет. Тогда я пошел к главному начальнику и изложил ему свою мысль.

Тот выслушал и ответил мне напрямую:

– Да, мысль неплоха! Вместо того чтобы нанимать ему обслуживающий персонал, лучше помочь ему создать семью. Дело хорошее, только не знаю, сможешь ли ты ему посодействовать.

Я спросил:

– А если нет? Могу я говорить от имени организации?

Начальник не ответил мне прямо, лишь, как бы рассуждая про себя, пробормотал:

– Если бы у меня была дочь и она понравилась А Бину, то я как отец выдал бы ее за него замуж.

Я тоже так думал. В определенном смысле А Бин заново создал подразделение 701, и у нас не было причин отказывать ему в том, в чем он испытывал потребность. Таким образом, я все продумал. Если бы у Линь Сяофан были какие-то сомнения или страхи, то я от имени организации повлиял бы на ее волю и способствовал бы этому браку. Это сейчас кажется таким глупым и смешным. А тогда, как минимум в нашем подразделении 701, это не было чем-то из ряда вон выходящим. Честно говоря, моя бывшая жена тоже была подобрана мне организацией, а потом наши чувства друг к другу стали крепкими. Она слишком рано серьезно заболела, и перед смертью рассказала мне о своей двоюродной сестре, которая стала моей нынешней женой. Это я к чему говорю? А к тому, что в то время в нашем подразделении 701 мы относились к браку как к части революции и профессиональных занятий, и такое убеждение придавало сладости нашей жизни и беспримерно искренней любви.

Будучи сотрудником местного подразделения, Линь Сяофан не имела понятия о характере работы А Бина, она думала, что все его почести из-за того, что он изобрел какое-то секретное оружие для защиты государства. Но это не стало препятствием для замечательного брака, который я устроил. По правде говоря, Линь Сяофан выслушала меня и согласилась сразу, не колеблясь ни секунды. Она сказала, что если бы ее брат был жив, он точно одобрил бы ее брак с великим героем, создавшим секретное оружие на благо Родины. А что касается его изъяна – слепоты, то поэтому она и хочет выйти за него замуж: герою нужны ее любовь и забота.

Вдохновленный твердой решимостью и душевным благородством Лянь Сяофан, я отправился к А Бину и поведал ему свою идею. Осмелюсь сказать, что это был первый раз в жизни А Бина, когда он не поверил своим ушам, мне пришлось повторить то, что только что сказал. Когда я закончил говорить, услышал, как А Бин разговаривает сам с собой:

– Кто захочет замуж за слепого? У нас в Луцзяянь только слепые выходят замуж за слепых. А когда двое слепых в семье – это же двойная слепота!

Когда я твердо ответил, что Сяофан действительно хочет за него замуж, А Бин попытался скрыть рвущееся из глубины души волнение и воодушевление. Ему это не удалось, и он все переспрашивал меня:

– Это правда?

– Правда.

– Правда?

– Правда!

И так несколько раз.

Во время празднования Праздника весны – китайского Нового года – в актовом зале подразделения 701 состоялась торжественная церемония регистрации брака А Бин и Линь Сяофан. Все сотрудники – от главного начальника директора Те до повара – пришли сердечно их поздравить, разнообразные подарки заполнили всю сцену, в итоге пришлось выделить небольшой грузовичок, чтобы перевезти их в новый дом молодоженов (в первом ущелье), и там они заполнили собой все пространство. Их домом стало маленькое двухэтажное строение, в котором раньше жили я и начальник У. Чтобы позволить А Бину жить вместе с «человеком, которому он больше всех доверяет», начальник У уступил им дом. Можно сказать, что в отношении этого брака, в котором все-таки что-то было, если смотреть с позиций сегодняшнего дня, все в подразделении 701 были преисполнены невыразимой радости и удовлетворения. Казалось, что все считают, что А Бин столько сделал для подразделения, а теперь и подразделение может помочь ему, и, чтобы это брак стал идеальным, все с удовольствием отдавали им свою теплоту и любовь.

19

Как мой визит в Луцзяянь изменил жизнь А Бина, так и успешно устроенная мною свадьба второй раз изменила его жизнь и судьбу. Честно говоря, Линь Сяофан вовсе не была красавицей, и в общении с людьми она не была особенно мудрой, но обладала большим сердцем и терпением. Все заметили, что благодаря ее каждодневной заботе без жалоб и сожалений одежда А Бина стала более аккуратной и опрятной и лицо – чище и энергичнее. В это время он пребывал на седьмом небе от счастья. Через два года А Бин стал счастливым отцом.

Принимая во внимание особые обстоятельства, организация в соответствии с просьбой Сяофан предоставила ей особый двухгодичный отпуск и позволила уехать в дом к родителям, чтобы родить и растить ребенка. Зарплату за этот период ей выплачивали немалую и к тому же прибавили по десять юаней ежемесячно – на расходы на ребенка.

Вскоре после того, как Сяофан вернулась домой, на почту подразделения 701 пришло сообщение: «У нас родился сын. Со мной и ребенком все в порядке. Сяофан».

Я жил рядом с А Бином и почти каждый день ходил навещать его. Парень, который был приставлен, чтобы помогать ему, сказал мне, да я и сам заметил, что с того дня, как А Бин получил телеграмму от Сяофан, он начал из использованных пустых пачек из-под сигарет складывать голубей. Из одной пачки выходил один голубь, он ставил их на стол, в изголовье кровати – везде, куда можно было поставить. Их стало так много, что уже некуда было ставить. Тогда парень-помощник стал вешать их на красных нитях на перила лестницы, на стены, потолок – всюду, куда можно было повесить. Когда Сяофан с сыном вернулись в подразделение, у них по всему дому, во всех комнатах были развешаны разноцветные голуби, кто-то подсчитал – их было пятьсот сорок три штуки. Таким образом, на пятьсот сорок третий день после рождения сына А Бин впервые встретил его. Мальчик был красавцем, особенно радовали его ясные глаза.

Я отчетливо помню, что в тот день, когда Сяофан вернулась, я лично наготовил целый стол еды для их встречи. Вероятно, из-за радости от долгожданной встречи с сыном вечером, когда я позвал их ужинать, оказалось, что у А Бина ужасно разболелась голова, поэтому он уже уснул, приняв лекарство. Было немного жаль, что на этом банкете его нет, но малыш принес всем много неожиданной радости и улыбок.

На следующий день я встал как обычно, совершил небольшую прогулку. Увидев за соседней дверью какое-то движение, постучал к ним и спросил Сяофан, как голова у А Бина. Она ответила, что уже хорошо, он ушел работать, ушел посреди ночи, сказав, что у него срочное дело. Значит, его вызвали в аппаратную помочь предотвратить очередную опасность. Такое и раньше случалось, в этом не было ничего необычного. Когда я уже повернулся, чтобы уйти, Сяофан внезапно словно вспомнила что-то, попросила меня подождать и принесла сумку, сказав, что А Бин просил передать ее мне. Я поинтересовался, что это. Сяофан ответила, что это ей поручил А Бин – рабочие тайны, смотреть нельзя, поэтому она не знает, что внутри.

Вернувшись домой, я открыл сумку, сначала вскрыл слой байковой ткани, потом – холщовой, а под ним была огромная папка с обложкой из крафт-бумаги. Внутри оказалось письмо и магнитофон. Таких сумок, куда можно было положить магнитофон, в то время было немного, во всем подразделении 701, вероятно, только у него и была, ее подарил один из вышестоящих начальников. Я вскрыл письмо – внутри лежало несколько сотен юаней. Я изумился, и у меня возникло нехорошее предчувствие. Я осмотрел магнитофон, в него была вставлена кассета. Тогда я нажал кнопку «Пуск». Сначала были слышны какие-то всхлипы, а потом – плачущий голос А Бина:

– (Всхлип…) Я не вижу, но хорошо слышу… (Всхлип…) Сын не мой, а аптекаря, того парня из Шаньдуна… (Всхлип…) Моя жена родила от чужого семени (бастарда)… Мне остается только умереть… (Всхлип…) У нас в Луцзяянь всегда так: если жена рожает от другого, муж умирает, умирает!.. (Всхлип…) Сяофан – плохой человек… (Всхлип…) Ты – хороший, передай деньги моей матери… (Всхлип…)

О боже!

Как я мог дослушать до конца?! Я срочно вызвал машину, вскочил в нее и помчался на работу через тоннель для экстренных случаев. Через десять с лишним минут я выломал дверь в кабинет А Бина (в аппаратную) и увидел его, свернувшегося на полу. В руке он сжимал оголенный штепсель. Его тело сгорело от проклятого электрического тока.

А Бин!

А Бин!

А Бин!

Его уши уже больше не могли слышать звуки этого мира…

20

А Бин умер.

С помощью магнитофона он передал мне послание: его жена родила от другого мужчины, сын – незаконнорожденный, поэтому он покончил жизнь самоубийством.

Смерть А Бина потрясла и глубоко опечалила сотрудников подразделения 701. Но они не были возмущены, потому что я обманул их.

Да, я обманул организацию. Что я сделал? Я не передал ту запись. А без нее кто мог знать, что А Бин покончил с собой? В надгробных речах говорилось: «Смерть по причине неосторожного обращения с электричеством». Когда такое «неосторожное действие» происходит со слепым человеком, это не вызывает сомнений. Таким образом, великий при жизни А Бин и после смерти был окружен почетом.

Поверьте мне, в моих действиях не было никакого личного интереса, я думал исключительно о самом А Бине и даже обо всей организации. Говоря по правде, когда мы ездили куда-нибудь на собрания, заседания и т. п., люди часто не называли нас сотрудниками подразделения 701, а говорили, что мы – «из организации, где служит А Бин». Это говорит о том, что его известность в рамках системы была велика, и весть о самоубийстве разнеслась бы с огромной скоростью. И если бы все об этом узнали, то это было бы бедой и потерей лица для А Бина и подразделения 701. И для сохранения чести я взял на себя смелость спрятать «посмертное письмо» А Бина.

Но потом я все думал и думал и решил, что организация должна все-таки знать, иначе я не мог бы никак «отомстить» за смерть А Бина. Рассказать-то легко – дать начальнику послушать запись, и все. Естественно, чтобы избежать расследования за свою ошибку, я придумал историю о том, что якобы «только что нашел эту пленку». Так начальник отдела стал вторым человеком, узнавшим истинную причину смерти А Бина.

Начальник У передал пленку директору Те, который стал третьим, узнавшим об этом.

Спустя столько лет я как будто по-прежнему слышу – как наяву – рев, который издал директор Те, прослушав «посмертное письмо» А Бина:

– Пусть убираются отсюда! Оба пусть выметаются! Прямо сейчас!!! Сейчас же уведомьте их, чтоб завтра их ноги здесь не было! Пусть убираются к себе! Если я их увижу, расстреляю!!!

Осмелюсь утверждать, что если бы это произошло в военное время, когда все на поясе носили оружие, то те двое уже давно бы были изрешечены пулями. Но сейчас этого не случилось, да и не могло случиться. Почему? Да потому, что траурный митинг уже прошел, история А Бина уже была создана, и чем пересматривать дело, лучше смириться с ошибкой. И так снова возник вопрос: раз А Бин погиб от неосторожного обращения с электричеством, то как можно выгонять его жену? Это невозможно. Я и представить не мог, что моя забота об А Бине и подразделении 701 выльется в невозможность наказать тех, кто был виновен в этом. Это было возмездие за мои действия.

Однако это не касалось шаньдунца-аптекаря. Этого подлеца я на следующий день, словно пса, затащил в машину и выкинул на вокзале. Чтобы сохранить тайну гибели А Бина, мы не могли прямо назвать его виновником трагедии. И поэтому, когда я высадил его на вокзале, он с ощущением своей правоты еще и потребовал у меня ответа, на каком основании его уволили. Разве у меня было желание с ним, мать его, общаться? Я без лишних слов вытащил пистолет из-за пояса охранника, вставил в него патроны и, тыкая ему в лицо, выругался:

– Я так тебе скажу: если ты еще тут хоть слово вякнешь, я тебя расстреляю!

Он, мать его, так перепугался, что не осмелился больше открывать рот и послушно убрался отсюда.

21

Вы и не догадаетесь, что произошло дальше.

Однажды вечером, вскоре после того, как выгнали шаньдунца, когда я только вернулся домой, ко мне пришла Линь Сяофан. Она как меня увидела, тут же упала на колени и с плачем поведала мне о том, что я не мог представить и во что не мог поверить. Она сказала, что А Бин был импотентом: «А Бин, словно ребенок, считал», что стоит только вместе женой полежать в одной кровати, обнимать ее и целовать, и сможешь стать отцом, а у его мамы появятся внуки:

– Вы же знаете, он был почтительным сыном. Он так мечтал стать отцом, чтобы его мама поскорее стала бабушкой. Через год он понял, что я еще не беременна, и решил, что у меня проблемы со здоровьем, стал часто кричать на меня, перестал вместе со мной спать, и еще говорил, что выгонит меня и возьмет себе новую жену. Я боялась, что он бросит меня, ведь если бы это случилось, как я смогла бы оставаться в подразделении 701? Разве была бы я тогда достойна памяти моего брата? И тогда я… я…

Потом она поклялась мне, что, после того как узнала о своей беременности, больше не давала шаньдунцу прикасаться к себе.

Не знаю почему, хотя я и поверил ее слезам и даже тому, что ее слова, возможно, правдивы, она меня не растрогала, возможно, и капли сострадания не вызвала. Из-за стены раздался плач ребенка, я устало поднялся, холодно и грубо велел ей покинуть мой дом.

Уходя, Линь Сяофан сказала:

– Я знаю, я должна искупить свою вину перед А Бином. Я это сделаю, поверьте мне.

На следующий день люди видели, как она вместе с ребенком покидает подразделение 701, но никто не видел, чтобы она вернулась, и никто не знал, куда же она отправилась. А однажды осенью я поехал в командировку в Шанхай и заодно заехал в Луцзяянь, чтобы навестить мать А Бина. И только тогда я узнал, что, покинув подразделение 701, Линь Сяофан приехала в Луцзяянь и все это время жила с матерью А Бина. Самым странным было то, что я не увидел ее ребенка, а когда спросил ее об этом, она ответила, не вдаваясь в подробности, что он недостоин быть здесь. Из ее слов и действий было видно, что она считает это место своим домом, а мать А Бина похвасталась, что Сяофан – лучшая невестка в Луцзяянь, и все говорят, что ей повезло.

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году мать А Бина умерла от болезни сердца, вызванной диабетом. В деревне рассказывали, что после похорон Линь Сяофан покинула Луцзяянь, сказав всем, что возвращается в то подразделение, где служил А Бин. Но мы знали, что это неправда. Куда она отправилась? Говоря по правде, мы до сих пор этого не знаем. Поначалу кто-то говорил, что она вернулась к себе домой, а кто-то – что она уехала в Шаньдун. Но позже подтвердилось, что все это слухи, и тогда появились новые версии. Одни говорили, что, уехав из Луцзяянь, Сяофан бросилась в реку Хуанпу, а другие – что видели ее на улицах Шанхая… Одним словом, по моему мнению, вопрос о месте ее проживания был еще более загадочным и странным, чем удивительный слух А Бина.