Текст книги "Время как иллюзия, химеры и зомби, или О том, что ставит современную науку в тупик"

Даже сейчас трудно понять, имеет ли тест Тьюринга какую-то реальную ценность, однако ежегодное развеселое празднество, сопровождающее лёбнеровский конкурс (впервые проведенный еще в 1991 году), явно показывает, что наши достижения по части ИИ пока еще очень скудны. Никто пока и близко не подобрался к получению заветной золотой медали, а те беседы, которые ежегодно ведет лучший из компьютеров, участвующих в конкурсе (его создатель получает бронзовую медаль и две тысячи долларов), несуразны почти до комичности. Несмотря на столь мало впечатляющие результаты, Лёбнер упорно продолжал настаивать, чтобы ежегодные соревнования проводились и дальше, так что Марвин Минский, один из пионеров ИИ, предложил заплатить сто долларов любому, кто убедит Лёбнера сжалиться и прекратить эти абсурдные состязания[7]7
  Минский умер в январе 2016 года, Лёбнер – в декабре 2016 года.


[Закрыть]. Впрочем, Лёбнер и слышать об этом не желал. (Он вообще был человеком непростым. В 2003 году журнал Salon изящно написал о нем: «По традиции каждый лёбнеровский конкурс завершается тремя событиями{22}22
  «По традиции каждый лёбнеровский конкурс завершается тремя событиями…» J. Sundman, «Artificial Stupidity», Salon, 26 February 2003, http://www.salon.com/2003/02/26/loebner_part_one/


[Закрыть]: победители хватают свои призы и устремляются к ближайшему выходу, Хью Лёбнер купается в лучах славы, а организаторы, предоставившие помещение, клянутся: «Больше никогда».)

Знаменитый тест стал не первым набегом Тьюринга на сферу машинного интеллекта. В 1948 году, еще работая в Национальной физической лаборатории Великобритании (расположенной в Лондоне), он написал потрясающую статью под названием «Разумная техника»{23}23
  …потрясающую статью под названием «Разумная техника». Лучше всего прочесть ее здесь: http://www.turingarchive.org/browse.php/C/11 (отсканированный машинописный оригинал статьи).


[Закрыть]. В ней описывается «неорганизованная машина», искусственные нейроны которой соединены случайным образом, и эти связи можно при необходимости модифицировать. Он показал, что если такая сеть достаточно обширна, то она сумеет выполнять все функции обычного компьютера. Здесь-то, предположил Тьюринг, и кроется возможное объяснение того, почему человеческий мозг, при всей своей неупорядоченности, способен на весьма высокий уровень обработки информации.

Эту работу не слишком благосклонно принял шеф Тьюринга – сэр Чарльз Дарвин (внук знаменитого Дарвина). Он назвал ее «школьным сочинением» и разрешил опубликовать статью лишь через{24}24
  Он назвал ее «школьным сочинением» и разрешил опубликовать ее лишь через… B. J. Copeland, Turing: Pioneer of the Information Age (Oxford University Press, 2012), p. 200.


[Закрыть] четырнадцать лет после смерти Тьюринга. Тогдашние вычислительные машины были слишком несовершенны, чтобы кто-нибудь мог всерьез рассматривать возможность имитации человеческого разума с их помощью.

Тьюринг был настоящий гений, однако, предлагая свой тест, он упустил из виду (быть может, намеренно) любопытную проблему, которая касается мыслящих машин. Его биограф Эндрю Ходжс предполагает, что сама идея этого теста – своего рода обходной маневр, «позволяющий Тьюрингу избегать дискуссий о том, что такое сознание». Возможно, углубление в идеи машинного сознания могло бы в те времена показаться слишком уж смелым шагом для человека, которого и без того считали опасным вольнодумцем. Ведь та знаменитая статья 1948 года начиналась с утверждения, способного насмешить многих его современников.

«Я предлагаю заняться изучением вопроса, может ли машина демонстрировать разумное поведение, – писал Тьюринг. – Обычно принимают как должное, что это невозможно». С тех пор прошло больше полувека, и Пентти Хайконен ответил на вопрос Тьюринга. Он не стал возиться с доводами «за» и «против» по поводу машин, ведущих себя как разумные существа. Он просто сконструировал такую машину и научил ее испытывать боль.

* * *

Боль – любопытное явление{25}25
  Боль – любопытное явление. См. http://personal.inet.fi/cool/pentti.haikonen/


[Закрыть]. В сущности (как подчеркивает Хайконен), это результат возникновения сигнала, указывающего на то или иное повреждение клеток. Для мозга болевой сигнал в общем-то ничем не отличается от сигнала, который посылает зрительная или слуховая система. Но зрительные и слуховые сигналы могут обрабатываться без особого внимания к их содержанию, тогда как болевые сигналы, наоборот, привлекают внимание. Кроме того, они модифицируют наше поведение, заставляя отыскать способ минимизировать наносимый нам ущерб. Хайконен пишет: «Это глобальное привлечение внимания необходимо, поскольку сам по себе болевой сигнал не знает, что нужно сделать для того, чтобы ущерб перестал наноситься». Вот почему это послание передается по всем системам тела и мозга, прерывая все идущие в них процессы и заставляя нас реагировать, порой весьма остро, – кричать, корчиться, отпрыгивать в сторону. «Я считаю такое распространение сигнала, прерывающее все прочее, фундаментальным свойством боли», – замечает Хайконен. Потому-то он и решил соорудить робота, который будет способен реагировать на боль.

Когда Хайконен бьет своего Экспериментального Когнитивного Робота{26}26
  Когда Хайконен бьет своего Экспериментального Когнитивного Робота… Сами можете посмотреть: http://www.youtube.com/watch?v=48Fh25bXvqk (впрочем, автор ограничил доступ к видео).


[Закрыть] (ЭКР), тот отступает. Изобретатель даже может научить его бояться того, что ассоциируется с возможным страданием. При этом робот не снабжен никаким компьютером в современном смысле слова! У него нет ни микропроцессоров, ни программ, в его распоряжении лишь компоненты обычной электросхемы – провода, резисторы, диоды и тому подобное. Из деталей такого же типа Тьюринг конструировал свои первые вычислительные машины. Когда Хайконен показывает ЭКР зеленый предмет и спрашивает, какого он цвета, тот дает верный ответ. Затем изобретатель слегка стучит ручкой по спине робота. «Ой, больно», – жалобно голосит робот и отодвигается от ручки подальше. Благодаря своим электронным схемам (без всяких программ) ЭКР теперь ассоциирует этот цвет с отрицательной эмоцией. «Зеленый – плохо», – изрекает он, когда затем перед его глазами помещают зеленый предмет. И отступает.

Но в жизни ЭКР есть и свои удовольствия: Хайконен может подарить ему желания. Поглаживание робота по его верхней части создает положительные ассоциации с тем, что в этот момент находится в поле его зрения. В результате робот движется в сторону этого объекта и обнимает его при помощи своих механических рук.

Хайконен убежден, что его подход к сознанию проложит путь для конструирования разумных роботов, обладающих не только эмоциями, но и внутренней речью, а также способностью представлять себе образы. Это будут никакие не зомби. Его роботы, уверяют Хайконен, захотят получать удовольствие.

Раз уж мы заговорили о потребностях, желаниях, обучении, страданиях и боли, вам должно показаться, что мы сумели сделать примитивное сознание, что бы там ни бормотали теоретики. Иногда экспериментальный подход к изучению сознания (а метод Хайконена лишь один из множества подобных) кажется куда более многообещающим, чем все то, чего удается достигнуть теоретикам. И куда более радужные перспективы рисуются перед нами, когда мы вдруг обнаруживаем, что способны построить мозг целиком.

* * *

В 2013 году редакционная статья{27}27
  В 2013 году редакционная статья… «Head Start», Nature, vol. 503, November 2013, p. 5, 7, doi:10.1038/503005a.


[Закрыть] в одном из номеров Nature возвестила скорый приход кардинальных изменений в научных перспективах человечества: «Технологии сейчас достаточно усовершенствовались, чтобы мы уже могли представить себе день, когда по-настоящему поймем смутные механизмы действия нашего самого сложного органа – мозга». И хотя этот день пока очень вдалеке, «ученых больше не считают сумасшедшими, когда они сообщают, что заметили где-то на горизонте проблеск этого будущего».

Сегодня исследователи из более чем 130 различных организаций договорились совместно в течение десяти лет работать над созданием беспрецедентного симулятора человеческого мозга на базе обычных цифровых (так сказать, «организованных») компьютеров.

Это очень амбициозный проект. На первый взгляд, человеческий мозг представляет собой просто полужидкий ком, но более пристальное исследование показывает, что это, вероятно, самый сложный объект во Вселенной. Он состоит из клеток, называемых нейронами и соединенных между собой тончайшими нитями, состоящими из аксонов. Нейроны обмениваются электрическими и химическими сигналами. Порядка ста миллиардов нейронов (каждый связан примерно с 7000 других) в своей совокупности каким-то образом формируют сознание.

Причем эту систему в принципе возможно воссоздать, поскольку трехмерные карты мозга, полученные с помощью электронных микроскопов, могут дать разрешение до нескольких нанометров. Нейроны и аксоны невелики (диаметр нейрона – всего 20 микрон), но это достаточно большой размер, когда вы умеете видеть вещи, которые в тысячу раз меньше. Мы постепенно собираем воедино всю информацию, необходимую для построения нейронной карты мышиного мозга (он содержит около 75 миллионов нейронов). Конечно, человеческий мозг с его 86 миллиардами нейронов – штука гораздо более сложная, но его картографирование сейчас уже не кажется чем-то совершенно немыслимым.

От таких планов захватывает дух. Исследователи надеются, что (при условии развития технологий – и при финансировании, составляющем в общей сложности около миллиарда евро: эту сумму уже ассигновали, и европейские лаборатории начали получать соответствующие гранты) к 2023 году они создадут симулятор человеческого мозга. Вычислительные мощности удваиваются каждые 18 месяцев, и колоссальная сеть процессоров, необходимая для проекта «Мозг человека», должна появиться, опять же, к 2023 году. Ее должно хватить для детального моделирования межнейронных связей и входящих / исходящих потоков ионов, передающих сигналы как между отдельными нейронами, так и между разными участками мозга.

Организаторы проекта «Мозг человека» заявляют, что их цель – исследовать, что происходит, когда в мозгу случаются неполадки: например, при таких недугах, как болезнь Альцгеймера или болезнь Паркинсона. Негласно подразумевается, что будущий кремниевый мозг может проявить какую-то форму сознания, что возвращает нас к проблеме зомби.

* * *

Раньше считалось, что сознание таится лишь в коре головного мозга, в этой области, возникшей – по эволюционным меркам – сравнительно недавно. Однако теперь мы знаем, что некоторые существа, у которых нет коры головного мозга, тоже принимают сознательные решения и проявляют различные эмоциональные состояния. В своей книге «Животная справедливость» Марк Бекофф и Джессика Пирс отмечают: «Мы не единственные существа, обладающие понятиями о нравственности»{28}28
  «Мы не единственные существа, обладающие понятиями о нравственности». M. Bekoff and J. Pierce, Animal Justice (University of Chicago Press, 2009), p. xv.


[Закрыть]. «Кембриджская декларация о сознании» выражается на сей счет весьма определенно: «Нейросубстраты эмоций, судя по всему, не ограничены кортикальными [корковыми] структурами… В каких участках мозга животных мы ни вызывали бы инстинктивное эмоциональное поведение, многие из получаемых поведенческих реакций соответствуют переживаемым эмоциональным состояниям, в том числе внутренним состояниям, связанным с вознаграждением и наказанием. Глубокая стимуляция аналогичных систем человеческого мозга может порождать сходные эмоциональные состояния». Иными словами, сознание «происходит» в мозгу – по всему мозгу. А значит, построенный нами искусственный мозг вполне способен продемонстрировать появление сознания, тем самым убивая пресловутого зомби.

Стэнфордский философ Пол Скоковски отмечает{29}29
  Стэнфордский философ Пол Скоковски отмечает… P. Skokowski, «I, Zombie», Conscious Cognition, vol. 11.1 (2002), p. 1.


[Закрыть] в своем эссе «Я – зомби»: «Наши микрофизические и функциональные дубли, обитающие в мире-копии, должны испытывать сознательные переживания точно так же, как и существа, населяющие наш мир, то есть мы сами». Отсюда он делает вывод, что зомби как дубли, полностью лишенные способности к сознательному восприятию, попросту невозможны. «Так что, прошу вас, – добавляет Скоковски, – не рыдайте вместо вашего дубля-зомби: в конце концов, он точно так же умеет чувствовать боль, как и вы». Патрисия Чёрчленд называет это чуть менее изящно – «проблемой надувательства»{30}30
  Патрисия Чёрчленд называет это чуть менее изящно – «проблемой надувательства». problem’: P. S. Churchland, «The hornswoggle problem», Journal of Consciousness Studies vol. 3 (1996), p. 402.


[Закрыть]. Суждения о зомби, которые приводит Чалмерс, являются, по ее мнению, сущей мистификацией, ловкостью рук – и ничем, по сути, не отличаются от фокусов Гюстава Кюна.

Почему? Потому что мы в общем-то способны расправиться с легкими проблемами сознания: скажем, выяснить, как у нас формируются воспоминания, которые мы потом черпаем из закромов памяти с помощью сознания; как наше зрительное восприятие становится сознательным наблюдением какого-то определенного объекта; каковы различия между состояниями бессознательного сна и бодрствования; как мы обращаем на что-то внимание; почему иногда испытываем боль, лишь когда сосредотачиваемся на ее источнике… – и вдруг обнаружить, что никакой «Трудной проблемы сознания» не осталось.

Возражения против этой теории, которые не раз высказывались, Чёрчленд уподобляет возражениям, которыми встречали многие другие революционные научные идеи: «Когда людям говорили, что Земля движется, они лишь хохотали: им казалось, что это нелепо и совершенно невообразимо». Может быть, лучшая аналогия – трудности, когда-то возникавшие у тех, кто пытался представить себе свет как электромагнитную волну. Свет с давних пор имел особое религиозное и эмоциональное значение, и казалась почти унизительной сама мысль о том, что в его основе лежит то же явление, которое служит причиной магнетизма или статического электричества. Такое же недоверие вызывает идея о том, что наше сознание – продукт электрических взаимодействий между нейронами. Но мы еще свыкнемся с этой мыслью. По мнению Чёрчленд, уже в ближайшие десятилетия мы будем удивляться, почему это проблема сознания казалась людям такой сложной.

Ну а наш зомби будет к тому времени мертв. Психологические интерпретации, связанные с работой мозга, в сочетании с ростом понимания того, что происходит в организме на клеточном или даже молекулярном уровне, откроют для нас много нового. В чем-то это будет похоже на наше сегодняшнее понимание взаимозависимости электромагнитных волн и того явления, которое мы называем светом. Нейронные импульсы и сознание неразделимы, так что зомби, этот набор нейронов без всякого сознания, попросту исчезает как логически недопустимый объект. «Это не два объекта, охватывающие друг друга{31}31
  «Это не два объекта, охватывающие друг друга…» S. Blackmore, Conversations on Consciousness (OUP, 2005), p. 59.


[Закрыть], это на самом деле один-единственный объект, просто на него можно смотреть с двух разных точек», – отмечает муж Патрисии, нейропсихолог и философ Пол Чёрчленд.

Пора отказаться от жестких определений и отдаться сложности. В ходе бесчисленных исследований сознания наша чрезмерная уверенность в собственной способности интерпретировать внешние признаки и применять упрощенные критерии завела нас в тупик. Мы пришли к убеждению, что для наличия сознания необходимо существование некоего тайного Я, какого-то скрытого дополнительного компонента. Однако выясняется, что для этого вполне достаточно иметь какую-то систему обработки информации, работающую так же, как желеобразная масса у нас в черепной коробке. Если у вас есть мозг (неважно, в какой форме), вы неизбежно будете проявлять сознание в том или ином виде. При этом для сознательной деятельности даже не нужен весь мозг: в некоторых случаях хватает сравнительно небольшой его части. Более того, от размера мозга может зависеть тип проявляемого сознания, но мы не в состоянии судить о том, каков тот минимальный размер мозга, при котором живой организм обретает сознание. Синий свет не может сказать красному: «Ты никакой не свет», ибо существует целый спектр различных оттенков. Только подумайте: вероятно, мы вот-вот построим искусственный мозг, тем самым творя новое сознание, сознание «иной области спектра», невиданное прежде на Земле. Можно ли представить себе более заманчивую перспективу?

* * *

Чтобы плавно перейти к следующей теме, нелишне привести одно наблюдение; оно кратко описывает дилемму, которая стоит перед нейробиологами, желающими разобраться в том, что же делает нас такими, какие мы есть: «Сегодня для большинства разновидностей геномного анализа мозговых процессов требуются инвазивные процедуры вроде стандартной декапитации, а значит, опыты на людях совершенно исключены». Да, было бы очень полезно узнать, что же творится в мозгу, но отрубать для этого людям головы – это, пожалуй, все-таки чересчур. А животным?

Приведенная цитата – из статьи Сэмюэла Гослинга и Пранджала Меты, вошедшей в сборник «Личность у животных»{32}32
  …вошедшей в сборник «Личность у животных». Samuel D. Gosling and Pranjal H. Mehta, «Personalities in a Comparative Perspective: What Do Human Psychologists Glean from Animal Personality Studies?», chapter 5 в: C. Carere and D. Maestripieri (eds.), Animal Personalities: Behaviour, Physiology and Evolution (University of Chicago Press, 2013).


[Закрыть]. Даже работающие в этой области не всегда комфортно себя чувствуют, используя термин «личность». Одни предпочитают говорить о темпераменте животных, типах их поведения, стратегиях выживания или предрасположенностях. Другие обращаются к языку медицины, рассуждая о «поведенческих синдромах» животных. Однако на самом-то деле они имеют в виду черты личности.

Как мы увидим, многим особям животных свойственны характерные лишь для них отклики на определенные ситуации или способы взаимодействия со средой и другими существами, в этой среде обитающими. Многие люди готовы признать, что их домашний питомец обладает личностью. Каждый собачник с радостью поддержит эту идею, а всякий, у кого жили хотя бы две кошки, наверняка подозревает, что характер у них разный. Ученые, исследующие самых разных представителей животного царства, подтверждают, что наши любимцы – лишь верхушка айсберга. Теперь мы знаем о жизнерадостных ослах, об осьминогах-интровертах, об игривых крысах, общительных свиньях, надменных колюшках, робких воронковых пауках. А как только вы это узнали, становится очень трудно обезглавливать каких бы то ни было животных во имя науки. Эта сфера, возникшая всего десяток лет назад, несет в себе семена своего же разрушения. Нам, после того как мы обнаружили, что у животных есть личность (как у отдельных существ) и культура (в разного рода группах), куда труднее ставить над ними опыты. Более того, в результате мы понимаем, что человеческие существа, при всех своих талантах, не представляют собой ничего особенного как вид.

Глава 2
Перенаселенная вершина
Человеческие существа не такие уж особенные

Мы превратили животных в своих рабов и теперь не желаем воспринимать их как равных себе.

Чарлз Дарвин

Вы почти наверняка слышали этот рифф из семи нот – основу песни «Армия семи народов» [Seven Nation Army] группы The White Stripes. Джек Уайт, вокалист и гитарист коллектива, сочинил его в 2001 году, настраивая гитару перед концертом, который должен был пройти в мельбурнском отеле Corner. Музыкант счел простенькую мелодию «интересной» и записал ее, а позже выстроил вокруг нее песню. Но интереснее всего другое: хотя вначале никто не обратил на рифф особого внимания (представитель звукозаписывающей компании, присутствовавший при его создании, сказал, что ему эта мелодия совершенно не нравится), теперь это сочетание нот знают во всем мире. И не из-за коммерческого успеха песни.

Живущий в Вашингтоне писатель Алан Сигел даже составил график, который показывает рост популярности риффа{33}33
  …Алан Сигел даже составил график, который показывает рост популярности риффа. A. Siegel, «How the Song „Seven Nation Army“ Conquered the Sports World», deadspin.com, 13 January 2012, http://deadspin.com/5875933/how-the-song-seven-nation-army-conquered-the-sports-world


[Закрыть]. Болельщики бельгийской футбольной команды «Брюгге» начали распевать его в миланском баре в октябре 2003 года. Они продолжили делать это по дороге на стадион и обратно. Они повадились петь его во время домашних матчей своей команды, и клуб решил сделать эту мелодию своим гимном и запускать ее через динамики на своем стадионе всякий раз, когда «Брюгге» забивает гол.

Итальянские болельщики, приезжавшие в Брюгге, увезли мелодию к себе домой, где она завоевала популярность среди звезд итальянского футбола, которые даже исполняли ее вместе с Rolling Stones во время миланского концерта. Потом мелодия пересекла Атлантический океан и зазвучала в США во время таких громких спортивных событий, как игры НБА и НФЛ. На футбольном чемпионате Европы 2008 года эта мелодия слышалась буквально повсюду. Уайт был в восторге. Однако заметим: по скорости и дальности распространения этот рифф не уступал песням синего кита-горбача.

В том же году, когда Уайт сочинил самый знаменитый из своих риффов, Люк Мартелл и Хэл Уайтхед выпустили статью{34}34
  Люк Мартелл и Хэл Уайтхед выпустили статью… L. Martell and H. Whitehead, «Culture in Whales and Dolphins», Behavioral and Brain Sciences, vol. 24 (2001), p. 309.


[Закрыть] под названием «Культура у китов и дельфинов». Это не какое-то легкомысленное заигрывание с красивой идеей: это монстр длиной 74 страницы (плюс 10 страниц примечаний).

Авторы рассматривали три варианта распространения культуры. Первый – «быстрое распространение»: какая-то новая сложная модель поведения, которая осваивается сегментом популяции. Второй – «от матери к потомству»: некоторые культурные практики передаются из поколения в поколение. Третий же связан со «специфической групповой» культурой, то есть с межгрупповыми различиями, которые невозможно объяснить ни генетикой, ни особенностями среды, ни структурой этих сплоченных групп.

Пример быстро распространяющейся культуры – песни самца горбатого кита. Все самцы поют одну и ту же песню, причем ее длительность бывает различной – от пяти минут до примерно получаса. Каждый брачный сезон киты, которых разделяют тысячи миль, поют одинаковые песни. К примеру, песни китов близ гавайского острова Мауи и возле мексиканского архипелага Ревилья-Хихедо (эти две области отстоят друг от друга более чем на 4000 км) меняются от одного брачного сезона к другому совершенно идентичным образом. Единственным объяснением может служить культурное проникновение: слыша новую вариацию, группа подхватывает ее, подобно тому, как группа футбольных фанатов начинает горланить прилипчивую мелодию.

Второй и третий вариант («от матери к потомству» и «специфический групповой») еще труднее отличить от феноменов человеческой культуры. Юные белухи и юные киты-горбачи следуют за матерями в своем первом путешествии от мест спаривания и рождения к местам питания. Точно такой же путь они затем повторяют на протяжении всей жизни. Некоторые дельфины, живущие в австралийском заливе Шарк, перенимают у матерей оригинальную практику «спонжинга», при которой дельфин отрывает морскую губку (sponge) от дна и надевает ее себе на морду, как человек надевает перчатку на руку. Это позволяет дельфинам рыться на дне залива, выискивая самую питательную рыбу, и при этом не бояться повредить свой нежный клювовидный рот. Однако эта практика распространена не очень широко: лишь 5 из 60 дельфинов залива Шарк, за которыми велись наблюдения, регулярно проделывали такой трюк. Еще несколько пытались его использовать, но быстро прекращали. Однако самка дельфина непременно станет спонжером (губочницей) вслед за матерью. Все мы знаем аналоги из мира людей: вырастая, девочки часто делают какие-то вещи точно так же, как некогда делали матери. Речь может идти о торте, рецепт которого идет еще от бабушки, или об увлечении каким-то видом спорта (скажем, гимнастикой), или о каком-то хобби. Впрочем, у людей это, конечно, не только женская черта: и сыновья, и дочери часто поступают в тот же колледж, где учились их родители, или присоединяются к семейному бизнесу.

Что касается специфических групповых черт, то отличный пример – косатки в морях близ острова Ванкувер. Они четко разделены на две группы – оседлые (резиденты) и бродячие (транзиенты). Резиденты живут стаями, в каждой из которых примерно по дюжине животных, а транзиенты – стайками, где в среднем всего по три особи. Косатки в каждой резидентной стае общаются между собой с помощью звуков, которые складываются в хорошо различимые диалекты, причем эти диалекты передаются из поколения в поколение. Резиденты питаются главным образом рыбой, тогда как транзиентов больше интересуют морские млекопитающие, скажем, тюлень обыкновенный. Аналогия с человеческим обществом очевидна. У нас есть оседлые и мигрирующие популяции. У нас есть культурные различия по части любимой пищи. И у нас, бесспорно, есть разные диалекты.

Мартелл и Уайтхед с трудом сломили сопротивление коллег, убедив их серьезно отнестись к идее о существовании у животных культуры – на примере китов и дельфинов. Однако многие другие животные тоже демонстрируют признаки культуры. Скажем, у птиц, как и у китов, имеется музыкальная культура, где песни перенимаются у родителей и соседей посредством имитации (и поются на различных региональных диалектах). Со временем песни медленно изменяются, подобно тому, как эволюционирует человеческая музыка.

Вероятно, классический пример проявления культуры у животных – те невероятные ухищрения, на которые пускается самец птицы шалашника, чтобы привлечь самку. Он сооружает необыкновенного вида шалашик, сплетая площадку из травинок и веточек, затем строя на ней арку из листьев и украшая ее яркими ягодами, цветами и ракушками. И это не какая-то причуда генетики: в начале брачного сезона молодые самцы посещают шалаши более зрелых, внимательно наблюдая за всеми строительными тонкостями (и за подробностями ритуала ухаживания). Затем молодые самцы собираются группами и осваивают это ремесло, строя черновые шалаши (зачастую просто из грубо сплетенной растительности). Иногда можно наблюдать, как зрелые самцы наносят визит молодежи во время этих первых строительных потуг{35}35
  …зрелые самцы наносят визит молодежи во время этих первых строительных потуг… R. Vellenga «Behavior of the male satin bowerbird at the bower», Australian Bird Bander, vol. 1 (1970), p. 3. Краткий пересказ работы см. в: J. Diamond, «Evolution of bowerbirds» bowers: animal origins of the aesthetic sense», Nature vol. 297 (1982), p. 99–102.


[Закрыть] и протягивают руку (то есть клюв) помощи. Более того, это даже не обязательно родственники, что заставляет усомниться в известном эволюционном мифе, согласно которому в основе всякой деятельности животных – распространение собственных генов или обеспечение себя пищей. Мы привыкли видеть, как пожилые люди регулярно уделяют время подготовке юношеской футбольной команды, или помогают скаутской группе, или обучают детей музыке. И нас как-то не беспокоит, что в этом занятии вроде бы нет никакой выгоды с точки зрения эволюции. Как выясняется, у некоторых животных происходит то же самое. Животные ценят социальные связи точно так же, как мы, и у них есть много знакомых нам занятий – от игр, прихорашивания и ухаживания до посещения похорон. При этом многие виды демонстрируют такой же разброс личностных черт между особями, как и мы. Оказывается, мы не так уж отличаемся от прочих животных. В человеке, по большому счету, нет ничего особенного.

* * *

Наука далеко не сразу приняла эту идею. Возьмем, например, историю Джейн Гудолл{36}36
  Возьмем, например, историю Джейн Гудолл… J. Goodall в: P. Singer and P. Cavalieri, The Great Ape Project (St. Martin’s Press, 1995).


[Закрыть]. «Когда в начале 1960-х я стала храбро употреблять слова „детство“, „подростковые годы“, „мотивация“, „воодушевление“ и „настроение“ [применительно к обезьянам], меня очень критиковали, – пишет она в главе, вошедшей в сборник Питера Сингера «Проект „Гоминида“». – Еще более страшным преступлением считалась моя идея о том, что у шимпанзе может иметься „личность“. Я приписывала человеческие характеристики животным, не являющимся человеком, а значит, была повинна в главном из этологических грехов – в антропоформизме».

Годами и даже десятилетиями научное сообщество относилось к Гудолл (которая начала свои исследования, еще работая секретарем и не имея никакой академической подготовки) как к особе, чьи выводы ненаучны, ненадежны и эмоциональны. Впрочем, некоторые специалисты довольно скоро осознали ценность ее работ. В 1971 году, через десяток лет после того, как Гудолл начала свои изыскания, Дэвид Хамбург из Медицинской школы Стэнфордского университета назвал ее труды «героической попыткой, какие предпринимаются раз в поколение»{37}37
  Дэвид Хамбург из Медицинской школы Стэнфордского университета назвал ее труды «героической попыткой, какие предпринимаются раз в поколение»… D. Hamburg в: J. Goodall, In The Shadow of Man (Phoenix, 1988), p. xi.


[Закрыть], заметив, что эти идеи «изменяют взгляд человека на самого себя». Спустя еще два десятилетия стало ясно, что работа Гудолл куда глубже. Стивен Джей Гулд, прославленный палеонтолог и эволюционист, отмечал, что ее исследования являются «одним из величайших научных достижений ХХ века»{38}38
  Стивен Джей Гулд… отмечал, что ее исследования являются «одним из величайших научных достижений ХХ века»… S. Jay Gould в: J. Goodall, In The Shadow of Man (Phoenix, 1988), p. vii.


[Закрыть] и «одним из главных успехов западной науки».

Но, похоже, это мало изменило мнение большинства людей о месте, которое занимают животные в нашем мире. Джеффри Мэссон и Сьюзен Маккарти выпустили книгу «Когда слоны плачут», посвященную эмоциональной жизни животных. В ней Мэссон отмечал, сколько насмешек вызвало его исследование{39}39
  Мэссон отмечал, сколько насмешек вызвало его исследование… J. Masson and S. McCarthy, When Elephants Weep: The Emotional Lives of Animals (Random House, 2010), p. 12.


[Закрыть] в академических кругах. Так, представитель Sea World (Сан-Диего, США) заявил, что не позволит компании участвовать в изысканиях Мэссона, ибо от них «так и разит антропоморфизмом». Некоторые специалисты, работающие с животными, просто отказывались беседовать с Мэссоном о «ненаучных» вопросах вроде эмоций и чувств, которые способны испытывать животные. Однако Мэссон, опытный наблюдатель самых разных животных (не исключая и людей), отдавал себе отчет в том, что таится за этим показным возмущением. Все эти эксперты, заметил он, работали с животными, и их действия и деятельность противоречили их настояниям, чтобы к исследованиям животных подходили отстраненно, «строго научно». Один исследователь, ежедневно работавший с дельфинами, «с трудом мог заставить себя вечером уйти домой – настолько он привязался к тем, кого сухо именовал „объектами“». Мэссон подчеркивает: нужны «изнурительная подготовка и огромные усилия ума», чтобы так скрывать свои истинные чувства, так упорно отделять себя от них во всех внешних проявлениях. В наиболее острых случаях, добавляет он, невольно подозреваешь, что у такого исследователя развилось психическое расстройство.

Расстройство там или нет, но в нашем понимании животных явно зияет дыра. «Пока ни один из сколько-нибудь заметных специалистов не предпринял систематического исследования эмоций животных», – пишет Мэссон в предисловии к своей книге. Но такое положение дел уже начинает меняться.

* * *

Чарлз Дарвин стал одним из первых ученых, рискнувших зайти на эту территорию{40}40
  Чарлз Дарвин стал одним из первых ученых, рискнувших зайти на эту территорию. C. Darwin, The Descent of Man and Selection in Relation to Sex (D. Appleton, 1896), p. 102.


[Закрыть]. В своем «Происхождении человека» он писал: «Зачастую нам трудно судить, способны ли животные сострадать своим собратьям… М-р Блис известил меня, что он наблюдал, как индийские вороны кормили двух или трех слепых сородичей… Я же лично видел пса, который неизменно останавливался возле корзинки, где лежал захворавший кот, его большой друг, и несколько раз облизывал его языком, что является вернейшим признаком добрых чувств в собаке».

К сожалению, это было в 1871 году, когда биологическая наука стала увлекаться точными цифрами и строгими фактами. Подобные душещипательные истории оказались сущим проклятием для растущего числа биологов, изо всех сил пытавшихся сделать свой предмет похожим на физику и химию. В 1883 году вышла составленная Джорджем Роменсом слащавая антология «Разум животных», полная присланных читателями историй и побасенок{41}41
  …слащавая антология… полная присланных читателями историй и побасенок… G. Romanes, Animal Intelligence (D. Appleton, 1882). Вот она: http://www.gutenberg.org/ebooks/40459


[Закрыть], но она мало помогла делу. Мэссон отмечает: «Наука отреагировала очень просто: она поспешила удрать в противоположную сторону, как можно дальше». Так что эту область ученые оставили любителям.

Одним из первых, кто после этого употребил страшный термин «личность» применительно к животным, стал некий Л. Р. Тэлбот, непрофессиональный исследователь птиц, проживавший в Томасвилле (штат Джорджия). В 1922 году он описал, как окольцовывал джорджийских птиц{42}42
  Л. Р. Тэлбот описал, как он окольцовывал джорджийских птиц… L. Talbot, «Bird-Banding at Tomasville, Georgia, in 1922». См.: http://archive.org/stream/jstor-4073430/4073430_djvu.txt


[Закрыть], чтобы было лучше наблюдать за их привычками и защищать места их обитания. Методика применялась довольно простая. Птицы влетали в специальные ловушки, где их ждал корм. Затем Тэлбот заманивал их в соседний отсек: пернатые попадали туда через небольшое отверстие. В этом отсеке на лапки птиц удобнее было надевать кольца. Тэлбот признаётся, что поначалу не очень-то ловко справлялся с этой задачей и несколько птиц лишились части перьев из-за его неуклюжего обращения. «Одна воробьиная овсянка оставила у меня в руке свое хвостовое оперение, когда я вновь попытался ее поймать после того, как она вырвалась, – сообщает он. – Впрочем, эта овсянка не затаила на меня обиду: она еще неоднократно прилетала ко мне, и до отъезда из Томасвилла я имел удовольствие видеть, что ее новые хвостовые перья почти достигли своих нормальных размеров».