Текст книги "Русская фантастика – 2018. Том 1 (сборник)"

Ангелы не раздают визитки. И не ездят на иномарках. Я взял бумажный кусочек доверия и вылез из авто с неловкой улыбкой:

– Спасибо, отец Андрей!

– Будет трудно – звоните, – ободрил румяный бородач и дал по газам. Машинка развернулась, бибикнула «До свидания!» и покатила прочь. Тогда я рассмотрел визитку. И обнаружил, что в жизни нет случайностей, а есть закономерности, принимающие вид случайностей.

Я хорошо помнил тот разговор.

– Меня зовут отец Андрей. Я иеромонах, секретарь патриарха…

– Очень приятно, отец Андрей! – воскликнул я несколько робко.

– Мне тоже приятно… – с паузой ответила трубка. – Я могу записать вас к патриарху на послезавтра.

– Хорошо, – смиренно констатировал я.

– Тогда до четверга. Вы записаны на 12 часов. До свидания…

11. О душе человеческой

Эля удивилась моему внешнему виду, но смолчала. Радушно проводила в ванную комнату и нежно погладила ручкой здоровенный шпингалет.

– Располагайтесь, – пригласила она и добавила после паузы: – Отдайте мне свою рясу.

* * *

Люди делятся на две категории. Одни не выдерживают испытания злом и рано или поздно становятся частью неправедной паутины, по которой бегает паук – дьявол. Других зло закаляет, и они, наоборот, становятся чище.

Так размышляя, я отмокал в ванне, полной воды с пенкой. Извне доносились неясные звуки – Эля хлопотала на кухне.

Дьявол ловит нас на мелочах, в том числе и на тяге к подражанию. К примеру, малолетка, услышав, как взрослые дяди выражаются матом, повторяет их слова. Сначала механически, не понимая смысла. Затем сознательно, считая, что это признак зрелости. Да что там ребенок! Те же самые дяди, насмотревшись фильмов о крутых парнях, желают быть такими же. А стоит человеку один раз войти во грех, и все, дальнейшее развитие греховности в душе подобно снежной лавине. Если, конечно, нет в душе истинной веры.

Мне стало грустно. Вот ты здоров. Потом что-то заболело, ни с того ни с сего. Это тело. Так же бывает и с душой. С душой священника – тем паче.

Люди разные. Кто-то курит, но это его единственный грех. А кто-то не останавливается на табаке и, согрешив единожды, уже не в силах остановиться. И бывает, что проходит путь с невинного, непонятого матерного слова, произнесенного в пятилетнем возрасте, до зверского убийства двадцать лет спустя.

Вообще, природа человека, на мой взгляд, не менее загадочна, чем божественная. Года два назад я вывел парадоксальное суждение: человеческая душа может сконцентрировать в себе больше зла, чем сам дьявол. Ведь, по сути, дьявол – он только сеет сомнения в душе. Поддастся человек сомнению или нет – его личное дело, и никакой бес тут не при делах. Библейская Ева вот поддалась, тем самым открыв ящик Пандоры для всего человечества.

Пред моим мысленным взором прошли три истории из жизни, и все были убийственны в прямом смысле. В первом случае причиной явился гнев, второй раз – зависть, а последнее убийство случилось из-за подлости. Возможно, это список смертных грехов, и, возможно, просмотр будет продолжаться до тех пор, пока я не зафиксирую все. Католическая традиция выводит их семь, но их может быть и восемь, и двадцать пять, и сто двадцать пять. Богу видней.

– Тоже вариант, – пробормотал я.

12. Два диалога

Причиной разговора стал перстенек с маленькими камешками, сверкающими на среднем пальце радушной хозяйки.

– Не бриллианты красят девушку. Вот уж воистину…

– Но делают жизнь прекраснее…

– Красота порождает красоту.

– Мне кажется, не всегда все зависит от душевной красоты…

– Зависит, Эля. Но не все.

– Возможно.

Мы сидели на уютной кухоньке квартиры портье и вкушали не очень питательную, но вкусно приготовленную постную пищу. Диалог возник сам по себе, неожиданно, и так же вдруг оборвался.

За окном смеркалось. Горел яркий светильник. Моя ряса сохла на балконе после чуткой стирки, а тело облегал халат толстяка Виталия, моего бывшего однокурсника и брата Эли. Мы молчали, сидя друг напротив друга.

– Скажите, отец Бориска…

– Да, Эля?..

– Вы… давали обет безбрачия?

– Нет…

– Тогда… Можно я стану вашей матушкой? – совсем тихо спросила Эля и глянула призывно, опустив нежную ручку на мои пальцы: – Попадьей!

13. С небес на землю – автостопом

Глава, записанная со слов Эли

Ровно в семь часов утра в моей квартире на Марксистской улице раздался наглый и уверенный дверной звонок. Сразу же еще один… и еще. Я проснулась, но встать не захотела. Тогда звонок затрезвонил так часто и бесцеремонно, что я быстренько вскочила и, приготовив для посетителя ругательную тираду, открыла входную дверь.

На пороге меня ждал мальчишка лет десяти, светловолосый и зеленоглазый. Он был одет в форму почтальона и с почтовой сумкой на ремне.

– Тебе чего, мальчик? – спросила я и хлопнула глазами.

Я ожидала дурака из ЖЭКа, случайного алкаша, перепутавшего дверь, курьера с работы, в конце концов!.. Но не вырядившегося юнца.

– Почта Советского Союза! – бойко ответил мальчишка.

– Что за хреновина! – рявкнула я, не стараясь изображать благочестивую дуру и называя вещи своими именами. – Какая, к дьяволу, почта?..

– Ты что, ледя, не проснулась? – встревожился пацан. – Та самая почта, которая доставляет письма, журналы и пенсии!

Оказалось, что малолетний клоун грамматически правильно выговаривает слова. Например, слово «что» так и произносил – «что», через «ч».

– Будем считать, что розыгрыш удался, – покивала я грозно.

Почтальон порылся в сумке и подал запечатанный конверт.

– Вот. Заказное!

Поскольку я не реагировала, а если реагировала, то совсем не так, как хотел визитер, он добавил нервно:

– Эй, ледя, отпусти-ка дверную ручку и возьми письмо! Ты не одна вообще-то… мне еще сегодня в Уганду лететь. Автостопом, между прочим…

Я, поколебавшись, взяла письмо. Нахальный юнец подсунул мне ведомость и ручку:

– Распишись в получении.

Я насмешливо глянула на клоуна, будто не замечая его руки:

– Скажи-ка мне, кто именно тебя, маленького актера, нанял? И зачем?..

– Я что, похож на актера?.. – взбрыкнул вестник.

– Абсолютно! – заверила я.

– Это еще почему? – удивился гонец.

– Не знаю как в Уганде, но в России почтальонами работают люди, достигшие как минимум восемнадцати лет, – пояснила я, зевнув. Когда рассказываешь очевидные вещи, всегда тянет спать.

– В какой такой России?.. – открыл вестник недоуменный рот. – России нет, а есть Советский Союз. А?..

– Бэ! – усмехнулась я.

Мимо прошел полицейский – сосед с верхнего этажа.

– Доброе утро! – радушно кивнул он мне и удалился.

Гонец погладил грустным взглядом российский шеврон на кителе и пробормотал неохотно:

– Говорила мне Баба Яга, учи историю.

Он смущенно помял фуражку на голове и выдал:

– Признаю свой конфуз. Но это неважно. Тебе надо расписаться в получении и передать письмо парню, что дрыхнет в гостевой комнате.

Вестник вновь протянул ведомость и ручку. Тыкнул пальцем в бумагу.

Однако! Похоже, я тут совсем не при делах! Очень интересно! Я тотчас же расписалась, где было тыкнуто.

– Пока, ледя! – Мальчишка подмигнул мне, довольный. – Будешь у нас в деревне, захаживай. Ты симпотная!..

Он поправил сумку и заспешил вниз по лестнице.

Я закрыла дверь и обернулась. Моим глазам предстал отец Бориска, в семейных трусах и растерянный.

– Вы отдали прибор греха ему? – спросил священник без предисловий, кивнув на выход. – Как они выглядят – ангелы? Расскажите?..

14. Письмо Господа

Здорово, Борис. Объясняю. Последние десять лет за Московией присматривал один из моих сыновей, по имени Дьявол. Это его вотчина. Я не влезал, дабы не давить, пусть, думал, мальчик привыкает к самостоятельности.

Однажды всего за один день Я получил на него столько жалоб, сколько не получал за все годы. Это было в день 17 августа 1998 года от Рождества Христова[5]5
  В этот день правительство России объявило дефолт по основным видам государственных долговых обязательств, что стало началом масштабного экономического кризиса в России.


[Закрыть]. После этого Мне и пришлось вникнуть в русскую жизнь. Тогда же Я понял, что теряю Московию. Я лишил Дьявола власти и Сам занялся разбором дров, что Мой сынок наломал. Я уже почти все сделал, когда повстречался с тобой. Незадолго до сего Я утерял апокриф. Прибор греха, иначе говоря. Встреча с тобой и потеря апокрифа – это две разные Случайности в одном и том же месте, никак друг с другом не связанные. Так получилось.

Непросто разыскать человека в златоглавом городе – даже для Меня. И вот пока Я вел твой розыск, ты видел грехи. Но. Я определил в тебе честного и правильного священника, а Я всегда горжусь такими людьми, благо их не столь и много. Мне понравились твои мысли и устремления во время просмотров греховных дел. И Я хочу лично с тобой пообщаться. Жди Меня в гости и приготовь кофе с сахаром.

Бог.

П. С. Баба, у которой ты ночевал, – хорошая баба.

15. Встреча с прошлым

Было 7 мая 2000 года[6]6
  7 мая 2000 г. В. В. Путин официально вступил в должность президента России.


[Закрыть]. Этот день стал началом новой эпохи в России. К патриарху мне попасть не удалось. Точней, и не желалось. Ведь пришло известие, что наш мэр сбежал за границу, испугавшись ареста, и все мои проблемы таким образом были решены. Однако проблемы меня уже и не касались. Я приехал домой и тут же был вызван к благочинному для поздравлений! Оказывается, церковное начальство возвело меня в ранг протоиерея и дало приход в храме Мартина Исповедника, в Москве, в самом центре города! А возвернувшись в Москву, я узнал, что этот храм – тот самый, что я наблюдал из окна гостиницы. Сама же гостиница… Ее престарелый владелец собрался и уехал (говорили, в монастырь), а отель завещал Эле! Как наиболее подающей надежды работнице, к которой он испытывал отцовские чувства. То есть свершилась череда чудес, всю полноту коих смогли оценить только я и бывшая портье. Через месяц мы обвенчались, а год спустя у нас родился сын. Эля вела гостиницу, а я служил в храме. Жизнь текла тихо-мирно и в абсолютной благодати.

Как только я набрал на компьютере слово «благодати», в кабинет вбежал Ярослав.

– Папа, я хочу мяса! – заявил малец, заглядывая мне в глаза.

– Потерпи, сынок. Пасха через четыре дня, – попросил я с улыбкой.

– Но я хочу сейчас!..

– Ярослав, не лезь к папе. Он работает, – строго одернула малыша моя жена Эля. Она появилась в дверях с полным подносом в руках.

– Уже заканчиваю, – отозвался я. – Литературный агент прислал электронное письмо. Завтра приедет, заберет готовый вариант рукописи. Наконец-то придумал название – «Апокриф».

– Хорошее название, – покивала Эля. – «Апокриф» – греческое слово, в переводе означает «тайный».

– Люди сочтут историю вымыслом. Но я бы сказал, что это мемуары.

Ярослав понял, что мясо не будет раньше, чем сказано, и разочарованно удалился.

– Ладно, пока… Вечером мы с Ванькой придем на службу.

Эля ловко сняла с подноса и поставила передо мной блюдце с медом, тарелку с сухариками, большую кружку чая. Промурлыкала:

– Твоему труду прочат статус бестселлера. Значит, много денег заработаем.

Она зашла сзади, обняла меня за шею. Я прижался к ее руке бородой и ответил мягко:

– Эля, я сел за книгу не ради заработка. Я желаю донести до людей знание о том, что Бог всеведущ и наблюдает за нами. За любым человеком, как бы высоко он ни поднялся!

– Не вижу между нами противоречий, – усмехнулась Эля.

– Я хочу, дабы человек, вбирающий чтиво, очищался посредством грязи! – выдал я страстно.

– Знаю, ты у меня самый умный и правильный, – согласилась Эля, поцеловала меня в щеку и выпрямилась. – Только, Бориска, людям наплевать на глубину. Им, главное, подать грязь, и чем ее больше, тем лучше!

– Если хотя бы один человек почувствует снизошедшую благодать, прочитав книгу, значит, автор трудился не зря, – изрек я и мечтательно улыбнулся.

– Растлится после чтения гораздо больше, чем один, – произнесла матушка. – И вот это точно. Работай, дорогой…

Она ушла.

– Любой добрый поступок можно извратить во зло, – сказал я ей вслед. – И наоборот.

Я потянулся. Попил чаю и пожевал сухариков с медом. Потом встал и через окно полюбовался на пятиглавую церковь. Храм Мартина Исповедника.

Господь действительно не вникал в дела Московии как минимум 10 лет. Для понимания этого не нужно даже Его признания. То, что сотворил дьявол в девяностые годы, не поддается разуму. Повальная нищета на фоне кучки жиреющих олигархов и их приспешников; дикий, бесконтрольный бандитизм; финансовые пирамиды, падение нравов…

Я воочию убедился, что пути Господни неисповедимы. Бог не желал проверять мою веру, внимать моим молитвам и составлять вместе со мной список смертных грехов. Ничего такого. Он просто-напросто апокриф потерял!

Я вернулся к столу с компьютером и склонился над клавиатурой. Быстренько соорудил заголовок: «Послесловие». Немного подумал и начертал первую строчку:

«К дому на пригорке подлетело синее легковое авто с московскими номерами!»

И же тут уловил боковым зрением, что кто-то вошел в кабинет. Этот «кто-то» оказался мужчиной высокого роста с проницательными очами, изящным жестким ртом и гладко выбритым подбородком. Во рту его тлела трубка.

– Меня зовут Бог, – сказал он с усмешкою. – И я приехал на беседу. Надеюсь, ты припас кофе с сахаром?.. Разговор будет долгим.

Послесловие

К дому на пригорке подлетело синее легковое авто с московскими номерами! Из-за руля прямо-таки выпрыгнул Бог. Оставив дверку открытой, а мотор включенным, он легко проскочил двор и крыльцо. Вбежал в библиотеку и, натужно кряхтя, отодвинул пустой стеллаж. Распахнул тюремную дверцу! На тюремной лавке лежал детский скелет, белый, как выпавший снег, и такой же неподвижный. Лицо было повернуто к окошечку под потолком. Лишь слабенькое подрагиванье плечевых костей выдавало наличие жизни.

– Сын, – негромко позвал Бог от порога.

Скелет чуть пошевелился, поворачивая истомленное чело к выходу.

– Сын, – повторил Бог. – Нельзя… без Дьявола – никак! Так сказал человек с чистым сердцем…

На лице сына дрогнул быстро наросший мускул, затем второй… Он заворочался на лавке, приподнимаясь.

Бог крикнул, да так, что задрожали стены:

– Поезжай в Москву, Дьявол! Так будет лучше… Наверняка.

Он кивнул и ушел прочь.

Сын сел на лавке, опираясь о нее слабыми, еле-еле обросшими плотью руками. Неуклюже встал. И, пошатываясь, направился к выходу.

Тёмная засада

О'Рэйн
Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко

На дне темной старой штольни некому было говорить Женьке, какой он дурак. Но он и сам прекрасно знал.

Сломанная нога пульсировала болью, ужас бил в голову красным набатом.

– Ду-рак, бу-бух, ду-рак, бу-бух.

Мама всегда говорила: «Если с тобой, Жека, что-нибудь случится, я ж не вынесу, будь поосторожнее!»

И руки заламывала, и брови поднимала трагически, как когда была Ларисой Огудаловой, а потом в нее стрелял из пистолета противный зализанный хмырь, и она падала и умирала под красивую музыку. Маленький Женька в первый раз заревел на весь зал – с него чего взять, а вот папа додумался четырехлетку в театр притащить. Занавес упал, скрыл лежащую маму, а Женька сопли глотал от ужаса, пошевелиться не мог, что ему шептали, не слышал.

Но уже через пару минут мама вышла кланяться, живая, смущенная, искала его глазами. Ей люди в зале хлопали, а к Женьке поворачивались и ободряюще улыбались. А хмырь в длинном пиджаке потом представился дядей Борей, дал подержать бутафорский пистолет и купил в буфете батончик «Марс». Шоколаду в нем было больше, чем Женьке обычно за целую неделю разрешалось, он слопал лакомство и тут же простил мужика. Тем более что мама ему все объяснила про ненастоящую смерть, притворное горе и судьбу актрисы.

Женька представил, как мама, закусив губы, сидит и ждет звонка. Все чаще набирает его номер. Потом начинает ходить по квартире, каждую минуту выглядывает в окно, и от волнения лицо у нее становится белым-белым, кроме грязно-розового шрама через щеку.

Женька застонал, немного поплакал. Покричал «Помогите!» и «Спасите!». Звук никуда не уходил, вяз в тоннах слежавшейся земли, в древних гранитных глыбах Батарейной горы. Даже корни деревьев не слышали. Да и кричал ли он или просто рот открывал? Не понять было, реальность плыла, прорастала черными пятнами.

Выпавший из кармана телефон вдруг завибрировал в двух шагах от него, осветил сломанную балку, земляной пол штольни в гранитном крошеве и оскаленный череп, покрытый клочьями бурых волос. Женька думал, что человеческие черепа более аккуратные, чистые, как в музее. Этот же был покрыт коричневыми потеками и буграми и лежал, присохший к груде тряпья.

Телефон погас. Женька от ужаса и боли неожиданно то ли отключился, то ли уснул. Он открутил время назад и шел из школы через лес не один, а с Илонкой из параллельного пятого «Б», и она опять рассказывала, как друг друга ее брата, черный археолог, нашел в лесу в Пальцево то, о чем все поисковики мечтают, годами копая между корней и обшаривая болота.

– Он типа лаз в склоне приметил, – говорила Илона, и ее карие глаза, подведенные зелеными тенями, блестели от возбуждения. – Там весной дерево старое упало, корнями полхолма выворотило. Залез и видит – кладка каменная. Пополз по ней с фонариком – неглубоко, ноги еще у входа были, когда он нишу в стене нашел, а там – горшочек чугунный засмоленный.

– Клад?! – ахнул Женька.

Конечно, это был клад. Больше сотни монет, серебряных, византийских. В баксах, наверное, тысяч пятьдесят. Или сто. Вот же повезло!

У Женьки аж сердце зашлось – ему-то надо было всего двадцать тысяч. Нет, можно и больше, конечно, но двадцать очень нужно маме на пластику, ожог убрать и глаз поправить.

Она бы вернулась в театр, снова носила бы красивую одежду, а не спортивные куртки с капюшонами. По ночам бы не плакала. Они бы вернулись в Питер. И все стало бы, как было до того, как семилетний Женька полез на новогодний стол за вазой с шоколадными конфетами, убранной от него подальше, и спихнул на елку открытую бутылку коньяку и свечку…

Воспоминание было таким обжигающим, что Женька снова очнулся в темноте, сквозь которую невидимо щерился череп предыдущего охотника за сокровищами, обнаружившего когда-то неприметный лаз в конце линии старинных укреплений на Батарейной горе. Его не нашли, и Женьку не найдут.

Но телефон ведь звонил! Мальчик потянулся, заорал, когда пришлось двинуть ногу. Зашипел, наткнувшись на череп. И вот, наконец, холодный гладкий пластик лег в дрожащую руку. Женька облизал губы, нажал на кнопку.

Связи не было. Глупо было надеяться, что сигнал пробьет тонны земли и камня. На экране высветилась напоминалка «ПОЗВОНИ РОДИТЕЛЮ» – отец установил, чтобы Женька не забывал ему звонить хотя бы раз в неделю, по четвергам. Говорил – скучает, и зря они с мамой уехали из Питера, к ним не наездишься, особенно когда молодая жена на сносях… Будет девчонка, Женьке на замену. Папа утешится быстро, будто и не было у него непутевого толстого сына, сплошного разочарования.

Женька еще немного порыдал от жалости к себе, но сквозь сладковатую детскую беспомощность пробивалось холодное, взрослое понимание, что мама-то не утешится, что ее горе будет глубоким и безвылазным, как эта штольня. И значит, надо попытаться что-то сделать, пока есть силы, пить хочется умеренно и боль можно терпеть.

Невелика заслуга – лечь тут и помереть, как этот, с черепом. Женька включил экран, осмотрел товарища по несчастью. Решил, что тот, наверное, шею сломал, когда падал. Нога-то – это еще ничего. Больно, конечно – Женька орал как резаный, но с третьей попытки удалось встать на четвереньки. Он посветил вокруг экраном – крошево булыжников, пара сломанных балок, в ширину метра два, а в длину надо проверить. Мальчик зажал телефон в зубах и, царапая руки, пополз через штольню. Противоположную стену нашел, сильно долбанувшись о нее лбом. Сел, посветил. И ахнул.

Стена была из светлого серебристого материала, очень плотного и холодного. Если б можно было сплавить серебро с мрамором, получилась бы именно такая штука.

В гладкую поверхность были врезаны контуры створок больших дверей, таких высоких, что слабый свет не дотягивался до их верха, рассеивался, тенями стекал вдоль глубоких линий. Женька потер лоб, измазав руку кровью – ссадина сильно кровила. Снова потрогал чудесную стену, оставив смазанный отпечаток. И вскрикнул от удивления – белый камень тут же впитал кровь, как и не было. В плотной тишине подземелья вдруг раздался треск, рокот камня, трущегося о камень. Створки дверей дрогнули, между ними возникла щель и начала расширяться, разрезая темноту полосой неяркого серого света. Мальчик отполз назад, наткнулся на что-то мягкое, податливое – ох, еще один мертвец? Оказалось – его собственный рюкзак.

Хорошо: там была бутылка сока и фрукты, мама ему всю неделю давала с собой по яблоку, а он не ел, покупал шоколадки в буфете. Плохо: остался бы рюкзак там, наверху, может быть, его бы нашли, а по нему и Женьку отыскали?

«История не знает сослагательного наклонения!» – говорил папа. Женька не без труда утешился этой глубокой мыслью и стал ждать, когда дверь полностью откроется. За нею клубилась светло-серая муть, как в парной бане. Потом сквозь нее шагнул коренастый, очень широкоплечий человек – виден был лишь силуэт. Остановился у порога.

– Ты готов? – спросил он хриплым, тихим голосом, которым, тем не менее, заполнил все пространство, как если бы певец Высоцкий очень устал, тихо спел песню, а кто-то потом на колонках звук выкрутил на полную мощность.

Конечно, Женьке сразу захотелось спросить «К чему готов?» или «А вы кто?», или состорожничать и сказать, что, наверное, не готов… пока еще. Но тут же представил, как человек после такого ответа закрывает двери и уходит, а он опять остается в темноте под горой с четырьмя яблоками, сломанной ногой и половиной телефонной зарядки.

– Я готов, – сказал Женька решительно. Пусть его только отсюда вытащат, а он потом разберется.

– Твоя служба нам продлится три года. – В голосе послышалась улыбка, словно человеку понравилось, как Женька ответил. – Для твоего мира за это время пройдет около трех дней, а для твоего тела – пара месяцев. Так соотносятся время и плоть между Мидгардом и Нидавеллиром. Когда твоя служба кончится, ты получишь награду. Еще раз спрошу – ты готов?

Женька подумал, что сильно ударился головой. Или вообще спит. Сейчас телефон заиграет «Прекрасное далеко» (друзьям он говорил, что на будильнике у него – «Гангем стайл») и надо будет вставать, собираться в школу, торопить маму, чтобы не смотрела полчаса в свой кофе, а то опять на работу опоздает.

Но он никогда не понимал героев, которые, сталкиваясь с магией или приключением, по полкниги отказывались верить и бродили по сюжету, бухтя: «Это сон, не может быть». Действовать нужно по ситуации. Сон так сон. Не сон – так тем более.

– Я готов, – сказал Женька. – А что мне нужно делать? И это… у меня не очень хорошо обычно получается. Но я буду стараться.

Человек шагнул ближе к двери, так что светящегося тумана между ними почти не осталось, и внезапно оказался не человеком. Голова у него была слишком большой и круглой, лицо заросло густой седой бородой до середины щек, мясистый нос выглядывал из зарослей, как рыжий кот из куста. Но самыми нечеловеческими были глаза – большие, выпуклые, золотистые, без белков. У Женьки раньше была любимая мягкая игрушка – толстый белек Ва-Вась с такими же огромными глазами из янтарного пластика.

Одет человек был в куртку и штаны из плотной темной ткани. У пояса висел длинный топорик, с одной стороны было лезвие, с другой – что-то вроде колотушки.

«Гном!» – мысленно ахнул Женька, и вопросы из него полетели, как горошины в игре «Цветы против зомби». Он даже про боль в ноге забыл.

– Вы – гном? Вы забираете меня в подземное королевство? В эту… Мэрию, как у хоббитов? И что, правда здесь всего три дня пройдет, а у вас три года? А побыстрее нельзя, а то моя мама совсем изведется? А что я у вас буду делать? Помогать в волшебной кузнице? Я могу, мне в прошлом году паяльник подарили. А работать много надо будет? А там все по-русски говорят? А вас как зовут?

Гном прикрыл огромные глаза тяжелыми веками.

– Ты желаешь знать все, дитя Мидгарда. Это хорошее качество. Мы говорим не на твоем языке, а на моем, из которого произрастают наречия вашего мира. Кроме венгерского, – добавил он, подумав. – Я – Нар из народа цвергов, которых вы называете гномами. Ты не будешь работать в кузнице…

Женька вздохнул.

– Ты будешь сидеть на Кристальном троне, – продолжил гном. – Твое отчаяние и решимость исказили структуру мироздания так, что перед тобою возникли врата Подземных королей. Твоя кровь их отворила. В третий раз я спрошу тебя, готов ли ты войти в Нидавеллир и начать свою службу?

– Я готов, – ошеломленно сказал Женька.

– Тогда войди в свое королевство. – Гном отступил на шаг назад и поклонился.

– Ногу больно очень. Вы мне не поможете? Пожалуйста?

– Это врата королей. В них может пройти только король.

Женька попробовал подняться, заорал, упал на четвереньки.

– Можно и так, – сказал гном мягко. – Чтобы попасть из одного места в другое, не обязательно идти величаво. Нужно просто двигаться, преодолевая расстояние и боль. И не останавливаться, пока не окажешься там, куда нужно попасть.

Женька продел руки в лямки рюкзака и пополз в свое царство.

Светящийся туман оказался плотным и холодным на ощупь, он расползался с хрустом, как сахарная вата. Женька все полз и полз, ничего не видя и не соображая от боли в ноге. Поверхность под руками и коленями сделалась ровной, стала клониться вниз все сильнее, скользить было страшно. Тело холодело. Когда он подумал, что больше не может двигаться, его подхватили крепкие руки, поставили, осторожно поддерживая, чтобы он не наступил на больную ногу.

Женька поморгал и увидел, что стоит на каменном возвышении в невероятно огромном зале, под руки его держат двое гномов с одинаковыми темными бородами. Перед ними стоит Нар, зал заполнен гномами, и сотни лучистых глаз смотрят на него с бородатых лиц.

– Начинаются годы короля, – сказал Нар негромко, и голос заполнил огромный зал, и сотни других голосов с ликованием подхватили его слова.

Женька открыл глаза в светлую пустоту. Взгляд было сфокусировать не на чем, это было странно и даже приятно, будто спать с открытыми глазами, грезить об удивительном.

Женька сел и встретился с янтарным взглядом Нара, сидевшего на каменной скамье рядом с его… мальчик огляделся – он сидел в прозрачном длинном саркофаге, заполненным светящимся туманом.

– Как гроб хрустальный из сказки, – медленно сказал Женька.

Улыбку Нара скрыла борода, но она проявилась в голосе.

– Это целительный короб Дарина, – кивнул он. – В нем – радостное для плоти время Асгарда. Мы собрали кость в твоей ноге, она начала срастаться. Но ты не можешь вечно лежать в безвременье и ждать. Хотя бывало и так…

Нар потянул рычаг у изголовья, и стенки «гроба» ушли вниз, туман впитался в темную блестящую плиту. Женька увидел, что на нем – одежда из плотной серой ткани, такая же, как на гноме, а нога до самого бедра как будто отлита из серебристого бетона. Он потрогал – и на ощупь бетон.

– Камень поверх кожи будет держать твой вес, – сказал Нар. – Пойдем, Безбородый король. Пора начать службу и назвать народу твое имя.

Нога была как бревно – тяжеленная и не гнулась. Внутри бревна сидела боль, глухая, глубокая. Женька пару раз охнул, волоча ногу, но Нар посмотрел на него странно, и мальчик сжал зубы, выпрямился и пошел ровнее, зажимая боль в тиски воли и монотонного счета (и рраз-дватри, рраз-дватри). Совсем скоро стало легче, и Женька увидел, что они идут то ли по узкой улице, то ли по очень широкому коридору. За высокими арками стен виднелись дома из разноцветного камня, очень красивые, с широкими входами без дверей и квадратными окнами. Пол был гладким, а потолка не было вовсе. В высоком зеленоватом небе скользили облака.

– Я думал, здесь нет неба, – удивился Женька.

– Везде есть небо, – сказал Нар. – Всем разумным существам нужно смотреть вверх. Мечтать о полете, о преодолении силы, которая нас держит внизу.

Женька вскрикнул от удивления – большое белое облако вдруг пришло в движение, помчалось через небо и набросилось на другое, поменьше и розоватое. Оно дернулось, попыталось ускользнуть, но белое уже обволакивало его, поглощало, забирало в себя.

– Небесная охота, – кивнул Нар. – Небо Нидавеллира – это внешняя оболочка Мидгарда. Ты видишь духов своего мира в их отдыхе и борьбе.

– Послушайте, а зачем вам царь? – решился Женька. – Ну, в смысле, я как царь? Человек. И ребенок. И еще и не из лучших.

– Почему ты не из лучших? – спросил Нар с интересом. – Объясни.

Женька подумал.

– Ну я не особенно умный, – сказал он. – Неусидчивый. Силы воли у меня мало, ничего делать толком не умею. Играть люблю и сладости. А надо учиться, запоминать все и полезную еду есть. Думаю только о себе, а из-за этого с другими людьми всякое плохое случается…

Он всхлипнул, задыхаясь. Гном остановился и положил ему на плечо тяжелую, очень горячую руку.

– Я слышу много чужих голосов в твоих словах, – сказал он. – И совсем не слышу твоего собственного. Но, думаю, ты его скоро найдешь. По завету Дарина, когда потомок Аска и Эмблы проходит границу миров, мы сажаем его на Кристальный трон. Вы вершите суд, говорите с нами, ведете нас в бой. Из ваших образов, как из осколков зеркала богов, мы собираем великую картину бытия. Ты решил, под каким именем будешь править народом цвергов?

Женька подумал о супергерое, которым иногда себя воображал. Джонсон, или Джон-Сон, умел летать, видел будущее во сне и не горел в огне из-за особых свойств кожи, полученных при падении в радиоактивное озеро в лесу под Выборгом.

– А двойное можно имя? – спросил он и сказал заветное.

– Джон-Сон, – кивнул гном. – Такого еще не было. Джон-Роланд был, он славно правил.

Они вошли в огромный зал без крыши. Под полом из прозрачного хрусталя неисчислимые звезды и сияющие вихри туманностей медленно кружились в бездонной черноте. Женька из созвездий знал только Большую Медведицу, но даже знай он звездное небо лучше, разобраться в этой бесконечности он бы не смог. Он задохнулся и упал бы на колени, если бы нога гнулась.

– Звезды не мигают, – сказал он первое, что пришло в голову.

– Нет, – ответил Нар. – Мерцание звезд – это иллюзия неба Мидгарда. Пройди по звездному пути, Джон-Сон. Если кружится голова, смотри вверх.

В зеленом небе над ними танцевали, ластились друг к другу облачные духи. Сквозь боль и страшное одиночество крохотной песчинки в бесконечности мироздания Женька хромал к Кристальному трону, стоявшему далеко-далеко в конце зала. Двести сорок три шага спустя он дошел.

– Подземный король Джон-сон принял службу, – провозгласил Нар.

Женька полусел-полуупал на трон – высокое кресло из хрусталя, абсолютно гладкого, но бархатистого на ощупь и очень теплого.

Пол в зале помутнел, космос спрятался. Из арок в стенах толпами повалили гномы, они говорили возбужденно, радостно, басовито. У всех были бородатые лица, крупные носы, разноцветно-сияющие глаза.