Текст книги "Самая страшная книга 2026"

Но исход битвы был предрешен заранее. Мятый Человек был слишком большим и сильным. А Рыжик, несмотря на всю свою кошачью храбрость, оставался всего лишь котенком. И пусть ему удалось за счет внезапности атаки поколебать «железный панцирь» и заставить противника отступить, запаниковать, дядь Гера быстро пришел в себя.

С усилием отодрав воинственно шипящего Рыжика от брюк, дядь Гера утер свободной рукой взмокшее от пота лицо, перепачкав лоб красным. Другой рукой перехватил бешено изворачивающегося котенка за шерсть на загривке, поднял перед собой. Черные глаза безумно сверкали, но Павлику померещилась во взгляде, которым монстр окинул кота, тень чего-то, отдаленно смахивающего на уважение:

– Вот же сучонок…

Затем Мятый Человек перевел взгляд на ребят. Забрызганное кровью лицо скривилось в мстительной гримасе:

– Скажите «адьос» своему гато, щенки.

– Пусти! – Заверещав, Карина сама, как кошка, вцепилась в руку дядь Геры.

А Павлик из последних сил прыгнул в ноги чудовищу.

Но Мятый Человек лишь повел плечом легонечко и одним этим движением отбросил Карину на пару метров. Пихнул лениво, будто нехотя, коленом – и в кровь расшиб мальчику нос.

– Запомни-ка это, маль-чико. Запомни получше.

Шагнул к окну и швырнул слабо пискнувшего Рыжика наружу.

На мгновение, на какую-то микроскопическую долю секунды, когда ярко-оранжевый шарик застыл в воздухе, словно повиснув в гамаке из солнечных лучей, Павлику, все еще в полуобмороке, почудилось, что у их с Кариной маленького защитника и правда выросли крылья, как у настоящего ангела. Ведь котики же ангелы, посланные нам свыше, чтобы присматривать, да?..

В тот краткий миг, растянувшийся едва ли не до бесконечности, Павлик даже успел представить, как Рыжик, пару раз взмахнув этими своими новыми чудесными крыльями, воспаряет над пропастью восьмого этажа. И летит, летит в далекую синюю высь, над двором их многоэтажки и дальше, над крышами других домов, над парковкой возле «Пятерочки» и над самой «Пятерочкой», над золотисто поблескивающими кронами осеннего парка. Летит, устремляясь к старшему, великому своему собрату.

Маленькое солнышко – к большому и яркому Солнцу.

…Они нашли его у бордюра. Возле оградки, отделяющей детскую площадку от пятачка подъезда. На сером асфальте темнела цепочка влажных пятен – несколько метров Рыжик прополз на переломанных лапках, капая кровью из разбитой головы и рта.

Павлик рухнул рядом с котенком. Ободрал коленку и порвал штанину, но даже не заметил. Погладил Рыжика по спине – та была мягкой, мнущейся, как пластилин, и мокрой. К шерсти прилипла асфальтовая крошка, а окрас стал темнее из-за пыли и крови.

– Поднимайся, Рыжик… Поднимись, ну же… Ты же кот, у тебя девять жизней, давай… – умолял, заливаясь слезами, Павлик. Сбоку присела на корточки Карина, положила руку на плечо. Павлик содрогнулся. Его трясло. – Поднимайся, Рыж…

Но у того не осталось сил даже просто дышать. Еле-еле повернув маленькую круглую голову, котенок в последний раз взглянул на своих юных друзей все еще зелеными, но уже тускнеющими глазами.

Еле слышно мяукнул, будто прощаясь, и умер.

Хоронили Рыжика тем же вечером, в парке за «Пятерочкой». В рюкзаке Карины – том, что с черепом. Она специально принесла его из дома, а еще взяла с собой совок.

Пока Павлик ковырял в газоне на углу парка ямку для Рыжика, Карина объясняла:

– Взрослые нам не помогут. Боятся. За нас боятся, поэтому ничего и не сделают. Ни мой батя-рохля, ни наши с тобой мамы.

Павлик молчал. Только еще яростнее тыкал совком подмерзшую землю, понимая, что подруга права. Да и как с ней поспоришь – она же большая, сама уже почти взрослая. Не то что он – мелкий, мелкий, жалкий, бессильный! Карина смелее его и смелее всех других, вместе взятых.

А еще она ведьма…

Юная ведьма говорила:

– Сделаем все сами. Проведем ритуал.

Павлик остановился, посмотрел на Карину с робкой надеждой. Та покачала головой удрученно:

– Нет, Павлик, не получится. Рыжика оживить нам с тобой не под силу…

– Ну и зачем тогда твои ритуалы?!

– Чтобы карать.

Могила была готова. Неглубокая, конечно. Но много ли надо, лишь бы рюкзак-гробик поместился. Карина вытряхнула в траву содержимое: коробку из-под обуви, пластиковую бутылку. Ножик для резки бумаги, пластырь. Старый блокнот, обгрызенный карандаш. Медальон на цепочке, похожий на те татуировки, которые Павлик видел на плечах у старшего из компрачикосов, – в форме звезды. Только Каринина звезда была с какими-то непонятными фигуристыми значками на конце каждого из лучей и обведена кругом.

В коробку к останкам Павлик положил игрушку с перышками и бубенцами. Может, подумал, где-то там, на кошачьих Небесах, Рыжик еще немножко с ней поиграет. Протянул руку и на прощание почесал маленькое и все еще мягкое ушко, погладил холодную бледно-розовую подушечку на пятке, сжал пальцами коротенький хвостик.

Прикрыл глаза, в которых больше не осталось невыплаканных слез. Запоздалым тихим эхом еле слышно повторил вслед за Кариной:

– Карать.

Коробку сунули в рюкзак, а рюкзак уместили на дно могилки. Встали рядом, с двух сторон. Скорбно склонили головы.

Павлик попытался вспомнить какую-нибудь молитву – вроде как полагается… Однако на ум ничего ни шло. Мама водила его пару раз в церковь, но там было так скучно, что приходилось бороться со сном. Никого и ничего Павлик в церкви не запомнил, кроме нарядного бородатого дядьки с толстым крестом и некрасивых плоских портретов в позолоченных рамах.

– Дай мне руку, пожалуйста, – шепнула Карина.

Павлик подчинился. Вздрогнул, когда холодное лезвие коснулось раскрытой ладони и на коже выступили темные капли. Но руку не отвел. Встретился взглядом с подругой и снова кивнул:

– Карать!

Никого из взрослых посвящать в план не стали – те их уже подвели однажды, да и в ритуалы, уверенно сказала Карина, взрослые не верят.

«Не верят, зато боятся. За нас боятся», – повторил за ней Павлик, у которого перед глазами еще стояли картины с тихо воющей, истекающей кровью из разбитого носа Мамой – и с ней же, кивающей в ответ на вопросы участкового.

Без посторонней помощи пришлось терпеливо выжидать подходящего момента, благо каникулы длились две недели и время в запасе у ребят имелось.

Тревогу вызывал дядь Гера. Не выльется ли его безумие еще во что-нибудь ужасное?.. Не пострадает ли от железных кулаков чудища-конкиста́дора еще чья-нибудь невинная душа?..

Но Мятый Человек вел себя как ни в чем не бывало. Будто бы ничего и не произошло! Ни словом, ни взглядом не напоминал о жестокой расправе над Рыжиком. Да и вообще, казалось, перестал обращать на Павлика с Мамой внимание. Теперь они снова спали вместе в ее спальне, дядь Гера же перебрался на диван в зале. Там он храпел ночами, смотрел телик или же бездумно ковырялся в отобранном у Мамы телефоне. А днем заседал на кухне, лишь изредка высовывая нос на улицу, чтобы сходить за очередной порцией портвейна и водки.

Павлик ждал.

Пластмассовый пузырек с кровью – его, Карины и Рыжика – хранился у него в потайном месте, под кроватью. По утрам, когда Мама уходила на работу, Павлик поднимался и проверял, все ли на месте. Заодно смотрел, не спит ли еще дядь Гера. Тот, как правило, уже бодрствовал, что и мешало воплотить задуманное в жизнь.

Но в один из дней, уже ближе к обеду, Павлик, забежав по малой нужде в туалет, заметил на обратном пути, что дядь Гера отключился прямо на кухне.

На столе снова валялись шприц и гнутая ложка. Мятый Человек был совсем уж «всмятку». Наполовину сполз со стула. Пиджак задран, согнутая в локте рука безвольно повисла… Рядом по скатерти змеились резиновые хвосты жгута. Веки дядь Геры были прикрыты.

Тогда Павлик на цыпочках прокрался обратно в спальню за бутылочкой с кровавым зельем. Вылил все в кружку с «текилой» на кухонном столе, после чего выбежал из квартиры и поспешил на восьмой этаж – доложить, что дело пошло. Говоря словечками родителей Каринки, то ли все еще разводящихся, то ли нет, «процесс запущен». Компенсация скоро будет.

Он, Павлик, тоже кое-чему подружку научил, когда рассказал ей все, что знал о дядь Гере, – включая и то, о чем когда-то говорить боялся. Так что это был план не одной лишь Карины, это был их общий план. И теперь он пришел в действие.

Выждав около часа, ребята поднялись в квартиру Павлика. Он первый сунул за дверь нос: убедиться, что отчим спит, и проверить, выпил ли тот свой коктейль с заговоренной кровью. Карина уверяла, что должен был.

«Он же торчок, – сказала она. – После прихода точно пить-жрать захочет».

В ответ на вопрос, откуда ей это известно, призналась, что когда-то за ней ухаживал парень из старших классов, любитель «травки». Со слов этого парня – после того как покуришь, всегда очень хочется пить и «на хавчик пробивает». Ну а раз такой эффект даже от банального «косячка» случается, то уж от той пакости, что по вене пускают, тем более.

Павлик, немного обидевшись, спросил Карину, зачем же она со всякими наркошами встречалась. На что та с улыбкой ответила, что просто еще с ним, Павликом, тогда не была так хорошо знакома. И чмокнула его в щеку.

Осторожно пробравшись на кухню, ребята удостоверились, что «текилы» в кружке больше нет.

– Отлично! – громко сказала Карина. И смело, что есть мочи, пнула дядь Геру по голени. – Нахлебался, не разбудишь!

Тот и правда никак не отреагировал ни на этот пинок, ни на следующий. И даже когда Павлик, собравшись с духом, щипнул дядь Геру за щеку, отчим только всхрапнул чуть громче.

– Время! – Карина подобрала со стола кнопочный телефон, когда-то принадлежавший Маме Павлика. Посмотрела на экран. – Звонил кому-то, урод… Ладно, давай поспешим. Помогай мне, не стой столбом, Павлик!

Вдвоем они подвинули второй стул и не без труда водрузили на него сначала одну, потом вторую ножищу спящего дядь Геры. Спустили с бесчувственного тела брюки, а после и трусы – драные грязные «семейники» с засохшими желтыми пятнами спереди.

Прервались, чтобы перевести дух. Взгляд Павлика словно магнитом притягивала к себе вьющаяся у отчима между ног поросль – там, среди волосатой черноты, болтались перевитый толстыми венами отросток и сморщенный мешок яиц. Пакость, пусть сейчас и маленькая, а не как тогда, у лифтов. Павлик не представлял, как к такому можно прикоснуться. Но Карина, будто прочитав его мысли, успокоила:

– Не парься, сама все сделаю.

И достала из кармана моток лески.

Самым сложным оказалось преодолеть расстояние от дверей квартиры до лифта. Дядь Гера весил тонну, не меньше, и ребята даже вдвоем, кряхтя и пыжась изо всех сил, с трудом волокли великана. Несколько раз пришлось делать передышки – Карина во время первых таких пауз от души пинала бесчувственное тело, но потом прекратила тратить энергию даже на это.

Наконец они очутились возле лифта.

– Давай, – кивнула Карина на кнопку вызова. А сама взяла свободный конец лески, отошла к мусоропроводу и несколько раз обвила им трубу. Для верности еще завязала двойным узлом.

Створки раскрылись. Павлик глянул в окно: уже начинало смеркаться. Значит, надо поспешать, пока взрослые еще на работах пропадают.

Минут пятнадцать, не меньше, ребята потратили на то, чтобы перетащить тело дядь Геры через порог кабины. В конце концов снаружи осталась торчать только одна ступня в кроссовке – дверные створки периодически сдавливали ее с двух сторон, пытаясь закрыться, и разъезжались обратно.

– Фух! – Павлик утер вспотевший лоб. – Кажись, все…

В нерешительности они застыли перед кабиной.

– Кто нажмет, я или ты?

Карина тяжко вздохнула:

– Давай я. А ты ногу пропихни… На счет «три», понял?

Павлик мялся до последнего. Ему вдруг пришло в голову, что задуманная ими расправа – это все-таки слишком. Чересчур. Не станет ли он, Павлик, таким же чудовищем, как дядь Гера, поступив с ним так жестоко? А что, если отчим не выживет? Не сделает ли это их убийцами?..

– Раз… – начала отсчет Карина.

Показалось, что и она словно тянет время, не в силах заставить себя сделать последний шаг.

Павлик пытался собраться с духом. Он старался думать о Рыжике. Вспоминал, как тускнел, становясь холодным и прозрачным, будто стекло, взгляд блестящих зеленых глаз, как остывало обмякшее, изломанное тельце котенка. Пытался найти где-то в глубине себя и выудить на поверхность злость и жажду мести, которые помогли бы справиться с охватившими его страхом и неуверенностью.

– Два…

Не мигая, Павлик смотрел на торчащую из кабины ступню дядь Геры. «Ну же, смелей! – твердил себе мысленно. – Не будь мелким ссыклом!»

Поднял взгляд выше – и увидел, что Мятый Человек уже не спит. Одно веко оставалось прикрытым, но другое было приподнято. И черный, во всю радужку, зрачок уставился прямо на ребят.

– ТРИ!!! – закричала Карина.

Они сделали все одновременно. Карина, нагнувшись вперед, сунула руку внутрь кабины и нащупала панель с кнопками этажей. Павлик же в этот момент надавил изо всех сил на кроссовку дядь Геры, проталкивая ступню отчима в лифт.

– Ну, мудила, поехали!..

Прежде чем створки сомкнулись в последний раз, Карина успела плюнуть в кабину.

Заскрипели невидимые тросы в шахте, загудели глухо механизмы лифта. Коробка с запертым в ее стенах Мятым Человеком отправилась вниз, на первый этаж.

Павлик с восхищением и ужасом наблюдал за подругой. Глаза на бледном Каринкином лице расширились и словно запылали каким-то внутренним огнем. Взгляд девочки был прикован к медленно разматывающейся, ускользающей в щель под дверями лифта леске. В прижатой к груди ладони Карина сжимала свой магический амулет, похожий на звезду.

– Диаболус эст веритас… За Рыжика! – произнесла она твердо.

– За Рыжика, – тихо повторил Павлик.

Но вдруг гул и скрипы, доносившиеся из шахты, затихли. Что-то там, внутри, глухо лязгнуло, что-то дрогнуло – и кабина прервала спуск.

– Да как так-то?! – воскликнула Карина. – Какого черта?!

Ударила кулаком по дверям. А из глубин шахты раздался ответный могучий удар. И сразу за ним – гневный, лишь самую малость приглушенный рев.

Рев Монстра.

– Бли-и-ин… Неужели зелье не действует?

– Как это не действует?! – перепугался Павлик. – Ведь работало же, ведь все у нас получалось!

Новый удар сотряс, казалось, всю шахту, с первого по самый последний этаж. Чудовище бесновалось в ловушке лифта, рвалось наружу.

Павлик обмер:

– Он же сейчас двери сломает… и выберется…

– Нет! – закричала Карина. – Не сможет! Он застрял!

– Но… – Павлик показал на леску, которая натянулась только вполсилы.

– Вниз! – скомандовала Карина. – Попробуем вызвать оттуда!

И они побежали. Мелькали, проносясь под ногами, бетонные ступеньки. Седьмой этаж, шестой, пятый… На четвертом вопли дядь Геры стали слышны особенно отчетливо, и ребята остановились, прислушиваясь.

– Твари! Ублюдки, мать вашу! Суки малолетние, порву-у-у!.. – Мятый Человек то визжал пронзительным, режущим уши фальцетом, то внезапно переходил на рычащий бас. – Я-А-А!.. КОНКИСТÁДОР!.. – Каждое слово сопровождалось мощными тяжелыми ударами по стенам трясущейся и даже будто откликающейся треском на этот зычный рев кабины. – В ПАНЦИРЕ!.. ЖЕЛЕЗНОМ!..

Очередной пинок заставил одну из створок прогнуться наружу – примерно на уровне коленок Павлика в дверях лифта образовался зазор в форме неровного полукружия. Там, внутри, грузно шевелилось и тяжело дышало взбешенное Чудище.

– Трындец… – обреченно выдохнула Карина.

Ноги у нее подкосились. Бесполезный амулет выпал из ослабевших пальцев и жалобно звякнул, стукнувшись о плитку. Девочка опустилась на колени:

– Магия не действует, Павлик…

В дыре на секунду показался черный глаз Мятого Человека. Бешено вращаясь, сфокусировался на ребятах – и тут же исчез. В щель протиснулись толстые пальцы – дядь Гера пытался отодвинуть створку.

– Убью-у-у… – завыл снова тоненьким голосом. И тут же прохрипел, глухо, но уверенно: – Р-руки вам повыдер-ргиваю, твар-рям.

Сомневаться, что угроза будет приведена в исполнение, не приходилось. Створка поддалась, сначала на сантиметр. Потом, с новым могучим рывком, щель выросла сразу вдвое. Пальцы поднялись по ней выше, в зазоре появилось искаженное злобной гримасой лицо Мятого Человека.

– МАЛЬ-ЧИКО, – пробасило чудище. – Я. ТЕБЯ. ВИЖУ.

Соображать, думать о чем-либо в эту минуту Павлик не мог. Но под волосами на затылке прокатилась дрожь, на коже выступили мурашки, а в голове проскочила даже не мысль, а похожее на короткую вспышку света чувство. Догадка, озарение.

Колдовство Карины не действовало, потому что у Мятого Человека была своя магия.

Та, что, видимо, когда-то помогла ему выжить в тюрьме среди всяких «компрачикосов». Одарила силой монстра из ночных кошмаров и «панцирем железным». Превратила в Конкистадора.

Эта магия была посильнее той, на которую уповала Каринка. Чтобы одолеть такую, требовалось заклятие получше всяких глупых «диаболусов».

И тогда Павлик сделал то, чего сам от себя никак не ожидал. Шагнул вперед, к лифту, – совершенно спонтанно, по наитию, словно чья-то большая невидимая лапа мягко подтолкнула его в спину.

Шагнул – и закричал:

– У кошки!.. Четыре ноги!..

Черный глаз Мятого Человека моргнул. Удерживающие створку пальцы дрогнули. Павлик оглянулся на Карину, ища поддержки, и та, тоже без подсказки, подхватила, сначала робко и еле слышно, но с каждым словом все громче, пока оба их голоса не слились в единый звонкий хор:

– Позади! У нее! Длинный хвост!..

– Порву! – продолжал рычать Конкистадор. – Порву, сучары!..

Но перекричать их двоих у него уже не получалось.

– НО ТРОГАТЬ! ЕЕ! НЕ МОГИ!..

– Заткнитесь, ублю… – Писк дядь Геры оборвался на полуслове.

– ЗА ЕЕ! МАЛЫЙ РОСТ! МАЛЫЙ РОСТ!

Ребята смолкли. Из-за сдвинутых створок донесся беспорядочный шорох, будто дядь Гера торопливо заполз куда-то в угол кабины. А потом стало совсем тихо.

Секунда, другая минули в этой тиши. Друзья переглянулись. Карина поднесла палец ко рту: «Тс-с-с!» – и одними губами беззвучно сказала Павлику: «Слушай!»

Он прислушался…

И услышал в мертвой тишине слегка приглушенный, но все равно до боли знакомый звук.

В кабине застрявшего лифта мяукнула кошка.

– Диос мио! – донесся жалобный, дрожащий от страха голосок. – Кто здесь?.. Кто это, Павлик, ты?.. Что ты делаешь? Включите свет!

Мяуканье повторилось громче. Павлик и Карина замерли, не веря своим ушам. То друг на друга смотрели, то переводили взгляд на лифт, откуда слышалось жалкое хныканье Мятого Человека и… и что-то еще.

– Диос мио, божечки, иже еси, не трогай меня, не трогай меня, не трогай…

Что-то в кабине зашипело, угрожающе и невероятно громко, как совершенно точно не смогла бы шипеть ни одна, даже самая большая в мире, кошка. Павлик испуганно отскочил назад. Карина, зажав рот ладонью, медленно отступила следом.

Дядь Гера истошно завизжал – а потом механизмы лифта вновь заработали. Страшные вопли и громогласное довольное урчание – или это тросы в шахте так протяжно скрипели и гудели? – начали отдаляться. Кабина продолжила путь вниз, на первый этаж.

Когда ребята спустились, то увидели поразительную и шокирующую, но в то же время по-своему прекрасную сцену.

Перед распахнутыми створками лифта стояли двое «компрачикосов» – молодой, в извечной футболке с длинным рукавом, и старый, с татуировками. Как выяснилось позже, именно им звонил дядь Гера с Маминого телефона. И это именно они нажали кнопку вызова, повторно включив лифт… С их слов, по крайней мере. Правда, в полиции вору-рецидивисту и его подельнику, еще по малолетке отмотавшему срок за распространение наркотиков, не поверили. Как и в то, что к ужасной смерти гражданина Германа Петровича Степанцова эти двое непричастны, разумеется, тоже никто не поверил.

Никто, кроме Павлика и Карины, конечно. А они… они предпочитали молчать о случившемся.

Но все это – вопросы, разговоры, уголовные дела и суды, завершение развода и последующее нежданное воссоединение родителей Карины, увольнение Мамы Павлика с работы и их переезд в деревню к дедушке с бабушкой, прощание ребят – все это было уже потом. После.

А тем вечером, когда умер Мятый Человек, произошло кое-что еще.

Кое-что, о чем Павлик спустя годы постарался забыть, выбросить из памяти, как и многое другое из того, что случилось той осенью.

Все то, что лишь иногда возвращалось к нему, уже взрослому, во снах. Потому что во сне, как и в детстве, когда ты еще совсем «мелкий», гораздо проще поверить в чудо.

Пусть даже и в пугающее, но все равно – Чудо.

Тем вечером лифт привез на первый этаж нечто, уже мало напоминающее человека. Ведь в теле человека – Павлик слышал об этом в какой-то телепередаче – около пяти литров крови. А в той груде рваного мяса и перемолотых костей ее не осталось ни капельки! Зато вся кабина была залита красным, от пола до потолка. И приятелей дяди Геры обдало тоже, как из шланга.

Жильцы выглядывали из дверей. Кто-то, только зайдя в подъезд, замер, пораженный, у входа. Где-то снаружи уже звучали сирены.

Алые пузырящиеся потоки растекались по холлу первого этажа, и по расплывающимся в стороны лужам катилась мелкая рябь.

В этом смутном дрожании Павлик приметил отражение. Или даже не отражение, а отблеск, похожий на солнечного зайчика… Или тень, но не темную, а, наоборот, как будто слабо мерцающую изнутри. Отдающий по краям теплым оранжевым светом силуэт на секунду мелькнул, пронесшись над холлом, – и растворился в воздухе, как и положено любому миражу.

У этой «солнечной тени», как мальчику тогда примерещилось, были ангельские крылья. И коротенький хвостик.

Маленький Павлик помахал видению ладошкой и прижался к Карине, точно зная, что теперь-то все у них будет хорошо.