Текст книги "Любви все роботы покорны (сборник)"

Первый за воротник подтаскивает меня к скамье и валит на нее. Ну, кольцо, ну пожалуйста, научи меня каким-нибудь единоборствам! Понимаю, что бесполезно: кольцо не выполняет просьб, только желания, идущие от сердца. Красоточку хотят, грязные скоты! Я стаскиваю кольцо с пальца и роняю на землю.

Второй тянет с меня колготки и трусики. Я чувствую на лице его учащенное чесночно-водочное дыхание. Горло перехватывают спазмы, еще немного, и меня вырвет. Шершавая мозолистая ручища царапает чувствительную кожу внизу, помогая его липкой вялой плоти преодолеть сопротивление отторгающего ее тела. Я чувствую, как грязь телесная, соединяясь с лавой обиды и боли, испепеляющей душу, гейзерными толчками заполняет мое существо. Приступ кашля содрогает тело, и мозолистая ладонь грубо зажимает мне рот. Частое смрадное дыхание, хлещущее в лицо, прерывается наконец удовлетворенным мычанием. Мужик отодвигается и вдруг разражается руганью:

– Тьфу! У сучки течка! Не могла, шлюха, сразу сказать?

Первый смотрит мне в лицо.

– Эй, Чика, ты ее красоткой назвал? Ты посмотри на ее вывеску! Да она доплачивать должна за то, что ты ей впендюрил! Сучка!

Я получаю сильный удар ногой в бок. Чика изучает содержимое моей сумки. Выдернув из кошелька деньги, бросает сумку на землю. Они уходят.

Кое-как привожу себя в порядок. Надо все же определиться, где я. Выхожу на освещенный проспект. Вон автобусная остановка. Роюсь в сумке: ни денег, ни проездного. Наверно, проездной выпал, когда Чика искал кошелек. Возвращаться туда я не буду ни за что.

И тут вспоминаю: это ж Витькина остановка, я отсюда домой ехала. Разворачиваюсь и бегу искать его дом. Ага, вот он. Влетаю в подъезд, несусь на четвертый этаж, не дожидаясь лифта. Еще не знаю, что я скажу Витьке. Что-то скажу. Лишь бы посочувствовал, пожалел, понял. Лишь бы все снова стало просто. Трезвоню в квартиру, никого.

Я роюсь в сумке, нахожу ключ, отпираю замок. Витьку где-то носит. Нарисованное на стекле солнце приветливо улыбается, и мне вдруг становится лучше. Иду в душ, мокну под горячими струями, ощущая, как постепенно смывается боль с души и тела. Потом выбираю в шкафу голубоватую мужскую рубашку – идеальную, чтобы валяться в грязи. Завариваю чай и сажусь ждать Виктора.

Поворот ключа в замке заставил сердце забиться учащенно. Дверь открылась, и я услышала Витькин голос:

– Ну вот, Светик, сбылась мечта идиота: ты в моем жилище.

Я задохнулась от счастья. И тут услышала другой голос, женский:

– И я рада, Вить. Показывай, где здесь ночует солнце?

Никита Бражко
Новое время

– Даша, а что такое любовь?

Даша оторвалась от просмотра каталога AVON-VENUS и с удивлением взглянула на сестру. Неужели закончилась стадия простых вопросов вроде «что такое солнце» или «что такое трава»?

– А почему ты спрашиваешь?

– Просто, – ответила Саша, дернув маленькими плечиками. Продолжая снимать с куклы красный комбинезон, она как бы случайно проронила:

– Я думала, ты знаешь…

Вот ведь хитрюга. Даша отложила каталог, предварительно загнув край страницы, и присела рядом с Сашей. Та уже убрала в угол игрушки и приготовилась слушать.

– Значит, слушай, – начала Даша. – Любовь, это… – Тут она запнулась. Как говорил отец, что бы Саша ни спрашивала, нужно находить простые слова. А какие там были самые простые?

– Ну, – протянула Саша.

– Любовь – это когда у тебя бабочки в животе.

– Бабочки? – удивилась Саша.

– Да, – уверенно кивнула Даша. Когда она так делала, сестра воспринимала это как правило. – Вот ты видишь человека. – Даша подумала об Артеме. – И ты замираешь. Начинаешь дышать часто-часто. Ноги – будто вата. Ты вся словно горишь. При этом чувствуешь легкость. Ты готова взлететь. – Даша подскочила и, расставив руки в стороны, пробежала по комнате. Логичней было бы показать бабочку, но Саше больше нравились самолеты. Она смеялась и закрывала ручкой рот. Даша и сама смеялась.

Проделав пару кругов, она плюхнулась рядом с Сашей и обняла ее.

– А главное, – продолжила Даша. – Когда ты смотришь в глаза любимому человеку, когда держишь его руку, кажется, что весь мир куда-то пропал. Ты готова пойти за ним куда угодно. И у вас всегда-всегда все будет хорошо.

Даша крепче прижала к себе сестру и спросила:

– Теперь понятно?

– Да, – ответила Саша и снова засмеялась. – Это как наши мама и папа?

На мгновение Даша опешила. Как на это ответить? Боль тонкой струйкой скатилась по груди и остановилась в районе живота. Сказать ей, что мама умерла при родах? Что даже в двадцать третьем веке, со всеми разрекламированными достижениями, человеку может просто не хватить сил? Остались лишь они с отцом и Боди, а она…

Даша закрыла глаза, а когда открыла, голос звучал по-прежнему весело:

– Да. Как наши мама и папа.

За стенкой послышались сердитые голоса. Очередная перебранка. Стоило перехватить инициативу.

– Хочешь посмотреть мультики? – спросила Даша.

– Да! – воскликнула Саша и ползком передвинулась на середину комнаты. – Поставь Зорга!

Зоргом Саша называла мультик про Лунных Монстриков. Он быстро стал ее любимым, как и для большинства детей. Главный герой – пират Зорг – недотепа, вечно попадающий в передряги. Даша быстро нашла нужную кнопку на экране стенного меню. В то же мгновение часть мебели спряталась в отсеки в полу. По стенам забегали картинки с Луны, ознаменовавшие начало сериала.

Даша прислушалась к голосам и прибавила громкости. Разговор за стеной явно набирал обороты.

– А теперь сиди тихо. – Даша направилась к двери. – Не балуйся.

– А ты куда?

– За яблочком, тебе принести?

– Да!

– Хорошо, – сказала Даша и тихонько выскользнула из комнаты.

В коридоре спрятаться от криков было невозможно. Тем более Даша рассчитывала на обратное. Крадучись, она двинулась вдоль стены к спальне отца. Дверь была приоткрыта, оставалась небольшая щель, через которую слова лились четко и громко. Сердце старалось выпрыгнуть из груди, но Даша, прикусив губу, мелкими шажками придвинулась еще ближе. Как говорил учитель физики в школе: «Любопытной Варваре на межгалактическом базаре нос оторвали. Но потом быстро вырастили ей новый. Любопытство – не грех».

– Ты вконец охренела! – прогремел голос отца совсем близко, отчего Даша вздрогнула и чуть не убежала. – Я, по-твоему, совсем слепой?! Думаешь, я не вижу…

– Ничего ты не видишь! – кричала Боди, не уступая отцу. Голос звонкий, как хрусталь. – Ты совсем помешался! Мне без твоего слова и шагу ступить нельзя!

– Заткнись! – взревел отец. Даша пискнула, но вовремя прикусила палец. – Ты настраиваешь против меня детей! И не говори мне…

– Ты чертов параноик!

– Это я параноик?!

– Да! – В голосе Боди слышался вызов. – Я могу делать, что захочу! В первую очередь я мать, а…

– Какая ты мать! Их мать умерла!

Ноги Даши внезапно стали ватными, отчего она чуть не упала, но успела схватиться за дверной косяк. Воспоминания о матери, смутные, пробегали перед глазами. Каштановые волосы, мягкий смех…

– Теперь я их мама! – Боди явно разошлась. – Я имею на них такие же права…

– Права! – взревел отец. – Ты просто робот, черт тебя дери! Я купил тебя, чтобы ты была детям сиделкой, а мне любовницей! Ты – моя вещь!

Даша поморщилась.

«Вот, значит, как ты планировал, да, папочка? – подумала она. – А я знала. Помнишь, год назад я заболела и не пошла в школу? Я хотела крикнуть, чтобы Боди принесла мне чай с вареньем, но горло жгло. Меня кружило, я встала и пошла на кухню. Попытка позвать снова провалилась. А когда я пришла, когда заглянула в кухню, помнишь, что я там увидела?

Боди стояла спиной ко мне, уперев руки в стол. Глаза были закрыты, а рот, наоборот, открыт. А за ее спиной стоял ты. Задрал ее синий халат, обнажив белые кружевные трусики. Ты купил их ей, папочка? Я видела, как ты терся о Боди той выпирающей штукой в штанах. А она не сопротивлялась. Ее лицо пылало краской, а в груди что-то пощелкивало.

Я убежала. Но это не все. Полгода назад я видела, как ты вернулся домой пьяный и привел с собой друзей. Вы вели себя как свиньи, кричали, плевались и смеялись. А потом затащили Боди в спальню. Я слышала, что вы с ней делали. Как ты мог, папа?»

– Не смей! – взвизгнула Боди. Даша и не подозревала, что она на такое способна. Совсем как живая. – Двенадцатого сентября две тысячи двести девятнадцатого года в семнадцать пятнадцать по Земному времени был принят закон об освобождении роботов! Три месяца назад! Теперь мы на одном социальном уровне!

– Да как ты смеешь? Это все бюрократические выходки! Если бы не эта жестянка, возомнившая, что она человек…

– Он и есть человек! – Даша слышала боль в голосе Боди. Но еще и гордость. – А ты! Ты теперь не имеешь никакого права распоряжаться мной, словно я кофеварка!

– Да ты не умнее калькулятора! Я бы лучше трахнул тостер…

Неожиданно раздался шлепок, как если ударить по ягодице. Даша охнула и чуть не выдала себя. Прикусив губу, она придвинулась еще ближе.

За дверью воцарилась напряженная тишина. Казалось, от любого постороннего звука она могла сдетонировать, как бомба. Даша напряглась всем телом, стараясь услышать хоть что-то. Достаточно одного маленького слова, только не это молчание.

– Хорошо, – безразличный шепот отца подействовал на Дашу сильнее, чем все крики. – Прости. Возможно, я погорячился.

– Нет, не прощу, – таким же тоном ответила Боди. Но еще Даша услышала боль. – Я не вещь. И я забираю детей.

За дверью Даша до боли сжала кулаки, стараясь не разреветься. У них же семья. Саша и так считает Боди мамой. А кем она стала для Даши? Всегда добрая, ласковая, смешная. Всегда рядом…

– Ты не посмеешь, – недоверчиво сказал отец. – Тебе не позволят!

– Прецедентов не было, да. Но позволят. Знаешь… пришло время перемен.

Медленно, словно во сне, Даша повернулась и зашагала к себе в комнату. Саша по-прежнему смотрела мультики.

– А где яблоко?

– Закончились, – ответила Даша, выдавив улыбку. – Завтра купим еще.

– Хорошо.

Плюхнувшись на кровать, Даша поджала ставшие деревянными ноги. Как могло так получиться? Потеряла мать, а теперь, возможно, и отца. Боди слова на ветер не бросает, она пойдет в суд. И присяжные, не оклемавшиеся после последнего громкого дела Робота Против Человека, пойдут ей навстречу.

Сашу отдадут Боди.

А с кем остаться ей?

Эдуард Шауров
Штучный товар

Сначала нужно ощутить объект, ввести себя в образ, потом прочувствовать обстановку, а уж потом ловить струю и импровизировать…

Я мужчина. Не очень высокий. Стройный. С узким породистым лицом. На самом деле мой объект тяжелее килограммов на пятнадцать, но пусть все остается как есть…

Я стою босиком на посыпанной белым песком садовой дорожке. Волосы еще влажные после купания. Прямо передо мной, раздвигая заросли гортензий, тлеет золотом ажурный купол беседки. Увитая плющом арка входа – как ворота в рай. Я знаю, догадываюсь, что ждет меня внутри, и уже от этого прихожу в нетерпеливое возбуждение. Поднимаюсь по сточенным каменным ступеням и вижу Ее. Она, как всегда, чуточку другая и, как всегда – все та же. От нее пахнет сексом и цветами. Я рад, что это именно она.

Джуди полулежит на мраморной скамье. Ленивое солнце, проникая сквозь решетку стены, красит ее тело сияющими ромбами домино. Она одета во что-то вроде бикини. На сосках небольших грудей и в паху легчайшее трепетание нежно-зеленого и нежно-розового.

Джуди слышит меня. Она открывает глаза, грациозно потягивается всем телом, и ее бикини вдруг рассыпается роем маленьких крылатых созданий – воздух беседки моментально оживает, – они носятся вокруг меня, они смеются тоненькими голосами.

Я протягиваю руку, и на раскрытую ладонь садится малюсенькая фея. Она не больше моего мизинца, но совсем как настоящая девушка: светло-шафрановая кожа, коричневые капельки сосков и даже пушистый мысок между точеных ножек. Дую на ладонь, и малютка уносится прочь.

Джуди наблюдает за мной, ее пухлые губы трогает улыбка.

– Иди сюда, – говорит она негромко.

Ее голос с легкой гортанной хрипотцой похож на большую атласную кошку.

Делаю два шага вперед. Купальный халат соскальзывает на розовый мрамор. С тихим смешком Джуди ловит меня за напряженное мужское достоинство и тянет вниз. Послушно опускаюсь на пол, откидываюсь назад, и в тот же миг полтора десятка маленьких голых фей буквально облепляют мой возбужденный пенис, который моментально становится влажным от множества крохотных язычков. Я чувствую прикосновение миниатюрных пальчиков, попок, бедер, животов, радужных крылышек…

От острого наслаждения я теряю всякую ориентацию в пространстве, а когда прихожу в себя, Джуди уже рядом. Она сидит на корточках, закусив нижнюю губу, ее колени широко разведены в стороны. Я вижу аккуратный темный треугольник на бритом лобке. Мокрые страстные пальцы скользят между бедер сильно и размеренно. Ни на секунду не прекращая движения, Джуди нагибается вперед и смахивает маленьких любовниц с моего члена, будто пух с головки одуванчика, потом со смехом толкает меня в грудь и, когда я падаю на спину, проворно забирается сверху. На секунду она замирает, затем с протяжным стоном медленно садится. Крошки-феи розовыми искрами вспыхивают в ее растрепанных волосах. Таз Джуди начинает двигаться все быстрее, быстрее, быстрее. Крепкие груди с темными навершиями возбужденных сосков скачут в такт движениям бедер. Мой лобок и живот становятся скользкими от женской секреции. Напряженный член скользит внутри Джуди, лишь чудом не выскакивая наружу. Пытаюсь помогать ей руками, но Джуди почти кричит:

– Я сама!

Сквозь узоры золотой решетки потолка я вижу тяжелые золотисто-фиолетовые тучи. Они, клубясь, быстро заполняют собой небесное пространство, и я даже не успеваю удивиться, когда первые тяжелые капли падают мне на лицо. Дождь пахнет спермой. Господи! У неба оргазм! У нас, кажется, тоже. Еще секунда, и я взорвусь, как тротиловая шашка. Мокрая гибкая Джуди, прижав к лицу ладони, беззвучно кричит и мотает головой. Небо над беседкой лопается многохвостой ослепительной молнией. Господи! Боже мой! Как хорошо!

Светло-салатные стены, диффенбахия в напольном горшке. Я открываю глаза и не сразу понимаю, что нахожусь в своем маленьком рабочем кабинете. Для того чтобы окончательно прийти в себя после сеанса, по технологическим нормам полагается восемь минут. Опять закрываю глаза, и в моей голове незамедлительно появляется Гарик, плевать ему на технологические нормы.

– С возвращением, фрик! – Гарик до неприличия весел.

Я не обижаюсь. Принимаю эпитет как данность. Да Гарик и не собирается меня обижать. Просто Гарик – коммуникатор, а все коммуникаторы зовут дримлайнеров фриками. Им фиолетово, что фри-креатором может считаться лишь один дримлайнер из тысячи. Способность к творчеству – весьма редкая штука.

– Клиент доволен, – сообщает Гарик после секундной паузы. – Передает, что последняя фантазия высший класс, что он просто в ауте и что он в реале пробовал со своей подружкой часть прошлого дрима с жемчужными бусиками, оба страшно довольны. Слышь, Волан, а что за бусики? Я не в курсе.

– И не надо, – говорю я устало. – Тебе-то зачем знать? Клиент доволен, и ладно. Раз доволен, значит, еще раз придет.

Пусть лучше этот приходит, чем неуравновешенные маньяки, которым подавай железные щипцы с гомосексуализмом и мочеиспусканием.

– Просто интересно… – Гарик слегка обижен.

Он хороший пацан и замечательный коммуникатор, может обслуживать сразу шестерых дримлайнеров-копиистов или двоих фри-креаторов, вроде меня. Гарик слегка зануден, как подавляющее большинство моих знакомых, но в целом с ним можно ладить. Его дело устанавливать и поддерживать телепатическую связь между мной и клиентом в течение всего сеанса. Моих личных способностей едва хватает на двести метров и то, если объект сам телепат, а Гарик способен считывать любого клиента хоть в Австралии, хоть в Аргентине. Хороших трансляторов еще меньше, чем хороших фриков.

– Упс, – говорит Гарик, – похоже, тут начальство по твою душу.

Мама моя! И начальству плевать на технологические нормы!

– Вова, привет, – тихонько шепчет в моей голове Леночка.

Леночка – это еще не начальство. Леночка – секретарь начальства, личный секретарь-блокировщик. По-нашему, «занавеска». Приемопередатчик никакой, зато экранирует любого телепата лучше свинцовой пластины.

– С тобой Октябрина Аркадьевна хочет поговорить.

– Валяй, – говорю я как можно беззаботней. – Обеспечивай.

У Октябрины сердитый голос, и я сразу внутренне собираюсь.

– Владимир, – говорит Октябрина Аркадьевна, наверное, она сидит в директорском кресле и грызет кончик своей корпоративной ручки, – у меня к тебе серьезный вопрос. Найдешь для меня две минуты?

– Конечно, Октябрина Аркадьевна.

– Давай без обиняков, – от Октябрининых мыслей пахнет ржавым железом. – Ты продал «Фэнсигранту» четыре дрима с детскими мечтами! Только ради бога, не выкручивайся. Тебя отследили.

Я молчу, и Октябрина быстро меняет тактику.

– Володенька, – тон ее приобретает укоризненно-родительские нотки. – Ну, что тебе – денег не хватает? «Фэнси» тебе за мечты и четверти настоящей цены не заплатит. «Фэнси» фиксирует дримы на психоносителях и продает по двадцатке за пару. «Две первоклассные мечты по цене одной!» В лучшем случае твою работу будут тиражировать третьесортные дримлайнеры. Тебе не заплатят, а шедевры твои спустят в унитаз. И ради этого стоит рисковать карьерой?

Я продолжаю молчать, и Октябрина опять меняет тактику.

– В конце концов, за нарушение контракта «Навиком» может подать на тебя в суд, – говорит она угрожающе. – Я больше чем уверена, что ты не первый раз сливаешь мечты всяким «Фантомиксам» и «Сономанам»! Мало того, что вредишь себе, еще и компанию дискредитируешь.

– Это чем же? – интересуюсь я мрачно. – Тем, что люди со средним достатком могут купить своим детям какую-никакую мечту?

– А ты думаешь, детям позарез нужны мечты? – Октябрина смеется. – Очнись, дорогуша! Мечтать вредно. Такую блажь себе могут позволить люди, обремененные достатком. Копчик – рудимент хвоста, а мечты – рудимент воображения. Они потеряли актуальность с появлением тактильного три-дэ видео. Теперь это нечто вроде аппендикса.

– За этот аппендикс нам вроде как неплохо платят.

– Платят, – соглашается директриса, – богатые придурки. Они платят за все, что можно купить…

Октябрина надолго замолкает.

– Я знаю, куда ты клонишь, Володя, – говорит она наконец. – Я помню про твое заявление, но ничего, абсолютно ничего не могу для тебя сделать. Детские фантазии – маловостребованная сфера. Раз в полгода к нам заглядывает какой-нибудь Хоферц, чтобы купить своему избалованному чаду креативную фантазию… Володя! Раз в полгода! Мне на такой поток штат не нужен. Там одного Сявкина много.

Я знаю, что Октябрина искажает истину, детские дримы востребованы, просто за них мало кто соглашается платить.

– Ваш Сявкин старый бездарный циник, – говорю я, звонко отчеканивая мысли.

Октябрина укоризненно качает головой, хотя в губах ее прячется усмешка:

– А ты предлагаешь мне посадить его на эротические фантазии…

Чертов контракт, думаю я ожесточенно. Одна закорючка – и ты раб на половину оставшейся жизни.

– Сексом должны заниматься молодые. – Октябрина тонко улыбается. – Впрочем, ты можешь перейти на бытовые бизнес-фантазии. У тебя получится.

Я молчу. Я не хочу выдумывать новые яхты и бриллиантовые писсуары.

– Как хочешь, – говорит Октябрина. – И чем тебе секс не нравится? Я сама начинала с эродримов… Володенька, это конъюнктура рынка, что поделать… Но если вдруг появится такая возможность, то я тебе обещаю… клянусь даже… А ты со своей стороны должен пообещать, что никакой контрабанды больше не будет.

Черта с два, думаю я про себя и тут же блокирую мысли.

– Вот и славно, – говорит Октябрина Аркадьевна. – Не буду тебе мешать. Всего хорошего.

Почти сразу Леночка опускает непроницаемый экран, и мое «до свиданья» со стуком отлетает от него, как деревянный кубик от бетонной ограды.

Октябрина исчезает, а Леночка неловко мнется у меня в голове.

– Вова, – застенчиво шепчет ее угасающий дискант, – я к тебе с просьбой. Моя Анютка совсем с ума сошла, мечтает получить на день рождения фантазию, хотя бы малюсенькую. Жанка говорила, что ты можешь…

Интересно, это провокация? Хотя не похоже. Грубовато для Октябрины. Кроме того, Леночка действительно в своей малышке души не чает.

– Не знаю, – говорю я. – Подумаю, что можно сделать.

– Ой, Вова, подумай, пожалуйста, – слабенькие мысли секретарши похожи на ножки дрожащего тойтерьера. – А я заплачу́. На маленькую фантазию у меня хватит.

– Сдались мне твои деньги, – говорю я сердито.

– Спасибо, – шепчет Леночка, растворяясь в благоговейной прострации.

И тут же в моей голове появляется Гарик:

– Ну, старый! Вы, фрики, точно того! Чем тебе эродримы не нравятся? Да если бы я…

– И много ты услышал? – спрашиваю я осторожно.

– Как же, – сопит Гарик. – У Ленки послушаешь. Я так… по твоим постэффектам… Упс, – говорит Гарик совсем другим тоном. – У тебя клиент. Уже предоплату сделал.

Мысленно скрежещу зубами. Почему именно сейчас?

– Может, Жанка возьмет?

Гарик на секунду задумывается.

– Нет. – Он качает головой. – У нее тоже клиент. Можешь предложить ей групповуху.

– Заткнись, – говорю я устало. – И кыш из моих мыслей!

– Уже ушел, – рапортует Гарик.

Я закрываю глаза…

Сначала нужно ощутить объект… или не нужно. Откуда нам знать, кто мы на самом деле? Какие мы там, под ворохом чужих желаний?

Я мальчишка. Мне четырнадцать. Нет, тринадцать. Я стою на самом краю заросшей чистотелом и ромашками поляны. Высокие стебли травы касаются заплаток на коленках моих вытертых бермудов. Я откидываю назад длинную выгоревшую челку и, запрокинув голову, смотрю наверх. Мои глаза скользят по темному, морщинистому, совершенно необъятному стволу огромного дерева. Я гляжу в пронизанное солнцем сплетение толстых ветвей, откуда прямо к моим ногам спускается мохнатая веревочная лестница.