Текст книги "Всемирный разум"

Узнавая друг друга

Я с боем прокладывал себе путь через ASL I, а затем – ASL II[49]49
  Усовершенствованный вариант амслена. – Прим. пер.


[Закрыть]. Зима выдалась морозной, самой холодной изо всех пережитых Вашингтоном за многие годы. Пальто я с собой не взял, потому что последние 16 лет жил в Остине (штат Техас) и в Сан-Франциско. Всего одна зима, твердил я себе, а затем – домой. И продолжал обходиться без пальто. Выпал снег, и однажды ночью температура упала до 7 градусов по Фаренгейту (–12,6 по Цельсию. – Прим. пер.). Тогда я попытался утеплиться, одевшись так, чтобы слоев оказалось больше обычного.

Куда бы я ни шел, везде видел руки, трепещущие, как листья, – и знаки их полнились смыслом. Библиотека была построена таким образом, что, находясь на первом ее этаже, вы могли со всей возможной скоростью обмениваться знаками с кем-то, кто располагался на третьем – 50 футами выше. И если голоса способны пересекать все границы лишь со скоростью звука, то знакам жестового языка подвластна скорость света. Как-то в кафетерии профессор наглядно дала мне понять: ей достаточно лишь обвести взглядом помещение, чтобы составить законченное представление о том, как студенты общаются друг с другом между занятиями. Содержание любого разговора сидящих за столиками людей можно было понять исчерпывающим образом – примерно так же врач бросает взгляд на мониторы у койки больного и сразу же узнает все о его состоянии. «Все равно, что жить в аквариуме, как это уже вошло в поговорку. Все на виду, никаких секретов», – сказала она, посматривая по сторонам. Но я подумал о другом: как, должно быть, потрясающе, когда люди настолько знают друг друга. Как здорово, если ты владеешь всей информацией о других, а они – о тебе.

На обложке того номера журнала New Yorker, в котором публиковалась статья о Поле Черчланде, были помещены комиксы, показывавшие людей в вагоне подземки. Надпись в пузыре возле каждого символизировала мысли персонажа. Мужчина думал о «Касабланке». Две женщины смотрели друг на друга, и каждая из них хотела бы знать, не лесбиянка ли та, что сидит напротив. Другой мужчина глядел на священника и спрашивал себя, не гей ли тот. Последний раздумывал, не пойти ли сидящему напротив к черту. Женщина с ребенком поглядывала на слепого мужчину и представляла себе, как гуляет с ним по парку. Слепец думал, что кричащих детей нельзя пускать в метро. Глядя на эти комиксы, с некоторой иронией обнаруживаешь, что все персонажи вместе, как и каждый из них в отдельности, вызывают жалость и, отчасти, сочувствие. А если мы все станем способны знать друг о друге подобным же образом?

Однако в Галладетском университете я так и не смог полноценно участвовать в жизни местного сообщества – за исключением тех случаев, когда переводчики были свободны и помогали мне. Люди были добры ко мне и настроены дружелюбно, но сам я в свободном общении мог сделать не слишком много. В сущности, все, что я мог сказать, сводилось к искаженным вопросам: «Как вы?» (при этом обычно не понимал, что мне отвечают) и «Как вас зовут?» (как правило, приходилось несколько раз просить повторить имя). Возможно, я недооцениваю полученные знания, однако пропасть между тем, что люди говорили мне, и тем, что в разговоре с ними мог уловить я, была огромной.

Я вел курс совместно с научным сотрудником университета, глухим писателем Джошем Свиллером (Josh Swiller). Мы работали без устали – читали лекции и выставляли оценки студентам. Понимать друг друга во время занятий нам героически помогали два переводчика. Студенты отличались ясным умом и писали отличные работы. Возникали у нас и живые дискуссии, разворачивавшиеся прямо в классе. Мне не раз случалось беседовать с учащимися, используя комбинацию ломаного амслена и чтения по губам. Помню, как-то состоялась чудесная беседа с одним студентом, во время которой мы по очереди набирали свои реплики на клавиатуре лэптопа – одного на двоих. И все же, все же… Я учил их, но все время чувствовал, что обращаюсь к ним, словно глядя через закопченное стекло: никогда не знал, о чем действительно думают мои студенты.

Глава четвертая. Самый «интимный» интерфейс

Чувство соприкосновения. Его дает любой настоящий город, по которому идешь пешком, – никогда не замечали? Вы слегка касаетесь прохожих, а некоторые из спешащих навстречу задевают вас. А вот в Лос-Анджелесе вас никто не коснется. Мы все отгорожены друг от друга стеклом и металлом. Думаю, мы так тоскуем о прикосновениях, что готовы врезаться в другого лишь для того, чтобы что-то почувствовать.

«Столкновение», 2004 г.

Когда у меня появились кохлеарные импланты, мне пришлось вновь учиться общению с людьми. И это было очень нелегко. Меня словно бы заставили жить в новом теле, к которому я еще не привык, и я снова чувствовал себя несмышленым подростком. Нужно было – с помощью врачей-специалистов – научиться справляться со вспышками раздражения. На вечеринках и прочих встречах с людьми я порой выглядел дураком, поскольку не все улавливал в речи других и мне было трудно поддерживать разговор. Во время любовных свиданий – и то приходилось преодолевать трудности общения… Но я все же выучился справляться с бесконечным потоком электронных фонем. Теперь предстояло научиться быть искренним и оставаться джентльменом перед судом окружающих, не признавая себя отверженным. Я должен был говорить с людьми так, чтобы меня услышали.

Однако это еще не все. Моя личная жизнь оставляла желать лучшего: она включала в себя немало несостоявшихся свиданий, а также романтические отношения, один раз длившиеся две недели, а второй – шесть месяцев. Мне было уже под 40, и я никогда не любил.

Одна из моих знакомых как-то рассказала, что в Винной долине[50]50
  Винной долиной или Винной страной называется знаменитая область виноделия в Калифорнии. – Прим. пер.


[Закрыть] к северу от Сан-Франциско должен состояться недельный семинар, посвященный любви, сексуальности и интимным отношениям. По ее словам, там можно было бы многому научиться.

Я поинтересовался, что именно там будет.

Она ответила не слишком уклончиво, но так, что я был заинтригован: «Словами это не очень опишешь». Однако я насторожился. Харе Кришна, харе Кришна? Или сайентология?

Через несколько дней я упомянул об этом разговоре, беседуя с Джо Кирком (Joe Quirk). Он, как и я, тоже писал на научные темы. Выросли мы в одном городе, но встретились лишь спустя годы – когда оба поселились в Сан-Франциско. Джо как раз трудился над книгой под названием «Сперма исходит от мужчин, яйцеклетки пребывают у женщин». Мы читали рукописи друг друга, вместе ходили на вечеринки и толковали о философии на веранде, смотрящей во двор. Мы сдружились, Джо и я.

«А, знаю, – ответил он. – Я был на этом семинаре».

«Правда?» – спросил я.

Я думал, он скажет что-то вроде: «У них там свой культ» или «Не трать время». Однако вместо этого услышал: «Я никому не говорил, что не стоит туда идти».

Переваривая эту фразу, я решил уточнить: «То есть мне не ходить?»

«Я не говорил, что ты не должен идти. Ты сам должен разобраться в этом. А затем тебе придется решить, что ты идешь».

Против обыкновения, Джо говорил загадками. «Да что там происходит?» – снова спросил я.

«Ничего я тебе не скажу. Сам все поймешь».

Странное дело! Однако я верил, что Джо предупредил бы меня, если бы там творилось что-то сомнительное. Поэтому я записался на семинар.

Что можно сделать с помощью нанопроводников?

Общение людей подошло к той черте, за которой оно будет полностью пересмотрено. Скоро мы сможем извлекать заметно больше пользы от применения той технологии, благодаря которой миллионы сообщений будут отправляться и приниматься одновременно и без единой ошибки. Интерфейсом при взаимодействии с машинами будет служить обмен мыслительными сигналами. Мы станем узлами единой сверхсети, общаясь с окружающими посредством передачи мыслей. Та речь, которую мы знаем сегодня, может выйти из употребления.

Профессор Кевин Уорвик, проект «Киборг I», 2004 г.

Правда, Уорвик[51]51
  Иногда можно встретить и другой вариант транслитерации: Кевин Ворвик. – Прим. пер.


[Закрыть] (Kevin Warwick) не предлагает никакого правдоподобного механизма для «обмена мыслительными сигналами» в качестве интерфейса для взаимодействия с машинами. Конечно, он совершенно прав в том, что информацию головному мозгу можно передавать электронным образом. Именно это и делают мои кохлеарные импланты. Я знаю, как это – слышать звуки своими собственными ушами, и я понимаю отличия в восприятии их посредством встроенных «электронных ушей». Теперь, когда я привык к последним, могу заявить: они дают мне практически те же ощущения, что и обычные органы слуха. По своему устройству и принципам работы системы друг от друга отличаются, но конечные результаты их действия очень похожи: в слуховой зоне коры мозга возбуждаются определенные группы нейронов, а в сознании возникает чувство понимания. Электронное слышание остается слышанием именно потому, что ничем иным оно быть не может.

Однако Уорвик имеет в виду отнюдь не ту информацию, которую дают нам органы чувств. Он говорит о коммуникации, а это совершенно другое дело. Для общения требуется куда больше входящей и исходящей информации, чем поступает в мозг через кохлеарный имплант. Кроме того, интерпретироваться данные должны на более высоком уровне ментальной деятельности. И кто в мире на это способен?

Я должен во всем этом разобраться. Мне показалась интересной одна идея, которую выдвинул Родольфо Линас, нейробиолог из университета Нью-Йорка[52]52
  Приводится по книге: Naam, Ramez. More Than Human, Broadway, 2005.


[Закрыть]. От нее просто волосы дыбом встают. Линас предложил инженерам сделать из тысяч проводов такой тонкий кабель, чтобы его можно было ввести в бедренную артерию в районе паховой области, а затем по кровяному руслу провести к головному мозгу – как при ангиографии. Достигнув последнего, провода кабеля должны распределиться таким образом, чтобы их концы попали в капилляры. В итоге каждый провод сможет снимать возбуждение соответствующего нейрона, а также изменять оное, передавая ему электрические импульсы.

Возможно, вы не поверите, что в капиллярах имеется достаточно места, однако оно есть. На иллюстрации видно, что диаметр каждого проводка – менее одного микрона (миллионной доли метра), то есть существенно меньше, чем просвет самого капилляра. Сотрудники лаборатории, которой руководит Линас, показали, что, в принципе, сделать все можно. Они вводили платиновые нанопровода в капилляры выбранных в качестве лабораторных образцов тканей и регистрировали возбуждение прилежащих нейронов[53]53
  http://www.physorg.com/news143212011.html


[Закрыть]. Заряд быстро распределялся, и теперь исследователи надеются получить такие провода, которые могли бы проводить электроток нужной силы[54]54
  NSF News. July 7, 2005. Прилагаются усилия к созданию таких нанопроводников, которые могли бы проводить ток большей силы: ученые Арканзасского университета сообщают, что в 2008 году удалось разработать нанопроводники с сердцевиной из золота в оболочке из окиси иридия. В этом же научном отчете говорится, что разработанные нанопроводники способны передавать ток вдвое большей силы, чем созданные в других университетах. Это позволит решить ключевую проблему, связанную с применением нанопроводов: рассеяние электрического заряда, передаваемого по столь тонким проводникам. Подробнее см. на сайте: http://www.nsf.gov/news.


[Закрыть].

Фактически, эта технология уже существует. Медики могут вводить длинную тонкую трубку через бедренную артерию, направляя ее затем в головной мозг – чтобы сделать инъекцию антиракового препарата прямо в область опухоли. Мы говорим о микрокатетерах, диаметр которых значительно превышает толщину нанопроводов, составляя от 0,5 до 1 миллиметра[55]55
  http://www.asahi-intecc.com/medical/product/ivr_mc.html.


[Закрыть]. Однако ученые доказывают, что применение нанопроводников должно позволить проникнуть в мозг еще глубже. В статье, описывающей использование микрокатетеров, газета New York Times приводит высказывание одного из медиков: «В техническом отношении нет препятствий к тому, чтобы достигнуть любой части мозга»[56]56
  Grady, Denise. Breaching a Barrier to Fight Brain Cancer // New York Times, November 17, 2009. http://www.nytimes.com/2009/11/17/health/17tumor. html?ref=science.


[Закрыть].

Конечно, любому из нас ясно, что введение в живой мозг множества нанопроводов чревато проблемами. Каким образом провести тысячи нанопроводников через все изгибы и сплетения капилляров? (Последние – так же искривлены и перекручены, как ветви баобаба). Как подвести каждый из нанопроводов к заданному месту? Что будет, если они перепутаются? Как предотвратить короткое замыкание при их возможном контакте? Как быть с тромбами в кровеносных сосудах? А вдруг проводок пройдет сквозь капиллярную стенку? Каким мыслится электропитание? Как я уже отметил, это очень смелая идея.

В сущности, все возражения подобного рода уже высказывались в 1970-х годах – в связи с кохлеарными имплантами. Критики доказывали: нет никакой возможности ввести электроды в узкую кохлеарную область – улитку внутреннего уха, «утопленную» в черепе на глубину полтора дюйма и размер которой не превышает горошины. Даже если нечто подобное и удастся, говорили они, то во влажной и соленой среде тела весьма вероятно короткое замыкание между электродами. А если получится преодолеть и эту проблему, настаивали противники имплантации, все равно нельзя будет компенсировать недостаток информации, который неизбежно проявится из-за потери 16 000 волосковых сенсорных клеток (hair cells), прежде передававших сигналы слуховым нервам. И потом: как, мол, будет функционировать электричество в устройстве, целиком расположенном внутри человеческого тела? А как добиться того, чтобы компьютер, размещенный внутри черепной коробки и связанный с электродами, имел необходимую производительность? (В ранних экспериментах для переведения звуковых сигналов в цифровую форму и передачи их на антенну импланта, разработчики использовали компьютеры размером с холодильный шкаф. Подопытные могли что-то слышать только сидя рядом с ними – да и то если были соединены с машиной специальным кабелем). Но несмотря ни на что все эти проблемы были решены в течение двух десятков лет. Сейчас, печатая этот тест, я слышу щелканье клавиатуры, тихое гудение кондиционера и легкие шорохи подушки за моей спиной.

Экстраполируя опыт создания кохлеарных имплантов, можно надеяться, что все препятствия на пути внедрения в жизнь устройств с нанопроводами будут преодолены. Вы только представьте: в головном мозге как будто начнет распускаться удивительный цветок – вытягиваясь на своем стебле и распространяясь все дальше. Это создание проникнет в каждый капилляр, в каждый кубический миллиметр мозга – и ежесекундно будет собирать терабайты данных. И столько же и с той же частотой станет посылать мозгу. Это будет самый интимный из всех когда-либо изобретавшихся людьми интерфейсов. Если теперь вы соедините два мозга, оснащенных подобными наноустройствами, то в буквальном смысле объедините их. Это будет точное подобие corpus callosum – мозолистого тела, соединяющего левое и правое полушария одного мозга (хотя, вероятно, связь будет осуществляться не по проводам, а посредством радиоволн). Если же после этого еще и связать людей с помощью Интернета, то возникнет сеть, каждый узел в которой будет человеческим мозгом. Всемирная Паутина, World Wide Web, превратится в Сеть Всемирного Разума, World Wide Mind.

Однако риски действительно очень существенны. Прежде всего, использование электричества имеет фундаментальные ограничения. Но дело не только в этом. В каждом миллиметре мягких тканей мозга имеются тысячи нейронов – и каждый, обладая своей специализацией, настроен на решение лишь определенной задачи. Поэтому возбуждая не один, а несколько нейронов в пучке, электрический разряд вызовет побочные эффекты. В главе 8 я затрону вопрос о новых технологиях, которые должны действовать более селективно и бережно. Наиболее интересная из них способна использовать генетически измененные нейроны, контролировать активность которых будут светодиоды, размещенные в пространстве между черепной коробкой и головным мозгом. Такая технология предназначена для того, чтобы воспринимать возбуждение нейронов и контролировать их, совершенно не нуждаясь в проводах.

Загадочный семинар

Однажды в ясный и свежий зимний день 2005 года я направил свой поскрипывающий «Форд» на север и, миновав Золотые Ворота, вскоре оказался в Винной долине. Задолго до того, как поселиться в Калифорнии, я видел фотографии этого места в рекламном проспекте виноделов и думал, что при съемке применялись светофильтры – дабы все выглядело прекраснее, чем есть на самом деле. Я ошибался. Эти места и в самом деле очаровательны. Солнечный свет заливал лежавшие вдоль дороги холмы. Я ехал мимо, и они казались мне мягкими спящими котятами. Посыпанные гравием и обсаженные деревьями дорожки разбегались от шоссе и вели к домам, которые, поблескивая мрамором, скрывались за соснами. Галилей как-то восторженно сказал, что вино – это свет, который вобрала в себя влага. Винная долина, скажу я, это безмятежность, воплотившаяся в окружающем мире.

Я быстро миновал Саусалито, округ Сонома, Напу. Повернул направо, затем налево – в сторону Сильверадо. Осталась позади Калистога, скрывшись за неясными очертаниями приземистых виноградников. Сгустились сумерки, и вскоре наступила ночь. После Калистоги шоссе устремилось вверх, поднимаясь примерно на 1800 футов, а езда стала напоминать американские горки с их подъемами и спусками – только дорога была настоящей. Вцепившись в руль так, что у меня побелели костяшки пальцев, я выписывал в пространстве кривые и всматривался вдаль, насколько мог. Наконец дорога пошла вниз, и я очутился в местечке Миддлтон, штат Калифорния. Магазины, склады с винилом на стенах, дома фермеров.

Я повернул налево, затем направо, а потом потерялся в темноте – непроглядной, как смола. Попробовал двинуться в одном направлении, сменил его и почувствовал: еще немного – и я дойду до белого каления. Но в конце концов шины моего автомобиля захрустели по гравию, и я оказался прямо перед большим деревенским домом. Я вытащил из машины спальный мешок и набитый одеждой чемодан, которые свалил на пол перед самой дверью. Рядом с ней выстроилась дюжина, а то и больше пар обуви. Поэтому я разулся и добавил к этой шеренге свои туфли, поставив их с краю. На меня как будто смотрело множество насмешливых глаз, вопрошавших: «Ты – и здесь?»

Я открыл дверь, заметив попутно, что замок поставлен на предохранитель – дабы не производить никакого шума. Вошел внутрь – в большую комнату с ковром. Он был красного цвета, а стены оказались разрисованы розовым. Несколько десятков человек сидели на полу, о чем-то болтая друг с другом, и их голоса сливались в какой-то устрашающий гул. Взглянув на лица собравшихся и почувствовав, что начинаю нервничать, я поднял глаза вверх. Высоко надо мной виднелись потолочные балки и медленно вращающиеся лопасти вентиляторов. Возникнув, казалось, ниоткуда, ко мне подошла женщина с глазами лани и сказала: «Хотите, обнимемся?»

Бог мой! Едва ли это то, чего я хочу. «Да, конечно», – ответил я, ощущая нечто вроде испуга и благодарности одновременно. Она прижалась ко мне – грудь к груди, бедро к бедру – и я ощутил аромат сандалового дерева. И еще запах мускуса. В таком положении она замерла. Меня осенило: эти объятия завершатся только тогда, когда я сам пожелаю их завершить. Она обхватила меня руками, будто я был норовистым животным и нужно было сделать что-то для моего успокоения. Наконец я мягко отстранился. Комната уже не раздражала так, как несколько мгновений назад. Шум не казался слишком громким. Я улыбнулся ей. Она улыбнулась мне.

Импланты мозга и кожа

Инопланетянину объятия двух людей могли бы показаться чем-то странным и бесцельным. Ему бы, наверное, все виделось так: пара двуногих гуманоидов устремляется друг к другу, они соприкасаются фронтальными частями и охватывают один другого верхними конечностями. Однако мониторинг, если бы таковой проводился, отобразил бы различные физиологические явления, происходящие в телах этих гуманоидов. Было бы отмечено уменьшение кровяного давления и частоты сердечных сокращений. Еще мониторинг показал бы, что головной мозг начал вырабатывать нейротрансмиттеры[57]57
  Вещества, без которых невозможна передача нервных импульсов в синапсе. Встречается и такое их название, как нейромедиаторы или просто медиаторы. – Прим. пер.


[Закрыть] (окситоцин, серотонин и допамин), а уровень кортизола (гидрокортизона) в крови снизился.

Если бы один из гуманоидов был чем-то встревожен, наш пытливый инопланетянин заметил бы, что второй – более спокойный – передает свое внутреннее состояние тому, кого обнимает. Это похоже на то, как один нейрон передает сигнал другому, и на некоторое время электрический потенциал между ними выравнивается. Одно двуногое существо успокаивает другое.

Да, именно это и дают крепкие объятия: обнимаясь, люди находят внутреннее равновесие. Занятно, что разработанное Линасом устройство, использующее возможности нанопроводников, в определенном смысле делает то же самое: охватывает и уравновешивает, передавая определенные состояния информационным образом. И не стоит думать, что оно заполняет собой мозг: нанопровода не выходят за пределы системы капилляров. В физиологическом отношении мозг воспринимает кровоток в своих сосудах как часть внешней среды. Если в одну из вен ввести красящее вещество, позже его следы можно будет обнаружить в любой ткани человеческого организма – кроме головного мозга. Если же это вещество ввести в область последнего, то в другие части тела оно уже не попадет.

Это становится возможным потому, что клетки, образующие капилляры мозга, прилегают друг к другу очень плотно. Настолько, что, фактически, преграждают пути проникновения в мозг для крупных молекул. Правда, есть несколько типов последних, которые, тем не менее, делают это вполне активно – молекулы кислорода, двуокиси углерода, глюкозы и алкоголя. Во внутреннюю среду мозга также могут проникать и некоторые запрещенные наркотические вещества – этим и объясняется их действие. Однако все остальное (в том числе и бактерии) остается за пределами этой среды. Такая преграда называется гемато-энцефалическим барьером (blood-brain barrier).

Таким образом, все находящееся в его капиллярах, головной мозг воспринимает как часть внешней для себя среды. Применение нанопроводников – тончайших проводов из специального материала – не требует никаких хирургических действий, за исключение введения их через вену. Не нужно сверлить кости черепной коробки или резать ткани мозга. В документации к пилотному проекту (PBS pilot), которым он занимается, Родольфо Линас утверждает: «Самое привлекательное в технологии использования этих тончайших проводов заключается в том, что с их помощью вы извне подсоединяетесь непосредственно к головному мозгу». Для полноты аналогии представьте себе, что США – это только земная твердь, а все протекающие по Североамериканскому континенту реки принадлежат океану, и в этом смысле они – «вне Америки». Иными словами, если понимать все буквально, то мозговой имплант с нанопроводами всегда остается вне головного мозга. Они соприкасаются с помощью нанопроводников, но первый никогда не проникает в ткань второго. Имплант как будто крепко обнимает мозг, бережно сжимая его в объятиях новой структуры и обеспечивая самый интимный контакт с ним из всех возможных. И, как и должно быть при обнимании, является средством общения.

Однако степень близости такова, что куда там обычным объятиям! Хотя сеть из нанонитей и остается для головного мозга чем-то внешним, она, тем не менее, глубоко проникает в тело человека. И происходящее при этом становится, в определенном смысле, делом более интимным, чем даже половой акт. Возбуждается большая часть телесной поверхности (имею в виду головной мог), возникает множество различных ощущений, а человек приобретает сложный и многообразный личный опыт. Ощущения при этом, конечно, не столь телесны, как при физическом прикосновении, которое может быть по-своему неповторимым. Однако получаемый опыт, о котором мы сейчас говорим, может оказаться не менее богатым и эмоционально значимым, чем телесный.

И точно так же, как при телесном контакте, необходимо стремление к тому, чтобы понимать этот опыт, осмысливать его и интерпретировать. Привыкаешь к этому не сразу. Для большинства людей их тело – это то, что внутри них, а компьютеры – то, что всегда извне. В нашей жизни технологии готовы заполнить собой буквально все вокруг, и единственной свободной от них зоной остается телесная оболочка. Тело остается последним редутом, той крепостью, которая еще не пала под напором компьютеров – священной, неприкосновенной и пока недоступной. Импланты, предназначенные для внедрения в человеческий мозг, все изменят. В случае со мной неожиданно оказалось, что компьютер теперь не где-то снаружи, а внутри меня самого. Причем будет находиться там постоянно, определяя новые правила моей жизни. И еще выяснилось, что я обязан заботиться о программном обеспечении и о батарейках так, как если бы они были неотъемлемой частью меня самого.

В психологическом отношении кохлеарный имплант дал мне своего рода намек на то, чем может стать для нас подобная электронная всеохватность. Но – только намек, ведь я имел дело только с оборудованием, а не с другим сознанием. Имплант не вступал в противоречие ни с моей индивидуальностью, ни с моей потребностью в личной независимости. Однако сетевые мозговые импланты должны будут связать многих людей в единую сеть, совершенно материальную в физическом отношении. А уровень передачи данных окажется таким высоким, что участники этой сети смогут взаимодействовать друг с другом так же беспрепятственно, как два полушария одного мозга. Электронный corpus callosum. Такая связь людей может перевернуть все привычные представления о том, что такое «я» и «они» или «внутреннее» и «внешнее». Вызов, брошенный личной идентичности, может быть почти чудовищным – но и вдохновляющим. Несущим в себе риски – но и открывающим новые возможности. Любой контакт, любое проникновение дают нам новые источники силы – но вместе с тем и обнаруживают что-то, в чем мы по-новому уязвимы. Компьютер, отключенный от Интернета, защищен от проникновения вирусов, однако при этом практически бесполезен. Человек, лишенный отношений с другими людьми, тоже защищен от проникновения вирусов, но при этом также и одинок. Чтобы получить желаемые преимущества, необходимо принять на себя соответствующие риски.

Надо сказать, получаемые преимущества почти всегда оправдывают риски. Секс, например, как будто специально создан для того, чтобы проверить, насколько прочны все ограничения. Он же помогает исследовать те барьеры, которые могут служить и своего рода передающими устройствами. С точки зрения неврологии, прикосновение к коже равносильно введению электрода в головной мозг. Потребность в интимных связях живет в нас всегда, потому что все млекопитающие стремятся к телесному контакту – и это стремление подобно древнему неутолимому голоду. Оно выражается в желании касаться каждого квадратного миллиметра кожи другого существа и надеяться, что так же будут касаться и тебя. Подобным образом в нас проявляется и страстное желание быть услышанными – чтобы каждое слово, рождающееся в первозданной тьме, воспринималось с напряженным и сочувственным вниманием. Иными словами, нам нужна Всемирная Сеть Разума – World Wide Mind, WWM.