Текст книги "Черное эхо"

Ирвинг все еще улыбался при этом воспоминании, когда в дверь постучали и в кабинет вошла офицер Мэри Гроссо с дюймовой толщины папкой в руке. Она положила ее на письменный стол Ирвинга со стеклянной столешницей. На его сверкающей поверхности больше не было ничего, даже телефона.

– Вы были правы, шеф. Оно все еще находилось в активах.

Заместитель начальника, ответственный за службу внутренних расследований, подался вперед и сказал:

– Да, я уверен, что не отдавал распоряжения перевести его в архивы, потому что у меня было чувство, что мы еще не получили полного представления о последнем периоде деятельности детектива Босха. Дайте взглянуть… я думаю, этим займутся… Льюис и Кларк. – Он раскрыл папку и прочитал запись условными знаками на внутренней стороне корочек. – Да, Мэри, попросите ко мне Льюиса и Кларка.

– Шеф, я видела их в отделе. Они готовились к заседанию КП. Я не могу сказать точно, по какому делу.

– Что ж, Мэри, им придется отменить Комиссию по правам, и, пожалуйста, не объясняйтесь со мной этими сокращениями. Я обстоятельный, педантичный полицейский. Я не люблю срезать пути. Вам придется это запомнить. А теперь эти Льюис и Кларк… я хочу, чтобы они отложили слушания и предстали передо мной незамедлительно.

Он напряг свои челюстные мышцы; твердые и упругие, они напоминали теннисные мячи в натуральную величину. Гроссо пулей выскочила из кабинета. Ирвинг расслабился и стал листать дело, заново знакомясь с Гарри Босхом. Он отметил военный послужной список Босха и его быстрое продвижение по службе в полицейском департаменте. За восемь лет – от патрульного полицейского до детектива, а затем – до следователя элитного отдела ограблений и убийств. Потом, после взлета, падение: прошлогодний административный перевод из отдела убийств и ограблений детективом в Голливудский участок. Жаль, что не уволили, сокрушался Ирвинг, изучая пункты карьеры Босха в хронологическом порядке.

Покончив с послужным списком, Ирвинг просмотрел экспертный отчет, касающийся психологического портрета Босха. Экспертная оценка была произведена в прошлом году и имела целью вынести заключение, может ли данный полицейский быть допущен обратно к своим обязанностям после убийства невооруженного человека. Психолог полицейского ведомства писал следующее:

«За время своего военного и полицейского опыта, существенным образом подразумевающего упомянутое применение огнестрельного оружия по живым мишеням, субъект в сильной степени сделался бесчувственным к насилию. В продолжение всей жизни он изъясняется в терминах насилия, либо аспект насилия является неотъемлемой частью его повседневности. Таким образом, маловероятно, что все выявленное ранее будет действовать в качестве психологического сдерживания в том случае, если он снова будет помещен в обстоятельства, где ему придется действовать с беспощадностью ради защиты себя или других. Я уверен, что он вновь окажется способен действовать без промедления. Он окажется способен спустить курок. При этом внешне его разговор не выявляет никаких пагубных последствий от привычки стрелять по людям. Разве что явная удовлетворенность результатом происшествия – смертью подозреваемого – представляется неуместной».

Ирвинг закрыл папку и постучал по ней ухоженным ногтем. Затем приподнял пальцами со стеклянной крышки своего письменного стола длинный темно-русый волос – офицера Мэри Гроссо, должно быть, – и выбросил в стоявшую рядом мусорную корзину. Гарри Босх – это проблема, подумал он. Да, он хороший коп, хороший сыщик… В сущности, Ирвинг завистливо восхищался его успехами в расследовании убийств, в частности его умением обезвреживать серийных душегубов. Но по своему длительному опыту замначальника департамента Ирвинг знал: чужаки плохо приживаются в этой системе. Гарри Босх чужак и навсегда им останется. Он не часть семьи УПЛА. А сейчас в поле зрения Ирвинга попало самое скверное. Босх не только находился вне семьи, но, похоже, оказался вовлечен в некие действия, которые могут прямо навредить семье, поставить ее в неловкое положение. Ирвинг решил, что надо действовать уверенно и без проволочек. Он крутанулся на стуле и посмотрел в окно, на здание мэрии по ту сторону Лос-Анджелес-стрит. Затем его взгляд, как всегда, обратился к мраморному фонтану перед Паркер-центром. Это был мемориал в честь полицейских, погибших на боевом посту. Вот она, семья, подумал он. Вот она, честь семьи. Он стиснул зубы – мощно, веско, торжествующе! Именно в этот момент дверь отворилась.

В кабинет широким, уверенным шагом вошли и предстали перед лицом начальства детективы Пирс Льюис и Дон Кларк. Ни один не произнес ни слова. Они могли бы сойти за братьев. У обоих были коротко подстриженные каштановые волосы, неуклюжие туловища тяжелоатлетов с мощными руками. Оба одеты в консервативные серые костюмы: Льюис – в тонкую угольно-черную полоску, Кларк – в красно-коричневую. Оба скроены широкими и приземистыми – для лучшего перемещения тела в пространстве. Тело у каждого было слегка наклонено вперед, как если бы они вброд пробирались через воду, принимая на себя удары прибойной волны на манер волнорезов.

– Господа, – обратился к ним Ирвинг, – у нас проблема, причем первоочередная, с одним полицейским, который прежде уже переступал порог нашего отдела. Это тот полицейский, с которым вам двоим уже доводилось, не без успеха, работать.

Льюис и Кларк переглянулись, и Кларк позволил себе маленькую, быструю ухмылку. Он не мог догадаться, о ком шла речь, но любил охоту на закоренелых штрафников. Они были такими безнадежно-отчаянными.

– Речь идет о Гарри Босхе, – уточнил Ирвинг. Он подождал несколько мгновений, чтобы это имя хорошенько уложилось в их головах, а затем сказал: – Вам придется предпринять небольшой рейд в Голливудское отделение. Я хочу немедленно возбудить против него служебное расследование. Истцом будет Федеральное бюро расследований.

– ФБР? – удивленно переспросил Льюис. – Что же он у них натворил?

Ирвинг сделал ему замечание за употребление аббревиатуры вместо полного наименования Бюро и велел присесть по другую сторону стола. Следующие десять минут он потратил на подробное изложение телефонного звонка, который получил несколько минут назад из ФБР.

– В Бюро говорят, что слишком уж много здесь совпадений, – заключил он. – Я с ними согласен. Он вполне может быть сам замешан, и Бюро хочет, чтобы его отстранили от дела Медоуза. В лучшем случае получается, что он в прошлом году вмешался, чтобы помочь своему бывшему товарищу избежать тюремного срока. А вполне возможно, и затем, чтобы тот мог совершить это ограбление. Было ли Босху заранее известно о готовящемся преступлении, или он только потом оказался вовлечен – этого я не знаю. Но нам предстоит выяснить, что сейчас замышляет детектив Босх.

Здесь Ирвинг опять сделал паузу, чтобы довести свою мысль до сознания слушателей, и с особой силой сжал челюсти. Льюис и Кларк имели достаточную выучку, чтобы его не перебивать. Затем Ирвинг продолжил:

– Эти обстоятельства открывают перед нашим департаментом возможность осуществить в отношении Босха то, что не удалось полностью осуществить прежде. А именно – удалить его. Вы будете докладывать непосредственно мне. Да, и еще: я хочу, чтобы копии ваших ежедневных отчетов передавались непосредственному начальнику Босха лейтенанту Паундзу. Негласно. Но я от вас жду не только письменных отчетов. Я требую, чтобы вы, кроме этого, дважды в день отчитывались передо мной по телефону, утром и вечером.

– Мы сейчас же приступаем, – сказал Льюис, поднимаясь со стула.

– Дерзайте, джентльмены, но будьте осторожны, – наставлял Ирвинг. – Детектив Гарри Босх уже больше не является той знаменитостью, что был прежде, но тем не менее не дайте ему сорваться с крючка.

Босх спускался на лифте с семнадцатого этажа Федерал-билдинг. Растерянность оттого, что агент Уиш так бесцеремонно от него избавилась, сменилась злостью и разочарованием. Они ощущались как некий упругий ком у него в груди. В лифте он был один, поэтому, когда запищал пейджер на поясе, Гарри, вместо того чтобы его отключить, позволил ему отзвонить положенные двадцать секунд. На смену гневу и обиде пришла решимость. Выйдя из кабины, он посмотрел на номер телефона, высветившийся на цифровом дисплее. Перед ним стояло число 818 – код Долины, но сам номер он не узнал. Детектив подошел к группе платных телефонов во внутреннем дворе здания и набрал нужные цифры. «Девяносто центов», – произнес электронный голос. К счастью, у него нашлась мелочь. Босх опустил монеты в щель, и через полгудка трубку снял Джерри Эдгар.

– Гарри, – начал он с ходу, пренебрегая приветствием, – я еще здесь, в Министерстве по делам ветеранов, и толкусь без толку, дружище. У них нет никаких материалов на Медоуза. Сначала сказали, что мне надо обращаться прямо в Вашингтон или принести ордер. Я сказал им, что знаю о существовании досье – понимаешь, на основании того, что ты мне рассказал. Я говорю: «Ладно, хорошо, я поеду за ордером, но не могли бы вы просто посмотреть и удостовериться, что эта папка существует?» И вот они поискали некоторое время и наконец приходят и говорят: да, файл у них был, но теперь его нет. Сказать тебе, кто в прошлом году явился с судебным постановлением и забрал его?

– ФБР.

– Похоже, ты лучше меня все знаешь.

– Я тоже не на хвосте просиживал. Они сказали, когда именно Бюро его забрало и зачем?

– Им не объяснили зачем. Просто пришел агент ФБР с ордером и забрал. Оформил получение в сентябре и с тех пор так и не вернул. Не объяснял никаких причин. Хреновы федералы не обязаны это делать.

Некоторое время Босх молчал, обдумывая информацию. Значит, они там всю дорогу были в курсе. Уиш знала и о Медоузе, и о туннелях, и обо всем прочем, что он ей толковал. Все это был просто спектакль.

– Гарри, ты меня слышишь?

– Да. Послушай, они не показывали тебе копии бумаг о передаче или, может, знают имя агента ФБР?

– Нет, они не смогли найти подтверждение получения ордера, и никто не помнит имени агента. Только то, что это была женщина.

– Запиши номер телефонной будки, где я нахожусь. Вернись к ним в архив и спроси другое досье, просто проверь, там ли оно. Мое досье.

Он дал Эдгару телефонный номер платного таксофона и свои координаты, особенно тщательно проговаривая по буквам первое имя.

– Мать честная, это тебя так назвали? – подивился Эдгар. – А для краткости, значит, Гарри. Как твоей мамаше такое в голову пришло?

– У нее был сдвиг насчет художников пятнадцатого века. Подобрала имя к фамилии[14]14
  Герой назван в честь художника Иеронима Босха.


[Закрыть]. Давай сходи, проверь мой файл, потом перезвони мне. Я буду ждать.

– Да я даже не смогу это произнести, старина.

– Рифмуется с «анонимом».

– Ладно, я попробую. А ты где, кстати?

– В платном таксофоне, возле ФБР.

Босх повесил трубку прежде, чем его партнер успел спросить что-нибудь еще. Он зажег сигарету и привалился к стене будки, наблюдая, как маленькая группа людей вышагивает по кругу по длинной зеленой лужайке перед зданием. В руках они держали самодельные плакаты, выражающие протест против предложения поставить новые нефтяные вышки в заливе Санта-Моника. Гарри видел лозунги «Скажи нефти „нет“», «Неужели залив еще недостаточно загажен?», «Соединенные Штаты „Эксона“»[15]15
  Имеется в виду «Эксон мобил» – крупнейшая нефтяная компания в США.


[Закрыть] и тому подобные.

Он заметил на лужайке пару теленовостных бригад, которые снимали эту акцию на пленку. «Вот он, ключ», – подумал Босх. Внимание прессы. Появление на публике. Покуда телевизионщики будут толочься поблизости и показывать это в шестичасовых новостях, демонстрация будет иметь резонанс. Пусть даже в виде краткого упоминания по телевизору. Босх заметил, что того, кто, по всей видимости, являлся вожаком этой группы, интервьюирует перед телекамерой женщина, в которой он узнал репортершу с Четвертого канала. Лицо оратора тоже показалось ему знакомым, но он не мог сообразить, откуда его знает. Понаблюдав несколько минут, как мужчина непринужденно распинается перед камерой, Босх вспомнил его. Парень был телеактером, игравшим некогда пьяницу в популярной комедии положений, из которой Босх видел пару серий. Хотя мужик все так же походил на пьянчужку, продолжения сериала не было.

Прислонившись к будке, Босх курил уже вторую сигарету, и дневная жара начинала одолевать его, как вдруг, посмотрев на стеклянные двери здания, он увидел, что из них выходит агент Элинор Уиш. Взгляд ее был устремлен вниз, она рылась в сумочке и потому не заметила его. Быстро и не успев понять, зачем это делает, Босх юркнул за ряд таксофонов и, используя их в качестве прикрытия, стал перемещаться позади них, прячась, пока она проходила. Как выяснилось, в сумочке Уиш искала очки. Шагая мимо демонстрантов, она была уже в очках, впрочем не бросив в их сторону ни единого взгляда. По авеню Ветеранов она держала путь к бульвару Уилшир. Босх знал, что гараж федералов находится под зданием. Уиш шла в противоположном направлении. Значит, куда-то поблизости. Зазвонил телефон.

– Гарри, твой файл тоже у них. В ФБР, я имею в виду. Что происходит?

Голос Эдгара звучал взволнованно и настойчиво. Он не любил осложнений. Он не любил загадок. Он был на сто процентов из тех, кто работает только от звонка до звонка.

– Не знаю, что происходит, они мне не сообщают, – ответил Босх. – Поезжай в офис. Поговорим там. Если доберешься туда раньше меня, я хочу, чтобы ты связался со строителями подземки. Узнай в отделе кадров, работал ли у них Медоуз. Попытай также счастья с фамилией Филдз. А потом садись за оформление бумаг по убийству на телевидении. Как мы договорились. Доведи дело до конца. Встретимся на месте.

– Гарри, ты сказал, что знал этого парня, Медоуза. Может, стоит сообщить «шеф-повару», что здесь конфликт интересов и что лучше передать это дело в городской отдел убийств или кому-то еще из наших?

– Мы обсудим это позже. Ничего не делай и ни с кем не говори, пока я не приеду.

Босх дал отбой и зашагал к Уилширу. Он увидел, что Уиш уже повернула на восток, по направлению к Вествуд-Виллидж. Он сократил расстояние между ними, перешел на другую сторону улицы и двинулся следом. Он соблюдал осторожность, чтобы не подойти слишком близко, так чтобы в какой-нибудь магазинной витрине, куда она заглядывала, не возникло его отражение. Когда Уиш достигла бульвара Вествуд, то повернула к северу и, перейдя Уилшир, оказалась на той же стороне улицы, что и Босх. Он нырнул в вестибюль банка. Через несколько секунд он вышел обратно на тротуар – ее уже не было. Он посмотрел в обе стороны, а затем поспешил к углу и заметил ее в полуквартале впереди входящей в Вествуд-Виллидж.

Уиш замедлила шаг перед какой-то витриной, затем остановилась перед магазином спорттоваров. В витрине стояли женские манекены, одетые в спортивные шорты и рубашки цвета лайма. Прошлогодний писк моды. Уиш некоторое время взирала на эти наряды, затем двинулась прочь и не останавливалась, пока не оказалась в театральном районе. Там она свернула в «Стрэттонз».

Следуя по противоположной стороне улицы, Босх, не заглядывая внутрь, миновал ресторанчик и дошел до следующего угла. Он остановился перед «Брюн», под старым театральным шатром, и оглянулся. Она не выходила. Он подумал, нет ли в том заведении задней двери. Взглянул на часы. Было чуть рановато для ланча, но, возможно, она любила опережать толпу. Может, она любит есть в одиночестве. Гарри перешел дорогу и встал у противоположного угла, под навесом театра «Фокс». Отсюда открывался обзор через витрину ресторана «Стрэттонз», но ее не было видно. Он прошел через автостоянку перед рестораном и вошел в задний переулок. Он увидел с той стороны другую дверь, доступную для входа и выхода публики. Означало ли это, что она заметила его и воспользовалась рестораном, чтобы ускользнуть? Прошел уже немалый срок с тех пор, как Гарри в одиночку сидел у кого-то на хвосте, но ему показалось, что она его не заметила. Он прошел по этому переулку и вошел в заднюю дверь.

Элинор Уиш сидела одна за выгороженным столиком, в ряду таких же деревянных столиков-кабинок, что тянулись вдоль правой стены зала. Как и всякий осмотрительный коп, она сидела лицом к парадной двери, поэтому не заметила Босха, пока он тихонько не опустился на скамью напротив нее и не взял меню, которое она уже просмотрела и бросила на стол.

– Никогда здесь не бывал. Что, приличное место?

– Что это значит? – вопросила она с явным удивлением на лице.

– Не знаю, я подумал, может, вам нужна компания.

– Вы что, за мной следили? Вы следили за мной.

– Во всяком случае, я этого не скрываю. Знаете, вы допустили ошибку, там, в офисе. Вы были слишком хладнокровны. Вы переборщили с невозмутимостью. Я прихожу с единственной ниточкой, какая у вас появилась за девять месяцев, а вы заводите разговор о каких-то официальных инстанциях и прочей ерунде. Что-то здесь было не так, но я не мог сообразить, что именно. А теперь знаю.

– О чем вы? Впрочем, не имеет значения, мне это неинтересно.

Она сделала движение, чтобы встать и выскользнуть из кабинки, но Босх протянул руку через стол и твердой рукой сжал ее запястье. Ее кожа была теплой и влажной от быстрой ходьбы. Она застыла, обернулась и так сердито полыхнула на него взглядом своих карих глаз, что с помощью этого взгляда можно было, вероятно, выжечь его имя на надгробии.

– Пустите. – Судя по голосу, она еще владела собой, но чувствовалось, что еще немного – и сорвется.

Он отпустил.

– Не уходите. Прошу вас. – Она на миг замешкалась, и он не упустил момент. – Все в порядке. Я понимаю причины того, что произошло. Того холодного приема, который я встретил, – вообще всего. Я хочу сказать, что на самом деле вы проделали хорошую работу. Тут мне не в чем вас упрекнуть.

– Босх, послушайте… Я не понимаю, о чем вы. Я думаю…

– Я знаю, что вам уже было все известно о Медоузе, о туннелях, обо всей этой штуковине. Вы подняли его военное досье, подняли мое досье, вы, вероятно, подняли досье на каждую «туннельную крысу», которая выбралась оттуда живой. В деле ограбления Уэстлендского банка непременно должна была быть связь с тамошними туннелями.

Она посмотрела на него долгим взглядом и уже почти собралась заговорить, когда подошла официантка с карандашом и блокнотом.

– Пока один кофе, черный, и один стакан «Эвиана». Спасибо, – произнес Босх прежде, чем Уиш или официантка успели открыть рот.

Официантка удалилась, делая пометки в своем блокноте.

– А я думала, вы любитель сахара и сливок, – сказала Уиш.

– Только когда меня пытаются раскусить.

Тут ее глаза как будто смягчились, но лишь самую малость.

– Детектив Босх, послушайте, я не знаю, с чего вы решили, что вам что-то известно, но я не намерена обсуждать с вами уэстлендское дело. Именно так я и сказала вам в Бюро. Я не имею права этого делать. Извините, мне действительно жаль.

– Может, мне следовало обидеться за эту проверку, но я не обиделся. То был логичный шаг в вашем расследовании. Я бы сделал то же самое. Вы берете всех, кто соответствует данному профилю – профилю «туннельной крысы», – и просеиваете сквозь сито имеющихся улик.

– Вы не являетесь подозреваемым по делу, Босх, с вас довольно? Так что все в порядке, забудьте.

– Я знаю, что я не подозреваемый. – Он издал короткий принужденный смешок. – Я был временно отстранен от должности и отбывал этот вынужденный отпуск в Мексике, могу доказать. Но вы и так знаете. Поэтому в том, что касается меня, я плюну и забуду. Но мне нужно получить то, что у вас есть на Медоуза. Вы забрали его досье со всеми материалами еще в сентябре. Вы, очевидно, провели полную разработку Медоуза. Внешнее наблюдение… его связи, окружение, биография. Возможно даже – готов поспорить, – вы вызывали его к себе и допрашивали. Все это нужно мне сейчас, сегодня, а не через три-четыре недели, когда какие-нибудь инстанции поставят на этом какие-нибудь визы.

Вернулась официантка с кофе и водой. Уиш придвинула к себе стакан, но пить не стала.

– Детектив Босх, вы отстранены от дела. Я сожалею. Не мне следовало сообщать вам об этом. Но это так. Когда вернетесь к себе в офис, то узнаете. После вашего ухода мы сделали один звонок.

Босх держал чашку обеими руками, поставив локти на стол. Он осторожно поставил ее на блюдце на тот случай, если руки начнут дрожать.

– Что вы сделали? – переспросил он.

– Мне очень жаль, – сказала Элинор Уиш. – После вашего ухода Рурк… помните, тот человек, которому вы сунули под нос фотографию? Так вот, он позвонил по номеру, который был написан на вашей карточке, и поговорил с лейтенантом Паундзом. Он рассказал о вашем сегодняшнем визите и высказал предположение, что налицо конфликт интересов, поскольку вы расследуете смерть своего бывшего друга. Он и еще кое-что прибавил и…

– Что именно?

– Послушайте, Босх, я многое о вас знаю. Я признаю, что мы подняли на вас материалы, мы вас проверяли. Черт, для этого нам даже не требовалось ваше досье – достаточно было почитать тогдашние газеты. О том вашем деле Кукольника. Так что я хорошо понимаю, чего вы уже натерпелись от людей, проводивших внутреннее расследование. Нам не стоило так поступать, но то было решение Рурка. Он…

– Что он еще им сказал?

– Он сказал правду. Сказал, что в ходе расследования всплыли оба имени: ваше и Медоуза. Сказал, что вы знали друг друга. И попросил, чтобы вас отстранили от дела. Так что все это теперь не имеет значения.

Босх смотрел в сторону, за перегородку кабинки.

– Я хочу услышать от вас ответ, – сказал он. – Я подозреваемый?

– Нет. По крайней мере, вы им не были, пока не явились к нам сегодня утром. А теперь уже не знаю. Я стараюсь быть откровенной. Попытайтесь взглянуть на дело с нашей точки зрения. Некий человек, к которому мы приглядывались в прошлом году, приходит к нам и заявляет, что он расследует убийство другого человека, к которому мы приглядывались еще пристальнее. И этот первый говорит: «Дайте мне ваши материалы».

Ей не было никакой выгоды так много ему рассказывать. Он понимал это и понимал, что она, видимо, сознательно ставила себя в трудное положение, вообще рассказывая что-либо. Несмотря на все дерьмо, в которое он угодил или был кем-то впихнут, Гарри Босх начинал проникаться симпатией к холодной, неуступчивой, трудной в общении Элинор Уиш.

– Если вы не хотите говорить о Медоузе, скажите кое-что обо мне самом. Вы сказали, что сначала ко мне приглядывались, а потом оставили в покое. Каким образом вы сняли с меня подозрения? Вы ездили в Мексику?

– Это и другое. – Она некоторое время смотрела на него, прежде чем продолжить. – Вас довольно быстро реабилитировали. Поначалу мы, конечно, заволновались. Я имею в виду, мы просматривали досье людей, имевших туннельный опыт во Вьетнаме, и вдруг там оказывается знаменитый Гарри Босх, детектив-суперзвезда, по следственным делам которого написана пара книжек, снят сериал. И этот парень, чьим именем полнились все газеты, вдруг оказывается в центре скандала. После месяца внутренних расследований его звезда рассыпается вдребезги и из элитного отдела ограблений и убийств его переводят… – Она осеклась.

– На помойку, – докончил он за нее.

Она уставилась в стакан и продолжила:

– Поэтому Рурк тотчас начал строить умозаключения: а что, если вы именно так провели этот вынужденный отпуск – роя подкоп в банк? Из героев – в мерзавцы. Такой вот способ вновь заявить о себе… нечто безумное, вроде этого. Но когда мы стали изучать вашу подноготную и нынешние обстоятельства, то узнали, что этот месяц вы провели в Мексике. Мы отправили одного из своих людей в Энсеньяду проверить. Вы оказались чисты. Одновременно в Министерстве по делам ветеранов мы затребовали ваши медицинские документы… О, так это вы там сегодня наводили справки, не правда ли? – Босх кивнул. Она продолжила: – Ну так вот, в тамошних медицинских картах были отчеты психиатра… Простите. Это звучит таким грубым вторжением в частную жизнь.

– Я хочу это знать.

– Терапия для переживающих посттравматический синдром. Я хочу сказать, что функционально вы вполне соответствуете. Но у вас порой случаются проявления посттравматического стресса в форме бессонницы и некоторых других вещей – клаустрофобии, например. Однажды врач даже написал, что вы никогда больше не сможете спуститься под землю. Так или иначе, мы подвергли ваши личностные характеристики проверке в нашей лаборатории поведенческой психологии при Академии ФБР в Куантико. Они списали вас со счетов как подозреваемого. Сказали: невероятно, чтобы вы перешли черту ради финансовой выгоды.

Она помолчала, чтобы придать сказанному вес.

– Эти медицинские дела из Министерства ветеранов старые, – сказал Босх. – Вся эта история давнишняя. Я, конечно, не собираюсь сидеть здесь и представлять доводы, почему меня можно считать подозреваемым. Но те материалы старые. Я не обращался к психиатру – при клинике ветеранов или любому другому – уже пять лет. А что касается моей клаустрофобии и боязни труб и туннелей, то я только вчера залезал в одну такую, чтобы посмотреть на Медоуза. Как вы думаете, что бы написали об этом ваши психиатры из Куантико?

Гарри чувствовал, как его лицо краснеет от досады и смущения. Он знал, что наговорил много лишнего. Но чем больше старался сдерживаться, тем больше кровь устремлялась к лицу. Широкобедрая официантка выбрала именно этот момент, чтобы вернуться и подать ему свежий кофе.

– Готовы сделать заказ? – спросила она.

– Нет, – ответила Уиш, не отрывая глаз от Босха. – Пока нет.

– Уважаемые, сейчас в обеденный перерыв сюда нагрянет толпа народу, и стол понадобится тем, кто голоден. Я зарабатываю на тех, кто ест, а не на тех, кто слишком зол, чтобы есть.

Она отошла, оставив Босха с мыслью, что официантки, пожалуй, лучше разбираются в людях, чем большинство копов. Уиш сказала:

– Мне жаль, что все так получилось. Вам надо было позволить мне уйти сразу, как только я собралась.

Смущение Босха прошло, но гнев остался. Он уже больше не смотрел в сторону от стола. Он смотрел прямо на собеседницу.

– Вы думаете, что разобрались во мне по каким-то бумажкам из досье? Вы меня не знаете! Расскажите, что вы знаете!

– Я не знаю вас. Я знаю о вас, – ответила она. Она на миг умолкла, чтобы собраться с мыслями. – Вы институциональный человек, детектив Босх. Вся ваша жизнь связана с социальными институтами. Сначала приют, дома приемных родителей. Потом армия. Потом полиция. Вы никогда не выходили за пределы той или иной институциональной системы. Один ущербный социальный институт за другим. – Она отпила воды, как будто раздумывая, продолжать ли дальше. Потом продолжила: – Иероним Босх… Единственная вещь, которой вас снабдила мать, – это имя живописца, умершего пять с лишним веков назад. Но я могу себе представить, что перед реальной чертовщиной, выпавшей на вашу долю, та эксцентричная чепуха из причудливых видений, которую он писал, выглядит Диснейлендом. Ваша мать была одинока. Ей пришлось отдать вас в приют. Вы выросли в приемных семьях, интернатах. Вы сумели там не пропасть. Вы выжили во Вьетнаме и удержались в полицейском департаменте. Пока, по крайней мере. Но вы там чужой среди своих. Вы сумели продвинуться до городского отдела ограблений и убийств, но и там всегда были чужаком. Вы всегда все делали по-своему, и в конце концов вас за это выпихнули.

Она медленно допила стакан, по-видимому желая дать Босху возможность прервать ее рассуждения. Он этого не сделал.

– Для этого вам хватило всего одной ошибки, – снова заговорила она. – В прошлом году вы убили человека. Он сам был убийцей, но это не меняло дела. Согласно отчетам, вы решили, что он потянулся под подушку за пистолетом. Оказалось, что он потянулся за своим париком. Ситуация почти комическая, но служба внутренних расследований нашла свидетельницу, которая показала, будто упомянула заранее, что подозреваемый держал накладные волосы под подушкой. Поскольку она была уличной проституткой, достоверность ее показаний была под вопросом. Их оказалось недостаточно, чтобы совсем вышвырнуть вас с работы, но это стоило вам должности. Теперь вы работаете в Голливуде, в отделении, которое большинство людей в управлении называют помойкой.

Голос ее сделался тише и сошел на нет. Тирада ее изнурила. Босх ничего не отвечал, и наступило долгое молчание. Официантка курсировала мимо кабинки, но почла за лучшее не вмешиваться.

– Когда вернетесь обратно в офис, – проговорил он наконец, – попросите Рурка сделать еще один звонок. Он снял меня с дела, он может вернуть меня обратно.

– Я не могу этого сделать. Он не станет.

– Станет-станет, и скажите, что на это у него есть время только до завтра.

– А не то? Что вы можете поделать? Поймите… давайте смотреть правде в глаза. С вашим послужным списком вы к завтрашнему дню будете вообще временно отстранены. После разговора с Рурком Паундз, вероятно, сразу же позвонил в СВР, если только Рурк сам этого не сделал.

– Не имеет значения. Передайте Рурку: либо завтра утром я кое-что услышу, либо завтра же он прочтет в «Таймс» интересный материал. О том, как человек, подозреваемый в крупном преступлении – объект слежки ФБР, – был убит прямо у Бюро под носом, унеся с собой в могилу информацию о том, как было осуществлено нашумевшее подземное ограбление Уэстлендского банка. Возможно, не все факты будут точны или расставлены в правильном порядке, но они будут достаточно близки к истине. Что более важно, это будет качественный материал. И он поднимет волну до самого Вашингтона. Помимо того, что он станет шоком, он будет еще и хорошим предупреждением для тех, кто укокошил Медоуза. И тогда вам их уже никогда не найти. А за Рурком навсегда останется репутация человека, который их прошляпил.

Она смотрела на него, отстраненно качая головой, будто находилась где-то далеко.

– Не мне решать. Мне придется пойти к нему и передать ваши слова. Но будь решение за мной, я бы сказала, что вы блефуете. И открыто объявляю вам сейчас, что именно это посоветую ему сделать.

– Это не блеф. Вы же меня проверяли, сами знаете. Я отправлюсь в СМИ, и СМИ меня выслушают, и им это понравится. Пораскиньте мозгами. Вы обязаны сказать ему, что это не блеф. Мне нечего терять. А он ничего не потеряет, возвратив меня обратно.

Он встал и начал выбираться из-за стола. Потом остановился и бросил на стол пару долларовых бумажек.

– У вас есть мое досье. Вы знаете, где меня найти.

– Да, знаем, – кивнула она. Потом окликнула: – Эй, Босх!

Он обернулся.

– А та проститутка, она сказала правду? Насчет подушки.

– А разве они говорят что-то другое?

Босх припарковался на стоянке позади полицейского участка на Уилкокс-авеню и не бросал сигарету до тех пор, пока не подошел к задней двери. Раздавил бычок об асфальт и вошел внутрь, оставляя позади запах рвоты, доносившийся из зарешеченных окон с тыльной стороны участка, где находились камеры. В заднем коридоре, дожидаясь его, большими шагами прохаживался Джерри Эдгар.