Текст книги "Штамм «Андромеда»"

Майкл Крайтон
Штамм «Андромеда»

Посвящается доктору А.К.Д., который первым поднял эту проблему.

«До этого момента польза интеллекта для выживания человеческого рода не была наглядно доказана».

Джереми Стоун

«Прогресс обходится нам все дороже».

Р. А. Янек

Michael Crichton

The Andromeda Strain

Copyright (c) 1969 by Centesis Corporation

Copyright (c) 2004 by Michael Crichton

Перевод с английского В. Алтаева

© Алтаев В., перевод на русский язык, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

ШТАММ «АНДРОМЕДА»

ШТАММ «АНДРОМЕДА»

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Доступ неуполномоченных лиц к материалам дела карается лишением свободы сроком до 20 лет и штрафом 20 тысяч долларов.

НЕ ПРИНИМАТЬ ОТ КУРЬЕРА В СЛУЧАЕ НАРУШЕНИЯ ЦЕЛОСТНОСТИ ПЛОМБЫ

В соответствии с законодательством курьер обязан потребовать удостоверение № 7592. Без предоставления идентифицирующего документа передача файла запрещена.

АВТОМАТИЗИРОВАННЫЙ ОБЗОР СМ. НИЖЕ

Благодарности

В данном произведении вашему вниманию предлагается описание крупнейшего американского научного кризиса, продлившегося пять дней.

Как и в большинстве подобных критических ситуаций, все события, связанные со штаммом «Андромеда», являли собой смесь предвидения и безрассудства, неведения и невежества. Едва ли не все участники данного инцидента показали не только свои блестящие умственные способности, но еще и моменты непостижимой глупости. Поэтому невозможно писать о данных событиях, не задев некоторых людей.

Тем не менее данную историю крайне важно предать огласке. Наша страна содействует крупнейшим научным учреждениям в истории человечества. Наши ученые постоянно совершают новые открытия, многие из которых имеют важный политический или социальный подтекст. Нет никаких гарантий, что в ближайшем будущем нас не ждет развитие новых кризисов вроде «Андромеды». Таким образом, я считаю, что для общественности будет полезно узнать о возможных причинах и методах борьбы с подобными случаями.

Во время изучения этих событий мне великодушно помогали многие люди, поощрявшие меня изложить эту историю как можно точнее и подробнее.

Выражаю особую благодарность генерал-майору Уиллису А. Хаверфорду, Сухопутные войска США; лейтенанту Эверетту Дж. Слоану, ВМС США (в отставке); капитану Л. С. Уотерхаусу, ВВС США (Отдел особых проектов базы «Ванденберг»); полковнику Хенли Джексону и полковнику Стэнли Фридриху (база ВВС «Райт-Паттерсон»); а также Мюррею Чарльзу из пресс-службы Пентагона.

За помощь в изучении предыстории проекта «Лесной пожар» хочу поблагодарить Роджера Уайта, НАСА (Хьюстон); Джона Робла, НАСА, Комплекс Кеннеди № 13; Питера Дж. Мейсона, разведка НАСА (Арлингтон-Холл); доктора Фрэнсиса Мартина, Калифорнийский университет (Беркли) и Президентский консультативный научный совет; доктора Макса Бирда, Информационное агентство США; Кеннета Ворхиза из пресс-службы Белого дома и профессора Джонатана Перси, Чикагский университет (Кафедра генетики).

Также за вычитку нескольких глав данной рукописи, а также за технические исправления и предложения хочу поблагодарить Кристиана П. Льюиса из Центра космических полетов имени Годдарда; Герберта Станча, из Avco, Inc.; Джеймса П. Бейкера, Лаборатория реактивного движения; Карлоса Н. Сандоса, Калифорнийский технологический институт; доктора Брайана Стэка, Мичиганский университет; Эдгара Блэлока, Гудзоновский институт; профессора Лайнуса Кьеллинга, корпорация RAND; доктора Элдриджа Бенсона из Национального института здравоохранения.

Наконец, выражаю огромную благодарность участникам проекта «Лесной пожар» за изучение так называемого штамма «Андромеда». Все они согласились встретиться со мной, и многих я опрашивал целыми днями. Кроме того, мне разрешили использовать стенограммы их совещаний, которые хранятся в Арлингтон-Холле (седьмая подстанция) и занимают более пятнадцати тысяч страниц машинописной рукописи. Данный материал, записанный в двадцати томах, представляет полную историю событий, произошедших во Флэтроке, штат Невада, и изложенную каждым из ее участников. При подготовке сводного отчета мне пригодились все отдельные точки зрения.

Мое повествование посвящено довольно сложным и техническим научным вопросам. Я по возможности пытался разъяснить некоторые термины, проблемы и методы их решения, и все же избегал соблазна упрощать как вопросы, так и ответы. Однако я заранее приношу свои извинения, если читателю порой придется продираться сквозь толщу технических деталей.

Но, помимо этого, я также попытался передать все напряжение и волнение этих пяти дней, потому что история «Андромеды» – это настоящая драма, полная как глупых и фатальных ошибок, так и героических поступков и победы разума.

M.К.

Кембридж, Массачусетс

Январь 1969 года

День 1
Контакт

1. Земля без конца и края

Мужчина с биноклем. Так все и началось одним зимним вечером: с мужчины, стоявшего у пригорка на обочине дороги, которая вела к маленькому аризонскому городку.

Лейтенант Роджер Шон с трудом держал бинокль в руках. Металл морозил кожу, а плотная куртка и теплые перчатки только замедляли движения. Шон со свистом выдыхал в залитый лунным светом воздух клубы пара, от которых запотевали линзы. Время от времени он протирал их большим пальцем.

Он даже не подозревал, насколько тщетны были его действия. Для изучения тайн этого города бинокли были бесполезны. Он был бы удивлен, узнав, что люди, которые в итоге раскрыли его секреты, использовали инструменты в миллион раз мощнее обычного бинокля.

В образе опершегося о валун Шона с биноклем в руках было одновременно что-то грустное, глупое и такое человеческое! Несмотря на неудобства, он хотя бы ощущал в своих руках привычную и приятную тяжесть. Это будет одно из последних его знакомых ощущений перед смертью.

Мы можем только представить и попытаться воссоздать дальнейшие события.

Лейтенант Шон медленно и методично обводил местность взглядом. Городок был небольшой, всего с полдесятка деревянных зданий, возведенных вдоль главной улицы. Кругом было тихо: ни огонька, ни движения, ни звука, разносимого легким ветерком.

Затем он переключил свое внимание на окружающие поселение холмы. Невысокие, пыльные и плоские возвышения были покрыты жухлой растительностью и редкими островками сухих деревьев юкки, слегка припорошенных снегом. За холмами виднелись другие холмы, а за ними простиралась бескрайняя пустыня Мохаве. Индейцы называли ее «Землей без конца и края».

Шон вдруг ощутил, как продрог на пронизывающем февральском ветру. Время уже перевалило за десять вечера. Он направился обратно по дороге к фургону «Форд» с большой вращающейся антенной на крыше. Мотор тихо работал вхолостую, его урчание заглушало все остальные звуки. Шон открыл машину и забрался в кузов, захлопнув за собой дверцу.

Его сразу же окутал темно-красный свет: внутри работал ночник, чтобы работнику было проще адаптироваться к уличному мраку. В красном свете электронные панели подсвечивались зеленым.

Рядовой Льюис Крейн, радиомеханик, тоже сидел в куртке. Он склонился над картой, полностью погрузившись в расчеты, и время от времени сверялся с приборами.

– А не ошиблись ли мы, часом? – уточнил Шон у Крейна.

Тот подтвердил, что они на нужном месте. Солдаты сильно вымотались: они выехали из Ванденберга еще утром и провели в поисках спутника «Скуп» целый день. Ни тот ни другой в «Скупах» ничего не смыслили, кроме того, что эти засекреченные капсулы были предназначены для анализа верхних слоев атмосферы и последующего возвращения на Землю. А Шону и Крейну было приказано найти эти капсулы после их приземления.

Для облегчения поиска спутники были оснащены электронными звуковыми устройствами, которые начинали передавать сигнал на высоте восьми километров.

Поэтому фургон был под завязку набит различным радионавигационным оборудованием. По сути, он сам по себе являлся полноценной триангуляционной станцией. Иными словами, в основе его действия использовали однокорпусную триангуляцию, и это был весьма эффективный, хоть и крайне медленный процесс. Процедура была достаточно простой: фургон останавливался и фиксировал свое положение, принимая направление радиолуча со спутника. На основании этих данных он показывал наиболее вероятное расположение спутника на расстоянии до тридцати двух километров, затем вновь останавливался и высчитывал новые координаты. Таким образом, можно было нанести серию точек триангуляции, и фургон двигался к спутнику по зигзагообразной траектории, останавливаясь каждые тридцать два километра, чтобы исключить возможные закравшиеся в расчеты ошибки. Этот метод занимал бы куда меньше времени при использовании двух фургонов, зато так было безопаснее – руководство посчитало, что две одинаковые машины в одном районе могут вызвать подозрения.

Фургон искал «Скуп» уже шесть часов – и вот они почти достигли цели.

Крейн нервно постучал по карте карандашом и прочитал название города у подножия холма: Пидмонт, Аризона. Население: сорок восемь человек. Эта цифра слегка позабавила мужчин, хотя у обоих было тревожно на душе. По данным базы Ванденберг, на основе радиолокационных наблюдений и 1,410 компьютерных проекций траекторий, расчетная точка посадки (РТП) находилась в двадцати километрах к северу от Пидмонта. Обычно отклонение составляло не более нескольких сотен метров.

Однако сейчас ошибки быть не могло: спутниковый оператор-наводчик находился прямо в центре города. Шон предположил, что кто-то из местных заметил его падение (ведь спутник наверняка раскалился добела от жары), подобрал и привез в Пидмонт.

Подобное развитие событий еще куда ни шло. И все же этот самый житель Пидмонта мог рассказать о своей находке кому угодно: репортерам, полиции, НАСА, армии.

Но пока тишина.

Шон с Крейном вылезли из фургона, дрожа на холодном воздухе, и уставились на раскинувшийся перед ними город.

Кругом стояла тишина, было темно. На заправочной станции и в мотеле не горел свет – а ведь на многие километры вокруг не было ни единой заправки или мотеля.

Тут Шон заметил птиц.

Он увидел, как крупные птицы черными тенями медленно кружат над зданиями на фоне луны. Он удивился, что не заметил их раньше, и спросил Крейна, что тот думает по этому поводу.

Тот по этому поводу ничего не думал и в шутку добавил:

– Может, это стервятники?

– Так вот как они выглядят. Теперь буду знать, – сказал Шон.

Крейн нервно рассмеялся, выпустив в ночь клуб пара:

– Но что им тут делать? Они ведь только на падаль и слетаются.

Шон прикрыл зажигалку ладонями, защищая пламя от ветра, и молча закурил, окинув взглядом очертания городка. Затем еще раз всмотрелся в бинокль, но не увидел никаких признаков жизни или движения.

Наконец он опустил бинокль и уронил сигарету, которая зашипела и погасла на хрустящем снегу.

– Давай уже спустимся вниз и осмотримся.

2. Ванденберг

Почти в пятистах километрах от Пидмонта в огромном, квадратном помещении без окон, в котором размещался Центр управления полетами проекта «Скуп», изнывал от скуки лейтенант Эдгар Комро. Он сидел, закинув ноги на стол, на котором лежала целая стопка научных журналов. Сегодняшнюю ночь Комро предстояло провести на дежурстве в должности офицера пункта наведения. В его обязанности вменялось заступать на ночное дежурство раз в месяц и руководить минимальным составом команды из двенадцати человек. Этим вечером команда курировала передвижения фургона с позывным «Капер-один», пересекающего Аризонскую пустыню.

Комро не любил дежурить. И без того мрачная комната освещалась только люминесцентными лампами, придавая ей чересчур утилитарный вид, что крайне раздражало Комро. Он заглядывал в Центр управления полетами только во время запуска, когда атмосфера внутри менялась до неузнаваемости: помещение заполнялось техниками, корпящими над своими задачами, и все полны своеобразного спокойного предвкушения, которое предшествует запуску космического корабля.

Но по ночам тут было скучно. Ночью никогда ничего не происходило. Обычно Комро тратил свободное время на чтение научной литературы. По профессии он был физиологом, специализировавшимся на сердечно-сосудистой системе, а особенно его интересовал вопрос перегрузок, возникающих при больших ускорениях.

Сегодня Комро листал статью под названием «Стехиометрия кислородно-переносящей способности и градиенты диффузии при повышенном давлении газа в артериальной крови». Статья не представляла особого интереса, и он с трудом продирался сквозь строчки. Поэтому он едва ли не обрадовался, когда из потолочного громкоговорителя донеслась передача от Шона и Крейна.

– Капер-один на связи. Вандал-Дека, прием. Как слышно? Конец связи.

Слегка взбодрившийся Комро подтвердил, что связь в порядке.

– Въезжаем в Пидмонт за спутником.

– Хорошо, Капер-один. Связь не отключать.

– Так точно.

Все согласно регламенту возврата техники, который был прописан в «Руководстве по системным правилам проекта «Скуп». Руководство это представляло собой толстую серую книгу в мягкой обложке, лежащую под рукой у Комро – на краешке стола. Он знал, что разговор между фургоном и базой записывается на пленку, чтобы позже стать частью долговременного архива проекта, но никогда не находил для этого веских причин. Ему всегда казалось, что все проще некуда: фургон выехал, забрал капсулу и вернулся обратно.

Он пожал плечами и вернулся к чтению статьи о повышении давления, вполуха прислушиваясь к голосу Шона:

– Въехали в город. Только что миновали заправочную станцию и мотель. Тихо. Признаков жизни нет. Сигнал со спутника все сильнее. Впереди, через полквартала от нас, церковь. Свет нигде не горит. Никакого движения.

Комро отложил журнал. Он безошибочно уловил какое-то напряжение в голосе Шона. При других обстоятельствах его позабавила бы мысль о двух взрослых мужчинах, которые перепугались маленького сонного городка посреди пустыни. Но Комро давно знал Шона и знал, что, несмотря на все его достоинства, воображения ему совершенно не хватало. Он мог заснуть во время просмотра фильма ужасов – таким он был человеком.

Комро прислушался.

За потрескивающим шумом статического электричества он разобрал урчание двигателя фургона, а затем тихие голоса.

Шон: Как-то тихо.

Крейн: Да, сэр.

Пауза.

Крейн: Сэр?

Шон: Да?

Крейн: Вы это видели?

Шон: Что именно?

Крейн: Там, на тротуаре. Похоже на тело.

Шон: Показалось.

Еще одна пауза, затем Комро услышал, как фургон остановился под взвизг тормозов.

Шон: Черт.

Крейн: Вон еще один, сэр.

Шон: Вроде мертвый.

Крейн: Может быть…

Шон: Нет. Оставайся в фургоне.

Затем он громким и деловым голосом вызвал базу:

– Капер-один вызывает Вандал-Дека. Прием.

Комро взял микрофон:

– Прием. Что там происходит?

Шон напряженно ответил:

– Сэр, тут тела. Много тел. Кажется, все мертвы.

– Капер-один, вы уверены?

– Ради всего святого, – сказал Шон. – Конечно, уверены.

Комро мягко произнес:

– Капер-один, идите к капсуле.

Он обвел кабинет взглядом. Двенадцать мужчин из неполной дежурной команды смотрели на него пустыми, невидящими глазами. Все до единого слушали передачу.

Фургон снова ожил.

Комро скинул ноги со стола и нажал красную тревожную кнопку на консоли. Это действие автоматически изолировало комнату управления полетами и запрещало входить и выходить из нее без разрешения Комро.

Затем он поднял трубку:

– Соедините с майором Менчиком. Менчик. Это очень важно. Я подожду.

Главным ответственным дежурным в феврале назначили Менчика, который отвечал за деятельность программы «Скуп».

В ожидании ответа Комро прижал трубку телефона к плечу и закурил. Тем временем из громкоговорителя донесся голос Шона:

– Они точно мертвы, Крейн?

Крейн: Да, сэр. Они умерли, но, кажется, без мучений.

Шон: Не знаю, и на мертвецов-то они не очень похожи. Чего-то не хватает. Чудно… Но они точно мертвы. Их тут несколько десятков.

Крейн: Как будто они бросили свои грузовики и упали замертво.

Шон: На улицах, на тротуарах…

Вновь тишина, которую вдруг резко прервал голос Крейна:

– Сэр!

Шон: Боже.

Крейн: Вы его видите? Человек в белом, вот он идет…

Шон: Вижу.

Крейн: Он просто переступает через них, словно…

Шон: Он движется к нам.

Крейн: Сэр, если вы не против, мне кажется, нам стоит убираться отсюда…

Затем раздался пронзительный крик, а за ним – потрескивание помех. Тут передача прервалась, и восстановить связь с солдатами так и не удалось.

3. Кризис

Говорят, когда Гладстону сообщили о гибели Гордона Хартунского в Египте, тот только раздраженно пробормотал, что генерал мог бы выбрать и более благоприятное время для своей смерти: его кончина вызвала беспорядки и привела правительство Гладстона к кризису. Однако когда помощник премьер-министра указал на уникальность и непредсказуемость данных обстоятельств, Гладстон как отрезал: «Все кризисы одинаковы».

Разумеется, он имел в виду только политические кризисы. В 1885 году, да и в последующие сорок лет, ни о каких научных кризисах даже вопрос не вставал. Но с тех пор произошло целых восемь крупных и важных происшествий, только два из которых получили широкую огласку. Любопытно, что вышеупомянутые кризисы – открытие атомной энергии и возможность полета в космос – основывались на развитии химии и физики, а не биологии.

Но этого следовало ожидать. Физика стала первой из естественных математических наук, которая всегда шагала в ногу со временем. За развитием физики последовал расцвет химии, но биология, словно умственно отсталый ребенок, вечно плелась где-то позади. Даже во времена Ньютона и Галилея люди знали о Луне и иных небесных телах больше, чем о собственном организме.

Ситуация изменилась только в конце 1940-х годов. Новая эпоха биологических исследований началась в послевоенный период, чему весьма способствовало открытие антибиотиков. Неожиданно на развитие биологии с большим энтузиазмом начали выделять средства, и результат не заставил долго ждать: именно в те времена изобрели транквилизаторы и стероидные гормоны, начали осваивать химическую иммунологию и изучать генетический код. К 1953 году разрабатывали методы трансплантации почки, а в 1958 году уже создали первые противозачаточные таблетки. Вскоре биология удостоилась звания самой быстроразвивающейся отрасли науки; наши познания в данной области за прошедшее десятилетие удвоились. Дальновидные исследователи на полном серьезе говорили о редактировании генома, контроле эволюции, управлении разумом – еще десять лет назад подобные идеи называли не более чем безумными спекуляциями.

И все же о биологическом кризисе не шло и речи. До появления штамма «Андромеда».

Согласно определению Льюиса Борнхайма, кризис – это ситуация, в которой ранее приемлемая совокупность неких обстоятельств в результате включения нового фактора внезапно становится совершенно недопустимой. И не имеет никакого значения, какого характера этот фактор: политического, экономического или научного. Ход событий могут запустить как кончина национального героя, так и рыночная нестабильность или некое технологическое открытие. С этой точки зрения Гладстон был прав: все кризисы действительно одинаковы.

Известный ученый Альфред Покран в своем научном труде по исследованию кризисов («Культура, кризисы и перемены») выделил несколько интересных моментов. Во-первых, каждый кризис начинается задолго до его начала. Например, Эйнштейн опубликовал свои положения о теории относительности еще в 1905–1915 годах – за сорок лет до того, как его работа ознаменовала конец войны, начало новой эпохи и развитие кризиса.

Точно так же в начале двадцатого века американские, немецкие и российские ученые проявляли интерес к космическим путешествиям, но только немцы осознали военный потенциал данной отрасли. А после Второй мировой войны, когда Советы и американцы разобрали и изучили немецкую ракетную установку в Пенернфинде, именно русские энергично взялись за развитие космического потенциала. США же не уделили много внимания этому вопросу, что десять лет спустя привело к американскому научному кризису, связанному с запуском советского «Спутника», американским образованием, межконтинентальными баллистическими ракетами и отставанием в развитии ракетной промышленности.

Покран также обращает внимание, что развитие кризисных ситуаций зависит от действий уникальных индивидуумов и личностей:

«Сложно представить Александра Великого у Рубикона и Эйзенхауэра на Ватерлоо, или Дарвина, который пишет Рузвельту о создании атомной бомбы. Кризис формируют люди своими собственными предубеждениями, приверженностью и предрасположенностями. Кризис – совокупность интуиции и необъективности, понимания и игнорирования фактов.

Однако в основе уникальности всех до единого кризисов все же лежит тревожное сходство. В ретроспективе характерной чертой всех кризисов является их предсказуемость. В них прослеживается некоторая неизбежность и предопределенность. Подобная характеристика верна не для всех кризисов, но большинство происшествий все-таки следует этому принципу, что превращает даже самого закаленного историка в циника и человеконенавистника».

В свете доводов Покрана будет довольно занятно изучить характер личностей, вовлеченных в события, связанные со штаммом «Андромеда». В те времена о кризисе биологической науки никто даже не задумывался, и первые американцы, которые с ним столкнулись, попросту не мыслили правильными категориями. Шон и Крейн были способными, но далеко не глубоко мыслящими людьми, а Эдгар Комро, дежурный офицер на базе Ванденберг, даром что ученый, всего лишь разозлился из-за испорченного спокойного вечера.

Согласно протоколу, Комро позвонил своему начальнику, майору Артуру Менчику, и история приняла совсем другой оборот. Менчик мог разобраться с кризисом даже самых крупных масштабов.

Но даже он не был готов сразу распознать этот самый кризис.

* * *

Майор Менчик с заспанным лицом сидел на краю стола Комро и слушал запись из фургона. После ее окончания он произнес:

– Черт, в жизни ничего страннее не слышал.

Затем вновь прослушал запись, при этом осторожно набил трубку табаком, закурил и утрамбовал.

Инженер Артур Менчик был спокойным крупным мужчиной, страдающим гипертонической болезнью, которая угрожала поставить крест на его дальнейшей карьере военного. Ему неоднократно советовали сбросить вес, но он никак не мог взяться за свое здоровье. Поэтому он уже подумывал о том, чтобы бросить службу и сделать карьеру ученого в частном бизнесе, где начальству плевать на вес или показатели артериального давления своих работников.

Менчик попал в Ванденберг из авиабазы Райт-Паттерсон в Огайо, где он курировал экспериментальную программу по методам посадки космических кораблей. Его работа заключалась в разработке капсулы, которая могла бы с одинаковым успехом безопасно приземляться как на суше, так и на воде. Менчик разработал три многообещающих варианта, благодаря чему его повысили по службе и перевели в Ванденберг.

Но здесь его поставили на административную должность, которую он сразу же возненавидел. Менчик скучал в окружении людей; управление персоналом и капризы подчиненных его совсем не привлекали. Он частенько мечтал вновь поработать в аэродинамической трубе Райта – Паттерсона.

Особенно по ночам, когда его поднимали из постели из-за всякой ерунды.

Сейчас его переполняло раздражение из-за стресса. А на стресс он реагировал единственным доступным ему образом – становился медлительным: двигался и думал медленно, принимал и взвешивал решения осторожно и не спеша. В этом таился секрет его успеха. Пока люди вокруг него от волнения места себе не находили, Менчик, казалось, все больше терял интерес ко всему, пока окружающим не начинало казаться, что он вот-вот заснет. Но это была не более чем уловка, позволяющая ему сохранять ясность ума.

Он вздохнул и затянулся, когда запись пошла по второму кругу.

– Насколько я понял, связь не прерывалась?

Комро покачал головой.

– Мы проверили все системы и все еще отслеживаем частоту.

Он включил передатчик, и комнату заполнили шипящие статические помехи.

– Вы же в курсе механизма работы звукового экрана?

– В общих чертах, – ответил майор, подавляя зевок. Собственно говоря, именно Менчик разработал эту систему три года назад. Говоря простым языком, это автоматизированный способ найти иголку в стоге сена – машинная программа изучает искаженный случайный звук и выявляет определенные отклонения. Например, благодаря этой программе можно выделить голос конкретного человека из шума разговоров на коктейльной вечеринке в посольстве.

А полученные данные использовать в самых различных целях.

– После завершения передачи мы принимали одни статические помехи, которые вы сейчас слышите. Мы пропустили их через программу, чтобы посмотреть, выявит ли машина какую-нибудь особенность. Также мы пропустили данные через осциллограф.

Аппарат стоял в дальнем углу. На зеленом экране подрагивала зазубренная белая линия – суммарный звук статики.

– Затем, – продолжил Комро, – мы включили ЭВМ. Смотрите.

Он нажал кнопку на панели, и строка осциллографа резко изменилась: она приняла спокойный, регулярный характер с четким ритмом.

– Понятно, – сказал Менчик. Он уже догадался, к чему ведет Комро. Его мысли к этому времени уже блуждали в другом месте, размышляя над возможными последствиями.

– Вот аудиозапись, – Комро нажал другую кнопку, и комнату заполнила аудиоверсия сигнала: равномерный механический скрежет с повторяющимся металлическим щелчком.

Менчик кивнул.

– Двигатель. Это он постукивает.

– Да, сэр. Мы считаем, что передатчик в фургоне все еще работает, как и двигатель. Мы очистили статические помехи и сейчас слышим работу двигателя.

– Хорошо, – выдохнул Менчик.

Его трубка погасла. Он пожевал ее еще пару мгновений, затем снова зажег, вынул изо рта и сплюнул немного табака с языка.

– Нам нужны доказательства, – сказал он почти самому себе. Он прокручивал в голове сведения, разведданные, возможные выводы и непредвиденные обстоятельства…

– Доказательства чего? – спросил Комро.

Менчик оставил его вопрос без ответа.

– На базе есть «Скавенджер»?

– Точно не уверен, сэр. Но в случае необходимости можем запросить из базы Эдвардс.

– Уточните, – Менчик встал. Он принял решение и почувствовал, как на него вновь нахлынула усталость. Ему предстояло провести всю ночь за телефонными разговорами, беседами с раздраженными операторами, проклинать плохую связь и ругаться с озадаченными голосами на другом конце провода.

– Нужно пролететь над городом, – сказал он. – Полное сканирование. Доставить все канистры напрямую. Оповестить лаборатории.

Он также приказал Комро вызвать техников, особенно Джаггерса. Менчик недолюбливал неженку Джаггерса, но понимал, что тот хороший специалист – а этой ночью ему позарез нужны были хорошие специалисты.

* * *

В 23:07 Сэмюел «Стрелок» Уилсон летел над пустыней Мохаве со скоростью более одной тысячи километров в час. Прямо по курсу виднелись два реактивных самолета, сопла их форсажных камер грозно полыхали в ночном небе. Самолеты эти были тяжелыми и пузатыми на вид: под крыльями и брюхом прятались фосфорные бомбы.

Истребитель Уилсона, напротив, выглядел по-другому: гладкий, продолговатый и черный. Он назывался «Скавенджер», и в мире таких насчитывалось всего семь штук.

«Скавенджер» был боевой версией истребителя X‑18. Этот реактивный разведывательный корабль среднего радиуса действия был спроектирован для дневной и ночной разведки и оснащен двумя 16-миллиметровыми камерами, установленными по бокам: одна для видимой части спектра, а вторая – для низкочастотного излучения. Кроме того, он был оборудован инфракрасной радиоуправляемой камерой, а также напичкан стандартной электронной техникой и средством для радиолокации. Все пленки и пластины автоматически обрабатывались во время полета и обычно были готовы к изучению сразу по возвращении на базу.

Из-за вышеописанных технологий существование такого невероятного истребителя держалось под строжайшим секретом. Он мог создавать карту города в ночное время, отслеживать движение определенных автомобилей с высоты в две с половиной тысячи километров, обнаружить подводную лодку на глубине до полукилометра или мины в гавани по деформациям движения волн и получать точные снимки заводов по остаточному теплу здания даже спустя четыре часа после его закрытия.

Иными словами, «Скавенджер» по всем параметрам идеально подходил для полета глубокой ночью над Пидмонтом.

Уилсон тщательно проверил оборудование и элементы управления, коснулся всех кнопок и рычагов, наблюдая за мигающими зелеными огоньками, которые указывали, что все системы в порядке.

В наушниках раздался громкий треск. Пилот ведущего самолета с легкой ленцой произнес:

– Стрелок, приближаемся к городу. Видишь?

Уилсон наклонился вперед в тесной кабине. Он летел низко, всего в полутора километрах над землей, и сначала не видел ничего, кроме смазанных пятен из песка, снега и юкки, а затем в лунном свете впереди показались здания.

– Так точно. Вижу.

– Хорошо, Стрелок. Освободи пространство.

Он отступил, увеличив расстояние между собой и двумя другими самолетами почти до километра. Они образовали боевую формацию для визуализации цели по фосфорной вспышке. На самом деле в этом не было необходимости; «Скавенджер» мог обойтись и без освещения, но начальство из Ванденберга настаивало на сборе всевозможной информации о поселении.

Ведущие разлетелись в противоположные стороны и взяли курс, параллельный главной улице города.

– Стрелок? Готовность номер один.

Уилсон осторожно коснулся четырьмя пальцами кнопок камеры. Как у музыканта на пианино.

– Готов.

– Приступаем.

Самолеты спикировали вниз, плавно приближаясь к городу, и, казалось, пролетели в считаных сантиметрах над землей, сбросив бомбы. При ударе о землю вверх вырвалась раскаленная добела сфера, залив город мистическим ярким светом, который отражался от металлического брюха самолетов.

Ведущие, закончив маневр, уже набрали высоту, но Стрелок за ними не следил. Все его внимание, разум и тело сосредоточились на городе.

– Мы закончили, Стрелок.

Уилсон не ответил. Он накренил судно, выпустил закрылки и почувствовал дрожь, когда самолет камнем полетел к земле, вызвав у пилота легкий приступ тошноты. Территория вокруг города осветилась на сотни метров во всех направлениях. Он нажал на кнопки камеры и почувствовал их вибрирующее жужжание.

Падение длилось одно очень долгое мгновение, а затем Уилсон толкнул штурвал от себя, ощутив, как самолет, казалось, цеплялся за воздух, хватался за него и наконец поднялся ввысь. Мельком он заметил главную улицу и тела. Распростертые кругом тела лежали на улице, поперек машин…