Текст книги "Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти"
Автор книги: Майкл Муркок
Жанр: Историческое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава Шестая,
В Коей Королева Глориана По-прежнему Длит Привычные и Безысходные Ночные Искания
Багровый свет, что полнил скромный покой, порождался двумя десятками свечей, парящих по моде катайского Двора на пергаментных абажурах, и сквозь багровеющие тени бродила туда-сюда Королева, меряя покой свой шагами, ладони на талии, на бедрах, на персях, обнимают, отпускают, гладят лицо, скользят по плечам, будто Глориана опасалась, что трепещущее тело ее вольно в любой момент распасться. Она отпила из рубинового кубка вина, налитого из рубиновой же бутыли, она отбросила мантию – волчью шкуру на шелковой подкладке; не считая льняных панталон от талии до колена, на Королеве не было ни лоскута. Она расчесала рыжеватые волосы длинными пальцами, сверкавшими червонным золотом; подошла к камину и встала пред ним, широко расставив ноги, будто молила огонь выжечь из нее напряженье.
– Люсинда! – Почти крик.
Из сваленных кучей багровых подушек в углу показался заспанный темнокожий ребенок.
– Нет! – Она рукой отогнала Люсинду обратно в сон. Совесть не позволяла Королеве утомлять девочку далее. Кроме прочего, стремление к ласкам угасло в Глориане, едва упала ночь, и теперь она жаждала зрелищ как единственного суррогата удовлетворения. Ее кулак растирал лоно. Она взяла ключ с полки над огнем; отодвинула весомую портьеру, отперла дверь в комнаты еще более тайные, чем та, в коей пока находилась.
Короткий пролет привел ее наверх, в дикарские факельные сполохи, в асимметрично величественный зал, чьи потолки взлетали и опадали, чьи стены пестрели массивными самоцветами, как стены сказочной пещеры, в чьих коврах утопали ее босые ноги, чьи гобелены и фрески являли многолюдье смутных сцен античных пиршеств. В дальнем конце зала притягивала взор пара гигантов. Один – альбинос, красноглазый, белокурый, мускулистый и обнаженный, другой – арап с антрацитовыми глазами, антрацитовыми волосами, и притом абсолютно идентичный близнец альбиноса. Купец-авантюрист, что нашел сих двоих и составил из них пару, обнаружил альбиноса в Московии, арапа же в Нубии; добиваясь права на торговлю в Альбионе, он привез их Королеве в качестве хитроумного подарка. И вот они склонились, ожидая ее наслаждения, восхищаясь ею, как поступали всегда; однако с нежным словом она миновала их, распахивая двери в следующую каверну, темнее прошлой, полной запаха горячей плоти, крови, соленых соков, ибо тут собирались ее флагелланты, мужчины и женщины, пассивы и доминанты, жившие лишь затем, чтобы наслаждаться либо орудовать кнутом. И вот, пока она шла мимо, одни вздымали задыхающиеся головы и вызывали из недр памяти экстаз, что некогда познали, что только и могли познать они, повинуясь ее добрым, умелым пальцам, иные же прерывались, всматривались, вспоминали ее иссеченные бока, вспоминали свои златые струи, что стекали с ее неприкосновенного тела, и призывали ее, однако нынче ночью она не была им покорна. Краткая галерея между холлов, еще один ключ, и она оказалась меж собственных мальчиков и девочек, улыбчивых, но нетерпеливых, и продолжила путь через анфиладу покоев, где ее гейши, мужского и женского пола, заходились в приветственном шепоте. А вслед ей неслась погребально-триумфальная песнь, ее имя: Глориана, Глориана, Глориана – приливая, усиливаясь, все громче и громче в ее ушах – Глориана, Глориана.
– Ах!
Мимо зверей и их любовниц, мимо фригидной красы и чувственного уродства; мимо стариков и юнцов, мимо нагих и причудливо одетых, мимо ванн млечных, винных, кровавых, мимо апартаментов, кроватей, виселиц; они выбрали сию жизнь, они молили оставить их, ибо Глориана никого не удерживала против воли; мимо ее девушек, ее матрон, ее яслей и детских, школ и гимназий, библиотек и театров; мимо слепцов, безумцев и чрезмерно трезвомыслящих, убогих, глухих и немых; мимо лиц невинных и похотливых, щедрых и жадных, мимо тел грубых и красивых, тонких, толстых, изысканных и обыденных; мимо дворян и простолюдинов…
Глориана, Глориана, Глориана…
…Мимо оргий, пиров, игрищ и плясок, мимо ансамблей, игроков, гладиаторов и атлетов; сквозь покои бледные и невыразительные, через комнаты странной формы, темные и густонаселенные, обставленные сокровищами всего мира; сквозь холлы, вдоль галерей, монастырей, общежитий, мимо чужестранных скульптур и картин…
Глориана, Глориана!
– Ох! – Она всхлипнула; она почти бежала. – Ах!
В тихий зал. На нее воззрились косматые мужчины, ленивые и могучие; они бездельничали, сгрудившись всей стаей на краю теплого бассейна, что выложен был голубыми и золотыми плитками. Она обоняла их, полуобезьян, и уселась между ними. Поначалу они едва ее замечали, однако мало-помалу их любопытство возрастало. Они стали изучать ее, дергали за волчью шкуру, гладили ее волосы, ее тело, принюхивались к ее грудям и рукам.
– Я есмь Альбион, – говорила она им с улыбкой. – Я есмь Глориана.
Косматые мужчины урчали, озадачены звуками, но, как ей было ведомо, ее не понимали – и не запоминали имен.
– Я – Матерь, я – Защитница, я – Богиня, я – Совершенная Государыня. – Она улеглась на спину, ощущая плотью их жесткую шерсть. Они гладили ее, и она хохотала. – Я – Благороднейшая Королева Истории! Могущественнейшая Императрица, какую только видел мир! – Она вздыхала, когда их горячие языки лизали ее, когда их пальцы касались ее чувствительных мест. Она обнимала сих мужчин. Она рыдала. В свой черед она скользила руками вниз по их волосатым животам, щекоча их, и они урчали, морщились и ухмылялись. Она потягивалась. Она извивалась. – Ах! – И она улыбалась. Она стонала.
Они стали потихоньку отпихивать друг друга, дабы сделаться к ней ближе. Она обняла одного, уложила его на себя. Пока он сопел и кряхтел, она гладила его морду, его голову и его волосатую спину. Она едва ощутила, как он вошел. Она толкала; она сжимала его ягодицы; она притягивала его; она изгибалась. Он вздрогнул, и она отверзла печальные очи, чтобы увидеть его осклабленные, пресыщенные челюсти, его благодушную звериную физиономию, кротко взирающую на нее свысока.
Через пару секунд он и его товарищи потеряли интерес к Глориане и убрели на другую половину зала искать еду, оставив Королеву Альбиона у бассейна, со скрещенными ногами, глядящей на нечистое спокойствие воды.
Глава Седьмая,
В Коей Капитан Квайр Пытается Погубить Корабль «Миколай Коперник» и Пленить Важнейшего Его Пассажира
С немалым удовольствием наблюдал капитан Квайр за облачной грядой, степенно надвигавшейся на луну. Горизонт впереди исчез, мерцание моря прекратилось. Огни полонийского галеона «Миколай Коперник» уже высмотрел О’Бриан, ренегат из Эрина, комфортно рассевшийся на подыхающей туше смотрителя маяка, попыхивая трубкой и принюхиваясь к ветру.
– Самое большее через полчаса будет на мели, капитан.
Смотритель маяка испустил стон. Из спины его торчал кортик с закругленной ручкой – о’бриановский.
– Юпитер тебя раздери, О’Бриан, – изрек Лудли, дуя на свою руку в перчатке, – может, прикончишь бедного беса?
– На кой? – рассудительно ответствовал О’Бриан. – Чем дольше проживет, тем теплее будет. В эдакую погоду надобно беречься от холода любыми средствами. Без смекалки не выживешь, Луд, говорю тебе.
Квайр прилагал к глазу подзорную трубу. Он поднимал руки, когда ветер, сорвав с головы капюшон, сдул его на плечи. Квайр сунул трубу за пояс и вернул капюшон на место, укрепив его на горле серебряной пряжкой, кою порой носил. Переприложив подзорную трубу, он решил, что видит галеон. Край его шляпы отогнулся к тулье, волосы растрепались, словно морская трава в круговерти; водяная пыль, поднимавшаяся вихрящимся столпом пены, покалывала кожу лица, не защищенную воротником накидки.
– Превосходная ночь для кораблекрушения. – О’Бриан вновь зажег длинную глиняную трубку и шевельнул за дом, дабы смотритель глотнул чуток воздуха. Убивец носил огромную шерстяную шапку по украинской моде и был облачен в медвежье пальто из цельной шкуры; на запястьях его красовались когти, а голова зверя служила О’Бриану высоким воротником. На квадратном вишневом лице лежала печать выпивохи, глаза же обозначали характер, даже если улыбка и непринужденность им противоречили. Он поднял взгляд на башню – возведенный над двух комнатным коттеджем смотрителя каркас, заревом алого фонаря остерегающий корабли от приближения к реке доутра. По бокам от фонаря имелось два незажженных светильника, желтый и синий, дабы указывать при ясной погоде, по которую сторону лампы кораблю следует идти, ибо остерегающий огонь помещался на крохотном островке по центру песчаной косы; воды здесь текли весьма прерывисто, бывая то глубокими, то мелкими, в зависимости от диспозиции ползучих зыбучих песков.
Лудли глазел на пляж внизу, где остаток его людей стоял близ кляч, на коих прискакал сюда при отступлении прилива.
– Не уложимся в полчаса – и головорезы вконец одеревенеют для действий, и весь план насмарку, и работа коту под хвост.
– План нельзя пускать насмарку, – сказал ему Квайр. – Он у нас один.
– И безумная задумка, – одобрил О’Бриан. – Полонийский шляхтич обернется немалой деньгой. Они богаты, сии полонийцы. Может, побогаче, если в расчете на душу, чем Альбион. Я жил пару месяцев в Годданщьке и видел золота больше, чем видал в Лондоне. Только законы у них странные, писаны простолюдинами, так что вольной птахой на жистянку не заработаешь, разве только солдатом на востоке, но там победнее будет.
Ранее Квайр счел верным не сообщать О’Бриану всей подноготной и намеревался предать эринца, едва тот отслужит свое: он полагал О’Бриана за дурака, в коем жадность побеждает разум, что осложняло управление им по контрасту с другими.
– И месяца не пройдет, как мы все разбогатеем, О’Бриан. Доставить наше послание в Полоний будет твоей задачей.
На сие О’Бриан уже согласился и, поскольку не было случая, чтобы Квайр изменил своей щедрости, никаких закавык в плане не видел. Эринец грел руки над чашей трубки и попинывал каблуком ребра жертвы, как иной ворошил бы угольки в камине.
Квайр уже поймал корабль в фокус. Он решил, что слышит трубный рев, как если бы судно сигналило. Оно подкатывало стремительно, несомое пресловутым ртутным приливом. Квайр различал фигуры – лоцман в консилиуме с, вне всякого сомнения, капитаном указывал в их направлении. На высокой же палубе у кормы виднелся неопрятный силуэт нарисованного для Квайра человека, короля Полония.
Квайр закарабкался по приставной лестнице на башню, между тем Лудли взялся за горн и глубоким гуденьем ответил кораблю.
Таким образом, пока кудлатый король Полония всматривался в берег со своего юта, капитан Квайр приник губами к лампе и задул красный огонь, небрежными пальцами возжигая вместо него зеленый. Далее он склонился запалить синий светильник слева, ища приманить корабль напрямую к пескам, на коих томились ожиданием его люди. Квайр наблюдал «Миколая Коперника» невооруженным глазом. Львиная доля парусов зарифлена, гребцы табанят изо всех сил. Мгновение, другое, пока сигнал истолковывали, и галеон ринулся вперед поспешнее, направляясь, к облегчению Квайра, точнехонько в предвосхищенном им направлении. Он торопливо сиганул прочь с башни, ткнул О’Бриана в плечо, мигнул Лудли и побежал, серебрясь и позвякивая шпорами, вниз на пляж, дабы поджидать грузно подваливающую добычу.
– Парни, корыто прибывает. – Наклонившись, Квайр распрямил отвороты ботфортов и крепко зашнуровал их у бедра. Ветер превращал столь многих его людей в пугала, согбенные и в клокочущем отрепье, а лошадей снабжал нимбами из их же грив. Невдалеке море наскальзывало на пески или билось плашмя и мокро о гладкие камни; Квайр чуял его дыхание. Дегустировал соль на губах. Море было не в его вкусе. Слишком уж оно велико.
– Пушки, капитан? – Один из наймитов, полуукутан, говорил из недр капюшона.
– Для сего мы их и притаранили, Свинн. Больше для шумихи, чем по иным причинам. Беда с заданьями такого свойства в том, что, пока не разрекламируешь свое присутствие наподобие фигляров на ярмарке, ты незаметен. А пока ты незаметен, тебя не страшатся. И если тебя не страшатся, из-под твоего носа сбегут, так и не осознав, что ты здесь был! – Квайр наслаждался речью, однако подручных оставлял в недоумении. – Пушки, вестимо. Стреляйте туда-сюда – в воздух, во всяком случае, пока мы не заполучим нашего фраера. Мы ведь не хотим продырявить ядром его башку и остаться без выкупа. Я объяснил вам, кого мы ищем.
Сошел на пески О’Бриан на негнущихся ногах. Почесал задницу, пустил ветры. Извлек два больших седельных пистолета из карманов медвежьего пальто и поднес их к самому лицу, инспектируя затворы.
– И осторожнее с твоими пистолетами, О’Бриан. – Квайр похлопал эринца по руке. – Пальнешь слишком рано, корыто решит, что атаковано боевым кораблем, и сметет бортовыми залпами весь остров.
О’Бриан по достоинству оценил комплимент оружию и захохотал как оглашенный.
Квайр уловил в приливе перемену тона и обернулся, захвачен врасплох, чтоб увидеть танцующие джигу огни «Миколая Коперника»: дрожащий киль его впивался в песок, весла разбивались вдребезги, ломаясь одно за одним; хруст стоял до небес. Вокруг судна органно завывал ветер, вопли и визги с палуб походили на чаячий крик. Квайр с Лудли помчались к кораблю.
Оглядывая полонийскую громаду, Квайр увидел, что та заметно накренилась на штирборт, как бы опираясь на сломанные весла, будто чудовищный израненный лангуст. Ветер отыскал стаксели и то и дело теребил их, усиливая сходство с беззащитным чудом-юдом, выброшенным на берег. Сверху неслись звуки человечьих бедствий всех мастей. Несомненно, хуже всего пришлось гребцам, и стенания, что исторгались из весельных проемов, во взаимодействии с нотами ветра обретали добавочную жуткость.
Лудли, подбираясь ближе к кораблю, дрожал.
– Фррр! Что твои банши. Вы уверены, капитан, что мы заловили не призрачный какой корабль? В сих водах перегибло столько народу…
Квайр пропустил сказанное мимо ушей, указуя на декоративный трап, вделанный в бок судна.
– Заберемся в два счета. Давай быстро, Луд, – пока они в смятении.
По колено в бурунах они крались под дробящимися валами небывалого размаха, когда, достигнув цели, увидели, что та расположена дальше от днища судна, нежели по первому суждению Квайра. Водоросли путались меж его сапогами, цепляясь за шпоры. Корабль заскрипел, застонал, завалился чуть глубже на бок, и на миг Квайру почудилось, что их вот-вот раздавит, однако золоченая лестница стала в результате несколько ближе.
– Ко мне на плечи, Луд. – Квайр нагнулся и водрузил колеблющегося сообщника. Лудли хватанул лестничную поперечину, промахнулся, приноровился, снова хватанул, поймал, подтянулся до нижней ступеньки, затем свесился так, чтобы Квайр подпрыгнул, зацепился рукой и был подтянут наверх. Огромный корабль осел вновь. Над головами голосились приказы на языке, Квайру совершенно незнакомом, и вроде бы нависала опасность восстановления некоего подобия дисциплины. Затем, к счастью, Свинн и О’Бриан открыли пальбу, погнав почти всех толпиться к борту. Взбираясь по наклоненной лестнице мимо тел, торчащих из бока судна, Квайр с Лудли достигли верхней палубы и высунули носы из-за борта, дабы изучить сцену. На палубе имелись трупы тех, кого отшвырнуло от орудий, и покалеченные матросы с переломанными конечностями и ребрами, утешаемые товарищами. Сновали туда-сюда фонари, и Квайр узрел капитана, державшего свой консилиум с лоцманом; последний тряс головой, либо изображая неведение, либо выказывая его в полной искренности (Квайр не ведал, как именно использовал лоцмана Монфалькон). Он воззрился на ют, пытаясь понять, там ли пребывает полонийский король, но впотьмах не разобрал. Расхрабрившись, вперед Лудли, спешащего следом, он проворно вскарабкался к корме; словно две черные тени отбрасывались сверху колышущимися парусами в виду луны, дымчато явленной за тонким облаком. Хотя вокруг было немало матросов и иные поглядывали на них удивленно, Квайр и Лудли наткнулись на препятствие, лишь добравшись до трапа, сходного в собственно ют. Воздев фонарь, Квайр обнаружил лицо вооруженного мушкетера.
– Мы с берега. Помочь. Видали, как вы того.
Мушкетер мотнул головой. Квайр уверенно улыбнулся и, вновь воздев фонарь, хлопнул стражника по плечу, после чего они с Лудли, протиснувшись мимо, продолжили путь и нашли Полонийца воссевшим на релинге, моргающим и ошеломленным, с неким благородным старцем, заботливо нависающим над королем.
– Меня послали сюда, – заявил Квайр тревожаще, – дабы сопроводить джентльмена. Кто-нибудь владеет нашим языком?
Древний дворянин, запеленут в соболя, поднял глаза, заговорив сбивчиво и гортанно:
– Я владею, сир. Вы с берега? Что случилось? Выстрелы. – Он моргнул. Он был близорук.
– Вы сели на мель, сир. Разбились, сир. И разломитесь, если не сойдете на сушу.
(Последнее – ложь.)
– Что нам делать? – Пронзающий взгляд. – Кто вы такие?
– Капитан Флетчер. Береговая охрана, сир. Услышанные вами выстрелы – наши, мы отгоняем разбойников, что сопутствуют кораблекрушению, как воронье – труповозке. Вам повезло, мы были неподалеку. Скорее, где ваши женщины и дети?
– С нами их нет.
– Сей пассажир выглядит родовито.
– По правде, сир, он таков.
– Так давайте сведем его с корабля и вас тоже. Кого еще?
– Сперва его. Я не значим. И тут имеются ценности. В каюте. Их должно спасти. Они суть дары…
– Ценности можно эвакуировать позднее, сир, но не людей, – изрек Квайр упрекающе.
– Сии ценности важны необычайно. Помогите Его… сему джентльмену сойти на берег. Я доставлю сокровище. – Он обратился к королю на полонийском. Тот расплывчато улыбнулся.
Квайр как бы вступил с собою в дискуссию. Затем кивнул.
– Будь по-вашему, если таков, вы считаете, лучший расклад. Мой лейтенант, вот он, отправится с вами. – Он подал королю руку в перчатке, тот сперва глядел на нее непонимающе, потом принял. – Поднимайтесь, Ваша Милость.
Король встал на неверные ноги, и Квайр поддержал его, помогая спуститься по трапу и далее.
– Сир, осторожней, заклинаю.
– Я весьма обязан вам, сир, – сказал Полониец на Высокой Речи, используемой дипломатами на всех широтах, однако Квайр изобразил беспритворное невежество.
– Простите, сир, я не разумею ни слова из вами сказанного.
Они очутились на палубе и продвигались к точке, в коей взошли на борт Квайр с Лудли. Судно содрогнулось вновь, весьма живо, и Квайра со всей силы отбросило на релинг. Ветер переменился, сделался пронзителен. Луна пропала. Вода бесцельно билась о гибнущий корабль. Квайр заковылял обратно, все еще полутаща Полонийца, и тот, бормоча что-то со смутным радушием, позволил свести себя по наклонным ступеням, пока Лудли сзади орал: «Сюда!» – маша солидным тюком, а старый аристократ в его тылу созывал команду воспоследовать, чего Квайр уже какое-то время опасался. Он довел нерешительного Полонийца до отмели. «Легче, сир. Легче, сир». Взял Полонийца за руку и тянул ее. Лудли шел следом, старик оставался на ступенях и звал своих людей.
Квайр с опекаемым вышли из воды и потащились в горку, на пляж, откуда показались О’Бриан и другие.
– Вот и мы, О’Бриан! – воззвал Квайр. – Попридержи их, Луд, и встречаемся на мельнице.
О’Бриан выпростал руку, дабы взяться за короля и подвести его к запасной кобыле.
– Полезайте, милорд.
Король хихикнул и затряс головой. О’Бриан выразился по-полонийски, и Полониец, опять воссмеявшись, с готовностью оседлал гнедую. Квайр обрел своего воронка и запрыгнул в седло, взяв гнедую под уздцы, водрузился на коня и О’Бриан. Квайр слышал, как Лудли криком велит матросам идти вброд на берег, ища их господина, после чего десяток подлецов под Лудлиной командой принялась лупить из мушкетов и пистолетов, срезая матросский авангард.
Король надсадно вопрошал О’Бриана, тот вновь ответствовал, как условились они с Квайром, что на берегу хозяйничают разбойники, вечно вылезающие из нор в надежде напасть на потерпевших кораблекрушение, и что береговые охранники отгоняют злочинцев.
Они стремительно галопировали по мелководью, разделяющему остров и материк, пока Полониец не заорал и не попытался натянуть поводья.
– Чего он хочет, О’Бриан? – Квайр перекричал ветер.
– Говорит, беспокоится за своих, должен остаться.
– Сколь достойно. Скажи ему, что грядет прилив и всем следует перебраться на возвышенность, что наши люди присмотрят за оставшимися.
О’Бриан медленно заговорил по-полонийски. Король ответствовал, упрямясь по-прежнему.
– Что там еще, О’Бриан?
– Говорит, сейчас вроде отлив.
– Так и есть! – Квайр ухмыльнулся. Не отступай вода, они и вовсе не смогли бы пересечь широкую полосу песка. – А он местами наблюдателен, верно? Скажи, что прилив обманчив. Вложи в голос настоятельную нотку, О’Бриан!
На них обрушился порыв ветра, ударив с такой силой, что покачнулись лошади.
– Н-но, Митра вам в печень! – завопил Квайр.
Сзади раздались новые выстрелы. Король пытался развернуть гнедую.
– Всласть твою Ариадну! – Квайр подскакал ближе, сбил королевскую шапку, извлек из чересседельной кобуры пистолет и, пока Полониец изгибал шею, дабы уразуметь, что происходит, сильно стукнул его в основание взлохмаченного черепа, перехватил прежде, чем тот сверзился, уложил на луку седла, опутал для верности поводьями, взял уздечку и повел гнедую далее. О’Бриан разрядил один пистолет, явно от радости, и помахал вторым. Они почти добрались до травянистых дюн, на коих посверкивал снег, ясно свидетельствующий, что приливные отмели позади и вскоре покажется взаправдашняя суша.
Они скакали галопом, вглубь и на восток, прочь от портового города Родж, ибо Квайр принял решение оставить по меньшей мере полсотни миль между собой и кораблекрушением, дабы их не обнаружили по воле случая.
Квайр оглянулся и увидал редкие вспышки, сопровождаемые столь же скудными стрельбой и криком. Если расчет верен, Лудли и его людям пришлось трудиться даже менее, чем предполагалось, и ныне они верхом удаляются от «Миколая Коперника» и его команды, скача во весь опор, пока вести не добрались до Роджа и не выслана подмога. К тому времени настанет утро, лиходеи будут на пути в Лондон, Лудли присоединится к ним в условленном месте, везя с собой, на счастье, сокровище полонийского Короля.
Они мчались, и Квайр зашелся вдруг грубым, лающим хрипом где-то между воем и граем, заставляя О’Бриана преизрядно занервничать, пусть до него и дошло, что Квайр смеется.
* * *
Считаные часы спустя перепачканный, дрожащий Лудли – кривой зуб отплясывает в унисон с другими, менее заметными собратьями, тюк зажат меж бедрами и седельным рожком, лицо синюшное, а взгляд тусклый, будто оледенелый, – узрел мельницу, на коей была условлена встреча. Ветряк вздымался черным силуэтом в рассветной бледности, его старые крылья поскрипывали, будто пытались вызвать ветер. Лошадь шлепала по мелко-топью; ее копыта с каждым шагом ломали лед; гнулась и ломалась замерзшая трава. Пейзажу явственно недоставало красок, и Лудли казалось черным все, что не было белым. Даже ссутулившаяся фигура Квайра, сидящая близ мельницы у костерка, представала глазам Лудли всецело черной. Он крикнул и перепугался, поскольку с губ его сорвался устращающе громкий рев, и сколько-то белых гусей забили крыльями, срываясь в блеклое небо.
– Квайр!
Тот поднял голову и бодро махнул рукой. На его колене покоилась мертвая ощипанная дичь.
Лудли повел лошадь по маленькому гниющему мостику через засорившийся ручей.
– Где наш опекаемый?
– Внутри, связан и дремлет.
– О’Бриан?
Квайр повел ножом, используемым для потрошения гуся. Холмик, на коем он сидел, пошевелился и застонал. Из недр медвежьей шкуры страдальчески глядели налитые кровью глаза.
– Он послужил первой цели – налаживанию контакта с опекаемым. Ныне служит второй. Той, что предложена им самим. Он приятственно согревает меня последние два часа, пока еле теплится огонь.
О’Бриан отверз рот и застонал снова. Его стиснутые зубы сочились кровью, стекавшей по губам. Смекалистый Квайр взял несколько гусиных перьев и плотно вогнал их меж зубами О’Бриана, дабы бегущая кровь никак не попортила медвежьей шкуры. О’Бриан заскулил, моля Лудли о помощи, но тот отвел глаза и вошел в мельницу, заметив, ибо он был заметлив, три тщательно всаженных кинжала, торчавших из дергавшейся спины О’Бриана.
– Что далее? – вопросил он, глядя на полонийского Короля, храпевшего на древней соломе. Усадив свой зад на обломок разбитого жернова, он стал развертывать тюк.
– Монфалькон притворится, будто послал отряд. Свинн доставит послание о выкупе одному из полонийских купцов в Лондоне – внеся ясность в том смысле, что мы понятия не имеем, кого захватили, – и в итоге после суеты сует нашу жертву обнаружат целой, невредимой и с почти полным комплектом ее сокровищ. – Квайр говорил, не глядя на Лудли, что аккурат подносил золотую фигурку к лучу света, проникшему сквозь прореху в мельничной крыше. – Почти полным, Луд. Если нас поймают с лишком хабара, на сей раз болтаться нам на перекладине как пить дать, пусть даже придется менять Закон. Монфалькон не сможет позволить себе нас спасти. Полоний востребует наши жизни. Сокровище, или большую его часть, должно вернуть с владельцем.
Лудли возвратил ценности на место. Поднял тюк и бросил его в угол.
– И когда сие случится, капитан? – Он поскреб, как то было в его обычае, неприкрытый зуб.
– Вскорости после Двенадцатой Ночи, Луд. К Придворному Маскераду, когда прибудет тучная туча сановников и суверенов, так что наш бедняга король затеряется среди них и любые его жесты, речи, протестации никого не впечатлят. Пусть винит себя – ну и разбойников – в провале – лишь бы не Альбион и не Глориану. В чем и весь вопрос.
Лудли к сему выступлению почти не прислушивался. Вновь переступив через голову О’Бриана, он изучал ныне умелые руки Квайра.
– Долго ей еще готовиться, а, капитан?
И Лудли потянулся, дабы отщипнуть гусиного мяса.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?