Текст книги "Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти"

– Разумеется, нет. Мы списались, пока вы пребывали в лихорадке, в ноябре прошлого года. Пришло письмо от Полонийца. Достаточно формальное. С предложением визита – личного визита короля – по всей видимости, тайного визита, как я ныне думаю, – но, так или иначе, инкогнито. Я согласилась. Два поспешно сочиненных послания, одно заверяло его в расположении к нему нашего народа, другое предлагало посетить нас в начале Нового Года. Ответов не последовало. Возможно, письма заблудились. Его почитают за доброго малого, и мне было бы любопытно с ним встретиться.

– Из чего он заключает – несомненно, трактуя жест Вашего Величества сообразно обычаям своей страны, – что вы готовы услышать его предложения руки и сердца. – Лорд Монфалькон прочистил горло и надавил ладонью на грудь. – И если вы откажете ему, мадам?

– Должно сообщить ему, что он неверно понял наши письма.

– И он заподозрит заговор. Полониец – наш добрый друг. Его империя могущественна, она простирается от Балтики до Срединного моря и владычествует над сорока странами-вассалами. Между нами мы сдерживаем Татарию…

– Мы знакомы с политической географией Европы, лорд Монфалькон. – Доктор Ди провел длинным ногтем по челюсти. – Вы полагаете, что Полониец, посчитав себя отвергнутым ухажером, а то и обманутым влюбленным, отомстит, пойдя на нас войной?

– Не войной, – лорд Монфалькон говорил, будто отвечая на свой же голос, – возможно, что и не войной, однако напряженности в отношениях мы позволить себе не можем. Татария всегда готова. Не станем забывать и про амбиции Арабии.

– Тогда, видимо, мне нужно выйти замуж за Полонийца. – На мгновение Королева Глориана сделалась лихой девчонкой. – А? Спасло бы сие нас, милорд?

– Всеславный Калиф Арабии вскоре нанесет нам Государственный Визит, – раздумывал лорд Монфалькон. – Все говорит о том, что он тоже намеревается сделать предложение. Еще через месяц прибудет иберийский Теократ – однако ему ведомо, что его случай безнадежен, ибо попросту невозможен. Но Арабиец, Арабиец… – Он обрел решительность: – Иного выхода нет! Они должны прибыть вместе!

– Но Полониец неминуем, – указал Том Ффинн. – Он вот-вот будет в Гавре. Еще день или около того – и он встанет в лондонский док!

– Когда он должен прибыть? – Монфалькон шагал туда-сюда вдоль стола, а его товарищи по Совету пытались уследить за ходом и его мысли, и его тела.

– Сорок восемь часов, я полагаю, отделяет его от меня. Я же снялся с якоря с утренним приливом – вчера.

– Итак, у нас есть, наверное, три дня.

– Самое большее.

– Я весьма сожалею, лорд Монфалькон, что забыла поставить вас в известность… – Голос Глорианы был слаб.

Вдруг Лорд-Канцлер выпрямился, прервал размышление, дернул плечами.

– Несущественно, мадам. Нас ждет конфуз, не более того. Нужно молиться, чтобы Полониец задержался чуть дольше и совпал с Арабийцем.

– Но чем сие улучшит ситуацию, милорд?

– Вопрос гордыни, мадам. Если вам нужно уязвить гордыню одного или обоих, наши отношения, естественно, ухудшатся. Но, если Полоний уязвит гордыню Арабийца или наоборот, мы усилимся. Оба не подумают плохо о Королеве, каждый подумает хуже о другом. Как вы понимаете, мадам, я обдумываю не ближайшие проблемы, но потенциальные. Арабия и Полоний составляют маловероятный альянс, но невозможным его не назовешь. У них имеется общая морская граница – Срединное море, – и несмотря на то, что проход в оное недурственно контролирует Иберия, что, в свой черед, спелась бы против нас с Арабией…

– О, извилистость вашего мышления, сир! – Черная рука поднялась, будто отражая удар, – впервые заговорил сир Орландо Хоз. – Один лишь я озадачен? – Он говорил с почтением. Монфальконом он восхищался.

– Озадачены мы все, не считая Лорда-Канцлера, я полагаю. – Королева Глориана зашелестела манжетой. – Но я уважаю его тревоги, ведь он предвидел важную угрозу Державе не единожды. Нам должно предоставить дело вашей дипломатии, милорд. И я буду чтить любое принятое вами решение.

Низкий поклон.

– Благодарю, мадам. Я почти уверен, что казус разрешится сам собою.

– Сир, я полностью виновна в сем злосчастии. Взаимная корреспонденция случилась, когда… Я была обуяна столь многими проблемами… Мне сдается…

Лорд Монфалькон был тверд.

– Королеве объясняться не следует.

– Его считают почти за клоуна, как я нахожу, сего Полонийца, – Лисуарте Ингльборо просвещал окружающих. – По меньшей мере эксцентриком. Странно, что он не прислал эмиссаров. Сделай он сие, мы бы не удивлялись.

– Лорд Ингльборо, как я вижу, говорит чистую правду. – Пальцы Тома Ффинна перебрали плюмаж на шляпе. – Граф Корнёвский – если я верно запомнил его чужестранное имя – выражал примерно то же самое, но не столь прямо. Его господин слаб в государствоуправлении, в основном же им владеет страсть к музыке и прочему подобному. Выражаясь платонически, тамошний народ упадочничает вовсю. В Полонии имеется парламент, представляющий интересы как общин, так и дворян, он и готовит для короля все королевские решения, Ваше Величество, или так говорят. – Маленький адмирал дал себе волю и пронзительно хихикнул. – Странная страна, имеющая короля, но не использующая его, да?

Королева Глориана расплылась в улыбке медлительно, почти завистливо.

– Что ж, мы благодарим вас за сию услугу, Том Ффинн. Располагаете ли вы иными вестями? Касательно ваших приключенствий в Западных Индиях?

– Золотой балласт не покинул нас в штормах, Ваше Величество, и по-прежнему на борту, в Черинг-Кроссе, ожидает вашего соизволения, в трюмах «Тристрама и Исольды».

– Есть у вас опись, сир Томашин? – Обращение сира Орландо Хоза с моряком было весьма теплым.

– Вестимо, сир. – Том Ффинн захромал, извлекая из-за пояса бумажный свиток, и, склонившись торжественнее некуда, вручил его Королеве Глориане. Та развернула документ, но почти всем глядевшим на нее стало ясно, что она смотрит, не читая.

– Достаточно, чтобы построить и оснастить целую эскадру кораблей! – Глориана свернула бумагу и вручила ее лорду Монфалькону, а тот передал документ сиру Орландо. – Не разделите ли вы десятую долю между собой и командой, сир Том?

– Вы великодушны, мадам.

– Десятую – от сего! – Лорд Верховный Казначей раздувал ноздри на манер испуганного жеребца. – Слишком много! Двенадцатую, Ваше Величество…

– За риск столькими жизнями?

Сир Орландо фыркнул:

– Прекрасно, мадам.

Королева Глориана окинула взглядом всю длину стола.

– Мастер Галлимари. Подготовлены ли увеселения для всех сегодняшних торжеств?

– Конечно, Ваше Величество. За обедом ваш слух усладит музыка мастера Павеалли…

– Превосходно. Я уверена, что и все прочее уместно. И платье на сегодняшний вечер уже ожидает нас, а, мастер Орм?

– Каждой пуговицей, мадам.

– А вы, мастер Уоллис, подготовили ли речь на вторую половину дня?

– Две, Ваше Величество, – одну для иноземных посланников, одну для мэра Лондона.

– И мне не нужно ничего решать касательно обеда и ужина, я полагаю. И, сир Вивиан, я сожалею о том, что мы не сможем отправиться на охоту до следующей недели, но молю вас поохотиться без нас.

Тем самым Королева разрядила атмосферу в палате Совета, рассмешив всех, ибо над страстью сира Вивиана подшучивали здесь и там.

Неспешно Глориана поднялась из кресла, даря ответной улыбкой внезапно развеселившихся советников. Они встали, дабы формально выразить уважение.

– Более срочных дел нет? Се была единственная неотложная проблема, лорд Монфалькон?

– Ровно так, мадам. – Старый Канцлер поклонился и передал ей свиток. – Здесь – предлагаемое мною решение для Катая и Бенгалия.

Она приняла свиток.

– Я прощаюсь с каждым из вас, джентльмены.

Согнулись тринадцать ног. Глориана оставила сие поклонявшееся сборище и вмиг оказалась окружена, второй раз за день, пажами и фрейлинами, что препроводили Королеву до собственного ее обиталища, где она смогла провести, к вящей радости, половину часа, наслаждаясь изучением полонийского вопроса в компании своей созаговорщицы по невинности, графини Скайской.

Перион Монфалькон, хмурясь, дал сигнал сначала Лисуарте Ингльборо, а потом сиру Тому; закадычная дружба связывала сию троицу, пережившую тиранию, возврата коей они поклялись избежать. Второпях попрощавшись с товарищами по совету, Монфалькон увлек сих двоих за маленькую дверцу и далее через пространство меж палатами в собственное ведомство. То были огромные залы. Их заполняли книги о Законе и Истории. Иные тома размерами не уступали самому Монфалькону. Залы освещались высокими окнами, задуманными таким образом, чтобы подглядеть занятия здешних работников было невозможно. Рассеянный свет, вливаясь, словно бы застаивался у потолков и почти не достигал пола, на коем трое мужчин стояли теперь близ содержавшегося в образцовом порядке письменного стола лорда Монфалькона.

Лорд-Канцлер вздохнул и, качая головой, почесал мощный нос.

– Она впервые ведет себя столь прихотливо. Оттого ли, что я, занедужив, не вставал с кровати и она ощущала себя покинутой? Поступок глуповатого ребенка. Она не была такой с рождения.

Лорд-Адмирал опер свои косточки о столешницу.

– Возможно, она желает отвести душу?

Том Ффинн отверг сию гипотезу.

– Она слишком хорошо сознает свои обязанности. Возможно, она была не в себе.

– Сие вероятнее. – Монфалькон потер ни с того ни с сего занывшую, словно он побывал в бою, руку. – Но при всем том… вы заметили боль? Не исключено, что в минуты, когда она писала и отсылала письма, она надеялась стать свободной.

– Ни в какое иное время не выказывала она такого помрачения. – Охнув, лорд Ингльборо охватил рукой левое бедро. Его собственная агония грозила вывернуть тело наизнанку.

Лорд Монфалькон сказал:

– Мы обязаны гарантировать, что подобное не повторится. И избавить ее от муки, если сие возможно.

– Ты становишься сентиментален, Перион. – Том Ффинн спокойно произвел смешок, леденивший кровь тысяч людей. – Но как нам решить сию дилемму?

– Она должна отпасть сама собой, – сказал Ингльборо. – Верно?

Монфалькон потряс решительной головой.

– Есть иной способ. Более одного, но для начала я испробую менее драматический. Я привык к подобным манипуляциям. Если б только Королева знала, на что я иду, дабы укрепить Веру в ней и в ее подданных! В данном случае искусство в том, чтобы провести и отсрочить всех ухажеров, сохранить в них надежду, не давать никому настоящих заверений, никого не оскорбить, истощить настойчивых и приободрить удрученных. Так я разыгрываю флирт для Королевы. – И он изобразил короткий, нетипичный для него танец, полагаемый, как видно, исполненным флирта, после чего уселся. – Упаднический Полониец движется оттуда, воинственный Арабиец отсюда. Секрет в том, как позволить им прибыть почти одновременно в надежде, что они столкнутся – взглянут, так сказать, в зерцало и отшатнутся от увиденного, – и удалятся, обиженные.

– Но Полониец явится слишком скоро! – настаивал Том Ффинн.

– Значит, я его остановлю.

– Как?

– Саботажем. Его корабль можно ненадолго задержать в Гавре.

– Он отыщет другой.

– Верно. Тогда ближе к дому… – Стук в дверь, и насупившийся лорд Монфалькон: – Войдите.

Явился юный паж. В вытянутой правой руке он держал запечатанный конверт. Паж поклонился компании.

– Милорд, послание от сира Кристофера, велено передать незамедлительно.

Лорд Монфалькон принял конверт и взломал печати, поспешно вчитался, свирепея.

– Тот, кого я полагал… единственный, кого я считал… и он объявлен убивцем и разыскиваем повсюду. Клянусь Зевесом, я бы с радостью посмотрел, как сей жабеныш прыгает на виселице.

– Твой слуга? – ухмыльнулся Том Ффинн. – Скверный слуга, если верить услышанному.

– Нет, нет. Лучший из имеющихся. Умнее никого и нет. Никого нет и порочнее… но, кажется, он перехитрил самого себя. И арабийский князек тут как тут. Конечно! Арабиец сира Ланцалота!

– Мы бы просветились, Лисуарте и я, – сказал Том Ффинн и мигнул весьма задорно, давая друзьям понять, что его интерес к содержанию письма не столь уж мал. Однако лорд Монфалькон смял послание, затем сжег его, не раздумывая, на решетке, уже черной от былых писем.

– Говорить не о чем. – Он сделался лукав. – Теперь мне должно сплести интригу, дабы спасти моего жабеныша, моего нежеланного знакомца, от обжарки. Как обойти Закон, поддерживаемый нами обоими?

– Нечто тайное и веское. – Сир Томашин Ффинн заковылял к двери. – Ты отобедаешь со мной, Лорд Верховный Адмирал? Или, еще лучше, не пригласишь ли меня на обед?

– С радостью, Том. – Лорда Ингльборо, благороднейшего из выживших, кажется, встревожили слова Канцлера, а равно и его дела. – Богами заклинаю, Перион, ты ведь не намерен возвращать прежние дни твоими кознями.

– Я строю козни исключительно затем, чтобы предупредить подобное возвращение, лорд Ингльборо. – Со всей серьезностью Лорд-Канцлер склонился перед друзьями и пожелал им приятного аппетита, прежде чем дернуть за веревку, пробуждающую к жизни колокольчик, что вызовет из полумрака Лудли, дабы тот передал письмо своему господину, Квайру.

Глава Третья,
В Коей Капитан Квайр Обеспечивает Себе Будущие Спокойствие и Репутацию, а также Получает Нежеланное Послание

Капитан Квайр сел на серой, с сальными прожилками простыне, выпростал лодыжку из одеяла, приставшего к ней на манер подыхающей крысы, вперился в робкую девчонку с корзинкой, вошедшую в убогую комнатуху.

– Латанье?

– Да, сир. Велено забрать. – Корсет, юбки и расшитое платье, слишком роскошные для служанки, очевидно, ее собственных рук шитье. Мощные бедра; черты скромные и чувственные. Квайр прикрякнул.

Облаченный в рубашку, он указал на табурет, приютивший его изорванную, окровавленную одежду, черную, волглую, грязную. Кровь запятнала и рубашку. Квайр отскреб пятна, где их заметил; зачесал тонкие волосы назад, оголив широкий лоб, и залюбовался девочкой, что шла к табурету.

– Одежды для меня немаловажны. Сии одежды. Они суть я. Они суть мои жертвы. Вот почему их надобно стирать и латать прилежно, девочка моя. Как тебя звать?

– Алис Вьюрк, сир.

– Я капитан Квайр, убивец. Меня ищут дрекольеносцы Дозора. Прошлой ночью я умертвил сарацина. Юного дворянина с телом совершенным, безупречным. Ныне оно упречно. Мой меч вонзился в него двадцать раз.

– Дуэль, сир, не так ли? – Ее голос дрожал, она потянулась к рванью.

Он вытащил клинок из-под постельного белья; меч изящной выделки, оружие совершенное, в своем роде лучшее.

– Смотри! Нет, то было хитроумное убийство, замаскированное под дуэль. Мы выехали на поля позади Уайт-Холла, там я его и убил. А ты, я гляжу, премилая маленькая барышня. Прекрасные кудри, каштановые, вьются. Мне нравится. Большие глаза, полные губы. Тебя уже сломали, юная Алис?

Она взяла его бриджи и переложила их в корзину; его спокойные жестокие глаза ощупывали ее корсет.

– Нет, сир. Я надеюсь выйти замуж.

Его уст коснулась почти нежная улыбка, и он дотронулся до плеча девицы нечистым клинком, будто посвящая ее в леди.

– Расшнуруйся, Алис, и позволь мне увидеть твои бутоны. Сей меч… – он погладил им ее горло, – убивал слишком многих. Кое-кого мы честно закололи. Но прошлой ночью, по моему предложению, мавр подвязывал кромки своих одежд, нагнувшись, тут-то я и настиг его первым, под ребра и резкий рывок вверх, удар и отход. Случились свидетели, коих я никак не ожидал столь темной хладной ночью. – Тон Квайра мгновенно сделался горек. – Деревья все заиндевели. Наши фонари были укрыты. Но два солдата, что жальче всего, из Дозора шли мимо – и один из них признал меня. – Квайр направил пальцы свои на шнуровку, и блуза ослабилась, несмотря на возроптавшую от страха Алис. – Они ринулись на меня прежде, чем сарацин толком успел умереть; разрезы на моих плаще и дублете – их рук дело, и порез на бедре тоже. – Он похлопал себя под рубашкой. – Рукав продырявлен сарацином, тот ударил меня ножом с земли, предатель, – я-то думал, он отдал концы, – пока Лудли снимал с него сапоги, отставив фонарь. Отличные, изящные сапоги, только Лудли теперь не может набраться храбрости их носить. Видишь, тут его кровь? И тут, ближе к острию? Се солдат, коего я прирезал перед тем, как сбежал его товарищ. – Квайр приблизил острие к глазу Алис, от чего та будто окаменела; он коснулся клинком ее губ. – Вкуси.

Блуза ослабла вконец, Квайр распахнул ткань. У Алис были маленькие, еще не налившиеся груди. Он обвел один из сосков острием.

– Ты хорошая девочка, Алис. Ты же вернешься ко мне вскорости? Принесешь залатанное?

– Да, сир. – Она вздохнула тяжело, но настороженно и покрылась румянцем.

– И будешь послушной девочкой, правда ведь, и пустишь капитана Квайра первым в твою сокровищницу? – Острие его клинка низверглось из расселины к расщелине. – Все будет именно так, да, Алис?

Смежились очи косули, отверзлись уста-кимвалы:

– Да.

– Молодец. Поцелуй меч, Алис, дабы скрепить наш пакт печатью губ твоих. Поцелуй бренную кровь солдата. – Она приложилась к мечу; в дверь ударили. Квайр принялся за шнуровку, лениво косясь на звук. – Что такое? – Повинуясь запоздалой мысли, он проколол плечо Алис ради оформившейся на глазах красной жемчужины. – Хорошая девочка, – шепнул он. – Теперь ты принадлежишь Квайру. – Он потянулся к ней, обхватил, высосал ранку, затем упал обратно на перепачканную простынь. – Кто там?

– Жена трактирщика. Марджори, сир, с заказанной вами едой и костюмом.

Квайр на миг задумался, пожал плечами и вцепился в рукоять толедского меча.

– Входите же.

Показалась спотыкливая женщина, загрубелая морская корова, одарившая Алис Вьюрк хмурым взглядом, от чего та, кратко вздохнув, присела и упорхнула к двери.

– Вскорости, Алис, – сказал Квайр с нежностью.

– Да, сир.

Взявши темный костюм из-под руки тучной хозяйки, Квайр принялся одеваться в очевидном унынии, а она между тем поставила на сундук в изножье кровати поднос с тушеной бараниной, вином и хлебом.

– Се лучшее, что вы смогли найти, Марджори?

– И мне еще повезло, капитан.

– Тогда держите. – Он вручил ей англь, целый золотой.

– Оно чересчур.

– Я знаю.

– Вы зло без примесей, капитан, но притом щедрый бес.

– Многие бесы таковы. – Он подтащил табурет к сундуку, схватил большую ложку и приступил к баранине. – Сие в их бесовских интересах. – Он поглощал пищу: поджарый, мускулистый, опасный.

Марджори не спешила уходить.

– В «Морской Коняге» была драка, да? Суровое место.

– Не суровее сего, и выпивка там получше будет. Нет, мы сошлись на полях Уайт-Холла. Дуэль, прерванная Дозором, ныне меня ищущим.

– Дурацкий закон, воспретивший мужчинам дуэлировать. И правда, поубивали бы друг дружку, никчемные блевоглоты. Королева слишком мягка.

– Ах, пускай она будет мягка, нежели слишком тверда. – Квайр, давно привычный к поддевкам, инстинктивно соблюл нейтралитет. – Что до закона, он кладет конец убийству, маскируемому под дуэль, а также истощению джентльменов, могущих осчастливить какую-нибудь деву. Господа режут друг друга с устрашающей скоростью. Королева озаботилась сохранностью аристократии. Без дворян мы впадем в развратное будущее, в Хаос!

– О, капитан!

– Сие верно так же, как то, что ваше мясо вкусно. – Лести в его словах не было.

– И то хорошо, чудище вы наше. – Госпожа Марджори скрестила руки. – Что вы делали с казенной барышней?

Темная ухмылка. Квайр положил хлеб в баранину; он знал, что видит возможную пособницу греха.

– Ускорял ее любопытство, пробуждал ее кровь, подогревал на случай, если мне понадобится утеха.

– Вы ее перепугали. У нее есть парень. Сынок Скворцинга.

– Разумеется, я ее устрашил. Таков лучший метод обогатить ее воображение и обеспечить ее любопытство, ибо она захочет проверить себя на мне – и будет всечасно опасаться, что я ее закабалю. А вас, Марджори, я разве не устрашаю?

– Думаю, я могу держать вас в узде. – Однако в голосе ее звучало сомнение, оттого она сжала золото в кулаке. Облизнула уголок рта.

– Я рад, что вы так считаете. – В его словах не было и следа иронии.

– Но Алис Вьюрк – не шлюшка для вам подобных. – Слабо. – Она хорошая девочка.

– Воистину так. Дозор? – Он подпоясал дублет. Скорчился от стеснения; обвязал блеклым ситцем длинную шею. Присел, дабы натянуть ботфорты, зашнуровал их выше колена.

– Неблизко. Но тут дело времени. Многие знают, что вы останавливаетесь у нас.

Он осушил скудный стакан:

– Вестимо, – нашел шляпу, пригладил перышки.

– Вьюрк и Скворцинг? Позволь им спариться, и она снесет странное яичко, верно?

– Оставьте ее ему. У него крутой нрав.

– Ах, Марджори, мое любопытство уже на ущербе. Пусть строят свое гнездышко. – Он коснулся шляпы на голове и чуть ее скосил. Ухмыльнулся, глядя на хозяйку, тонкими губами. – Возможно, я сыграю роль кукушки, позднее, когда придет Весна.

– К тому времени вас повесят.

– Только не Квайра. Кроме того, Глориана никого не вешает. И даже если б Закон изменился, я бы выжил. Ибо я Квайр-ловкач, Квайр-воришка – слишком многое мне еще только предстоит – слишком обильна восхищенная публика, жаждущая моего шедевра. – Он вложил длинный меч в ножны, нож сунул в сапог, стилет поместил за спину. – А еще я Квайр-тень. Мне понадобится накидка.

Она пожала плечами, расплылась в улыбке, будто души не чаяла в злокозненном, очаровательном сыне.

– Внизу. Захватите одну на бегу, вдруг владелец не заметит.

– Спасибо. – Он ущипнул ее руку, выказав благодарность, и она проводила его взглядом – в дверь, в потемки; свет из надлестничного окна на миг отразился в его поблескивавших глазах, после чего Квайр, следуя совету, слетел вниз по ступеням. Она вслушалась: мордобой, перевернутая скамейка, истошный вопль – и приготовилась утешать свежеобворованного постояльца.

* * *

Квайр нырнул в украденный мех, помчался по грязному снегу лондонских проулков, где мужчины и женщины бранились и оскальзывались, а дети катались и хихикали, то исчезая в тумане, то возникая из него, и дыхание мешалось с испарением в торговых рядах, призванных обеспечить недешевыми супами, пирогами и орехами знобимую, отчаявшуюся толпу, что текла мимо. Преследователь слишком охолодал, чтобы гнаться за Квайром долго; тот побежал по Хитроглядской улице, полузабитой сугробами, вобравшими мочу и навоз с обрамлявших ее конюшен, свернул в крытую галерею Рильке, в Тоскующий переулок близ готических стен Платонического колледжа, выскочил на площадь, где замерзший фонтан (Геркулес и Гидра) сиял розовым и зеленым, отражая фонари на стенке какой-то фешенебельной закусочной. Еще арочный пролет-другой, сквозь ватагу играющих в снежки мальчишек, в плотнеющий туман, полумглу-полудымку, прочь от топки клеевара, вон из всего сего – и Квайр наконец вернулся в свои аллеи, замедляя шаг, пока не достиг шелушащейся двери пивнухи под названием «У Горя», кою большинство мужчин предпочло бы обойти. Внюхавшись в хмельную сладость, Квайр дернул дверь и нашел, что она открыта. Оставив волглый хлад за спиной, он вплыл в удушающий жар, и небритые физиономии бросали недоверчивые взгляды поверх ссутуленных плеч, поскольку не бывало у Горя клиента, не промышлявшего воровством либо попрошайничеством; жиганы и прочие злодеи высокого полета пивнухи чурались, что устраивало Квайра, ибо не врагов он находил здесь, а одних поклонников, ну или тех, кто питал к нему легкую, неопасную зависть и не стоил внимания. На том конце длинного узкого помещения развалился за стойкой сам омерзительный Горь с кувшинами пива и сидра и кошелями фартингов и полпенсов, слева же от него, опираясь на слияние бара с черной балкой, вделанной в оштукатуренную по драни стенку, неровнозубо лыбился Лудли, причем из-под кожанки, снятой им с мертвого дозорного, торчал меч.

Квайр был захвачен врасплох. Он приблизился к стойке, отмахиваясь от кружки, кою предлагал Лудли.

– Уже здесь? Ты навестил нашего друга, как я просил?

– Вестимо. Я только оттуда.

Квайр выпростал руку.

– Документы, что спасут нас от дальнейших пряток, у тебя?

Лудли поскреб выдающийся зуб и потряс головой, в глазах тлело смущение.

– Как? Мы лишились покровителя, всего разом? – Квайр выдал против воли толику раздражения, а то и ужаса. Он поднял руку и приобнял Лудли за костистые плечи.

– На сей раз он отказался давать письмо. Капитан, дело серьезное. – Лудли пришептывал, хотя Горь, наученный тактичности опытом, отступил на дальний конец стойки и подсчитывал медь.

– Я думал, он желает, чтоб его азийца убрали.

– Он называет работу топорной. Выражает великое порицание.

Квайр был согласен. Он вздохнул.

– Такой она и была. Но причина в случайности, в Дозоре. Ты заплатил лиходею? Карлю?

– Полуангль, как было условлено. – Лудли показал расщепленную монету на ладони и ухмыльнулся. – Вот его.

– Ты убил Карля?

– Нет. Я отыграл полуангль в кости, перед тем как покинуть покои нашего друга. Жуткий страх обуял лиходея из-за охоты Дозора, и думать головой он не мог. Я был добр с ним, капитан, как вы и хотели. Теперь он владеет всеми сарациновыми пожитками и, к гадалке не ходи, постарается заложить какое-нибудь колечко, ну или тот кортик с каменьями.

– Он выдаст нас, конечно, как только его поймают, – Квайр приложил ладонь к широкой челюсти. – Большего я не ждал. Но без бумаг наше алиби – пустышка.

– Горь скажет, мы были у него. Или Аттли в «Морской Коняге».

– Не пойдет. Кто им поверит? Нам нужна могущественная подпись нашего покровителя. Он ни в какую ее не нацарапает?

– Он разозлен. Велит вам сдаться Дозору. Потом инквизиции сира Кристофера Мартина. Вам надобно заявить о сговоре против вас, о злокозненности Карля – рядового лиходея. Что-то о похищенных шляпе и плаще – ваших. И так далее.

– И меня вышлют.

– Нет. Если вы легки на подъем, наш друг пошлет сиру Кристоферу доказательство того, что вы пребывали где-то еще – по делу Королевы, – и вы на свободе. Только, говорит он, действовать нужно без промедления: вы ему нужны – срочное задание. Следует очистить вас от подозрений прежде, чем вы приступите, или же его планы запутаются. Видите?

– Вестимо, но, быть может, он запутывает меня.

– К чему такая сложность?

– К тому, что ему известно: меня трудно убить. Может, он использует ситуацию, чтобы сослать меня подальше. Но нет, его схема пахнет чем-то еще. Всякий паук плетет свою сеть, и только впоследствии плетение выдает мастера.

– Значит, вы препоручите себя людям сира Кристофера?

– Выбора нет, Лудли. И все же досадно тратить время, особенно если ждут срочные дела. А спать когда?

Лудли, неся кожаный кубок к искривленным губам, выразил изумление, будто никогда не воображал господина иначе нежели бодрствующим.