Текст книги "World of Warcraft: Вол’джин. Тени Орды"

Майкл О. Стэкпол
World of Warcraft: Вол’джин. Тени Орды

© 2017 MARVEL

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Той ночью видения насмехались над Вол’джином.

Он оказался среди бойцов и знал каждого из них. Темный охотник собрал их для последнего нападения на Залазана, чтобы покончить с его безумием и освободить острова Эха для Черного Копья. Каждый из бойцов перенял свойства кубика дзихуи, грани с максимальной силой. Брандера среди них не оказалось, но это не удивило Вол’джина.

Брандером был он, но еще не перевернутым до значения максимальной силы. Этот бой, хоть и отчаянный, был не тем, где он уничтожит сам себя. При помощи Бвонсамди они сразят Залазана и отобьют острова Эха.

– Кто ты такой, тролль, чтобы помнить об этом героическом побоище?

Вол’джин обернулся, услышав стук кубика, ложившегося новой гранью. Он почувствовал себя пойманным в этом кубике, пусть и прозрачном, и с изумлением увидел, что ни на одной его грани не обозначено достоинство.

– Я Вол’джин.

В сером мире из кружащихся туманом стен материализовался Бвонсамди.

– И кто есть такой этот Вол’джин?

Вопрос потряс его. Вол’джин из видения был предводителем Черного Копья – но его больше нет. Возможно, вести о его гибели еще не достигли Орды, но скоро достигнут. В глубине души Вол’джин надеялся, что его союзники задержатся, и Гаррош лишний день будет сомневаться в успехе своего плана.

Но это не отвечало на вопрос. Он больше не предводитель Черного Копья, если говорить по правде. Возможно, собратья когда-нибудь признают его вновь, но сейчас Вол’джин не мог отдавать приказы. Его племя будет сопротивляться Гаррошу и любым попыткам Орды его покорить, но в отсутствие своего вождя может прислушаться к послам, предлагающим защиту. Возможно, он уже их потерял.

«Кто я?»

Вол’джин содрогнулся. Хотя он считал себя лучше Тиратана Кхорта, человек хотя бы стоял на ногах и не носил балахон больного. Человека не предал соперник, не наслал на него убийц. Человек явно перенял некоторые обычаи пандаренов.

И все же Тиратан колебался, когда не стоило этого делать. Отчасти он играл, чтобы пандарены его недооценивали, хотя Вол’джин разгадал эту уловку. Но другие моменты – например, когда он заколебался после комплимента Вол’джина его ходу, они были настоящими.

«А не те, какие человек позволяет себе показывать».

Вол’джин поднял взгляд на Бвонсамди.

– Я есть Вол’джин. Ты знаешь, кем я был. Кем я буду? Этот ответ может найти лишь Вол’джин. И пока что, Бвонсамди, этого достаточно.

© 2020 by Blizzard Entertainment, Inc. Все права защищены.

Vol’jin: Shadows of the Horde, World of Warcraft, Diablo, StarCraft, Warcraft и Blizzard Entertainment являются товарными знаками и/или зарегистрированными товарными знаками компании Blizzard Entertainment в США и/или других странах.

Все прочие товарные знаки являются собственностью соответствующих владельцев.

Всем игрокам в World of Warcraft, которые сделали этот увлекательный мир еще веселее.

(Особенно всем тем, кто – пусть даже случайным баффом – не раз спасал мне жизнь)

1

Хмелевар Чэнь Буйный Портер не мог навскидку представить ничего, что было бы ему не по нраву в этом мире. Правда, кое-что нравилось явно меньше других вещей. Например, он не очень любил ждать перед снятием пробы, пока забродит и дозреет свежая партия хмеля. Не потому, что не терпелось узнать вкус – он и так знал, что вкус будет фантастический. А вот тяготило его в ожидании то, что возникало свободное время на обдумывание идей новых рецептов, с использованием новых ингредиентов, и хотелось немедленно окунуться в работу.

Но варка требовала времени и заботы. Пока все оборудование в хмелеварне занято на этой партии, оставалось только ждать. А это значило, что надо найти, чем себя занять, иначе ожидание, планирование и мысли-о-варке сведут его с ума.

Во внешнем мире, в землях Азерота, отвлечься было просто. Всегда найдется тот, кому ты не нравишься, или голодное создание, которое хочет тобой полакомиться. Заботы по отваживанию тех и других чудесно занимают праздный ум. А еще места, которые когда-то были – или становились – весьма странными и пугающими, но могли вновь принять прежний, обычный вид… В странствиях он насмотрелся и на такие, и на многие другие, а некоторые даже помогал преобразить.

Чэнь вздохнул и перевел взгляд на середину сонной рыбацкой деревеньки. Там его племянница, Ли Ли, играла с десятком детенышей из деревни Бинан – большинство из них были местными, некоторые – беженцами. Чэнь не сомневался, что она намеревалась рассказать им о своих путешествиях на Шэнь-Цзынь Су, Великой Черепахе, но по ходу повествования планы Ли Ли пошли насмарку. Хотя, может, она все же рассказывала именно эту историю, но заручилась помощью слушателей, чтобы разыгрывать сценки по ходу дела. И тут явно началась какая-то битва – судя по тому, как ее с головой завалила ватага юных пандаренов.

– Все в порядке, Ли Ли?

Стройная девочка каким-то чудом вынырнула из бурного моря черно-белого меха.

– Все замечательно, дядя Чэнь! – но досада в ее глазах противоречила сказанному. Ли Ли наклонилась, поймала одного тощего мальчишку из стаи, отбросила в сторону и тут же скрылась под волной визжащих детенышей.

Чэнь подумал было вмешаться, но остановился. Здесь Ли Ли не грозила настоящая опасность, и у нее сильная воля. Если племяннице понадобится помощь, рано или поздно она о ней попросит. Вмешиваться раньше – значит, навести ее на мысли, будто дядюшка сомневается в ее способности постоять за себя. Она будет дуться, а Чэнь просто ненавидел, когда Ли Ли так делала. Еще возмутится и отправится доказывать, что в состоянии сама позаботиться о себе, и вот тогда может угодить в неприятности посерьезнее.

Хотя основным доводом хмелевара в пользу невмешательства был именно этот, лишний повод остаться в стороне дали перешептывания и цоканья языком от двух сестер Чан. Они были такими старыми, что помнили, как Лю Лан впервые покинул Пандарию, – по крайней мере, так уж они говорили. Хоть в мехе сестер виднелось больше белого, чем черного – не считая участков под глазами, которые они специально подкрашивали, – Чэнь считал, что не так уж они и стары. Всю жизнь эти особы провели в Пандарии, и совсем недолго пробыли в обществе тех, кто жил на Скитающемся острове. У степенных дам выработалось свое мнение о тех, «кто гоняется за черепахой», и Чэнь любил их озадачивать, когда вел себя не так, как они ожидали.

Ли в их глазах была всего лишь одной из «диких собак черепахи». Импульсивная и практичная, легкая на руку и немного склонная переоценивать свои способности, девочка была ярким образцом пандарена, принявшего философию Хоцзинь. Она обладала характером того самого авантюрного склада, который позволял отплывать прочь на черепахе или путешествовать по Запределью. Такое поведение, на взгляд сестер Чан, попросту негоже одобрять или хвалить.

Как и тех, кто подобным занимался.

Чэнь, будь он по природе склонен что-нибудь не любить, наверняка не любил бы сестер Чан. Однако на самом деле он даже проникся к ним симпатией, и уже давно. Отстроив хмелеварню Буйного Портера и создав рецепты нескольких прекрасных напитков, он странствовал по Пандарии, чтобы больше узнать о месте, которое, как он решил, будет его домом. И во время странствий увидел их – двух старых дев – на маленьком огороде, за годы осады яунголов заросшем сорняками, и предложил помощь.

Ответа он толком не дождался, но все равно сделал свой вклад в хозяйство. Чэнь чинил заборы и полол сорняки, развлекал правнуков сестер, дыша огнем, подметал, таскал воду, заготавливал дрова и даже выложил новыми камнями дорожку перед дверью. Всем этим он занимался под неодобрительными взглядами сестер только потому, что за неодобрением читал в их глазах изумление.

Он работал долго и усердно, не слыша ни слова похвалы, пока, наконец, их голоса не раздались впервые. Они говорили не с ним и не о нем. Они говорили друг с другом, но в его сторону. Старшая сказала: «Отличный день для тигрового гурами». Младшая лишь кивнула.

Чэнь понял, что это приказ, и подчинился. Выполнил он все аккуратно. Выловил трех гурами в океане. Первую рыбу забросил назад, последнюю оставил для сестер, а самую большую отдал беженцам – жене рыбака, чей супруг все еще числился среди пропавших без вести, и ее пяти детенышам.

Он знал, что отдать сестрам первую же рыбу – знак поспешности. Отдать все три – показать, что он подвержен демонстративной гордыне. Отдать самую большую, которую они бы все равно не съели, – показать отсутствие тактичности и расчета. Но своим поступком он демонстрировал разумность, заботу и щедрость.

Чэнь понимал, что его дела с сестрами не принесут ему их дружбы или покровительства. Многие знакомые, которых он встретил в путешествиях, назвали бы их неблагодарными и прошли мимо. Но для Чэня они были способом больше узнать о Пандарии и тех, кто станет его соседями.

«Может, даже моей семьей».

Если Ли Ли была образцом философии Хоцзинь, то сестры Чан представляли собой идеальных верующих в Тушуй. Они больше времени уделяли созерцанию, мерили поступки по идеалам справедливости и морали – хотя, скорее всего, опирались на узколобые, провинциальные, деревенские версии этих великих понятий. Более того, обширные понятия справедливости и морали вполне могли бы показаться таким, как сестры Чан, слишком претенциозными.

Чэню нравилось считать, что сам он твердо стоит посередине. Он исповедовал и Хоцзинь, и Тушуй – или, как минимум, убеждал себя в этом. Если же говорить трезво, путешествуя по большому миру, он склонялся к Хоцзиню, а здесь, в Пандарии, с ее пышными долинами и высокими горами, где большинство существ ведет простую жизнь, в самый раз приходилась Тушуй.

В глубине души Чэнь знал, что на самом деле как раз от этого ему и нужно отвлечься. Дело не в новых проектах для варки, а в понимании, что однажды ему придется выбрать ту или иную философию. Если Пандария станет его домом, если он найдет жену и заведет семью, дни приключений закончатся. Он просто станет веселым хмелеваром, облаченным в фартук вместо брони, будет торговаться с крестьянами за стоимость зерна и с покупателями – за стоимость кружки.

«И это не плохая жизнь. Вовсе нет, – думал Чэнь, аккуратно складывая поленницу для сестер. – Но будет ли этого достаточно для счастья?»

Новый визг детенышей привлек его внимание. Ли Ли лежала и не поднималась. В хмелеваре что-то вспыхнуло – древний зов битвы. О, у него было столько историй о великих схватках! Он сражался бок о бок с Рексаром, Вол’джином и Траллом. Спасти племянницу – ничто по сравнению с теми битвами (и пересказ баек о тех подвигах сделает его хмелеварню очень популярной), но активные действия подпитывали в его душе нечто…

Нечто, противоречащее философии Тушуй.

Чэнь подбежал и нырнул в кипящую кучу тел, хватая детенышей за загривки, а потом разбрасывая налево и направо. Они – сплошь мышцы и мех – скакали, катались и извивались. Парочка врезалась друг в друга, и те части детенышей, что должны были касаться земли, обратились к небу. Однако они быстро пришли в себя, распутались и вскочили на ноги, готовые нырнуть обратно.

Чэнь рыкнул с правильной смесью мягкого предупреждения и нешуточной угрозы.

Детеныши застыли.

Взрослый пандарен выпрямился, и большинство детенышей инстинктивно повторили за ним это движение.

– Что это у вас тут происходит?

Один из детенышей посмелее, Кенг-на, показал на лежащую Ли Ли.

– Госпожа Ли Ли учила нас драться.

– Я здесь видел не драку. Я видел свалку! – Чэнь преувеличенно серьезно покачал головой. – Так не пойдет, ни в коем случае, особенно если вернутся яунголы. Вам надо учиться как следует. Ну-ка, готовьсь! – Чэнь, отдав приказ, встал по стойке «смирно», и детеныши идеально последовали его примеру.

Чэнь с трудом скрывал улыбку, пока отряжал детенышей – по одному и в группах – за хворостом, за водой, за песком для дорожки сестер и метлами, чтобы разровнять песок. Потом резко хлопнул лапами, и они метнулись по своим заданиям, как стрелы, пущенные из натянутых луков. Хмелевар дождался, пока они все исчезнут, и только потом протянул лапу Ли Ли.

Она посмотрела на нее, презрительно наморщив носик.

– Я бы победила.

– Конечно, но дело-то было не в этом, правда?

– Правда?

– Нет, ты учила их боевому товариществу. Теперь они – маленький отряд, – Чэнь улыбнулся. – Немного муштры да разделения труда – и из них еще выйдет толк.

Последнюю фразу он произнес несколько громче специально для сестер, поскольку они тоже увидели в этом преимущество.

Ли Ли взглянула на его лапу подозрительно, но все же приняла ее и крепко встала на ноги. Поправила халат и заново завязала пояс.

– Хуже, чем банда кобольдов.

– Ну, конечно. Они же пандарены, – и это он сказал погромче, чтобы сестры Чан осознали и этот момент. Затем понизил голос. – Восхищаюсь твоей сдержанностью.

– Ты не шутишь. – Она потерла левую руку. – Кто-то даже кусался.

– Как тебе прекрасно известно, в драке всегда кто-то кусается.

Ли Ли задумалась на миг, потом улыбнулась:

– От этого никуда не денешься. И спасибо.

– За что?

– За то, что раскопал.

– О, это все мой эгоизм. Мне уже надоело сегодня трудиться. Груммелей, чтобы помочь, здесь нет, так что я снарядил твою маленькую армию.

Ли Ли подняла бровь.

– И ты меня не дурачишь?

Чэнь поднял голову и посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты же не воображаешь, будто бы я подумал, что моей племяннице, тренированному знатоку боевых искусств, понадобится помощь с детенышами? В смысле, если б я так и подумал, я бы тебе даже помогать не стал. Ты была бы мне не племянница.

Она помолчала, наморщив личико. Чэнь смотрел на быстрое движение ее глаз и понимал, что Ли Ли прикидывает все в уме и проверяет логику его слов.

– Ладно, да, дядя Чэнь. Спасибо.

Чэнь рассмеялся и закинул ей руку на плечо.

– Утомительная это работа – иметь дело с детенышами.

– Это верно.

– Конечно, мне-то самому приходилось иметь дело только с одним, но и с ней был забот полон рот.

Ли Ли ткнула его локтем под ребра.

– И был, и есть.

– И я не мог бы гордиться ею больше, чем уже горжусь.

– Мог бы, – племянница вывернулась у него из-под руки. – Ты разочарован, что я не попросилась работать с тобой в хмелеварне?

– Откуда эти мысли в твоей голове?

Она неловко пожала плечами и бросила взгляд в сторону долины Четырех Ветров, где стояла хмелеварня Буйного Портера.

– Когда ты там, ты счастлив. Я это вижу. Ты так ее любишь.

Чэнь хитро улыбнулся.

– Люблю. А хочешь знать, почему я не попросил тебя прекратить путешествия и присоединиться там ко мне?

Лицо Ли Ли просветлело.

– Да, хочу.

– А потому, дражайшая моя племянница, что мне нужен партнер, который все еще странствует по миру. Если мне понадобится дуротарский мох из недр пещер, кто его принесет? Да по хорошей цене? Хмелеварня означает ответственность. Я не могу покидать ее на месяц или год. Значит, мне нужен тот, кому можно доверять. Тот, кто однажды может вернуться и принять мое дело.

– Но я не гожусь в такие хмелевары.

Чэнь отмахнулся от возражения.

– Оседлых хмелеваров всегда можно нанять. Но только Буйный Портер может управлять хмелеварней. Впрочем, может, я найму хмелевара посимпатичнее, и ты выйдешь за него замуж, и…

– …и мои детеныши унаследуют дело? – Ли Ли покачала головой. – В следующий раз, когда я тебя увижу, у тебя самого уже будет выводок, не сомневаюсь.

– Но я всегда буду рад видеть тебя, Ли Ли. Всегда.

Чэнь думал, что она его обнимет, и с удовольствием бы ответил взаимностью, если бы не две вещи. Во-первых, наблюдали сестры, а им становилось неудобно от публичного выражения чувств. Во-вторых – что было важнее, – прямо через их огород примчался завывающий Кенг-на с выпученными глазами.

– Мастер Чэнь, мастер Чэнь, там монстр в реке! Большой монстр! Весь синий, с рыжими волосами и страшно ранен. Он цепляется за берег. У него есть когти!

– Ли Ли, собери детенышей. Держи их подальше от воды. Не ходи за мной.

Она уставилась на него.

– Но что, если?..

– Если понадобится твоя помощь, я крикну. Живо, иди, – пандарен глянул на сестер. – Похоже, дело идет к буре. Лучше зайдите в дом. И заприте дверь.

Они несколько мгновений смотрели на него с вызовом, но не произнесли ни слова. Чэнь побежал, срезав путь через огород и сориентировавшись по деревянному ведру, брошенному Кенг-на. Проследить путь мальчишки по примятой траве к речному берегу было несложно, и Чэнь уже почти спустился, когда увидел монстра…

И мгновенно его узнал. Тролль!

Кенг-на был прав: тролля крепко зацепили. Его одежда висела лохмотьями, и кожа под ней выглядела не очень хорошо. Тролль наполовину выполз из реки; лапы с когтями и бивень, воткнувшийся в глину, – вот и все, что его удерживало.

Чэнь припал на колено и перевернул тролля на спину.

– Вол’джин!

Чэнь уставился на тролля и на его растерзанное горло. Если бы не хрип дыхания через дыру в глотке и не кроваво-красная струйка, бегущая из ран, пандарен бы уже решил, что его друг мертв.

«И он все еще может умереть».

Чэнь схватил Вол’джина за руки и вытянул из реки. Это было непросто. Выше по берегу раздался шорох, и затем слева от Вол’джина появилась Ли Ли, помогая дяде.

Глаза пандаренов встретились.

– Мне послышалось, что ты звал.

– Может, и да, – Чэнь наклонился к земле, затем поднял тролля на руки. – Мой друг Вол’джин тяжело ранен. Может, отравлен. Не знаю, что он здесь делает. Не знаю, выживет ли он.

– Это Вол’джин из твоих историй? – Ли Ли широко раскрытыми глазами уставилась на изувеченное создание. – Что будешь делать?

– Сделаю все, что смогу, чтобы помочь ему здесь, – Чэнь поднял взгляд на вершину Кунь-Лай и построенный на ней монастырь Шадо-пан. – Затем, видимо, отведу туда и узнаю, не найдется ли у монахов места для очередной моей находки.

2

Вол’джин, темный охотник из племени Черное Копье, не был способен придумать кошмара страшнее: он не мог пошевелиться. Ни единым мускулом, даже глаз открыть не мог. Руки и ноги словно одеревенели. Что бы их ни связало, оно оказалось тяжелее корабельного троса и крепче стальной цепи. Было больно дышать, особенно глубоко. Вол’джин бы и рад был бросить попытки вдохнуть поглубже, но боль и изнуряющий страх, что он может перестать дышать вообще, заставляли пробовать снова и снова. Пока он страшится не дышать, он жив.

«Вот только жив ли?»

Пока что, сынок, пока что.

Вол’джин мгновенно узнал голос отца, и тут же понял, что слышал его не ушами. Он попытался повернуть голову в направлении, откуда будто бы донеслись слова. Не смог, но его сознание сместилось. Вол’джин увидел своего отца, Сен’джина – он не отставал от сына, но шел, не переступая ногами. Они оба двигались, хотя Вол’джин не знал, как или куда.

«Если я не мертв, значит, я жив».

С другой стороны – слева от него – донесся другой голос, сильный и низкий:

Это решение все еще висит на волоске, Вол’джин.

Тролль с усилием переключил свое сознание, чтобы посмотреть в сторону этого голоса. Его изучала безжалостным взглядом устрашающая фигура – в общем и целом тролль, но с лицом, показавшимся Вол’джину маской раш’ка. Бвонсамди – лоа, служивший для троллей стражем мертвых, – медленно покачал головой:

Что мне делать с тобой, Вол’джин? Вы, Черное Копье, не даруете мне подношений, как положено. И все же я помог освободить вашу родину от Залазана. А теперь ты цепляешься за жизнь, а должен отдаться на мое попечение. Я что, плохо к тебе относился? Недостоин твоего поклонения?

Вол’джин отчаянно жалел, что не может стиснуть ладони в кулаки – они оставались слабым и вялым окончанием его мертвых рук.

Есть кое-что, что я должен сделать.

Лоа рассмеялся, и смех его обжег душу Вол’джина.

Только послушай своего сына, Сен’джин. Скажи я ему, что его время пришло, он бы мне ответил, что его потребности первостепенны. Как ты вырастил столь непокорного отпрыска?

Смех Сен’джина обратился умиротворяющим, прохладным туманом, чтобы омыть измученное тело Вол’джина:

Я научил его, что лоа уважают силу. Ты жалуешься, что он не приносил жертвы. Теперь ты жалуешься, что он желает получить больше времени на поиск более богатых жертв. Неужели я так тебе наскучил, что тебя должен развлекать мой сын?

Ты думаешь, Сен’джин, он цепляется за жизнь, чтобы послужить мне?

Вол’джин почувствовал улыбку отца.

У моего сына может быть много причин, Бвонсамди. Но тебе должно быть довольно того, что он послужит твоим целям.

Будешь поучать меня, как заниматься моим же ремеслом, Сен’джин?

Что ты, великий дух! Лишь буду напоминать тебе о том, чему ты нас давно учишь ради службы тебе.

По телу Вол’джина мягко пробежал другой смех – отдаленный. Еще один лоа. Высокие пронзительные нотки одного смеха и низкие раскаты другого намекали, что за разговором следят Хир’ик и Ширвалла. Вол’джин позволил себе почувствовать удовольствие, хоть и знал, что еще заплатит за эту вольность.

Из горла Бвонсамди вырвался рокот.

Если бы было так просто убедить тебя сдаться, Вол’джин, я бы отверг тебя. Ты бы не был моим истинным чадом, не был бы. Но знай, темный охотник: битва, что тебя ждет, страшнее всего, что ты знал раньше. Ты еще пожалеешь, что не сдался, ибо бремя твоей победы сотрет тебя в порошок.

В мгновение ока Бвонсамди исчез. Вол’джин поискал рядом дух отца и нашел его близко, но блекнущим.

Я вновь теряю тебя, отец?

Ты не можешь потерять меня, Вол’джин, ибо я часть тебя. Сколько ты будешь верен себе, столько и я буду с тобой, – тролль вновь уловил улыбку отца. – И отец, который так гордится своим сыном, как я – тобой, никогда не отпустит такого сына.

Слова отца, хоть они и требовали размышлений, подарили достаточно утешения, чтобы Вол’джин больше не страшился за свою жизнь. Он выживет. Он и дальше будет гордостью отца. А еще он отправится прямиком навстречу страшному уделу, что предвидел Бвонсамди, и справится с ним вопреки всем предсказаниям.

Как только это убеждение утвердилось в его мыслях, дыхание тролля смягчилось, боль притупилась, и Вол’джин провалился в черный колодец покоя.

Когда Вол’джин вновь пришел в себя, он оказался здоровым и невредимым, ощущающим силу в руках и твердо стоящим на ногах. Яростное солнце опаляло его, пока охотник стоял во дворе с тысячами других троллей. Почти все были выше его на голову, но никто об этом не говорил. Более того, казалось, что никто из них его и не замечал.

Очередной сон. Видение.

Вол’джин не сразу узнал это место, хоть и испытывал ощущение, что уже бывал здесь прежде. Или, вернее, позже – ибо этот город не поддался натиску окружавших его джунглей. Каменная резьба на стенах оставалась четкой и рельефной. Арки не рассыпались. Камни мостовой не разбились и не были украдены, а ступенчатая пирамида, перед которой все они стояли, не уступила перед жестокостью времени.

Он стоял посреди зандаларов – племени, от которого произошли все прочие племена троллей. С годами они стали выше других – и возвышеннее. В видении они казались не столько племенем, сколько кастой жрецов, могущественных и образованных, прирожденных лидеров.

Но во время Вол’джина их лидерские качества выродились.

«Потому, что их сны заперты здесь».

Это была империя Зандалари на пике своего развития. Она покорила Азерот, но пала жертвой собственной мощи. Жадность и корысть разжигали интриги. Выделялись фракции. Росли новые империи – вроде империи Гурубаши, которая изгнала троллей Черного Копья Вол’джина. Затем пала и она.

Зандалары жаждали вернуться во времена своего подъема. В то время, когда тролли считались самой благородной расой. В единстве они поднимались до высот, о которых не мог и мечтать кто-нибудь вроде Гарроша Адского Крика.

Вол’джина захлестнуло ощущение магии – древней и могучей, – подсказавшей, почему он видит зандаларов. Магия титанов предшествовала даже этому народу. Она была сильнее, чем они. Как зандалары вознеслись над всем ползучим и жалящим, так титаны были выше них – вместе со своей магией.

Вол’джин двигался через толпу, как призрак. Лица зандаларов светились от устрашающих улыбок – именно такие он видел у троллей, когда гудели трубы и грохотали барабаны, призывая на битву. Тролли созданы для того, чтобы рвать и рубить – Азерот был их миром, и все в нем подчинялось их власти. Хотя Вол’джин мог отличаться от других троллей в понимании того, кого считать врагом, в битве он был не менее яростен и весьма гордился тем, как Черное Копье расправилось со своими противниками и освободило острова Эха.

«Так значит, Бвонсамди насмехается надо мной, посылая это видение».

Зандалары мечтали об империи – и Вол’джин желал лучшего своему народу. Но он знал разницу. Планировать бойню просто, а вот создавать будущее куда сложнее. Лоа, любившего кровавые и растерзанные в битвах жертвы, мало привлекало устремление Вол’джина.

Охотник поднялся на пирамиду. С каждым шагом все вокруг становилось более материальным. Раньше он находился в беззвучном мире, теперь же чувствовал, как в камне отдается грохот барабанов. Ветер щекотал тонкую шерсть тролля, трепал волосы. Он нес с собой сладкий запах цветов – аромат чуть более резкий, чем запах пролитой крови.

Барабаны звучали в нем. Его сердце билось в такт. Послышались голоса. Крик снизу. Приказы сверху. Вол’джин отказался отступить, но и не сделал ни шагу дальше. Казалось, будто он поднимается сквозь время – словно возносился из глубины озера к поверхности воды. Если бы он достиг вершины, то оказался бы вместе с зандаларами и почувствовал то же, что и они. Он бы познал их гордость. Он бы вдохнул их мечты.

Он бы стал един с ними.

Но Вол’джин не позволил себе этой роскоши.

Быть может, его мечты, касающиеся Черного Копья, не воодушевляли Бвонсамди, но зато дарили жизнь племени. Азерот, каковым знали его зандалары, уже изменился – сильно и безвозвратно. Открылись порталы. Пришли новые народы. Земли раскалывались, расы извращались, возникло больше сил, чем было известно ранее. Отдельные расы – среди прочих эльфы, люди, тролли, орки и даже гоблины – объединились, чтобы одолеть Смертокрыла, создать режим, претивший зандаларам и оскорбляющий их вкусы. Зандалары изголодались по власти над миром, который изменился настолько, что их мечты никогда не станут былью.

Вол’джин осекся. «“Никогда” – слишком сильное слово».

В мгновение ока видение изменилось. Теперь он стоял на вершине пирамиды, смотрел в лица племени Черного Копья. В лица троллям его племени. Они доверяли его познаниям о мире. Если б он сказал, что они могут вернуть славу, что когда-то принадлежала им, они бы последовали за Вол’джином. Если бы он приказал им взять Тернистую долину или Дуротар – они бы подчинились. Племя Черного Копья выплеснулось бы с островов, заставляя все на своем пути склониться перед ними, – просто потому, что он так хотел.

Он бы мог. И знал, как. К нему прислушивался даже Тралл, доверяя мнению Вол’джина в военных делах. Он мог бы провести месяцы выздоровления за планированием кампаний и разработкой стратегий. Через год-другой после возвращения из Пандарии – если он еще там, – стяг Черного Копья пропитался бы кровью и стал страшнее, чем сейчас.

«И что бы мне это принесло?»

Я был бы доволен.

Вол’джин развернулся. Над ним высилась титаническая фигура Бвонсамди – его уши тянулись вперед, силясь уловить пульсирующие внизу крики.

Это принесет тебе мир, Вол’джин, ибо ты сделаешь то, чего требует твоя натура тролля.

И это всё, для чего мы созданы?

Лоа не требуют от вас большего. Какова еще цель вашего существования?

Вол’джин задумался над ответом на этот вопрос. В поисках его он уставился в бездну. Ее тьма достигла его и поглощала, оставляя без ответа и уж точно – без покоя.

Наконец Вол’джин очнулся. Его глаза открылись, и так он понял, что это не сон. Их коснулся, просочившись через ткань, слабый свет. Вол’джину хотелось видеть, но для этого придется снять повязку. А для этого, в свою очередь, надо поднять руку. Такая задача показалась ему невыполнимой. Он так слабо ощущал свое тело, что даже не мог бы сказать, привязана его рука, перевязана или попросту отрублена у запястья.

Окончательно уверившись в том, что он жив, Вол’джин почувствовал неодолимое желание вспомнить, как именно был ранен. Раньше, не имея четкой уверенности в том, что выживет, он не видел необходимости задумываться над этим. Никем не приглашенный и, что особенно приятно, действующий наперекор желаниям Гарроша, Вол’джин решил попутешествовать по новым для себя землям Пандарии и посмотреть, что поделывает Орда под управлением кровожадного орка. Вол’джин знал о пандаренах благодаря Чэню Буйному Портеру и хотел увидеть их родину раньше, чем ее разорит война Орды и Альянса. Сюда он прибыл без планов остановить Гарроша, но… Вол’джин однажды уже угрожал пронзить его стрелой – и на всякий случай прихватил с собой лук.

Гаррош, хоть и пребывал в своем обычном скверном настроении, предложил Вол’джину шанс внести свой вклад в дело Орды. Тот согласился – не столько ради Орды, сколько чтобы помешать целям вождя. Вместе с одним из доверенных орков Гарроша, Рак’гором Кровавой Бритвой, и несколькими другими путешественниками, собравшимися на миссию в самое сердце Пандарии, Вол’джин тронулся в путь.

Темный охотник наслаждался странствием, сравнивая этот край с виденными раньше. Он насмотрелся на пологие горы – обветренные и сломленные, – но в Пандарии они казались лишь мягкими. Или зазубренные, злые горы, которые здесь, хоть и не менее острые, казались просто устремленными ввысь. Джунгли и рощи с изобилующей в них жизнью как будто никогда не скрывали смертельной угрозы, как, скажем, в Тернистой долине. Существовали здесь и руины, но только потому, что были заброшены, а не разбиты и погребены. Пока весь остальной мир выжигали ненависть и насилие, Пандария еще не почувствовала их бича.

Пока.

Отряд достиг цели – слишком быстро, на вкус Вол’джина. Рак’гор и два его помощника вылетели на вивернах исследовать дальнейший путь, но Вол’джин не увидел их следов, когда группа достигла входа в пещеру. Отверстие охраняли огромные ящеры, отдаленно напоминающие людей. Путешественники прорубились через них и приготовились спуститься в темные недра пещеры.

Черные летучие мыши визжали и вырывались в темный воздух из скрытых ниш. Вол’джин едва улавливал их крики и сомневался, что остальные слышали хоть что-то кроме биения кожистых крыльев. Один из лоа, Хир’ик, носил обличье летучей мыши. «Не предупреждение ли это от богов, что ничего хорошего нас дальше не ждет?»

Лоа не дал ответа, так что Черное Копье повел спутников дальше. Холодок скверны усиливался, пока они углублялись в пещеру. Вол’джин остановился, присел, снял перчатку и, зачерпнув пригоршню влажной почвы, поднял ее к носу. Слабая сладость гнилой растительности вместе с неприятной вонью гуано летучих мышей, но он уловил намек на что-то еще. Несомненно, сауроки, но явно с примесью чего-то…