Текст книги "Секретные учения о самоисцелении. Катрин"

15
Мир за кувшин воды

На лестнице раздался стук, и молодой монах шагнул вперед, пыхтя, держа метлу в одной руке и живот в другой. Геше Лотар поднял брови, глядя на меня, это был знак.

– Ну, я должен сказать, это очень вкусно! – выпалил он, указывая на кувшин. – Как ты думаешь, твоя мамочка согласилась бы на два «ба-мо» ячменя за кувшин?

Я быстро соображала. «Ба-мо» был способом, которым мы измеряли зерно в старые времена: засовывали руку в мешок и вычерпывали столько, сколько помещалось в горсти, и, это был «ба-мо», и это было мерой расчета, как деньги, можно было приобрести вещи за насколько ба-мо зерна.

– Зависит от того, чьей рукой делать ба-мо, – быстро парировала я. Это выражение я слышала от бабушки по вторникам на фермерском рынке в соседней деревне Кишонг, сколько себя помню. Геше Лотар однажды сказал мне позже, что быстрота моего ответа заставила его помочь семилетней девочке начать курс, который я собиралась пройти.

– Честно сказано, – рассмеялся он. – О, Лунрик, – небрежно сказал он мальчику. – Ты не приберешь заодно и крышу? – У большинства тибетских домов, где мы жили, была плоская крыша, сделанная из специальной глины, которую очень плотно утрамбовали поверх бревен, чтобы можно было подняться, постоять на ней и насладиться закатом или звездами. По краю были небольшие ограждения, чтобы люди, особенно дети, не падали.

– Крышу? – прохрипел мальчик.

– Это то, что я сказал.

– Но, Достопочтенный, я только вчера подметал… вы были там, – почтительно ответил молодой монах.

– Ах да, – объявил Геше Лотар, – но эти вороны, знаете ли! Устраивают такой беспорядок! – и он состроил гримасу.

– Да, учитель, – и мальчик поплелся по узкой лестнице, ведущей на крышу.

Я крепко задумалась и пропустила мимо ушей все, что Геше Лотар намеревался сказать дальше.

– Ну, тогда все решено, – твердо сказала я, как часто делала бабушка. – Первый шаг заключается в том, что вы должны как можно скорее преподать мне курс геше.

То, что он даже не моргнул, было настоящим признаком величия Геше Лотара. Он просто посмотрел мне прямо в глаза на мгновение, а затем сказал:

– Пятница, я знаю, что люди, вероятно, всегда говорят тебе что-то вроде «Девушки так не делают»…

Голос готов был взорваться в моей голове.

– … так что я не собираюсь этого говорить, – голос в голове снова успокоился.

– Но есть кое-что, что ты должна понять. Есть определенные монахи, которые преподают уроки здесь, а есть и другие монахи, которые должны управлять монастырем, чтобы другие монахи могли проводить занятия – понимаешь?

– А я, я из второго типа, я застрял, пытаясь помочь управлять этим местом, – он наклонился ко мне через стол и сделал смешное лицо. – И я могу сказать тебе, что это р-р-р-реальная головная боль! – затем он громко расхохотался, откинулся на спинку сиденья и какое-то время задумчиво смотрел на меня.

– Но твой дядя – разве Геше Джампа Рабгай не твой дядя? Он величайший учитель, которого когда-либо видел этот монастырь, – вот почему люди ходят к вам на уроки! Почему бы тебе не попросить его научить тебя?

Я немного нахмурилась и уставилась на столешницу.

– Он действительно хороший человек, – выпалила я, – но он такой «зеленый мозг»!

В нашем языке это был довольно невежливый способ назвать кого-то старомодным; Геше Лотар удивленно приподнял бровь, но я продолжала дальше.

– Он не разрешает мне заниматься в его классах – он даже не разрешает мне заходить в класс достаточно надолго, чтобы принести ему чашку чая, и поэтому Тенцинг – это мой брат – ему приходится постоянно бегать туда-сюда между дядиной юртой и семейной юртой, чтобы принести очередную чашку чая, и бьюсь об заклад, Тенцинг не слышит даже половину урока! – Я обнаружила, что практически вышла из себя, а потом опомнилась и собралась, немного надувшись от воспоминаний об этом.

– Хм, понятно, – сказал Геше Лотар. На его лице росло озорное выражение, когда он смотрел на маленькую лужицу чая, оставшуюся в его миске, и вращал ее. – Ваша семья – у вас есть милая дама, которая приходит доить коров по утрам? – размышлял он.

– Да, Букла, – ответил я.

– Мой кузен, знаешь ли, – сказал он, как бы погруженный в свои мысли. Я улыбнулась, потому что слово «кузен» в нашем языке такое широкое, что почти все были двоюродными братьями.

– Готово, Почтенный! Сделано на сто процентов! – и вдруг снова появился приятный маленький монах, спустившийся с лестницы, ведущей на крышу.

– Молодец! – прогремел в ответ Геше Лотар с улыбкой, явно что-то задумав. Молодой монах подошел к столу и почтительно встал, готовый, я думаю, подмести всю округу вокруг нас, если бы это было следующее задание, но Геше Лотар только рассмеялся и махнул рукой в моем направлении.

– Лунрик, не мог бы ты отнести этот кувшин к очагу, налить молоко в котел, подогреть, а потом отдать нашей гостье ее кувшин? Она должна скоро вернуться домой.

– Да, Достопочтенный, – и мальчик наклонился и протянул ко мне руки. Я с испугом посмотрела на Геше Лотара и замотала головой.

– О, Лунрик, – снова выпалил он, и мальчик выпрямился. – Если подумать, то было бы гораздо лучше, если бы самое первое молоко из семьи этой маленькой леди было подано всему Совету Старейшин на следующем собрании – это будет в ближайшую пятницу, не так ли?

– Да, сэр, именно так, сэр, – ответил мальчик, и я вздохнула с облегчением.

– Ах да, пятница. Удачный день, пятница. Отлично. Так мог бы я попросить тебя, мой маленький друг, – и тут Геше Лотар начал вставать из-за стола, – вернуться через три дня, в пятницу, скажем, за пару часов до полудня, и принести нам еще один ах… полный… кувшин вашего лучшего молока для заседания Совета? Они всегда получают особый чай, который подают в этих нелепых… я имею в виду, в этих специальных маленьких фарфоровых чашечках! И к тому времени я сделаю все остальные приготовления, понимаешь? И передай мамочке, что я согласен на два ба-мо, и что мы возьмем самую большую руку, чтобы их измерить! – и он огляделся вокруг, а затем протянул руку. – Мою! – взревел он и рассмеялся, запрокинув голову. Он взял меня за руку и помог подняться, с любопытством заглянув в кувшин, когда Лунрик не смотрел, а затем снова повернулся к молодому монаху.

– Досточтимый, не могли бы вы направить нашу подругу к главным воротам и убедиться, что она знает, как вернуться сюда в пятницу?

– Да, учитель, – улыбнулся невероятно послушный ученик и начал спускаться по лестнице впереди меня.

Я повернулась к Геше Лотару, но он только подмигнул мне, показав, что обо всем позаботится, и поэтому я поблагодарила его взглядом от всего сердца и сделала несколько шагов вниз, мое волнение росло. Но затем мне в голову пришел еще один из этих вопросов, и я снова обернулась. Геше Лотар оперся локтями о перила вокруг лестничной площадки, оглядывая дома монахов, поля, леса и горизонт, погруженный в свои мысли.

– Почтенный вице-настоятель, – я окликнула его.

Он, казалось, вздрогнул от неожиданности, но затем повернулся и снова тепло улыбнулся мне своей широкой улыбкой.

– Да, Пятница?

– Знаете, только одно напоследок. Я… мне было интересно. Почему дядя… Я имею в виду, почему дядя не лечит бабушку?

Геше Лотар снова посмотрел мне прямо в глаза и как ни в чем не бывало сказал:

– Может быть, тебе нужно кое-что сделать.

Я помню, как мы стояли вот так в лучах солнечного света, не сводя глаз друг с друга. А потом я кивнула и поспешила вслед за Лунриком.

16
Намеченные планы

Когда в пятницу появилась Букла, оказалось, что одна из коров немного заболела и совсем не давала молока, а у меня был большой теплый кувшин, спрятанный за каменным алтарем, рядом с тропой к монастырю. Я снова пошла играть к запруде до обеда и отправилась в монастырь, несмотря на свой груз.

Геше Лотар уже ждал меня с его широкой солнечной улыбкой, и внезапно у двух его молодых помощников появилось много работы, и мы снова остались за большим столом на лестничной площадке, под сияющим солнцем прекрасного дня.

– Вот как это будет, – начал вице-настоятель, и затем у нас состоялся долгий серьезный разговор, о котором я действительно обещала никому не рассказывать, даже вам.

Затем мы вошли в удивительную маленькую комнату Геше Лотара, что-то вроде маленького кусочка бенгальских джунглей прямо посреди Тибета, битком набитого аккуратными вещами и еще более аккуратными мелочами, спрятанными повсюду. И он заставил Лунрика забраться на табурет и залезть во всевозможные укромные уголки под потолком и вытащить оттуда пыльные мешочки и коробочки с чудесными вещами, и он взял немного отсюда и чуточку оттуда, завернул их в маленькие кусочки ткани, завязал их шнурками и засунул их в мою наплечную сумку, излагая непрерывный поток специальных инструкций и заставляя меня повторять их ему, чтобы убедиться, что я все поняла правильно.

А потом он развернул очень старый изысканный кусок шелка и вытащил ца-ца. Это небольшая глиняная табличка с выбитым на ней изображением святого существа. И он сказал мне, что это был Мягкий Голос, Ангел Мудрости, тот самый, о котором Ди-ди-ла упомянул, когда объяснял, как он получил свое имя. А затем Геше Лотар научил меня этой специальной молитве, чтобы я могла лучше понимать уроки, и заставлял меня повторять ее снова и снова, пока не убедился, что она звучит правильно.

А потом он взял меня за руку, убедился, что у меня есть кувшин с молоком, и повел меня через дома монахов ко двору воинов мудрости. Но не дойдя до основной стены, мы прошли через несколько куч бревен и попали в большую темную комнату с высоким потолком. Я в изумлении уставилась на стены, увешанные всевозможными кастрюлями, сковородками, половниками и ложками, какие только можно вообразить, свисающими с огромных железных крюков. Затем я еще дольше смотрела на монастырские чайники – огромные металлические чаны, вмещавшие сотни чашек чая, установленные на низких кирпичных подставках над массивными ямами, наполненными пылающим огнем.

– Мой старый дом, – засмеялся Геше Лотар, и вдруг я поняла, что наши лица уже почти покрыты потом. – Монастырская кухня. Семь лет я управлял этим местом! Ах, путь к вице-настоятелю был долгим и трудным! – он глубоко вздохнул.

– Мастер-повар! – закричал он. – Мастер-повар! Выходи, выходи, где бы ты ни был!

И тут из-за одного из больших котлов в темном углу появился тихий скромный старый монах. Он был очень худым, как будто большая часть его тела давным-давно облилась потом над одним из больших кухонных костров. Но его руки были напряжены и крепкие мышцы были видны на них от постоянного движения и подъема. Почти все его лицо было измазано сажей, но от этого оно стало только милее, когда он приветствовал нас широкой улыбкой.

– Да, вице-настоятель! О великолепный! – и нежно погладил большой счастливый живот Геше Лотара.

Геше Лотар посмотрел на свой живот и сказал мне:

– Знаешь, это все, что он делает!

Мастер-повар дружески подмигнул мне и сказал Геше Лотару:

– Что я могу сделать для вас двоих сегодня? Вы не можете быть голодны, только не с завтраком, который мы готовили сегодня утром, – затем он сделал паузу и сказал мне громким шепотом, глядя на пояс Геше Лотара: – Ну, я полагаю, что некоторые люди все еще могут быть голодными!

Геше Лотар хмыкнул.

– Вообще-то, Мастер-повар, эта юная леди принесла кувшин, полный особого молока, чтобы использовать его для чая, который будет подаваться сегодня на заседании Совета старейшин. Видишь ли, это будет чай масала с настоящим сахаром.

Мастер-повар одарил его удивленным взглядом.

– Чай масала! Вероятность этого не велика! Я такие специи даже в глаза не вижу чаще, чем раз в год! Пройти весь путь из середины Индии! Как мы собираемся подать им чай масала?

Геше Лотар быстро повернулся ко мне, и я начала вытаскивать маленькие пакеты из своей наплечной сумки, и глаза Мастера-повара становились все больше и больше, когда мы открывали их; а потом был долгий веселый тренинг по тонкостям заваривания чая масала.

Тогда мы извинились:

– Надо бежать, Мастер-повар! Нам не обязательно есть их здесь – мы можем просто пожевать их по дороге! – Ну, я полагаю, что некоторые люди все еще могут быть голодными!

И Геше Лотар сунул руку в нишу в стене, спрятавшуюся за маленькой занавеской, и вытащил оттуда из горшка пару свежих пирожных капсай.

– Эй! – воскликнул Мастер-повар.

– Нужно придумать место получше, чтобы их спрятать, – хихикнул Геше Лотар, сунул одну в рот, протянул мне другую и выскочил за дверь.

Я радостно жевала, и Геше Лотар повел меня к длинному зданию со множеством окон и без единой двери, которую я могла бы видеть. Мы спустились вниз по ступеням, обогнули заднюю часть и увидели длинное крытое крыльцо с одним маленьким деревянным входом. Он открыл дверь и взял меня за руку, мы шагнули в совершенно другой мир.

Я посмотрела налево; солнце вливалось в окна на противоположной стене, и все, что я могла видеть, это ряды молодых монахов, сидящих на толстых шерстяных коврах. Перед каждым монахом стоял небольшой деревянный столик; они были раскрашены в самые разные яркие цвета, а по бокам были вырезаны драконы, летающие кони, звезды, солнца и луны. Сверху в дереве было проделано отверстие для небольшого глиняного горшочка с чернилами; каждый человек держал в руке бамбуковое перо и склонялся над длинным тонким листом рисовой бумаги, аккуратно покрывая его штрихами изящной каллиграфии.

Над этим листом длиной с вашу ладонь и шириной во всю руку лежал другой лист, уже исписанный. Несколько пожилых монахов тихо ходили по комнате, время от времени наклоняясь, чтобы что-то прошептать или поменять чернильницу. И был один очень старый, очень напряженного вида монах, закутанный в богатую шерстяную мантию старшего монаха, – он медленно ходил взад и вперед по широкому проходу, оставленному между рядами, его шея и спина были прямыми, как у бабушки, и его старческие глаза по-ястребиному осматривали комнату. Все было совершенно тихо, если не считать легкого скрежета бамбука по бумаге.

– Скрипторий, – прошептал Геше Лотар, – место, где мы переписываем священные книги. Один из лучших во всем Тибете. Мы также сами делаем всю нашу бумагу, и она, вероятно, лучшая в мире. – Он кивнул в сторону правой части комнаты, и за занавеской я увидела еще одну группу молодых монахов – одни раскладывали на полки для просушки на солнце огромные квадраты бумаги; другие были почти по колено в длинных тонких клочках бумаги, которые падали, когда монахи вырезали страницы из листов необработанной бумаги, используя деревянные зажимы и острые как бритва ножи.

– Здесь не до шуток, – предупредил Геше Лотар, когда старейшина с ястребиными глазами заметил нас и направился по проходу в нашем направлении. – Старый Ворчун управляет этим местом железной рукой, – прошептал мой проводник.

Затем Геше Лотар официально выпрямился и соединил ладони перед грудью в формальном приветствии старику.

– Ах, Мастер каллиграфии. Для меня большая честь видеть вас в это прекрасное утро.

Мастер каллиграфии отнесся к этой формальности с откровенным подозрением и тоже взглянул на меня.

– Вице-настоятель! Чем мы обязаны такой чести! Нечасто мы видим вас в этих краях!

Геше Лотар слегка отвел Мастера каллиграфии в сторону, и они о чем-то шептались. Молодые монахи с любопытством поглядывали на них, а я просто смотрела в землю и пыталась расслышать. Я слышала, как Геше Лотар говорил что-то вроде «Бабушка… королевская семья… северянин», а затем «возможность, знаете ли, крупного пожертвования», а затем «новое крыло в главном храме» и, наконец, «всего несколько маленьких кусочков, подыграйте, знаете, наверное, просто хочет набить куклу или что-то в этом роде». Мне пришло в голову, что слушать, как Геше Лотар говорит о бабушке, очень похоже на то, как слушать, что бабушка говорит о Геше Лотаре.

А затем двое мужчин повернулись ко мне, и Мастер каллиграфии одарил меня какой-то смешной тонкой улыбкой и сказал:

– Ну, я уверен, что наша маленькая посетительница была бы признательна за краткую экскурсию по, вероятно, самому важному месту во всем монастыре. – А потом казалось, что вечность он ведет нас через ряды монахов, создающих свои шедевры, читая лекции Геше Лотару и мне по всем тонкостям искусства писца: описывая минералы, используемые для чернил; правильный срез бамбуковых перьев; и – самое замечательное – названия и содержание различных книг, которые переписывались в то самое утро.

Я была в полном трансе. Я видела специальные книги, которые дядя пел для нашей семьи каждый вечер, но я, честно говоря, никогда особенно не задумывалась о том, как они были сделаны или кто их сделал. На самом деле я никогда не видела, чтобы люди вообще много писали, только дядя, да и то обычно только тогда, когда отцу нужно было написать официальное письмо кому-нибудь по его делу.

Видите ли, я знаю, это звучит для вас странно, но в наших монастырях знание всегда передавалось в основном, как мы это называем, «из уст в уши» – то есть учитель объяснял что-то ученикам, и они очень внимательно слушали это особым образом, которому нас обучали, чтобы мы запоминали почти все, что говорил учитель, как только он это говорил. И объясняли обычно книгу древних времен, которую почти все в монастыре уже выучили наизусть, каждое слово, одно за другим, точно, без единой ошибки. Так что книги были не столько тем, что было записано буквами, сколько тем, что заключалось внутри, как песня, и эта песня передавалась очень бережно, без всяких изменений, из поколения в поколение. И в каком-то смысле это было безопаснее, чем книги – такую книгу нельзя было потерять, потому что она все время была в твоей голове, и ты мог вынуть кусочек, когда хотел, где бы ты ни был, и спеть ее вслух или просто мысленно, про себя, и подумать, что это значит.

И поэтому, конечно, у нас было меньше книг, чем у людей в наши дни, потому что требуется время, чтобы запомнить целую книгу, а книг, которые может вместить ваш ум, не так уж много; но все книги, которые у нас были, были действительно важными, полными замечательных и очень ценных идей, таких как учение о Колесе Жизни – о том, как остановить болезни, и старость, и саму смерть. Итак, я хочу сказать, что мы писали не так уж много, но во многих отношениях это было лучше, и многие из старых мудрецов считали написанные книги чем-то вроде использования костыля, когда ваши ноги и так были в порядке: они просто мешают и ослабляют настоящие ноги – ум – если ты слишком полагаешься на них вместо того, чтобы хранить книгу в собственной памяти. И если вы действительно изучите старые священные пути, тогда ваша память и ваш ум могут вместить намного больше, чем вы думаете.

Но многие люди (и я думаю, можно сказать, что дядя был одним из главных людей, где мы жили) осознали другие очень важные преимущества, которые можно было получить, записывая определенные вещи, если это не отвлекало. Итак, всех молодых монахов научили читать, и они построили скрипторий, и, гуляя, я чувствовала силу того, что там происходило. Я также знала, что, по правде говоря, очень-очень мало женщин когда-либо учились писать. Но я все равно повернулась к Мастеру каллиграфии и воскликнула:

– О, могу я попробовать один раз, только один раз? Не могли бы вы просто показать мне что-нибудь, например, одну букву?

Геше Лотар выглядел немного обеспокоенным, но любовь Мастера каллиграфии к своему искусству уже пересилила его раздражение из-за того, что мы его прервали. Он подвел нас к своему столу впереди и позвал одного из ассистентов. Они перекинулись несколькими словами, и ассистент ушел, а потом я уже сидела за огромным большим красивым столом в солнечном свете на подушке самого Мастера каллиграфии, а он склонился надо мной, и я чувствовала, как от него исходил аромат, похожий на чернила, сандаловое дерево и жасмин, что смешались вместе, и его старая твердая рука обхватила мои крошечные пальчики, и там была тонкая потертая бамбуковая ручка, и мы окунули ее в маленький горшочек, и он провел мою руку, легко прикасаясь к бумаге, а затем было:

И я прошептала в явном волнении:

– О, что это, что это?

И он почувствовал энергию, проходящую через мою руку, и прошептал в ответ с тем же возбужденным трепетом:

– Это «джа», малышка. Это слово означает «чай».

И я села прямо и посмотрела на свое первое письмо, охваченная гордостью и почти благоговением, и тогда – не знаю почему – я заплакала от счастья. И два монаха смотрели на меня сверху вниз, а потом друг на друга, молча, очень долгое время.

А потом помощник вернулся, и в руках у него был приличного размера матерчатый мешок, наполненный длинными тонкими клочками бумаги, которыми был покрыт пол, где работали закройщики. И он передал его Мастеру каллиграфии, который повернулся, наклонился, осторожно вложил его мне в руки и сказал:

– Это для тебя, мой друг. На набивку ваших кукол или… – и он странно иронично посмотрел на Геше Лотара, – …или чего-то еще. – А потом порылся в ящике стола, вытащил пакетик и тоже тихонько положил в сумку.

Я повернулась и посмотрела на его лицо, и его орлиные глаза блестели.

– Чернильный порошок, – хрипло сказал он. – Добавьте воды. Чистой воды. Не очень много.

А потом все закончилось, и он выпрямился с видом человека, которому пора возвращаться к работе, и Геше Лотар сказал «спасибо» за нас обоих, и я прошла почти всю дорогу домой с любимым пером Мастера каллиграфии, прежде чем я поняла, что оно все еще было в моей руке, но потом я снова почувствовала его руку вокруг своей, направляя ее на написание одной буквы, и я поняла, что тогда он отдал его мне.