Текст книги "Секретная карта"

Ох, как плохо. Он попытался вдохнуть, но не смог. Приподняться и сесть тоже не удавалось. Но паника не успела охватить его. Когда судороги сотрясли его тело, он, к счастью для себя, потерял сознание.

Глава десятая

Второй день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Антурасикан, Морианд.

Наленир.

Правитель Кирон со свитой ждал снаружи у входа в Большой Зал. Он бы с превеликим удовольствием зашёл внутрь немедленно, но церемониймейстер был непреклонен. Он объяснил Правителю, что тот должен непременно появиться в зале только после того, как собравшиеся поприветствуют Киро Антураси. Таким образом, создастся впечатление, что картограф – более важная фигура, чем Правитель Пируст; его встретят, как и подобает встречать хозяина торжества. В то же время Киро не будет выглядеть значительнее Правителя Кирона.

Хотя все это по большей части казалось Кирону сущей глупостью, он подчинялся. Его отец прекрасно знал, что Кирон нетерпелив, когда речь идёт о правилах этикета, и всегда напоминал сыну, что подобные правила и традиции для общества – как сухожилия для тела. Если я перестану выполнять правила, остальные последуют моему примеру, и государство развалится. Кирон не был уверен, что слова отца полностью справедливы. Впрочем, во время Празднества соблюдение традиционных светских условностей было даже приятным и волновало кровь.

Крики, донёсшиеся из зала, свидетельствовали совсем о другом волнении. Стоявшие на входе стражи Керу устремились внутрь. Правитель обернулся – достаточно быстро, чтобы увидеть на полу в дальней части зала бездыханное тело в золотых одеждах. Стражи, быстро раздавая приказания и потрясая копьями, пробирались к месту происшествия. Кирон бросился к лежащему на полу телу. Большинство гостей замерли в ужасе, и Правителю никто не помешал добраться до истекающего кровью человека.

Келес Антураси? Правитель и представить себе не мог, что Келес совершил нечто, приведшее к нападению. Джорим – это было бы неудивительно, но Келес?

Он опустился на колени слева от тела. С другой стороны над Келесом склонилась молодая женщина. Это его сестра, Нирати, вспомнил Правитель. Подол её платья уже успел насквозь пропитаться кровью. Она безуспешно пыталась перевернуть брата на живот. Правитель помог ей.

Накидка Келеса была распорота, по левому боку тянулись четыре глубокие рваные царапины. Из них вытекала кровь, но не била струёй. Кирон знал, что это хороший знак, – главные сосуды не повреждены. Однако крови было очень много, она залила пол, пропитала одежду Келеса. Без сомнения, раны были очень глубокие.

Кирон стянул через голову накидку, ослабив пояс, и, свернув, прижал ткань руками к ранам. Нирати положила свои руки рядом, хотя была очень бледна, и губы её дрожали.

Мать Келеса и Нирати пробралась сквозь толпу и опустилась рядом с Правителем.

– Благодарю, Ваше Высочество, но я…

– Нет, Госпожа Антураси, нет! – Кирон поднял голову. – Где мой лекарь? Гезелькир! Сюда, немедленно, или ты вместе со своей школой будешь навсегда отстранён от придворной службы!

Плотный человечек в торжественном пурпурном одеянии с волочащимся по полу подолом и невероятно длинными рукавами подбежал, но медлил, не подходя вплотную:

– Да, Ваше Высочество?

– Для тебя есть работа. Приступай. Немедленно!

Человечек поднял руки. Отвороты рукавов доходили ему до колен.

– Но моя одежда!

– Она послужит тебе саваном, если Келес Антураси умрёт!

Одна из Керу подтолкнула лекаря в спину древком копья. Он упал на колени, взглянул на Правителя и начал раздавать указания, прибегнув к помощи находившихся поблизости гостей.

Правитель поднялся и вслед за Керу направился к вирукам, возле которых уже стояли двое стражей. По дороге Керу шёпотом вкратце передали ему, что произошло. Супруг посланницы замер с поднятыми руками, когти на левой руке были в крови. Правитель заметил след от пощёчины на лице Нессагии, вино на её платье. Справа от них стояли ещё двое: высокий мужчина, одежда которого выдавала изгнанника из Дезейриона, и молодая женщина, прячущая лицо на его груди.

Посланница низко поклонилась, вирукианский воин опустил голову.

– Правитель Кирон, я приношу извинения за поведение моего супруга. Что с молодым Антураси?

– Истекает кровью. – Кирон отвернулся от них и посмотрел на опального дезейрионца. – Что с твоей девушкой?

– С ней едва не случилась то же, что с Антураси.

– Повернись, девочка. Посмотри на меня.

Молодая женщина обернулась, не отходя от своего спутника, словно продолжала прятаться в его надёжных руках. Затем поклонилась – очень низко.

– Простите меня, Ваше Высочество!

– Простить за что, дитя моё?

– Кто-то толкнул меня под локоть, Ваше Высочество, и вино пролилось на моё платье. Оно совершенно испорчено. Я всего лишь ответила на обиду…

Девушка попыталась выпрямиться, но Правитель рявкнул, предостерегая её:

– Не смей поднимать головы! На этом празднике ты гостья, а не хозяйка! Ты ещё слишком молода, чтобы как следует знать этикет, и уж, конечно, у тебя недостаточно опыта, чтобы ставить на место других. Тем более, если произошла случайность. Ты обернулась и ударила гостью, далеко превосходящую тебя по положению! Ты это понимаешь?

– Да, Ваше Высочество.

Кирон вновь взглянул на посланницу.

– Наказание должен назначить я. Оно будет приведено в исполнение завтра утром. Я учту ваше мнение, Иерария. Полагаю, подойдут пять ударов плетьми – за пощёчину и нанесённое таким образом оскорбление.

Мгновение она размышляла, затем собралась что-то сказать, но тут девушка жалобно всхлипнула. Нессагия произнесла:

– Мне не хочется, чтобы на её спине остались шрамы. Ведь она не сделала ничего такого, что оставило бы шрамы на моем теле.

– Вы очень снисходительны, Иерария. – Кирон посмотрел на девушку. – Встань прямо, девочка!

Она выпрямилась. Краски размазались, превратив её лицо в нелепую маску.

– Благодарю вас, госпожа!

Кирон снял ненужный пояс и отбросил его в сторону.

– Иерария добра, но я не расположен к милосердию. Шрамов от твоей пощёчины и в самом деле не останется. Но у Келеса Антураси будет четыре шрама, если он выживет! Так что утром ты получишь четыре удара плетьми, а если он умрёт – ещё по четыре за каждый год его жизни!

Девушка застонала и рухнула на колени.

– Но ведь это сотня плетей! Я могу умереть!

Правитель присел рядом и приподнял за подбородок её лицо.

Он понизил голос и проговорил почти шёпотом:

– Нет, дитя моё, я прослежу, чтобы ты не умерла. Ты останешься калекой, твоя спина превратится в уродливое месиво из шрамов. Не сомневайся, я не отменю своего приказа. Я приглашу для тебя лучшего джейкатси, и ты будешь вспоминать об этом наказании каждое мгновение своей жизни, даже когда тебе исполнится восемьдесят лет!

Он вытер испачканные руки о её платье, поднялся и посмотрел на графа Эйриннора.

– Проводите её домой. Скажите её родителям, что я останусь глух к любым мольбам о пощаде. Напротив, они только ещё сильнее раздражают меня.

– Как прикажете, Ваше Высочество. – Мужчина подхватил девушку на руки, миновал вируков и вышел со своей ношей из зала.

Иерария подняла руку.

– Я тоже удалюсь – моё присутствие на празднике теперь нежелательно. Тем не менее, я прошу Правителя высказать мнение относительно моего супруга. Рекарафи ранил Келеса Антураси. Он должен быть наказан.

Кирон заглянул в тёмные глаза воина.

– Ты ударил, защищая свою жену, верно?

Он кивнул.

– Если бы ты довершил удар, то пропорол бы ему бок и сломал спину, не так ли?

Воин снова кивнул. Глаза его едва заметно сузились.

– Ты намеренно смягчил смертельный удар.

Посланница заговорила, прежде чем воин успел кивнуть.

– И тем не менее, он вёл себя недопустимым образом, Ваше Высочество. Назначьте наказание.

– Я оставляю это на ваше усмотрение, Иерария. – Кирон полуприкрыл светлые глаза. – Я накажу женщину, нанёсшую вам оскорбление. А вы назначьте сами подобающее наказание для Рекарафи.

Нессагия учтиво поклонилась.

– Ваша мудрость столь же очевидна, как и ваша справедливость. Если я могу чем-либо помочь семье Антураси, скажите – я сделаю всё, что в моих силах.

– Я приму это к сведению. Благодарю. – Правитель поклонился в ответ. – Жаль, что вам придётся так рано уехать.

– Да, Ваше Высочество, я тоже сожалею. – Иерария выпрямилась и взглянула наверх. – Вам, Киро Антураси, я желаю радостного Празднества, доброго здоровья, долгих лет и процветания. Простите нас за случившееся.

Речь Нессагии привлекла внимание Кирона к площадке в восточной части подиума. Только сейчас он заметил, что Киро уже здесь. Удивительно, что Правитель раньше не почувствовал его присутствия – от старшего Антураси словно исходили жаркие волны ярости. Одеяние Киро из лучшего золотого шелка было расшито пурпурными звёздами. На груди горел медальон в форме солнца. Золотые блёстки сверкали в волосах, на лбу и скулах картографа. Киро окружало ослепительное сияние, словно он сам был солнцем. Прозрачные глаза пылали гневом.

Кирон низко поклонился ему. Выпрямившись, он заговорил:

– Когда династии исполнилось столько же лет, сколько тебе сейчас, Киро Антураси, мы владели неосвоенными землями, не зная их географии. Сейчас Налениру два раза по столько лет, и снова снаряжаются экспедиции в неизведанные места. Они не существуют до того, как их нанесут на карты. Ты – драгоценнейший из граждан Наленира, с тобой и твоим будущим связаны наши процветание и счастье. Мы собрались, чтобы отпраздновать твой день рождения; сегодня прими от нас уважение и восхищение, которых ты достоин.

Выражение глаз Киро едва заметно смягчилось, но Кирон чувствовал – что-то не так. Он не мог понять, что его насторожило, но странное ощущение не покидало, и только усилилось, когда Киро заговорил – ровным, хотя и слегка напряжённым голосом. Все присутствовавшие в огромном зале без труда слышали его слова.

– Правитель Кирон, вы в своём великодушии отвели мне значительную роль в истории Наленира, но я всего лишь вожу пером по бумаге. Моя семья – мой брат, мои племянники, их дети и даже внуки – вот кто создаёт карты. Меня считают золотым рудником, но тогда именно они – рудокопы, а на что годится первое без последних? Однако у меня есть и собственные внуки. Нирати – моя отрада, свет моих очей. Она развлекает меня своими песнями и загадками и мягко предостерегает от излишней резкости, иногда мне свойственной.

Киро принялся мерить шагами площадку. Кирону он напомнил запертого в клетке крупного хищника, который расхаживает по своей тюрьме, приходя во все большее возбуждение.

– В моем возрасте принято передавать своё дело следующему поколению. Мой сын давно покинул нас, так что мою мантию унаследуют его сыновья. Оба они достойны этого. Мой брат и его потомки отмывают золото, но мои внуки ищут новые золотоносные жилы. Без них мой рудник давно бы иссяк.

Он махнул рукой в сторону площадки для танцев.

– Джорим – не просто картограф. Он исследователь и искатель приключений. Он привозит домой не только карты. Он привозит животных и растения, новые плоды, лекарства, пряности – всё, что может сложить в свою походную сумку. Он рассказывает нам об иноземных обычаях, которые затем входят в моду здесь – или нарушают все наши традиции. Полагаю, Джорима устраивает и первое, и второе.

По залу пробежал смешок, и Киро коротко кивнул.

– Я бы хотел, чтобы Джорим остался здесь, со мной; я учил бы его всему, что пригодится ему в будущем, если он займёт моё место. Однако мы готовим великое путешествие. Правитель Кирон был так добр, что повелел построить и снарядить корабль, который предоставил в наше распоряжение для этой долгой экспедиции. Джорим лучше, чем кто бы то ни было, подходит для поездки на «Волке Бури». Я отдаю ему это место. Корабль вернётся в Морианд с бесценными грузами в трюмах. Мы узнаем о мире много нового, и многие тайны наконец будут раскрыты.

Кирон высоко поднял голову и с усилием выпрямил спину, явственно услышав, как хрустнули позвонки, вставая на место. Ощущение неправильности происходящего становилось невыносимым. Сначала Киро придерживался заранее подготовленного текста речи; но затем словно забыл о нем. Правитель полагал, что Киро собирается запереть Джорима в Антурасикане, наказывая за какое-то – одним богам ведомо, какое именно – прегрешение. А ведь если бы Джорим не был назначен на это место, его получил бы Келес.

Киро остановился и медленно улыбнулся.

– Я полагал, что, возможно, Келесу придётся по нраву пребывание в Морианде. Он мог бы помогать мне в делах. Однако теперь я вижу, что для него важнее игры собственного воображения и жажда приключений, которая толкает его на безрассудные поступки. Я долго обдумывал возможность ещё одной экспедиции. Я хотел бы сам вновь отправиться в путешествие, но мне не дают на это разрешения. Ваше Высочество, мы с вами много раз обсуждали это, но пришли к выводу, что нашим планам не суждено осуществиться.

Киро скрестил руки за спиной и продолжил – в точности так же он часто говорил с Кироном:

– Как всем известно, до Катаклизма Империя вела торговлю с другими странами, вплоть до далёких западных земель. Путь Пряностей начинался на землях Империи, проходил через Солет, Долосан и Иксилл и продолжался за их пределами. На землях Иксилла войско Императрицы Кирсы – в честь которой был назван наш Правитель – настигло и уничтожило орду турасиндцев. Это привело к Катаклизму. Принято считать, что так навсегда был утерян Пряный Путь. Однако прошли века, и магия ослабла. Но мы все ещё почти ничего не знаем о Солете и очень мало – о Долосане. Келес, мой доблестный внук, оправится от ран. В этом я уверен. У него слишком сильная воля, чтобы какие-то царапины могли взять над ним верх.

Раздались одобрительные рукоплескания – вежливые и негромкие, и Киро вновь кивнул гостям. Правитель не смог бы сказать точно – рукоплескали идее нового путешествия или уверенности Киро в выздоровлении Келеса; а вполне возможно, гости просто боялись не оправдать ожиданий хозяина вечера.

– Когда Келес поправится, он возглавит экспедицию в земли, где когда-то проходил Пряный Путь. У него достаточно мастерства, он доказал это, исследовав западные пределы Золотой реки. Он отправится в места, о которых ничего не было известно на протяжении семисот двадцати девяти лет. Он должен победить или погибнуть. Лично я не сомневаюсь в исходе дела.

Старик хлопнул в ладоши и взял кубок с вином с подлокотника кресла. Подняв его, он обвёл взглядом толпу.

– Знание – это наша победа над миром, и оно стоит любой цены, которую мы можем заплатить.

В руках у Правителя не было кубка, и он был этому рад. Он не отводил глаз от Киро, понимая, что тот собирается отправить Келеса на верную смерть. Кирон надеялся, что причиной этой невероятной, необъяснимой ненависти была невидимая для посторонних глаз давняя вражда в клане Антураси. Иначе пришлось бы признать, что Киро поразило безумие, а Кирон понятия не имел, как с этим бороться.

Если ты убиваешь Келеса только потому, что его ранение испортило твой торжественный выход…

Правитель покачал головой. Не может быть. Даже боги не бывают так своевольны.

Киро приветственно кивнул Правителю и поднёс кубок к губам.

Нет, ни одно божество не может быть настолько своевольным. Но человек, возомнивший себя богом, может, и с лёгкостью.

Глава одиннадцатая

Третий день Празднества Урожая года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд, Наленир.

Моравен Толо шёл по кладбищу в тени Грийякана. Небольшие холмы перемежались лощинами, тут и там виднелись рощицы и живые изгороди, скрывающие гробницы. Моравен проходил мимо мест, где покоились стихотворцы и жрецы, купцы, дворяне и воины. Возле каждой гробницы лежали подношения: еда, свечи, иногда стопки фетсун – забавных бумажных денег, которые жрецы собирали и сжигали. Дым от них достигал Небес, а пепел попадал в Геенну, так что в любом случае те ушедшие из этого мира, кому они предназначались, получали свою долю.

Моравен нёс небольшой кувшин, завёрнутый в ткань для сохранения тепла. Хотя лето ещё не уступило место осени, ночь была холодная. Как Моравен и предполагал, Кирас Дейот сидел, скрестив ноги и положив поперёк них меч, перед тем же надгробием, где они расстались. Моравен нарочно наступил на веточку и она с треском сломалась. Юноша вскочил было, но серркаи жестом попросил его оставаться на месте.

– Это была долгая и холодная ночь. – Моравен присел на корточки и поставил кувшин перед Кирасом. Он снял крышку, и в воздухе поплыл аромат тушёного цыплёнка с приправами. – Присоединишься к завтраку?

Кирас покачал головой, хотя в животе у него бурчало.

– Прошу вас, Учитель, ешьте. Если что-нибудь останется, я доем.

– Хорошо. – Моравен уселся и снова закрыл кувшин. – У тебя есть ко мне вопросы?

– Нет, Учитель.

– Неужели? Твой желудок правдивее тебя. Мы встретились в первый день Празднества. Я согласился взять тебя в ученики. Ты рвался учиться, а теперь у тебя нет вопросов?

– Нет, Учитель.

– По-прежнему нет? Ты приехал из Тирата, чтобы найти учителя. Тебя отдали на моё попечение, а ведь ты хотел, чтобы твоим учителем стал серриан Ятан. И у тебя нет вопросов?

– Нет, Учитель.

Моравен отбросил шутливое выражение лица. Теперь он был серьёзен.

– Если у тебя не будет вопросов, то я не смогу ничему тебя научить. Ты можешь прямо сейчас возвращаться в Тират. Тебе не хочется узнать, почему ты отправился со мной?

Юноша колебался лишь мгновение, а затем кивнул:

– Хочется.

– И?..

– И я полагаю, что Великий Мастер Ятан рассудил, что учиться у вас – лучше для меня.

– Прекрасно. – Моравен прислонился к надгробию какого-то поэта. – Ты ждёшь подтверждения своему предположению?

– Нет… То есть, да… – Кирас смущённо пожал плечами. – Я уверен: вы знаете, что делаете.

– Нет, ты не уверен, но это и правильно. Я сам не уверен.

Кирас удивлённо заморгал, потом опустил глаза, чтобы не выказать своих чувств. Моравен помолчал, позволив ему собраться с мыслями. Когда Кирас вновь поднял голову, воин продолжил с полуулыбкой на губах:

– Если у тебя возник вопрос по поводу решения дисейсерра Ятана, значит, есть и другие вопросы. Какие же?

Кирас открыл рот, потом закрыл его. Всю сонливость с него как рукой сняло.

– Учитель, не сочтите это за неуважение…

– Да?

Кирас развёл руками, словно пытаясь охватить все кладбище, посреди которого они находились.

– Почему я здесь?

– А как ты сам полагаешь?

– Я не знаю. Вы велели мне ждать здесь. Я ждал. Я не сдвинулся с места ни на дюйм. Я был начеку. Я ожидал чего угодно – призраков, грабителей, расхитителей гробниц – но не увидел никого и ничего.

– Ничего?

– Конечно, кое-что я видел. – Кирас положил меч на землю и встал. Он помедлил, опершись о памятник, затем встряхнул по очереди обе ноги и сделал несколько нерешительных шагов. – Я видел родственников и почитателей, приносивших дары покоящимся здесь. Большинство были безмолвны; некоторые смеялись.

Моравен позволил себе широко улыбнуться.

– Смеялись, в самом деле? С чего бы это?

Кирас широко распахнул глаза.

– Разве вы не знаете, где оставили меня?

– Ну, расскажи мне.

Кирас легонько стукнул по камню носком сапога.

– Это могила стихотворца и создателя множества известных пьес, Яора Диркси. Вы знаете, кто это?

Моравен пожал плечами.

– Возможно, я когда-то видел одну-две пьесы.

– Он прославился тем, что высмеивал воинов. В своих стихах он издевается над нами и нашими делами. Его пьесы превращают нас в шутов. Некоторым нравится. Он все ставит с ног на голову. Крестьян ставит выше воинов, послушать – так сражение с саранчой на полях важнее защиты Империи от полчищ дикарей. Если бы он не был любовником правительницы Наленира, то ни за что не лежал бы здесь, а его стихов никто бы не помнил!

– Значит, тебе не понравилось, что над тобой смеялись – смеялись над воином, сидящим на страже на его могиле?

– Нет, не понравилось. – Кирас остановился. – Но лучше уж это, чем унижение, которому я подвергся вчера, когда вы велели мне стоять на страже во дворе «Трех Жемчужин»!

– Тебе не понравилось? – Моравен приподнял бровь, а потом снова открыл кувшин. – Я провёл прошлый вечер там же, и остался вполне доволен.

– Но как вы могли? «Три Жемчужины» пользуются самой дурной славой по всему Морианду, нет, даже во всем Наленире!

– Да что уж там, во всех Девяти Княжествах.

– Тем хуже. – Кирас фыркнул. – Это даже не порядочный публичный дом, просто сборище распутниц. Они приводили посетителей прямо с улицы, и что это были за посетители! Сомнительного вида, нетрезвые, полуразорившиеся люди… Они дразнили меня, дотрагивались, нашёптывали непристойности. Одна из них даже обслужила посетителя прямо у меня на глазах, она стонала, рычала и вообще издавала все мыслимые звуки, которые только в состоянии породить человеческое горло!

Моравен зачерпнул немного похлёбки и проглотил, чувствуя, как внутри распространяется тепло.

– Я знаю. Я ей за это заплатил.

– Вы заплатили за моё унижение? – Глаза Кираса сузились, в голосе слышалась ярость. – Чего вы добиваетесь – хотите унизить меня? Или вы заставили меня сторожить двор в обмен на вознаграждение от хозяина этого заведения?

– А если бы и так?

– Это недостойно.

– Да? И почему же? – Моравен рывком поднялся и взялся за рукоять меча. – Если я – твой Учитель, и поручаю тебе работу, то твоё вознаграждение принадлежит мне, не так ли?

Кирас растерялся.

– Да, но…

– Но что? Тебя не устраивает, что я воспользовался своим правом в притоне с распутными девками? Полагаю, ты не стал бы возражать, если бы я принял от какого-нибудь крестьянина еду в обмен на твою работу. Так почему же не принять от других то, что они могут дать?

– Но, Учитель, ведь вы же серркаи!

– И что из этого?

– Вы достойны большего! Так же, как я достоин большего, чем сидеть на могильном камне на кладбище, когда весь город веселится, отмечая Празднество. Я из благородной тиратской семьи. У нас есть средства. На второй день Празднества мы всегда устраиваем пышный приём для самых прославленных, богатых и мудрых граждан Девяти. Учитель, вас приняли бы с почётом на нашем празднике. Вам предоставили бы всё, что душе угодно. Вам не пришлось бы иметь дело с девками. Мы нашли бы для вас лучших женщин на острове или даже привезли бы с материка. Моя семья с радостью сделала бы это для вас. С радостью.

Моравен вновь приподнял бровь.

– Но не теперь?

– После того, как вы так со мной обращались? С какой стати? Вы обесчестили их, меня и себя. Я доверял Мастеру Ятану, а он подсунул мне вас, шутника, развлекающегося с грязными блудницами и ещё приплачивающего им, чтобы они измывались надо мной, выставляя напоказ свои мерзкие тела. Вы достойны уважения или должны быть достойны, но я не испытываю к вам ничего, кроме презрения!

Моравен сделал ещё один глоток и поставил сосуд на землю.

– Может быть, остановишься?

– Замолчать? С какой стати? Вы спросили, нет ли у меня вопросов, так вот: они у меня есть. – Краска залила лицо Кираса. – Зачем вы заставили меня сторожить публичный дом? Какая из этого могла выйти польза? И зачем держали меня здесь, на могиле поэта, который ненавидел таких, как я?

– Хватит. Достаточно. – Моравен поднял правую руку. – Сядь.

Сталь в его голосе заставила Кираса подчиниться. Он опустился на колени, опустил голову и положил руки на бедра.

– Как скажете, Учитель.

Моравен опустился рядом с юношей и тихо проговорил:

– Я объясню тебе, какая в этом польза. Я испытывал тебя, и буду испытывать впредь. Это позволит мне лучше узнать тебя. А чем больше я знаю о тебе, тем лучше смогу указывать на твои ошибки. Только так мне удастся сделать из тебя настоящего серридина.

Он пододвинул кувшин ближе к Кирасу.

– Пей. Ты голоден и тебя мучает жажда. Но не торопись. Похлёбка горячая.

– Да, Учитель.

– Позволь рассказать тебе, что я уже успел узнать, Кирас. – Моравен помолчал, глядя, как юноша отпил из кувшина и облизал губы. – У тебя донельзя романтические представления о жизни воина. Я почти не сомневаюсь, что тебе приходилось убивать – вероятней всего, грабителей и разбойников, нападавших на честных людей. Возможно, они даже заслуживали смерти. Ты считаешь себя наследником великих, героических традиций, восхваляемых в песнях, сагах и легендах, навеки запечатлённых в скульптурах и на картинах. Ты знаком с книгами классических авторов Империи – Джонтса, Вирона Даннола, причём, последнего ты уважаешь больше, потому что он сам был серркаи. Ты придерживаешься Девяти Добродетелей, избегаешь Девяти Прегрешений, и намерен полностью пройти Восемьдесят Одно Испытание, положенное имперскому серркаи. Сколько ты уже прошёл?

Кирас робко поднял глаза, но в словах его звучала гордость:

– Тридцать одно, Учитель.

Моравен улыбнулся.

– На это требуется больше года. И я прошёл меньше.

Кирас едва не выронил кувшин.

– Что? Учитель!

Глаза Моравена сузились.

– Придержи язык. Он мешает слушать твоим ушам.

Он подождал, а затем продолжил:

– Ты был удивлён назначенными мной заданиями. Они были частью твоего обучения искусству воина. Они заключали в себе правила – и те, с которыми ты знаком, и те, о которых понятия не имеешь. Одновременно это были уроки. С уроками ты не справился, а вместо этого слепо следовал известным тебе правилам. Позволь, я объясню, что имею в виду. Ты знаешь определённые правила. Ты читал о них, и ты долго учился. Ты знаешь, что отвечаешь честью за выполнение приказов Учителя, и должен подчиняться беспрекословно. Прошлой ночью я велел тебе «стоять здесь на страже». Ты воспринял мои слова так, словно я приказал тебе ни на мгновение не сходить с одного-единственного места, несмотря на то, что тебе было холодно, ты выглядел смешным и ты был голоден.

Кирас пожал плечами, но промолчал. Моравен улыбнулся.

– Прекрасно. Ты голодал, хотя люди приносят сюда еду – в качестве подношений умершим. Здесь полно еды, а ты не притронулся ни к чему.

– Но, Учитель, это же подношения для умерших и богов! Взять что-нибудь из этого – это было бы…

– Было бы чем? Разве ты не видел, как звери, птицы и прочие живые твари приходят на могилы и поедают сладости и плоды?

– Да, разумеется, видел.

– Разве боги покарали их? Разве мёртвые восстали из могил, чтобы защитить то, что принадлежит им? – Моравен понизил голос. – Жрецы Грийи нечасто отличаются худобой, хотя и служат богу Смерти. Ты что, полагаешь, что они сжигают всё, что сюда приносят люди?

– Нет, но… Это неправильно.

– Прекрасно, Кирас. Это говорит в твою пользу. Ты согласен терпеть неудобства, если иначе придётся поступиться своими принципами. – Моравен одобрительно кивнул и указал на кувшин. – Выпей ещё похлёбки. Так вот. Ты должен понимать, что в определённых обстоятельствах прежние, знакомые тебе правила могут и не годиться. Можно загладить почти любой неверный поступок. Если точнее, нельзя исправить только одно.

– Что именно? – Кирас прикрыл глаза; щеки его залил румянец. – Простите, Учитель. Я достоин ответа.

– Верно. Почему прошлой ночью я заставил тебя сидеть здесь, смотреть на далёкие огни, прислушиваться к звукам Празднества? Все лежащие здесь когда-то тоже участвовали в общем веселье. Такие, как ты или я, могут лишать людей этой возможности.

– Простите меня, Учитель. Теперь я понял. А «Три Жемчужины»?

– Я надеялся, что это тоже очевидно. – Моравен вздохнул. – Там ты увидел страсть, которой подвластны все люди – без исключений. Каждой из Девяти Добродетелей соответствует одно из Девяти Прегрешений. Похоть – одно из них. В публичных домах она именуется вожделением и, таким образом, перестаёт быть прегрешением. Всех людей обуревают желания, которыми они либо могут, либо не могут управлять. И даже если удаётся держать себя в руках, то лишь непродолжительное время. Затем желания всё равно одерживают верх. Ты продержался всю ночь, а ведь тебя никто не заставлял. Я сказал тебе – «оставайся здесь», ничего больше. Ты мог попросить о ночлеге – и получил бы в своё распоряжение отдельную комнату, где спокойно проспал бы до утра, как это сделал я.

Воин поднял указательный палец.

– В «Трех Жемчужинах» ты увидел, насколько сильным может быть желание. Я полагал, там ты поймёшь, что на самом деле хотел сказать своими стихами Яор Диркси. Да, он действительно насмехался над воинами, но почему? Потому что боялся. Он и многие другие с ужасом ждали дня и часа, когда воины станут править миром, и того, что произойдёт ещё один Катаклизм. Многих военачальников и диктаторов останавливал острый язык Яора – они боялись насмешек над собой и думали дважды, прежде чем предпринять очередную попытку захватить власть. Я хотел показать тебе, что люди не остановятся почти ни перед чем, чтобы удовлетворить свою страсть. А страх смерти побуждает людей совершать самые разные поступки, в том числе и отважные. Все, что угодно – лишь бы остаться в живых. Не усвоив этих уроков, ты не научишься понимать людей. Не понимая людей, ты никогда не сможешь определить, достоин ли твой противник смерти, или ты должен оставить ему жизнь.

Лицо Кираса просветлело, он кивнул, соглашаясь.

– И ещё одно, Кирас.

– Да, Учитель?

– Ты упомянул о своей семье.

– Да.

– Они сейчас здесь?

Кирас покачал головой.

– В Морианде? Нет, Учитель.

– Им известно, что ты здесь?

– Нет.

– Они могут как-то повлиять на происходящее здесь?

– Нет, не думаю.

Моравен поднялся на ноги, вытащил меч и приставил трепещущее лезвие к горлу Кираса.

– Они могут остановить меня, если я решу убить тебя на этом самом месте?

Кирас с трудом сглотнул.

– Нет, Учитель.

– Прекрасно. – Моравен убрал меч в ножны. – Все, что у тебя есть, Кирас – это ты сам. Ты сам совершаешь поступки, которые могут улучшить этот мир. Деньги, положение в обществе, семья, даже твоё собственное прошлое – все это теперь не имеет значения. В этом мире мы все сами по себе. Если мы не в состоянии самостоятельно решать задачи, которые ставит перед нами жизнь, то никакая помощь извне этого не изменит.

Кирас кивнул. С его уст готов был сорваться следующий вопрос, но тут они увидели двух стражей Правителя, сопровождающих пожилого человека, в одежде и с бородкой придворного служащего. Они забрались на невысокий холм и подошли к сидящим воинам. Моравен поднялся.

Чиновник поклонился.

– Я имею честь видеть перед собой Моравена Толо, не так ли?

– Совершенно верно. – Моравен поклонился в ответ, почтительно и низко, словно перед ним стоял сам Правитель.

Старик вытащил из рукава свиток цвета слоновой кости и протянул Моравену. Затем вынул маленькую бронзовую печать и показал воину. Рисунок на ней соответствовал оттиску на красном воске, которым был запечатан свиток. Моравен сломал печать и развернул бумагу. Прочтя, он проговорил: