Текст книги "«Ничего особенного», – сказал кот (сборник)"

Существа, высовывавшиеся из корабля, были чудовищно огромны, в диаметре больше роста Хэнка. Тот, которого Хэнк вскрывал, был, вероятно, мальком. Личинкой. В этом, конечно, имелся смысл. Вряд ли кто захочет утратить большую, чем необходимо, долю своей общей памяти.

– Прошу тебя… – Он побрел вниз по склону, размахивая руками, чтобы удержать равновесие на убегавшем из-под ног песке. Вероятно, он снова расплакался; во всяком случае, он ощущал текущие по щекам слезы. – Эвелин, помоги мне.

Ехидный смешок.

– Ты способен представить, что я буду тебе помогать?

– Нет, коне… – Хэнк оборвал себя на полуслове. Эвелин – настоящая Эвелин – не стала бы так обращаться с ним. Да, она причинила ему сильную боль и ко времени разрыва была очень рада, что все закончилось. Но она не была ни мелочна, ни жестока, ни мстительна – до того, как он сделал ее такой.

– Хэнк, ты согласен принять на себя ответственность за то безобразие, которое сотворил со своей жизнью? Ты сам?

– Скажи мне, что делать, – сказал Хэнк, отбросив в сторону гнев и обиды, пытаясь вспомнить Эвелин такой, какой она когда-то была. – Хоть намекни.

На протяжении ужасающе долгого мгновения Эвелин молчала. Потом сказала:

– Если бы Червь, который сожрал тебя давным-давно, мог общаться с тобой напрямую… какой единственный вопрос ты задал бы ему?

– Не знаю.

– Мне кажется, надо было бы спросить: почему все мои воспоминания настолько отвратительны?

Она неожиданно поцеловала его в щеку.

Хэнк почти дошел. Его Червь открыл клюв. Оттуда шел запах, как от Эвелин в предвечернюю пору дождливым субботним днем. Хэнк уставился в блестящее черное нутро. До чего же заманчиво! Ему все сильнее хотелось нырнуть туда.

Снова в глотку, подумал он и сделал еще шаг в сторону Червя и умиротворяющей тьмы, содержавшейся в нем.

Рот открылся шире, дожидаясь возможности переварить и преобразовать его.

И тут в сознании Хэнка само собой возникло воспоминание о ночи из тех времен, когда их брак только-только начинался и во время поездки по Луизиане они с Эвелин, повинуясь порыву, остановились на обочине, где играл маленький оркестрик зидеко, и было пиво в бутылках, и они были счастливы, и любили друг друга, и танцевали, и танцевали, и танцевали весь вечер без конца. Им тогда казалось, что все хорошее будет длиться вечно.

Это была хрупкая и ненадежная соломинка, но Хэнк вцепился в нее изо всех сил.

А потом Червь и человек подумали в унисон: «Никто не знает ни размера вселенной, ни того, какие чудеса и ужасы в ней имеются. И все же мы движемся вперед, слепо ломимся сквозь тьму, узнаем то, что удается узнать, и страдаем от того, что должно приносить страдание. Надеясь на звезды впереди».

В 3 утра в «Мезозойском баре»

– Внимание, снимаю!

Черил воздела над головой пивную бутылку и показала фотографу язык. Щелк! Берни Хаммерстейн переместился к следующему столу. Время только-только перевалило за полночь, и в баре, как всегда, было многолюдно. Сэм непрерывно наливал то, что ему заказывали. Никто не платил, но потом Берни, отвлекшись ненадолго от выбранного для себя дела, вывалил на стойку содержимое своего бумажника и, громко хохотнув, сказал: «Сдачи не надо!» Остальные последовали его примеру, и вскоре стойка оказалась завалена купюрами, постепенно сыпавшимися на пол с обеих сторон. Сэм преспокойно продолжал наливать и, то подмигивая, то пошучивая, пускал стаканы клиентам.

Делал то, что было в его силах, чтобы удержать нас от истерики.

Потом Оливер Лукас сел за фортепиано, все собрались вокруг и запели. Мы пели «Бутылку вина», и «Укажи мне путь домой», и «Желтую подводную лодку», и на некоторое время все вроде бы наладилось. Но потом мы подхватили припев «Шлюпа «Джон Би»:

 
Поднимем парус «Джона Би»,
Смотри, как ставят грот,
Тащи капитана с берега,
Пусть домой меня везет,
Пусть домой меня везет…
 

И тут в музыке прорезалась жалобная нота. Народ начал расходиться, когда Лукас перешел к «Прекрасной колеснице», и тут-то все и закончилось. Голоса, один за другим, умолкли, и вскоре пел только Лукас. Я взял со стойки стакан и сунул ему в руку. Когда он перестал играть, голоса зазвучали вновь – теперь несколько надрывно, – и кто-то включил музыкальный автомат.

Почти сразу же добрая половина присутствовавших принялась плясать сальсу. Некоторые женщины поснимали блузки, и общее настроение снова немного приподнялось. Это, правда, не касалось Теда. Я видел, что он одиноко сидел в углу, угрюмо пил и смотрел в пространство.

Тогда-то Александр Пешев и палеонтолог, специалист по беспозвоночным, появившийся так недавно, что я даже не успел еще узнать его имя, заговорили на повышенных тонах. Определенно, назревала драка. Самым здоровым из имевшихся в поле зрения был Десмонд Гамильтон, так что я сказал: «Пошли» – прервав его оживленный разговор с аспиранткой Мелиссой.

Мы с Десом подошли к спорщикам, когда они как раз начали размахивать кулаками, и завернули им руки за спины. Они вырывались, ругались, но не смогли освободиться.

– Вам действительно так хочется подраться? – спросил я, когда мы бочком, бочком выводили их. – Пожалуйста. Хотите поубивать друг друга? Сколько угодно. Меня это не касается. Только займитесь этим где-нибудь там, где вас никто не будет слышать. Вы же не хотите испортить всем остальным последнюю ночь. Понятно? – И мы вышвырнули их за дверь.

Я повернулся было, чтоб пойти назад, но Дес тяжело хлопнул меня по плечу.

– Мой список предсмертных дел состоит из двух пунктов, – сказал он заплетающимся языком. – Первый – напиться как никогда в жизни. И второй – натянуть эту малышку-недотрогу Мелиссу, чтоб она у меня залаяла по-собачьи. Пункт А вполне осуществим. Что касается пункта Б, то ты отвлек меня от его осуществления как раз на полпути. Честно предупреждаю: я больше не буду помогать тебе разнимать драки. Если кому-то захочется сунуть голову в огонь, я не стану вмешиваться.

И прежде чем я успел что-то ответить, он быстро ушел обратно.

Ну а я пошел прогуляться.

Без кондиционера было жарко, стояла тишина. Драчуны уже куда-то исчезли, вероятно, подумал я, отправились искать подходящие булыжники, чтобы разделаться с врагом. Я отошел на несколько шагов от щитового дома, где размещался центр досуга, и глубоко вдохнул чистый мезозойский воздух. После несчастного случая в нем ощущался едкий запах гари, но я изо всех сил старался не обращать на это внимания.

А вот на что я не мог не обращать внимания, так это на две луны в небе. Они так ярко освещали ночь, что я видел стадо гадрозавров, мирно ночевавших у реки, а ведь до них была миля с лишним.

Я услышал, как открылась дверь, и отступил в тень. Из бара вышел Сэм в обществе Константина Чанга, круглолицего зануды, которого я всегда считал совершенно асексуальным. Сейчас же, видя, как они обнимали друг друга, понял, что ошибался. Они исчезли за кратером, возникшим на том месте, где еще неделю назад находилась громоздкая дорогостоящая техника, которая должна была доставить нас домой.

Значит, Чанг оказался геем. Еще недавно из этого вышел бы отличный повод для сплетен. А теперь… Я вошел внутрь и направился за стойку.

Кто-то должен был направлять поток спиртного.

– Сазерак. – Передо мною возник весьма нетвердо державшийся на ногах Брейдон Нойер. Неделю назад он был величиной. Когда что-то имело смысл, он командовал всей этой затеей. А сейчас он был всего лишь одним из пьяных. Его глаза то открывались, то закрывались, как будто он тяжко боролся со сном. Он предпринял еще одну попытку.

– Можете сделать мне сазерак?

– Смогу, если вы объясните, как и из чего его делать, – бодро ответил я.

Лицо Брейдона перекосилось, и я подумал было, что он сейчас расплачется. Он видел, как все возможности мира, одна за другой, закрывались перед ним, как множество дверей. Поэтому я порылся за стойкой. Все запасы у нас подходили к концу.

– Как насчет крепкого сидра? – Я откупорил бутылку и вложил ее ему в руку. Он вцепился в нее, как утопающий – в спасательный канат. – Это последняя, оставшаяся у меня.

Что, естественно, означает, что это вообще последняя во всем мире бутылка этого напитка на ближайшие шестьдесят пять миллионов лет.

Тут Дес поднял руки и разорвал блузку Мелиссы, обнажив огромные, заколыхавшиеся от его резкого движения груди. Мелисса визгливо захохотала, но тут же взвизгнула, когда он притиснул ее к себе и облапил. Я взял было бутылку, чтобы вырубить его, но тут она подалась назад, оперлась спиной о стойку и стащила с себя юбку. Так что я поставил бутылку на место.

Тем не менее я поспешил вмешаться, пока дело не зашло слишком далеко.

– На улицу, дети мои, – сказал я. – Не всем будет приятно на вас смотреть.

Они вышли. Мелисса на ходу показала мне средний палец. Но она была изрядно пьяна, так что я решил не считать ее поступок за оскорбление.

Потом в потоке заказов на выпивку наступило некоторое затишье – все давным-давно выпили более чем достаточно, – и я решил перемолвиться словечком с Тедом. Он все так же старательно напивался. Тех же, кто приближался к нему, отшивал взглядом. Впрочем, немногие и приближались.

Это было понятно. Мы все сошлись во мнении, что застряли здесь, перед самым падением астероида в кратер Чиксулуб, по причинам, не зависящим ни от кого. Но если кого-нибудь и можно было бы винить, то только Теда.

Судя по лицу Теда, ему не помешал бы дружественно настроенный собеседник. Но только я собрался направиться к нему, как увидел, что меня опередила Черил. Сделала как раз то, чего, по ее словам, ни в коем случае не стала бы делать. Она подвинула стул к его столику и оживленно заговорила.

Я никаких денег не пожалел бы, чтобы подслушать этот разговор.

Тут ко мне подошел Берни со своим: «Приготовься, снимаю!». Я отказался позировать, но он все равно сфотографировал меня.

– Ты последний остался. – Он опустил фотоаппарат на стойку, обрушив на пол часть валявшихся сверху кредиток. – Теперь у меня фотогалерея всего человеческого населения Земли. Считая меня, сорок четыре персоны.

– Поздравляю, – сказал я. – А зачем?

– Ну… знаешь… – Он растерянно развел руками. Казалось, что без камеры он просто не знает, как с ними обращаться. – Перед верной смертью у нас не такой уж большой выбор возможных поступков. Напиться. Набить кому-нибудь морду. Поцеловать симпатичную девчонку.

– Угу. Я вижу.

– Такое впечатление, что мы все превратились в обезьян. Прямо на диво! Я, знаешь ли, хотел заняться чем-то другим. Как ты сам, например. Ты ведь сумел сделать так, что все проходит мирно. Я восхищен тобой.

Я не видел причин врать:

– Честно говоря, меня весь вечер так и подмывает как следует навалять Теду. Но все время что-то мешает.

– Теду? – Берни явно удивился. – За аварию?

– В том числе и за нее.

– Чушь какая-то, – сказал он. – А смысл? – и добавил, чуть помолчав: – Тем более сейчас.

Только-только я собрался пожать плечами, как Тед оттолкнул стол, ударив им Черил в живот, вскочил на ноги и яростно ткнул пальцем ей чуть ли не в лицо.

– Это ты во всем виновата. Мы все умрем только из-за твоей глупости. Твоей, жалкая ты… – Он помолчал, подыскивая подходящее слово, не преуспел и закончил банальным: – Б…ь!

Все голоса умолкли. Все головы повернулись туда.

А потом он вышел, громко хлопнув дверью. Головы отвернулись, разговоры возобновились.

Так что у меня сложилось впечатление, что лупить Теда мне все же не придется. При моей глубокой причастности к краху дела всей его жизни я мог разглядеть в этой вспышке куда больше, чем все остальные, за возможным исключением Черил: он никогда не любил ее, даже капельку. Она всегда была для него лишь этаким удобным и приятным хвостиком. В условиях стресса люди раскрываются. Даже под самый конец жизни этот сукин сын не нашел в себе мужества, чтобы напоследок соврать ей что-нибудь приятное.

Черил бегом кинулась ко мне. Она рыдала.

– Иди сюда. – Я раскрыл объятия, и Черил припала ко мне. – Не принимай слова Теда всерьез. Он всего лишь…

– Я же просто подумала, что он играет в видеоигру. Я выключила дисплей, чтобы он обратил на меня внимание. Я ведь всего лишь заигрывала с ним. Она уткнулась лицом мне в грудь. – Глупость, глупость, глупость, какая же это была глупость!

Народ начал выходить из бара. Несомненно, чтобы полюбоваться фейерверком. Ни на что другое времени практически не оставалось.

– Вода уже перешла через дамбу, – сказал я. – Пойдем.

Черил обеими руками вцепилась в мою рубашку, до боли прищемив кожу. Материя промокла от ее слез. Мне было бы приятнее, если бы она плакала из-за того, что погубила всех нас, а не потому, что парень, в которого она втюрилась, решил прогнать ее. Но что теперь сопли жевать? Когда жить остается считаные минуты, просто некогда зацикливаться на побочных проблемах.

Черил совершенно автоматически покрутила головой, вытирая нос о мою рубашку. А потом сказала:

– О, Хэнк, мне так жаль. Ты так добр ко мне, и всегда был. Если бы я влюбилась в… Если бы я могла… – в конце концов она задрала голову, в конце концов она посмотрела тусклым взглядом мне в лицо и сказала: – Жизнь – настоящая поганка, правда?

– Тише, – сказал я. – Тише. Успокойся. – Никогда в жизни я не любил ее так сильно и не хотел ее так сильно, как сейчас. Мне очень хотелось поцеловать ее. Но сейчас она была настолько хрупкой, что поцелуй – я твердо знал это, – сломал бы ее. – С жизнью все в порядке. Мы просто плохо умеем ценить ее, только и всего.

Платье ее из ярчайшего пурпура

 
Платье ее, ярчайшего пурпура,
Громко шуршало, касаясь земли.
Даже Дьявол во славе своей никогда
Подобных шелков не носил.
 

Отец ушел, когда Сю-Инь было пятнадцать лет. В ту ночь ее вырвал из беспокойного сна громкий хруст гравия подъездной дорожки под колесами машины и свет фар, заливший на секунду ее комнату. Из окна она увидела, как перед парадным входом остановился вытянутый лимузин. С обеих сторон вышли двое широкоплечих мужчин в темных очках. Один открыл пассажирскую дверь. Оттуда появилась женщина, одетая в платье, полностью скрывавшее все тело от шеи до щиколоток, но с длинным разрезом сбоку от полу до верха бедра.

Словно ветер, от нее исходило нечто неощутимое, но леденящее до озноба.

Женщина, изогнув запястье, вскинула кисть руки, и один из телохранителей – Сю-Инь достаточно насмотрелась на людей такого сорта и узнавала их с первого взгляда – вложил ей в пальцы сигарету. Второй поднес огня. Пляшущий огонек спички осветил резкие черты жестокого, но красивого лица. В миг внезапно подступившего отвращения Сю-Инь испытала троякое чувство: во-первых, что эта женщина не была человеком, во-вторых, что кем бы она ни была, она много хуже любого демона, и наконец, что, судя по тому ужасу, который сопровождал само ее присутствие, она могла быть только Дьяволом во плоти – хоть и в женском обличье.

Сю-Инь поспешно оделась – джинсы, фланелевая рубашка, кроссовки, – как ее давно научили поступать, если среди ночи в дом придут незнакомые люди. Но дальше она повела себя не так, как учили: не выскользнула из дома через заднюю дверь и не побежала через лес, а присела у окна и выглянула в щелку жалюзи.

Дьявол неторопливо курила, выпуская дым через ноздри. Потом щелчком отправила окурок в сторону и кивнула. Один из сопровождающих подошел к двери и принялся стучать кулаком. Бам! Бам! Бам! Стук гулко разнесся по беззащитному дому. Потом наступила тишина. И дверь открылась.

Из подъезда вышел отец Сю-Инь.

Генерал держался прямо и гордо. Он вежливо выслушал слова телохранителя. Потом жестом отстранил мужчину, как нечто несущественное, и повернулся к темной женщине.

Та вручила ему розу.

На протяжении трех медленных вздохов отец Сю-Инь стискивал в кулаке черный, как полночь, цветок, с ужасом и недоверием глядя на него сверху вниз. А потом он как-то обмяк. Как будто из него сразу выпустили воздух. Он опустил голову. Вялым движением полуобернулся к дому, поднял руку, как будто хотел сказать: «Хотя бы…»

Дьявол щелкнула пальцами и указала на лимузин, возле которого стоял, придерживая дверь открытой, один из телохранителей. Так можно было бы подать команду собаке.

К великому изумлению Сю-Инь, отец повиновался.

Дверь захлопнулась. Загудел мотор. Чувствуя, как колотится сердце, Сю-Инь сбежала по лестнице на первый этаж. Схватив ключи со столика, стоявшего около двери, добежала до «Лексуса». Она пока еще не получила ученические права, но Генерал возил ее на стоянку близ стадиона, где в обозримом будущем не предполагалось никаких игр, и позволял под своим внимательным присмотром управлять автомобилем. Так что она умела водить. В некотором роде.

К тому времени, когда она съехала с подъездной дорожки на Алан-э-дейл-лейн, лимузин уже удалился. Сю-Инь гнала, насколько у нее хватало смелости; «баранка» елозила у нее в руках. Далеко впереди она видела габаритные фонари лимузина и, как могла, пыталась не отставать. Ее то и дело сносило на обочину, и она, резко выворачивая, каждый раз спешила вернуться на дорогу. Грузовик дернулся в сторону и резко взревел гудком. К счастью, полицейских на дороге не оказалось. Но лимузин медленно, но верно уходил вперед и, оторвавшись на милю, стал сначала почти неразличим, а потом выехал на Первое шоссе.

И исчез из виду.

Сю-Инь с силой нажала ногой на акселератор. Автомобиль яростно рванулся вперед на красный свет. Она услышала визг тормозов, вой гудков и даже скрежет, очень похожий на столкновение поблизости, но не обратила на все это ровно никакого внимания. Сейчас она могла думать только об отце.

Ее отец никогда не был религиозным. Но когда умерла ее мать, он освободил от мебели прихожую и сделал там святилище со свечами, оправленной в рамку фотографией жены и несколькими ее любимыми вещами: пачкой «Вирджинии слимз», «Как достичь совершенства в искусстве французской кухни», мягкой игрушкой, которую она каким-то образом сохранила с детских лет, прошедших в сельской глубинке Сычуаня. Потом он ушел в маленькую комнату, закрыл за собой дверь и рыдал там так громко, что Сю-Инь перепугалась. Появившись через час с лишним, с непроницаемым, как воинская бронзовая маска, лицом, он увидел ее страх. Подхватив девочку, он принялся подкидывать ее в воздух и подкидывал до тех пор, пока она не рассмеялась. Тогда он сказал:

– Я всегда буду рядом с тобой, маленькая принцесса. Ты навсегда останешься моей дочерью, и я всегда буду любить тебя.

Сю-Инь вцепилась в руль с такой силой, что пальцы побелели, и по ее щекам потекли слезы. Лишь тогда ей стало понятно, что она, дочь Генерала, открыто проявляет слабость. «Прекрати немедленно!» – строго прикрикнула она на себя. И чуть не въехала в стриптиз-клуб, возле которого стоял длинный лимузин Дьявола.

Сю-Инь припарковала автомобиль и привела себя в порядок. Клуб был зачуханный, без окон и, судя по всему, закрыт. Но куда еще они могли деться? Она вошла внутрь. В фойе бородатый мужчина в безрукавке, позволявшей продемонстрировать байкерские татуировки, сказал ей:

– Тебе, малышка, тут делать нечего. Проваливай!

– У меня собеседование, – брякнула Сю-Инь первое, что пришло ей в голову. – В смысле прослушивание. У начальницы.

– Артистка? – Парень окинул ее наглым взглядом. – О, тебя тут сожрут заживо. – Он дернул головой в глубь здания. – До конца по коридору и там по лестнице, пока не упрешься.

Стараясь не выказывать страха, Сю-Инь направилась, куда сказали.

В коридоре пахло дезинфектантами, рвотой и прокисшим пивом. Перила лестницы шатались и дребезжали, а ступеньки то и дело словно проминались под ногой. От единственной электролампочки Сю-Инь уходила все дальше и дальше.

Полнейшую тишину на лестнице нарушали только шаги Сю-Инь.

Она спускалась, пролет за пролетом, свету становилось все меньше и меньше, и вскоре ей пришлось пробираться в полной темноте. Через некоторое время она решила, что лестница не может быть такой длинной, она принялась считать площадки. На двадцать восьмой она уткнулась в стену.

Сю-Инь на ощупь нашла дверную ручку. Та повернулась, и девушка, споткнувшись на пороге, вошла в тускло-красный город. Сквозь облака слабо просвечивало солнце цвета расплавленной бронзы. Воздух пах угольным дымом, серой и дизельным выхлопом. Над узкими улицами, где ветер гонял разбросанный мусор, вздымались унылые кирпичные дома, испещренные многочисленными граффити. И ни малейших признаков того, что здесь побывали ее отец или Дьявол.

Сю-Инь попятилась и ткнулась спиной в кирпичную стену. Дверь, через которую она только что вошла, исчезла бесследно.

– Где я? – вслух спросила она.

– В Аду, конечно. Где еще-то? – Сю-Инь повернулась и увидела прямо перед собой тощего лишайного одноглазого и вообще весьма неприглядного на вид кота, восседавшего поверх переполненного мусорного бака. – Пожертвуй несколько долларов бедняге, которому изменила удача, – добавил он, оскалив в улыбке зубы.

– Я… – Сю-Инь поспешила взять себя в руки. Следовало ожидать, что тут все будет не так. – Отведи меня к Дьяволу, и я отдам тебе все деньги, которые у меня есть. – Тут она вспомнила, что оставила кошелек дома. – Честно говоря, у меня в кармане лишь несколько монеток, но я отдам тебе все.

Кот издевательски хохотнул.

– Вижу, ты здесь вполне можешь прижиться! – Он протянул лапу. – Вельзевул. Как ты, наверно, сама понимаешь, не тот, знаменитый.

– Сю-Инь. – Она осторожно встряхнула лапу с грязной, свалявшейся шерстью. – Ты мне поможешь?

– Вовсе не за те жалкие деньжата, которые ты предлагала. – Вельзевул спрыгнул с бака. – Но раз уж передо мной вечность, которую все равно нечем занять, я помогу тебе. Но пойми меня правильно: не потому, что ты мне понравилась. Исключительно потому, что это будет вызовом нравам местного общества.

Ад оказался городом как город, за исключением того, что о нем нельзя было сказать ничего хорошего. Его жители были грубы, как парижане, улицы грязны, как в Мумбае, воздух тяжелый, как в Мехико. Местные театры были закрыты, от библиотек остались только обгорелые стены и, конечно, здесь не было церквей. В немногочисленные магазины, двери которых не были забиты, стояли длинные очереди. Общественные уборные отнюдь не блистали чистотой, и туалетная бумага в них давно закончилась. Сю-Инь довольно быстро поняла, что отыскать здесь отца будет непросто. Никакой ратуши или городских властей тут, конечно, и в помине не было. Судя по всему, в Аду была анархия. Не было там и привилегированных районов для богатых.

– Это мир социалистической мечты, – сказал Вельзевул. – Все здесь одинаково обездолены.

Дьявол могла оказаться где угодно. И, хотя кот водил ее взад-вперед по улицам, никаких признаков присутствия Темной леди им не попадалось.

В запущенном парке, выглядевшем лишь немного лучше, чем мусорная свалка, она наткнулась на бледнокожего юношу, который сидел, скрестив ноги и запрокинув голову, на садовой скамейке с отломанной спинкой. Руки он сложил на колени ладонями вверх; кончики больших и указательных пальцев соприкасались. Глаза его были закрыты.

– Что ты делаешь? – спросила его Сю-Инь.

– Любопытство? Здесь? – произнес юноша, все так же уставясь невидящим взглядом в небо. – Как… странно. – Тут он опустил голову и, открыв глаза, уставился на Сю-Инь сквозь завесу иссиня-черных волос. Глаза у него оказались бледно-голубые. – Миленькая девочка. Все страньше и страньше.

Сю-Инь зарделась.

– Посмотри-ка на этого типа, дорогуша, – вмешался Вельзевул. – Он тебе ща баки забьет, ты и моргнуть не успеешь.

– Такое впечатление, что у тебя есть друг. В Аду. Немыслимо. Скажи-ка, что ты видишь?

– Вижу?

– Видишь, – подтвердил юноша. – Ад – он для всех разный. Ты видишь по большей части то, чего заслуживаешь.

– В таком случае я заслужила не так уж много. – Сю-Инь как можно тщательнее описала замусоренный парк и окружавшие его мрачные дома.

– И никаких ос? Никакого огня? Никаких мелких гадостей, которые удается заметить только краем глаза? Я начинаю сомневаться, что ты попала туда, куда нужно. – Юноша выпрямил ноги и сел обычно, по-мальчишески, так что казалось, будто он весь состоит из локтей и коленей. – Что касается твоего вопроса: я медитирую, пусть даже это покажется тебе глупостью. Я, несмотря ни на что, кажется, еще не совсем утратил надежду. Но сомневаюсь, что тебе будет интересна моя история.

– Она мне очень даже интересна. – Сю-Инь села на скамейку рядом с парнем. Вопреки всем вероятиям, она все же надеялась, что он хороший. – Как тебя зовут?

– Рико. При жизни я считал себя очень крутым. Прогуливал уроки, угонял автомобили, подкуривался «дурью», с девочками трахался. Ах да – и умер молодым. Это важно. Меня застрелили во время моего первого ограбления. Я вперся во врата Ада гордый, как петух, уверенный, что я самый дурной, самый испорченный из людей, которых когда-либо обрекали на вечные муки.

О, как же я ошибался! Насколько я могу сказать, пока сюда не закинуло тебя, я был здесь наименее дурным человеком. Говорю без всякого хвастовства. Потому что это означает, что проклятие я заработал, но за край только-только заступил. Может быть, если бы я вовремя погладил собаку, или улыбнулся старушке, или бросил монетку нищему, этого хватило бы, чтоб восстановить равновесие. Еще одно самое мелкое доброе дело, и сидел бы я сейчас в пентхаусе на небесах, ел бифштексы, попивал «бордо» и наливал ручному оцелоту «эвиан» в блюдце из лиможского фарфора. Вот я и подумал… может быть, если я сумею стать хоть на самую малость лучше, то очнусь и окажусь в каком-то другом месте. Ясно теперь, что я говорил о надежде? Я давно, очень давно этим занимаюсь, но все без толку. Все равно, это не значит, что мне больше нечего делать. Ну а что случилось с тобой?

Когда Сю-Инь закончила рассказ, Рико присвистнул.

– Доброта. Смелость. Самопожертвование. День с каждой минутой становится все более и более неизъяснимым. – И добавил, чуть помолчав: – Ты, похоже, проголодалась. Если хочешь, угощу тебя обедом.

– Не ведись на это, детка, – вмешался Вельзевул. – Это же старая тюремная наколка. Когда ты впервые попадаешь туда, тебе предлагают все на свете – вроде как в подарок. Но как только наступит полночь, этот Шейлок обязательно стребует свой фунт мяса. Если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду.

Рико скорчил досадливую гримасу:

– Вот к таким рассуждениям я в этих местах больше привык. – Он вновь повернулся к Сю-Инь: – Я мою посуду в «Грязной ложке». Там нужна официантка, так что если хочешь… Платят мало, зато кормят три раза в день. Такие уж они здесь.

Сю-Инь поняла, что, вероятнее всего, надолго застрянет в Аду.

– Ну…

– Сотня в неделю и еда. Чаевые, если будут – твои, – сказал повар. Он не назвал Сю-Инь своего имени и не спросил, как звать ее. – Спать будешь в кладовке. Кто намусорит – сразу убирай. Замечу, что плюешь в тарелки – сразу оштрафую на часовое жалованье. Врубилась?

– Да, сэр.

– В таком случае добро пожаловать в лучший, чтоб его, ресторан в Аду. Топай работать. И убери отсюда эту поганую грязную кошатину! – Повар схватил с плиты горячую сковороду и замахнулся на Вельзевула, который тут же исчез, издевательски взвыв и осыпав все вокруг линялой шерстью и обдав презрением.

Теперь Сю-Инь по двенадцать часов в день обслуживала угрюмых посетителей, вытирала стойку, скребла полы, мыла уборные и выносила мусор. Вкалывать служанкой за все предстояло, сколько хватит терпения.

В свободное время она моталась по городу, разыскивая отца и Дьявола в темных унылых барах, душных гаражах и задрипанных подвальных мастерских, где замызганные мужички констролили кривобокую мебель и башмаки, шнурки которых рвались, как только попытаешься их завязать. Она чувствовала, как серость этого места медленно, но верно впитывалась в ее плоть, пока не стала ощущаться постоянным зудом в костном мозге.

Границы Ада то сжимались, то разбухали, словно морские воды с приливом и отливом, поэтому и взаимосвязи там ежедневно изменялись. Город смыкался с тем миром, из которого прибыла Сю-Инь, но в разные дни с разными его частями. Порой она обнаруживала, что с тоской смотрит на Лос-Анджелес, а на следующий день видела окраины Москвы. Однажды сразу за городом обнаружилась пустыня (совершенно неведомо какая), и Сю-Инь поймала себя на том, что пристально разглядывает одинокий цветок точно такого же зеленого цвета, как соломинки для коктейлей в «Грязной ложке».

Она долго, долго смотрела на него и думала.

На следующую смену Сю-Инь явилась очень рано и долго рылась в мусоре в поисках ярко раскрашенной упаковочной бумаги. А потом взялась за работу. Когда она закончила, вторая официантка, Долорес, иссохшая тень женщины, редко говорившая Сю-Инь больше четырех слов подряд, просунула голову в кухню и произнесла:

– Эй, парни, взгляните-ка.

Повар вышел из кухни и осведомился:

– Шо это за куча дерьма?

– Это букет цветов, – сказала Сю-Инь. – Ну, почти. Сделан из коктейльных соломинок и всякой всячины. А ваза – банка из-под маринованных огурчиков.

– Зачем это? – спросил Рико из-за спины повара.

– Просто для красоты. – Она вдруг чмокнула повара в щеку. – Ну, примерно как наш дорогой шеф.

Долорес разинула рот от удивления.

– Что значит вся эта хрень? – спросил повар, потирая щеку.

– Ровным счетом ничего. Просто настроение такое. – Тут явился первый посетитель, и Сю-Инь понесла ему меню. – Что пожелаете, мой дорогой?

Посетителей «Грязной ложки» она весь день называла, кого «милый», кого «дорогой» и тому подобными словами. Каждому она душевно улыбалась, а вытирая стойку, напевала. И то и дело пошучивала. Она делала все возможное, чтобы в заведении стало немного веселее. Это было нелегко. Но она старалась.

На следующий день она вела себя точно так же. И через день. И еще через день. Со временем завсегдатаи стали сами улыбаться, завидев ее. Кое-кто даже пытался неуверенно заигрывать с нею. Один оставил чаевые – конечно, сущий пустяк, а не деньги, но само намерение было хорошим. Сю-Инь, широко улыбнувшись, подбросила их в воздух, поймала одной рукой и сунула в карман.

И в конце концов Дьявол заглотила приманку.

Когда в зал вошла Темная леди, Сю-Инь вытирала кровь с прилавка, покрытого формайкой.

– Что я могу предложить вам, мэм? – спросила она, поспешно сунув тряпку за стойку.

Дьявол уселась, телохранитель тут же поднес ей очередную сигарету, она затянулась и медленно, чувственно выпустила длинную змейку дыма.

– Мартини с «Будлс», очень сухой, без льда, взболтать. И холодный, чтобы зубы ломило.

– Сейчас, мэм. – Сю-Инь повернулась в сторону кухни и без особого удивления заметила, что находится в сверкающем – и безукоризненно чистом! – баре. Похоже, все в Аду спешило приноровиться к вкусам его повелительницы. К счастью, Сю-Инь каждый вечер на протяжении нескольких лет готовила отцу вечерние коктейли и поэтому знала, что нужно делать. Она быстро и ловко смешала напиток, наполнила бокал до краев и подала его Дьяволу, не пролив ни капли.