Текст книги "Эхо"

Глава шестая

Утром Дикон обнаружил на своем столе сразу две рождественские открытки. Первую прислала его сестра Эмма.

«Хью часто читает твои статьи в журнале „Стрит“, – писала она. – Поэтому я посчитала, что это послание до тебя дойдет. Со временем мы не становимся моложе. Может быть, пора объявить перемирие? По крайней мере, прошу тебя, позвони хотя бы мне, если тебе так не хочется звонить маме. Я думаю, что совсем несложно сказать „прости“ и попробовать все начать заново».

Вторая открытка пришла от Джулии, первой жены Майкла.

«На днях я случайно наткнулась в переулке на Эмму, – сообщала она, – и узнала, что ты работаешь в „Стрит“. Кроме того, Эмма поведала мне, что мать тяжело болела весь год. Правда, она твердо решила ничего тебе об этом не рассказывать, потому что Пенелопе не хотелось бы, чтобы ты вернулся из чувства вины или жалости. А так как я ничего ей не обещала, то считаю, что ты все же должен об этом знать. Правда, если ты не изменился коренным образом за последние пять лет, то могу предположить следующее: ты сразу же порвешь эту открытку и никуда звонить не станешь. Ты всегда был куда более упрямым, чем Пенелопа».

Джулия не ошиблась: ее открытка тут же полетела в корзину для бумаг, а вторая, от Эммы, осталась на столе.

* * *

Несмотря на то, что Майкл угробил несколько часов, сидя за компьютером Пола Гаррети, никаких черт сходства между образами Билли Блейка и Джеймса Стритера он не нашел. Впрочем, Пол и предупреждал, что ничего не получится, если не раздобыть более удачных фотографий Стритера.

– Надо сравнивать подобное с подобным, – объяснил он. – Снимки Билли сделаны в фас, а этого типа – в три четверти. Надо обратиться к его жене и спросить, что у нее осталось из старого семейного альбома.

– Бесполезно, – раздраженно фыркнул Дикон и откинулся в кресле. – Это два совершенно разных человека, – добавил он, вглядываясь в лица на экране.

– Именно это я тебе и пытался втолковать последние три дня. Почему ты сразу не поверил мне?

– Потому что я не верю в совпадения. Во всем произошедшем есть смысл, если Билли был Джеймсом Стритером, а если это не так, то я вообще ничего не понимаю. – Он начал считать по пальцам. – У Джеймса была причина разыскать свою жену, у незнакомца – нет. Аманда щедро заплатила за кремацию: это было сделано из чувства вины. Логично, если она хоронила мужа, и нелогично, если незнакомца. Зачем она так настойчиво хотела узнать прошлое Билли, если тот ей совершенно неизвестен? – Майкл нервно забарабанил пальцами по столу. – Думаю, она говорит правду, что не подозревала о том, что Билли находится в ее гараже. Не лжет она и заявляя, что не узнала этого человека. Но я уверен в том, что Аманда очень быстро догадалась уже потом, что умерший и кремированный незнакомец на самом деле Джеймс.

– Почему же она ничего не сказала полиции? – с сомнением в голосе произнес Пол.

– Из страха, что они обвинят ее в том, будто она сама заперла его в гараже и уморила голодом.

– Зачем же ей понадобилось заинтересовывать тебя? Почему не оставить всю эту историю, как она есть?

Дикон пожал плечами:

– На то есть две причины, как мне кажется. Во-первых, из простого любопытства. Ей интересно знать, что происходило с Джеймсом после его исчезновения. А во-вторых, конечно свобода. Пока его официально не признают умершим, она считается его женой.

– Она может подать на развод хоть завтра, мотивируя это тем, что он ее бросил.

– Для всех прочих это не имеет значения. Пока Джеймс Стритер считается живым, найдется масса людей вроде меня, у которых возникнет много неприятных вопросов. И любопытные каждый раз будут беспокоить Аманду.

Пол недоверчиво покачал головой:

– Это не аргумент, Майк. Если бы ты сказал, что ей нужно признание Джеймса мертвым из корысти, это было бы правдоподобно. Пожалуй, я бы согласился. Вдруг перед смертью он объяснил ей, как воспользоваться украденным им состоянием. Унаследовать имущество она может только как вдова. Подумай над этим, мой друг.

– Моя теория срабатывает лишь в том случае, если предположить, что она с ним не разговаривала, – заявил Майкл. – А если у них была беседа, то тут начинается самое интересное. Но, в любом случае, мне кажется, что она успела захапать его состояние уже давным-давно.

– Ничего интересного тут быть не может, приятель. Этот тип… – Он постучал пальцем по фотографии Билли Блейка, – не Джеймс Стритер.

– Тогда кто же он и какого черта его занесло к ней в гараж?

– Пусть Барри над этим ломает голову. Лучшего я посоветовать не могу.

– Я уже пробовал. Он ничего не нашел. Кем бы ни был этот Билли, но в файлах у Гровера он не значится.

Пол Гаррети посмотрел на коллегу с удивлением:

– Он тебе так и сказал?

Дикон кивнул.

– Тогда зачем ему надо было обманывать меня и тянуть резину?

– Может быть, ты его чем-то обидел, – безразлично произнес Дикон, даже не замечая иронии.

* * *

Имея в запасе свободные выходные перед самым Рождеством, Дикон позвонил Кеннету Стритеру и, вкратце рассказав о своем разговоре с Джоном, попросил разрешения приехать в Бромли, чтобы побеседовать с родителями Джеймса. Кеннет оказался более дружелюбным и сговорчивым, чем его младший сын, и пригласил Дикона к себе в воскресенье днем.

Стритеры обитали в непрезентабельном районе в старом доме с террасой, и Дикона неприятно поразил контраст их жилища с особняком Аманды. Откуда же она взяла деньги? Репортер нажал кнопку дверного звонка и улыбнулся, когда на пороге появился пожилой мужчина.

– Майкл Дикон, – представился журналист и протянул руку.

Кеннет проигнорировал этот жест и знаком пригласил гостя войти.

– Лучше зайдите внутрь, – грубо буркнул он. – Я не хочу, чтобы соседи слышали то, что я собираюсь вам сказать. – Он закрыл входную дверь, и они с Диконом оказались в темном коридоре. – Давайте обойдемся без лишних фокусов, мистер Дикон. По телефону вы дали мне понять, что Джон одобрит нашу встречу. Но сегодня утром я поговорил с ним, и выяснилось как раз противоположное. Я не позволю прессе вбить клин между мной и моим теперь единственным сыном. Так что, боюсь, вы зря потратили время, добираясь сюда. – Хозяин протянул руку к двери. – Всего хорошего.

– Ваш сын неправильно меня понял, мистер Стритер. Он неверно истолковал мои слова о том, что Джеймс сыграл определенную роль в разрушении своей репутации. Джон, видимо, решил, что вопрос касается исчезнувших десяти миллионов, а я же имел в виду отношения Джеймса и Аманды. – Хозяин потянул за ручку, и дверь ударила Майкла в спину. Он шагнул вперед. – Другими словами, если вы хотите, чтобы ваша жена оставалась рядом с вами в тяжелый для вас момент, вы не станете заводить романы, теряя, таким образом, ее доверие.

– Это у нее был роман с де Врие, – горько заметил Кеннет. – Да он никогда и не прекращался.

– А вы в этом вполне уверены? Ведь надежных доказательств нет. – Давление двери на спину несколько ослабло, и Майкл торопливо продолжал. – Я просто сказал Джону, что он стреляет не по тем целям, а это не значит, что я признаю вину Джеймса в краже. Предположим, что вашего старшего сына убили, как считаете вы с Джоном. Как же вы собираетесь добраться до истины, если только и делаете, что напрочь отметаете возможность романа с Марианной Филберт? Если нашлись доказательства, которые убедили в этом полицию, то, может быть, и вы могли бы изменить свое мнение?

В уголке глаза старого хозяина блеснула слеза:

– Если мы согласимся на это, то у нас не останется ничего в защиту Джеймса. Кто поверит отцу, защищающему честь своего отпрыска?

– В любом случае, вам понадобится все ваши доводы подкреплять неопровержимыми доказательствами.

– По закону в нашей стране принято доказывать вину, а не непричастность, – упорствовал Кеннет. – Я боролся за это право еще пятьдесят лет назад. Как же это возмутительно, что Джеймса признали виновным, даже без надлежащего слушания всех доказательств в суде!

– В этом я согласен с вами, мистер Стритер. На данный момент его защита имеет слишком слабые позиции. Нельзя начинать процесс, опираясь на домыслы и ложь. И сейчас вы отвергаете единственного человека, который больше всех остальных мог бы оказаться вам полезен.

– Вы имеете в виду Аманду?

Дикон кивнул.

– Но мы считаем, что она причастна к этому убийству.

– Повторяю вам, что доказательства убийства отсутствуют.

– А разве то, что Джеймс ни разу за это время не дал о себе знать, само по себе не доказательство?

Дикон вынул из нагрудного кармана фотографию Билли Блейка:

– Вот этот человек ничем не напоминает вам Джеймса?

Старик в недоумении поднял брови:

– Как это может быть? Он же слишком стар.

– Фотография сделана полгода назад, и человеку на ней всего около сорока пяти.

Стритер открыл дверь настежь, чтобы при свете лучше разглядеть снимок:

– Конечно, это не мой сын. И как вам это только пришло в голову?

– Этот бездомный и нищий человек использовал чужое имя и умер в гараже Аманды Стритер. Хотя он не разговаривал с ней и не выдавал своего присутствия, она, тем не менее, оплатила его похороны и пыталась выяснить, кем он был на самом деле. Единственное разумное объяснение может быть только одно: она боялась, что он мог оказаться Джеймсом.

Наступила продолжительная пауза, во время которой Стритер вновь принялся изучать лицо на фотографии:

– Нет, не может быть, – вымолвил он, но теперь в его голосе прозвучало куда меньше уверенности. – Как же он мог так состариться за пять лет? И почему он предпочел жизнь изгоя, если наша семья приняла бы его в любое время?

– Если бы он здесь появился, его бы сразу арестовали. Вы бы не смогли скрыть этот факт от соседей.

– Так вы хотите сказать мне, что это все-таки Джеймс?

– Не обязательно. Я имел в виду другое. Если Аманда считала, что незнакомец в гараже мог оказаться Джеймсом, значит, она была уверена, что он жив. Следовательно, любые обвинения в предполагаемом убийстве отпадают.

– Тогда что же с ним случилось? – в отчаянии спросил старик. – Он не был вором, мистер Дикон. С детства Джеймс был приучен зарабатывать деньги честным трудом, и никогда бы не пошел на мошенничество. Безусловно, он желал статуса богатого и уважаемого человека, хотел иметь состояние. Но кража и опасения попасть в тюрьму являлись для него непреодолимым препятствием. – Он снова озадаченно нахмурился. – Как раз перед исчезновением он и Аманда вложили весь свой капитал в старую школу на Темзе, в Теддингтоне. Они планировали переоборудовать ее в жилой дом с элитными квартирами. И Джеймс, и Аманда буквально бредили этим проектом. После осуществления задуманного это дело принесло бы им полмиллиона чистой прибыли. Но если, как утверждают, мой сын надул банк на целых десять миллионов, стал бы он так страстно заниматься проектированием из-за столь уже незначительной для него суммы?

«Да потому, что это дало бы Стритеру-младшему законные основания без опаски начать „отмывать“ остальные денежки», – цинично подумал про себя Майкл, а вслух поинтересовался:

– Так что же случилось с этим проектом?

– Его завершила строительная фирма «Лаундес» в 1992 году, но мы не знаем, сама ли Аманда владеет сейчас правами или фирма выкупила их у нее в собственность. Несколько раз мы посылали запросы, но ответа так и не получили. В любом случае хотелось бы узнать, откуда она взяла средства на покупку дома еще в 1991 году. Продав школу вместе с проектом, она выручила бы самое большее четыреста тысяч. Даже меньше, так как девять месяцев приходилось бы выплачивать проценты по займу. Как ни крути, Аманда не смогла бы позволить себе обзавестись роскошным домом, да еще на берегу Темзы. В том же случае, если она не продавала школу и довела проект до конца, то в 91 году у нее вообще не было никаких средств. – Он печально улыбнулся. – Теперь вы понимаете, почему мы относимся к ней с таким подозрением?

– Может быть, они с Джеймсом инвестировали еще что-нибудь, о чем вам не рассказывали?

Кеннет наотрез отказался принять подобное предположение. Он заявил, что четыреста тысяч – и без того чрезмерная сумма, которую может себе позволить куда-либо вложить молодая пара. Причем эти деньги были заработаны честным путем. Чтобы поддержать проект, Джеймсу пришлось обналичить все свои акции. Дикон воспринял это замечание с улыбкой, а мозг его тем временем заработал в другом направлении. Теперь можно объяснить, почему Аманда не хотела разводиться. Пока они вместе, она имеет доступ ко всем инвестициям, являясь супругой Джеймса. Она имеет право распоряжаться средствами еще семь лет, пока ее супруг не будет официально признан умершим. А может быть, Джеймс имел еще и другие собственные инвестиции – честно ли только заработанные? Но и в этом случае ей придется ждать еще два года, чтобы воспользоваться имуществом, как его вдове.

Как было бы все просто, если бы это именно он умер полгода назад в ее гараже…

– Мистер Стритер, у вас не найдется фотографии Джеймса, которую вы смогли бы одолжить мне на некоторое время? Лучше снимок, сделанный в фас. Во вторник я вам ее уже верну.

…и как же ужасно, если она не сможет доказать этого…

– Полиция, очевидно, исследовала банковские счета Джеймса после того, как он исчез, – продолжал Дикон, забирая у Кеннета предложенную им фотографию. – Они не нашли там ничего такого, чего не должно было бы быть?

– Разумеется, нет. Да и искать в действительности было нечего.

– А вы рассказывали им об удивительном богатстве Аманды?

На лице старика появилось усталое и измученное выражение:

– Да так часто, что меня официально предупредили не тратить понапрасну рабочее время полиции. Доказать невиновность человека труднее, чем вам может показаться, мистер Дикон.

* * *

Майкл позвонил своему хорошему знакомому и бывшему коллеге, который уже вышел на пенсию, но все равно продолжал помогать репортерам разных газет вести финансовые страницы. Старые друзья договорились встретиться в тот же вечер в одном из пабов Камдена.

– Вообще-то, я официально не употребляю спиртных напитков, – прорычал в трубку Алан Паркер, – поэтому не могу тебя пригласить к себе. У нас в доме нет ни капли алкоголя.

– Я не отказался бы и от кофе, – парировал Дикон.

– А я бы отказался наотрез. Увидимся ровно в восемь в «Трех Голубях». Если придешь первым, закажи мне двойной «Белл».

Дикон не виделся с Аланом года два, и был шокирован внешностью старого приятеля. Он очень сильно похудел, а кожа приобрела желтоватый оттенок, характерный для больных гепатитом.

– Может, тебе не стоит? – спросил Дикон, расплачиваясь за виски и кивком указывая на стакан.

– Только не вздумай говорить, что я похож на смерть, Майк.

Хотя Алан смотрелся именно так, Дикон улыбнулся и пододвинул к нему стакан.

– Как Мэгги? – поинтересовался он, имея в виду жену Паркера.

– Она стерла бы меня в порошок, если бы знала, где я сейчас и что делаю. – Он поднял стакан и пригубил виски. – Никак не могу вдолбить своей старухе, что я сам себе доктор, и сам прекрасно понимаю, что мне можно, а чего нельзя, лучше всяких шарлатанов.

– А почему тебе запрещают пить?

Алан усмехнулся:

– Это новейшая форма тирании, Майк. Теперь никому не дают умереть просто так. Последние оставшиеся месяцы ты обречен влачить самое жалкое существование. Мне нельзя ни курить, ни пить, ни есть все то, что хотя бы отдаленно напоминает нормальную вкусную пищу, потому что это якобы меня убьет. Очевидно, подохнуть от тоски более политически корректно, чем умереть, потакая собственным слабостям.

– Так, перестань канючить на эту тему. Мне кажется, что Мэгги из меня всю душу вынет. Неужели ты думаешь, что она предполагает, будто ты вместе со мной решил посетить церковь?

– Ну, конечно же, она в курсе, где мы. Мэгги – своеобразный тиран. Она не возражала против нашей встречи, и поджаривать меня на медленном огне будет после моего возвращения. В глубине души, Мэгги, конечно, рада, что я смогу хоть полчаса побыть счастливым. Итак, о чем ты хотел со мной поговорить?

– О человеке по имени Найджел де Врие. Единственное, что мне известно: он живет в Гемпшире, в собственном поместье, которое приобрел в 1991 году. Какое-то время этот господин входил в совет директоров коммерческого банка «Левенштейн», откуда впоследствии ушел. Меня интересует, где он раздобыл средства на покупку такой очень недешевой недвижимости в Гемпшире?

– Все довольно просто. Он и не думал покупать это поместье, поскольку уже владел им. Его жене отошел дом в Хемпстеде, а ему достался Халком-хаус. Правда, я не помню, какой это по счету развод де Врие: первый или второй. Скорее, второй, потому что раздел имущества прошел удивительно тихо. Дети у Найджела только от первого брака.

– А мне сказали, что именно он купил это поместье.

– Да, как только накопил свой первый миллион. Это было лет двадцать с лишним назад. В восьмидесятых годах Найджел сильно пострадал, когда направил инвестиции в трансатлантическую авиакомпанию, которая обанкротилась во время войны картелей, но ему удалось при этом сохранить все свое имущество. Единственная причина, по которой он пошел в «Левенштейн», была переждать период нестабильности, пока рынок буквально лихорадило. В обмен на весьма неплохую зарплату де Врие сумел расширить влияние банка в странах Востока и помог укрепить его в тихоокеанском регионе. Найджел хорошо постарался, и своей популярностью во всем мире «Левенштейн» обязан именно ему.

– А что ты скажешь насчет парня по имени Джеймс Стритер, который обчистил их на десять миллионов?

– А что насчет него? В наши дни десять миллионов – капля в море. Чтобы лопнул, например, «Бэрингз Банк» потребовалось украсть восемьсот миллионов фунтов. – Алан отпил еще глоток виски. – Ошибка «Левенштейна» состояла в том, что они вынудили Стритера сбежать и, таким образом, это дело стало достоянием общественности. Свои десять миллионов они возместили за сорок восемь часов работы на валютном рынке, но вот публикации в прессе и нехорошая шумиха по поводу недоверия к банку откинули их назад на полгода.

Дикон вынул из кармана пачку сигарет и, вопросительно приподняв брови, протянул ее Алану:

– Я ничего не скажу Мэгги, даже если ты откажешься.

– Ты отличный парень, Майк. – Алан с благоговением зажал сигарету между зубов. – Я бросил курить только из-за того, что моя старая корова постоянно рыдала. Поверишь? Я умираю как жалкое существо, и все только для того, чтобы она наблюдала за этим со спокойной душой. И при этом она постоянно напоминает мне, что я – самый эгоистичный человек из всех, живущих на свете.

Дикон рассмеялся, и одному Господу Богу было известно, как это ему удалось.

– Она права, – заявил Майкл. – Никогда не забуду того вечера, когда ты пригласил меня пообедать, а потом заставил платить за угощение, заявив, будто оставил бумажник дома.

– Так оно и было.

– Чушь собачья! Я видел, как предательски оттопыривался твой карман.

– Ну, в те дни ты был еще совсем зеленым и неопытным, Майк.

– Возможно, а ты этим и воспользовался, старый негодяй.

– Ты был хорошим другом.

– Что значит это твое «был»? Я и остаюсь им. Кстати, кто сегодня покупал виски? – В этот момент Майкл заметил, как по лицу Алана пробежала туча, и сразу же сменил тему разговора. – А чем сейчас занимается де Врие?

– Он приобрел компанию по компьютерному обеспечению «Софтуоркс», переименовал ее в «Де Врие Софтуоркс» или сокращенно ДВС, уволил половину штата и за два года окупил расходы. Ему удалось разработать более дешевую версию «Виндоуз» для домашних компьютеров. Он вообще-то надменный сукин сын, но что касается умения делать деньги – этого у Найджела не отнять. Он начал работать разносчиком газет в тринадцать лет, и с тех пор упрямо шел вперед, ни разу не оглянувшись.

– Но ты же сам говорил, что в 80-х его постигла большая неудача, – напомнил Дикон.

– Ну, не без того. Вот почему он и работал в «Левенштейне». Зато теперь он вернулся на свои позиции. Все акции поднялись на прежний уровень, да и ДВС приносит отличные доходы.

– В компании «Софтуоркс» работала когда-то некая Марианна Филберт. Это имя тебе ни о чем не говорит?

Алан отрицательно покачал головой:

– И как она связана с де Врие?

Дикон вкратце поведал приятелю о теории Джона Стритера относительно заговора против Джеймса:

– Я подозреваю, что они просто выдают желаемое за действительность, но мне все же интересно: де Врие приобретает именно ту компанию, где Джеймс в свое время нашел специалиста по компьютерам.

– Ну, если бы ты знал де Врие, ты бы не удивлялся этому. Все было известно заранее. Я думаю, что когда «Софтуоркс» работал с банком, деятельность компании рассматривалась под микроскопом. Еще бы! Они следили за каждым движением «Софтуоркс», чтобы, не дай Бог, где-нибудь не произошла утечка денег. Де Врие сразу учуял свою возможность. Он пронырлив, как хорек!

– Ты говоришь о нем так, словно он достоин восхищения.

– И это действительно факт. У этого парня отличная хватка. Поверь, я не слишком люблю его, как и многие другие, но он на это плевать хотел. Зато его обожают женщины, и ему этого вполне достаточно. Это настоящий котяра! – Он усмехнулся. – Впрочем, богатые люди могут себе такое позволить. В отличие от нас, они с легкостью расплачиваются за свои ошибки.

– Ты всегда был циничным негодяем, – с любовью в голосе произнес Майкл.

– Я умираю от рака печени, Майк, но, по крайней мере мой цинизм чувствует себя превосходно.

– Сколько тебе осталось?

– Полгода.

– И ты не обеспокоен?

– Я в ужасе, старина, но предпочитаю вспоминать предсмертные слова Генриха Гейне: «Господь простит меня. Такая уж у него работа».

* * *

Барри Гровер рассматривал снимок Джеймса Стритера в свете настольной лампы:

– Вот тут угол будет получше, – бормотал он. – У тебя появилось больше возможностей, чтобы сравнить одно лицо с другим.

Дикон, как обычно, устроился на краю стола, и теперь нависал над Гровером, чего тот терпеть не мог. Кроме того, Майкл нахально сунул в рот сигарету, готовясь зажечь ее.

– Но ты же специалист, – напомнил он. – Скажи мне: это Билли или нет?

– Я был бы тебе благодарен, если бы ты не курил, – буркнул Гровер, указывая на надпись: «В интересах моего здоровья, пожалуйста, воздержитесь от курения». – У меня астма, и я начинаю задыхаться от дыма.

– Почему же ты мне раньше ничего не говорил?

– Я полагал, что ты умеешь читать. – Он несмело ткнул Майкла папкой в ногу, надеясь, что тот поймет этот жест и слезет со стола, но тот лишь усмехнулся:

– Ты знаешь, аромат сигаретного дыма куда приятней запаха твоих ног. Когда ты последний раз покупал себе новую обувь?

– Тебе-то какое дело?

– Ты носишь только черные ботинки. Так вот, поверь, если это заметил я, значит, и вся редакция об этом знает. Я начинаю думать, что эта пара у тебя единственная. Вот отчего у тебя и астма появилась.

– Ты очень грубый человек.

Ухмылка Дикона стала еще больше:

– Похоже, ты вчера неплохо погудел. Вот поэтому у тебя сегодня преотвратное настроение.

– Да, – вздохнув, солгал лаборант. – Я ходил оттянуться с друзьями.

– Понятно. Если тебя мучает похмелье, то у меня в кабинете есть таблетки с кодеином, а если нет, то не морочь мне голову и скажи свое мнение об этой фотографии. Похож этот тип на Билли, а? Как ты думаешь?

– Не похож.

– А мне кажется, сходство очевидное.

– Форма рта разная.

– Ну, за десять миллионов можно любую пластическую операцию сделать.

Барри снял очки и потер глаза:

– Если ты хочешь идентифицировать человека, то нельзя ограничиваться простым сравнением двух фотографий. Да при этом называть все несовпадения результатами пластических операций. Я уже говорил, Майк, что это целая наука.

– Ну, я тебя слушаю.

– Очень многие люди похожи друг на друга, особенно на фотографиях, поэтому, чтобы сделать правильные выводы, надо узнать о них побольше. Совершенно бессмысленно искать общие черты в лицах, если один из изображенных на снимке живет в Америке, а другой, скажем, во Франции.

– В этом-то все и дело. Джеймс исчез в 1990 году, а Билли не всплывал на поверхность до 1991 года. При этом руки у него были сожжены так, что отпечатки пальцев проверить было уже невозможно. Вот почему тут не исключается возможность, что это один и тот же человек.

– Маловероятно. – Барри снова принялся изучать фотографию. – Что же случилось с остальными деньгами?

– Не понял?

– Как он мог превратиться в нищего в течение нескольких месяцев после того, как сделал себе пластическую операцию? Куда же он дел остальные деньги?

– Я пока что только разбираюсь с этим. – Майкл трактовал выражение лица Барри верно: лаборант ни на йоту ему не поверил и был настроен крайне враждебно. Правда, на его совином лице это выглядело глупо. – Хорошо-хорошо, я понимаю, что надежды мало. – Он соскочил со стола. – Я обещал сегодня же вернуть снимок. Ты не мог бы сделать для меня негатив?

– Сейчас я очень занят. – Барри начал копаться в бумагах, как бы доказывая, что никого не обманывает.

Дикон кивнул:

– Ну, это не проблема. Зайду к Лайзе, она мне поможет.

Как только дверь за ним захлопнулась, из верхнего ящика стола Барри вынул свою фотографию Джеймса Стритера, выполненную в фас. Если бы сейчас Майкл находился здесь и видел ее, у него больше не возникало бы никаких сомнений. Сходство с Билли Блейком было вполне очевидно.

* * *

Из чистого любопытства Дикон позвонил в строительную корпорацию «Лаундес» и объяснил, что ему нужно поговорить с кем-нибудь по поводу жилого дома, который был перестроен из школы в Теддингтоне в 1992 году. Ему дали адрес этого здания, но заметили, что в настоящий момент в офисе нет никого, кто смог бы побеседовать с ним по вопросам владения и перехода имущества.

– Если говорить честно, – смутилась секретарша, – вам мог бы помочь только мистер Мертон, который один занимался этим вопросом. Но его уволили еще два года назад.

– За что?

– Я точно не знаю. Поговаривали, что он употреблял кокаин.

– Как я могу связаться с ним?

– Он эмигрировал куда-то, и адреса у нас, к сожалению, нет.

Дикон записал в свой блокнот фамилию Мертон, чтобы заняться поисками этого господина уже после Рождества. Так же, как и Найджела де Врие.

* * *

Вечером двадцать первого декабря Дикон попал в огромную пробку и, медленно двигаясь по улице, ощущал, как настроение его ухудшается с каждым часом. Причина была очевидной: приближалась ежегодная вечеринка в редакции, явка на которую считалась обязательной. Господи, как же он ненавидел Рождество! Этот праздник каждый раз напоминал ему, насколько пуста и бессмысленна его собственная жизнь.

Весь вечер он провел беря интервью у проститутки, которая заявляла, что в качестве «консультанта» имела регулярный доступ в здание Парламента для занятий сексом с его членами. Господи Боже мой! И это называется свежие новости?! Майкл презирал страсть англичан ко всякого рода аморальным историям. Сама по себе она больше говорила о сексуальной подавленности среднего британца, нежели о тех развратниках, чьи грешки выставлялись напоказ во всех газетах. В любом случае, Майкл был уверен, что проститутка нагло врет (если не насчет платных «игрищ», то наверняка о том, что имела частый доступ в Парламент). Такой вывод напрашивался сам собой, поскольку она ничего внятного не могла сказать о внутреннем убранстве самого здания. Не сомневался Майкл и в том, что Джей-Пи, придерживающийся принципа «доверяй, но проверяй», заставит его потом неделями рыскать по городу в поисках доказательств слов этой красотки, в надежде, что хоть что-то из сказанного ею является правдой. О Господи!

Свою депрессию Майкл отнес на счет явления, которое называл Годовыми Расстройствами Ума, или, сокращенно, ГРУстью, поскольку иначе ему бы пришлось смириться с тем, что его поджидает наследственная душевная болезнь. Все то плохое, что случалось в жизни Дикона, приходилось на проклятый декабрь. И никаких совпадений тут быть не могло. Отец умер в декабре, обе жены бросили Майкла в декабре, из «Индепендент» его выгнали в том же месяце. А все почему? Да просто он не мог сдержать себя на официальной вечеринке и, хорошенько набравшись, подрался с редактором из-за какой-то статьи. (Если сейчас не взять себя в руки, то может повториться то же самое, и он сцепится с Джей-Пи из-за аналогичной причины.) Летом Майкл становился объективным и признавался самому себе, что попал в порочный круг: зимой дела шли плохо, потому что он напивался каждое Рождество, а напивался он потому, что дела шли плохо. Но именно в декабре ему и не хватало объективности, чтобы как-то изменить свою жизнь.

Наконец, «пробка» начала потихоньку рассасываться, и, миновав Уайтхолл, Дикон проехал мимо Дворца. Злой восточный ветер, дувший уже несколько дней, нес с собой дождь со снегом, но все равно, за метрономно снующими «дворниками», там, за стеклом, был Лондон, готовящийся к празднеству и жаждущий его. Признаки приближающегося Рождества присутствовали во всем: на Трафальгарской площади высилась огромная норвежская ель, временно заняв главенствующее положение Нельсона, витрины магазинов и окна контор сверкали и перемигивались цветными гирляндами, а толпы людей в приподнятом настроении сновали вокруг. Злобно оглядывая все это веселье, Дикон мрачно думал о том, что же будет, когда редакция закроется на рождественские каникулы.

Придется только выжидать, когда эта проклятая контора заработает снова.

Ему остается пустая квартира.

И одиночество.

* * *

Джей-Пи одобрил интервью с проституткой и велел Майклу собрать «побольше навоза» – для колорита.

Если на вечеринке в редакции и происходило какое-то веселье, то Майкл этого не заметил. Сам он чувствовал себя так, будто совершенно случайно попал на какие-то затянувшиеся поминки. Когда же он от отчаяния решил приударить за Лайзой, то сразу же был оскорблен в лучших чувствах.

– Веди себя соответственно своему возрасту, – грубо бросила девушка. – Ты же мне в отцы годишься!

Удовлетворенно усмехнувшись, Майкл твердо решил напиться до чертиков.