Текст книги "Эхо"

Глава седьмая

Часы показывали без нескольких минут полночь. Аманда Пауэлл могла бы проигнорировать звонок в дверь, также как и того, кто за ней находился. Однако настойчивый и незваный гость упорно держал палец на кнопке звонка, и через тридцать секунд женщина была вынуждена пройти в холл и посмотреть в глазок на этого нахала. Узнав посетителя, она некоторое время обозревала лестницу, словно взвешивая все «за» и «против», чтобы решить, а не стоит ли ретироваться в спальню, но потом все же передумала и приоткрыла дверь на несколько дюймов.

– Что вам угодно, мистер Дикон? – вежливо спросила она.

Майкл убрал палец с кнопки и, навалившись на дверь, распахнул ее. Пролетев мимо хозяйки, он плюхнулся в изящное плетеное кресло, стоявшее в прихожей. Затем журналист небрежно махнул рукой куда-то в сторону улицы:

– Я проходил мимо. – Аманда сразу почувствовала, что попытка казаться трезвым у него получается плоховато. – Мне почудилось, что будет кстати, если я просто зайду к вам на минуточку. А еще мне представилось, как вам сейчас одиноко, поскольку мистера Стритера нет дома.

Она несколько секунд молча смотрела на него, а потом закрыла дверь.

– Вы сейчас сидите на очень дорогом и хрупком антикварном кресле, – как можно спокойней сообщила хозяйка. – Думаю, будет лучше, если вы перейдете в гостиную. Там стоят стулья покрепче. А я пока что вызову такси.

Он выпучил на нее глаза, отчего стал совсем смешным.

– Вы очень красивая женщина, миссис Стритер, – сообщил Дикон. – А Джеймс когда-нибудь вам такое говорил?

– Без конца только это и повторял. Зато ему не приходилось думать о том, как бы сказать что-то новое и оригинальное. – Она подсунула руку ему под локоть и попробовала сдвинуть Майкла с места.

– Да, поступил он, конечно, ужасно, – проговорил Дикон, не замечая, как глупо сейчас звучит это утверждение. – Вы, наверное, не раз задумывались над тем, что же вы такого натворили, чтобы заслужить подобную участь. – От Майкла сильно пахнуло алкоголем.

– Разумеется, – согласилась женщина, невольно отворачиваясь в сторону. – Задумывалась.

В глазах журналиста заблестели слезы.

– Он ведь не любил вас по-настоящему, да? – Он накрыл своей ладонью ее руку и неуклюже принялся поглаживать ее. – Бедная Аманда. Как я вас понимаю. Когда тебя никто не любит, становится так одиноко!

Внезапно свободная рука женщины дернулась, и она ткнула кончиками ногтей Майклу под подбородок:

– Вставайте, мистер Дикон, пока вы еще не успели разломать мое кресло, или прикажете мне оцарапать вам лицо до крови?

– Но это только вещь.

– Которая стоила мне немало денег, заработанных тяжелым трудом.

– А вот Джон и Кеннет говорят совсем другое, – перешел в наступление Майкл. – Они уверены в том, что эти деньги краденые. А кроме того, они утверждают, что вы с Найджелом убили беднягу Джеймса, чтобы завладеть его состоянием.

Женщина продолжала давить ногтями его плоть, заставляя Дикона смотреть ей прямо в глаза:

– А каково ваше мнение на этот счет, мистер Дикон?

– Лично я считаю, что вы никогда бы не подумали о том, что Билли и Джеймс – один и тот же человек, если бы Джеймс действительно был убит.

Неожиданно лицо женщины словно застыло:

– А вы неглупый мужчина.

– Я все рассчитал. Ведь в Лондоне пять миллионов женщин, а Билли выбрал именно вас. – Он шутливо погрозил ей пальцем. – Зачем бы ему это понадобилось? Разве только предположить, что он знал вас? Вот это мне и важно было выяснить.

Она без всякого предупреждения снова вонзила ногти ему под подбородок, и он опять уставился в ее ледяные голубые глаза.

– Вы так похожи на мою мать. Она тоже очень красивая женщина. – Он попытался поднять голову повыше, чтобы было не так больно. – Правда, только если она не сердится. Когда мать злится, она становится просто ужасной.

– Так же, как и я. – Аманда провела его в гостиную и бесцеремонно отшвырнула в сторону дивана. – А как вы добрались сюда?

– Пешком. – Он свернулся на диване калачиком, удобно положив голову на боковой валик.

– Почему вы не пошли домой?

– Мне захотелось повидаться с вами.

– Но оставить вас здесь я не могу. Я все же вызову такси. – Она протянула руку к телефону. – Так где вы живете?

– Я нигде не живу, – пробормотал Майкл, уткнувшись в светло-кремовую кожу дивана. – Я просто существую.

– Но вы не можете существовать в моем доме!

Но, как оказалось, он мог. В следующую секунду он уже крепко спал, и ничто на всем белом свете не заставило бы его пробудиться.

* * *

Майкл открыл глаза, когда серый утренний свет уже проник в комнату, и огляделся по сторонам. Ему было так холодно, что поначалу он подумал, будто умирает. Только апатия и спокойствие подсказали ему: ничего страшного не произошло. И в этом бездействии таилось какое-то странное наслаждение. Как же приятно оно отличалось от активных поступков! Часы на стеклянной полке показывали половину восьмого. С трудом он вспоминал обстановку комнаты, и никак не мог сообразить, чей же это дом и почему он сам здесь находится. Потом ему показалось, что он слышит какие-то голоса – или они просто звучали в его голове? – но он сумел подавить свое любопытство и тут же снова заснул.

* * *

Ему снилось, что он тонет в бурном море.

– Проснись! ПРОСНИСЬ, ТЕБЕ ГОВОРЮ! ЧТОБ ТЕБЯ!

Чья-то рука влепила ему пощечину, и Майкл очнулся. Он лежал на полу, свернувшись, как зародыш. Откуда-то сильно несло гнилью. К горлу подступила желчь.

– О ты, погубивший родителя! – забормотал Дикон. – Изводишь меня вечною пыткой…

– Я думала, что вы умерли, – призналась Аманда.

Какую-то долю секунды Майкл вспоминал, кто это стоит перед ним.

– Я весь мокрый, – ослабевшим голосом произнес он, ощупывая воротник рубашки.

– Я вылила на вас воды. – Только теперь он заметил в ее руке кувшин. – Я вас трясла, как могла, минут десять, но вы даже не шелохнулись. – Женщина выглядела чересчур бледной. – И тогда я подумала, что вы умерли, – повторила она.

– Ну, мертвых мужчин нечего бояться, – каким-то до странности неуместным тоном произнес Дикон. – Правда, из-за них много хлопот. – Он принял сидячее положение и закрыл лицо ладонями. – Который час?

– Девять.

В животе у журналиста неприятно заурчало.

– Мне нужно в туалет.

– Идите направо до конца коридора. – Женщина посторонилась, пропуская Дикона. – Если вас стошнит, пожалуйста, протрите после себя раковину. Щетку вы легко найдете. Лично я дала себе зарок больше не убирать после непрошеных гостей.

Пошатываясь, Майкл побрел по коридору, судорожно пытаясь понять, что же он, в конце концов, делает в этом доме?!

* * *

К тому времени, когда он вернулся в гостиную, Аманда успела открыть окна и опрыскать комнату пульверизатором с ароматической жидкостью. Сейчас Дикон выглядел более пристойно. Он умыл лицо и привел в порядок одежду, хотя при этом его все равно колотило, серый цвет лица свидетельствовал о продолжающихся приступах тошноты.

– Я ничего не могу сказать вам, – начал он прямо у дверей, – разве что только попросить прощения.

– За что? – Аманда расположилась в кресле, как и раньше, но только сейчас он с удивлением осознал, насколько потрясающе привлекательна эта женщина. Казалось, она источает какой-то свет, будто сама ее кожа и волосы искрятся. Ее длинное ярко-желтое платье, ниспадавшее волнами по икрам, напоминало теперь озерную чуть неспокойную воду, покрытую опавшими осенними листьями коричневатого пушистого ковра.

Слишком много ярких красок. У Майкла зарябило в глазах, и он, прикрыв веки, дотронулся до них пальцами:

– Я, наверное, сильно смутил вас.

– Вы, скорее, сами сильно смущены, – поправила его хозяйка дома.

Такое спокойствие… Или такая жестокость? Сейчас Майклу больше всего не хватало участия и доброты.

– Тогда все в порядке, – еле слышно проговорил он. – Давайте прощаться.

– Вы можете выпить чашечку кофе перед уходом.

Майклу хотелось побыстрей убраться отсюда. В комнате приятно пахло розами, и ему было крайне неловко за свое отвратительное дыхание и запах пота, исходивший от тела. Казалось, что он даже забивает чудный аромат. Что же он наговорил ей этой ночью?

– Если честно, то мне лучше уйти.

– Я на это рассчитываю, – выразительно произнесла хозяйка. – Но уж сделайте одолжение, выпейте кофе, который я для вас приготовила. Это будет самым вежливым поступком за все время, что вы пребываете в моем доме.

Он вошел в комнату, но садиться не стал.

– Простите, – снова еле слышно произнес он и потянулся за чашкой.

– Прошу вас. – Аманда указала жестом в сторону дивана. – Устраивайтесь. Или вам хочется еще раз попытаться доломать то антикварное кресло в прихожей?

Неужели он здесь буйствовал? Майкл неловко улыбнулся:

– Простите.

– Перестаньте, пожалуйста, повторять одно и то же.

– А что я еще могу сказать? Я даже не знаю, почему я нахожусь здесь и зачем вообще приходил.

– И вы думаете, что это знаю я?

Он медленно покачал головой, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты и не беспокоить желудок:

– Вам, наверное, мое появление показалось весьма странным, – виновато пробормотал Дикон.

– Что вы! Ничуть, – иронично заметила Аманда. – С чего вы это взяли? Последние дни я только и делаю, что принимаю у себя по ночам напившихся до беспамятства мужчин. Они просто толпами валят сюда. Билли предпочел остаться в гараже, вы же пожелали выбрать гостиную. Правда, у вас хватило совести не умирать в моем доме. – Она прищурилась, но сейчас Дикон не смог определить, какое чувство владеет ею: злоба или любопытство. – Может быть, во мне есть что-то такое специфичное, что провоцирует мужчин вести себя подобным образом, мистер Дикон? И, ради всего святого, сядьте, наконец! – неожиданно чуть ли не выкрикнула она. – Мне же неудобно разговаривать с вами, когда вы возвышаетесь тут, как башня.

Майкл осторожно присел на диван и попытался сложить вместе кусочки мозаики своей памяти. Однако такое усилие пока что оказалось для него слишком серьезным испытанием, поэтому он просто изобразил на лице страдальческую улыбку:

– Вы знаете, по-моему, меня сейчас снова стошнит.

Аманда одним движением руки извлекла откуда-то полотенце и протянула его журналисту:

– Я думаю, вам надо постараться продержаться хоть немного. Но если ваши дела совсем плохи, то вы знаете куда надо идти. – Она выждала несколько секунд, пока Майкл мужественно боролся с приступом дурноты. – А что вы говорили насчет погубленных родителей и вечных пыток? По-моему, довольно странный комментарий.

Он тупо посмотрел на хозяйку и вытер пот со лба.

– НЕ ЗНАЮ. – Майкл заметил, что на ее лице появилось явное раздражение. – Не знаю! – рявкнул он, ощутив прилив ярости. – Я растерялся и не понимал, где нахожусь. Так вас устраивает? Это хотя бы в вашем доме разрешается? Или все, кто сюда входит, должны ежесекундно себя контролировать?! – Он нагнул голову и зарылся лицом в полотенце. – Простите, – выдавил он немного погодя. – Я не хотел вам грубить. На самом деле я сейчас пытаюсь побороть самого себя. Дело в том, что я абсолютно ничего не помню.

– Вы появились здесь где-то около двенадцати.

– Один?

– Да.

– Почему вы меня впустили?

– Потому что вы ни за что не хотели убирать палец с кнопки звонка.

О Господи! О чем он вообще думал?!

– И что я вам наговорил?

– То, что я напоминаю вам вашу мать.

Дикон положил полотенце на колени и принялся аккуратно складывать его:

– Именно из-за этого я и заявился к вам?

– Нет.

– А как я объяснил свой визит?

– Никак. – Майкл посмотрел на Аманду с таким облегчением на измученном вспотевшем лице, что она не могла сдержать улыбки. – Вы упорно называли меня миссис Стритер, говорили о моем муже, его брате, о свекре. Ну, а потом высказали предположение, что этот дом со всей обстановкой был куплен на краденые деньги.

Вот черт!

– Я, наверное, перепугал вас?

– Нет, – спокойно ответила женщина. – Я давно уже никого не боюсь.

Майкл задумался над этой фразой. Почему Аманда ничего не страшилась, когда сам он пугался просто обыкновенной жизни, как таковой?

– У нас в редакции кто-то помнил ваше лицо еще с тех времен, когда у вас брали интервью по поводу исчезновения Джеймса, – заговорил Майкл, пытаясь найти хоть какое-то объяснение своей осведомленности. – Мне стало интересно узнать немного больше об этой истории.

Губа Аманды чуть заметно начала дергаться, но она промолчала.

– Вполне логично было поговорить с Джоном Стритером. Я позвонил ему и выслушал его версию случившегося. У него по поводу вас есть… э-э… некоторые сомнения, что ли…

– Я бы вряд ли назвала «некоторыми сомнениями» его обвинения. Ведь он называл меня и шлюхой, и убийцей, и воровкой. Очевидно, он просто не боится, что ему придется отвечать за это в суде.

Дикон снова приложил полотенце к губам. Нет, для такого разговора он сейчас не был готов. Он чувствовал себя полуживым объектом, распростертым на прозекторском столе. В любой момент его мог полоснуть острый скальпель.

– Вы могли бы выиграть это дело и получить большую компенсацию за моральный ущерб, – кивнул Майкл. – У него нет никаких доказательств.

– Разумеется. То, чем он располагает, – жалкая подделка.

Дикон допил кофе и поставил чашку на стол:

* * *

– О ты, погубивший родителя! Изводишь меня пыткой вечною… – неожиданно продекламировал он. – Это строчка из пророческого стихотворения Уильяма Блейка. – Майкл говорил так, словно все это время только и думал, что о творчестве поэта. – Здесь он в аллегорической форме изображает социальную революцию и политические перевороты. Поиск свободы означает разрушение установившихся авторитетов, другими словами, родителей. А порыв к достижению свободы означает, что каждое поколение испытывает одни и те же муки. – Он поднялся и посмотрел из окна на реку. – Уильям Блейк – Билли Блейк. Ваш непрошеный гость был поклонником творчества этого поэта, умершего почти двести лет назад. Почему в вашем доме так холодно? – внезапно спросил он, поплотнее запахивая плащ.

– Здесь тепло, а вот у вас началось похмелье, поэтому вы и дрожите.

Он внимательно посмотрел на Аманду. Она сидела, как излучающее свет солнышко, в своем дорогом платье, окруженная изысканной мебелью. И в воздухе при этом носилось благоухание роз… «Однако этот свет неглубок, только на уровне кожи», – почему-то подумалось Дикону. Под безупречной внешностью и роскошным фасадом дома притаилось полное отчаяние.

– Как только я проснулся, то почуял запах смерти, – заявил Майкл. – Уж не его ли вы пытаетесь спрятать при помощи ароматических смесей?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – удивилась Аманда.

– Ну, может быть, это только мое воображение.

Она чуть заметно улыбнулась:

– Надеюсь, когда алкоголь выветрится у вас из организма, ваше воображение тоже придет в норму. Всего вам хорошего, мистер Дикон. Прощайте.

Он подошел ко входной двери:

– Всего вам доброго, миссис Стритер.

* * *

Выйдя с территории Аманды Стритер, Дикон обнаружил симпатичную поляну со скамейкой прямо на берегу Темзы, и решил посидеть немного на ветру, чтобы тот освежил его отравленный алкоголем организм. Прилив кончился, и четверо мужчин разбирали у кромки воды то, что принесла река за ночь. Все они были неопределенного возраста, закутанные, как и он сам, в плащи-накидки. По внешнему виду невозможно было сказать, кто они такие и чем занимались в прошлом. Любые предположения, которые мог бы построить сейчас Дикон, наверняка оказались бы такими же неверными, как и их догадки относительно его самого. Так же, как и в случае с Терри, Майкл был поражен тем, насколько невыразительны лица этих незнакомцев. Он снова должен был признать, что ни за что не узнал бы их в другой обстановке. Получалось, что разные глаза, носы и рты имели много общего между собой, и вот только выражения на лицах делали их отличными друг от друга. И еще, может быть, различные «украшения» в виде бороды или усов.

– Так каков же будет ваш приговор, Майкл? – неожиданно раздался позади журналиста негромкий голос. – Мы достойны спасения или все же обречены?

Дикон обернулся и увидел худого старичка с серебристо-белыми волосами, который, обогнув скамейку, присел рядом и принялся так же внимательно всматриваться в суетящихся на берегу мужчин. Майкл нахмурился, напрягая память. Где же он мог встречать этого старика? Журналист когда-то брал у него интервью, но все дело заключалось в том, что таких встреч было слишком много, и Дикон просто физически не смог бы запомнить все имена.

– Лоренс Гринхилл, – пришел на помощь старик. – Десять лет назад вы брали у меня интервью для статьи об эфтаназии. Ваш материал назывался «Свобода умереть». Тогда я еще работал адвокатом и написал большое письмо в «Таймс», где указывал на этические и практические отрицательные аспекты узаконенного самоубийства как для индивидуума, так и для всей его семьи. Вы еще тогда со мной не согласились и дали мне весьма нелестную характеристику. Вы назвали меня «благочестивым судьей, который говорит о высокой морали только для себя». Эти слова мне запомнились навсегда.

У Дикона все внутри опустилось.

Ну нет, только не это. Ведь он сегодня утром уже достаточно испытал угрызений совести. И вот он снова оказывается виноват…

– Да, я вас помню, – уныло отозвался он.

Да уж, такое не забывают. Этот старый зануда так самодовольно трактовал авторитет Библии, что Дикону хотелось задушить его. Но Гринхилл и не предполагал, что Майкл слишком трепетно относится ко всему вопросу в целом.

Самоубийство не может быть оправдано ни в какой его форме, Майкл… мы же проклянем сами себя, если посмеем взять ту власть над нашими жизнями, которая по праву принадлежит Господу…

– Простите, – быстро заговорил Дикон, – но я до сих пор не могу с вами согласиться. Моя философия не признает проклятия. – Он раздавил окурок каблуком ботинка, раздумывая над тем, верит ли он сам в только что сказанное.

Для Билли Блейка проклятие было вполне реальным… – Так же, как и спасение, потому что само это понятие меня беспокоит. Как мы спасаемся: от чего-то или для чего-то? Если первое, тогда наше право жить по собственным нормам этики оказывается под угрозой морального тоталитаризма. Если второе, тогда мы должны слепо следовать отрицательной логике, то есть верить в то, что только после смерти нас ждет что-то лучшее. – Он нарочито долго смотрел на свои часы. – Ну, я думаю, вы извините меня, но мне пора.

Старик негромко засмеялся:

– Как же легко вы сдаетесь, мой друг. Неужели ваша философия настолько хрупка, что не может защищаться в споре?

– Вовсе нет, – уверенно произнес Дикон и добавил: – Просто у меня есть много других, более достойных дел, чем судить о жизнях других людей.

– В отличие от меня?

– Да.

Старик улыбнулся:

– Но только я никогда никого не судил. – На секунду он задумался. – Вам известны такие слова Джонна Донна: «Смерть каждого человека делает меня чуть меньше, ибо я принадлежу к человечеству».

Дикон без запинки закончил цитату:

– «Поэтому не узнавайте, по ком звонит колокол: он звонит по вам».

– Вот и скажите мне, разве неправильно просить человека о том, чтобы он продолжал жить, даже если его мучает боль. Ведь его жизнь для меня более значима и более драгоценна, чем его смерть?

Дикон испытал какое-то странное смещение мыслей. Слова стучали у него в голове маленькими молоточками. О ты, погубивший родителя! Изводишь меня пыткой вечною… Неужели жизнь человека ничего не значит и его смерть – единственное, что может заинтересовать… Некоторое время Майкл смотрел на своего собеседника невидящими глазами, а потом, наконец, заговорил:

– А почему вы сейчас здесь? Мне помнится, я ездил в Найтсбридж, чтобы взять у вас интервью.

– Семь лет назад, после смерти жены, я переехал сюда.

– Понятно. – Майкл пальцами обеих рук принялся массировать кожу лица, чтобы мысли прояснились. – Ну что ж, мне пора идти. – Он поднялся со скамейки. – Было приятно побеседовать, Лоренс. Веселого вам Рождества.

Глаза старика лукаво сверкнули:

– А мне-то с чего веселиться? Я же еврей. Вы думаете, мне приятно, что каждый год большая часть цивилизованного человечества напоминает мне о том, что совершил мой народ две тысячи лет назад?

– А вы не путаете Рождество и Пасху?

Лоренс закатил глаза к небу:

– Я говорю о промежутке в две тысячи лет, а он спорит о каких-то нескольких месяцах!

Огонек в глазах старика и его возмутительный расистский выпад заинтриговали Дикона:

– Ну, тогда веселитесь на своих национальных праздниках. Или на этот раз вы мне ответите, что это невозможно, поскольку рядом нет никого, кто мог бы разделить подобное веселье?

– Ну, что еще может ответить бездетный вдовец? – Заметив колебания на лице Майкла, он приглашающе похлопал по скамейке. – Присядьте, пожалуйста, и подарите мне несколько минут. Мы же старые приятели, Майкл, а в последнее время пообщаться с умным человеком стало для меня большой редкостью. Может быть, вы быстрее согласитесь, если я скажу, что в жизни я был куда лучшим адвокатом, чем ортодоксальным евреем, так что душа ваша от нашего общения не пострадает?

Дикон внутренне убеждал себя, что согласился присесть на скамейку из чистого любопытства. Но на самом деле у него просто не было оружия против хрупкости Лоренса. На лице старика читалось приближение смерти, точно так же, как и у Алана Паркера, а Дикон начинал ощущать смерть при приближении Рождества особенно остро.

* * *

– Я размышлял вот о чем, – кивнул Дикон в сторону мужчин, копошащихся на берегу. – Насколько же мы все похожи друг на друга, и как было бы легко при случае выпасть из общего числа живущих и начать все заново. Вот, например, узнали бы вы кого-нибудь из них, если бы повстречались уже, скажем, в Дорчестере?

– Их узнали бы их собственные друзья.

– Если бы встретили там, где вовсе не ожидали? Вряд ли. Узнавание обычно предполагает череду известных фактов. Измените их, и узнавание станет практически невозможным.

– Уж не о новой ли личности вы заговорили, Майкл?

Тот в задумчивости поскреб подбородок:

– Вы знаете, а в этом ведь тоже есть свои прелести. Вам никогда не приходило в голову исчезнуть из поля зрения своих знакомых, чтобы потом заново начать писать свою биографию?

– Разумеется. У каждого в середине жизни происходит свой кризис. Если бы этого не случалось, нас нельзя было бы считать нормальными людьми.

Дикон рассмеялся:

– Если быть честным, Лоренс, я бы предпочел, чтобы вы назвали меня как-нибудь по-другому. Самое последнее, что хочет услышать полнокровный мужчина с нереализованными амбициями, так это то, что он нормальный. Я послал к черту свою жизнь, а она достает меня снова и снова.

* * *

– Вот лично я собираюсь показать Рождеству большую фигу, – заявил Дикон, закуривая еще одну сигарету. – С куда большим удовольствием я бы поработал, чем делал бы вид, будто веселюсь от души.

– И что же будет включать в себя ваша «фига»?

Дикон неопределенно пожал плечами:

– Наверное, я просто проигнорирую этот праздник. Засуну голову в песок и обожду, пока все вокруг успокоится, и здравый смысл вернется к людям. У меня нет детей. Иначе, я полагаю, все было бы по-другому.

– Да, приходится страдать, если любить некого.

– Раньше я считал, что тут все как раз наоборот, – произнес Майкл, наблюдая, как один из мужчин на берегу вытаскивает из грязи какую-то здоровенную деревяшку. Ни одна женщина никогда не цеплялась за него так крепко, как эта деревяшка за грязь. – Мы страдаем, когда нас никто не любит.

– Возможно, вы правы.

– Не возможно, а точно прав. У меня было две жены, и я просто затрахался, когда пытался выразить свою любовь к ним. Но это оказалось напрасной тратой времени.

Лоренс улыбнулся:

– Дорогой мой, вы так много трахались, и все безрезультатно! Наверное, это очень изнурительно.

Дикон усмехнулся:

– Наверное, вам пришлись по душе мои слова, раз вы заулыбались.

– Да, мне вспомнилась одна семейная пара. Как-то раз муж мечтательно произнес: «Я бы не отказался сейчас хорошенько пропилить, засверлить и отодрать…» И жена подарила ему большой набор столярно-слесарных инструментов.

– В этой истории должна быть мораль.

– Их несколько. Все зависит то того, действительно ли жена неправильно поняла своего мужа или умышленно решила поиздеваться над ним.

– Вы хотите сказать, что она не могла смириться с тем, что муж привык к ней, как к какому-то предмету для удовлетворения половых потребностей? Нет, ни одну из своих жен я вещью не считал. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не понял, что мой брак обречен на провал. А вот они относились ко мне, как к денежному мешку. – Он угрюмо затянулся сигаретой. – Мне пришлось продать оба дома, чтобы заплатить им причитающуюся при разводе половину. Я потерял практически все, и теперь мне приходится ютиться в крохотной квартире на чердаке в Ислингтоне. Ну, есть в вашей притче мораль на такой случай?

Лоренс снова рассмеялся:

– Даже не знаю. Теперь я немного смущен и не понимаю, кто из вас кого трахал. Какую цель вы преследовали, когда женились, Майкл?

– Что значит «какую цель»? Я просто любил их. Ну, по крайней мере, мне так казалось.

– Я люблю своих котов, но не собираюсь на них жениться.

– Тогда какая цель может быть у брака?

– Наверное, именно этот вопрос вам и стоит задать себе, если вы снова соберетесь жениться.

– Ну уж нет, – мотнул головой Дикон. – Я не позволю отрывать себе яйца в третий раз.

– Ты говоришь это так, словно на кого-то обижаешься, Майкл.

* * *

– Клара – моя вторая жена, – продолжал Майкл, – постоянно ругала меня. Она уверяла, что у меня наступил период какого-то мужского климакса, и я больше не интересуюсь ничем, кроме секса.

– Это вполне естественно. Кстати, желание иметь детей вовсе не является прерогативой женщин. Я до сих пор хочу иметь детей, хотя мне уже восемьдесят три года. Зачем Господь даровал мне сперму, если только не для создания себе подобных? Вы только вспомните Авраама. Ведь он был глубоким стариком, когда родил Исаака.

Суровое лицо Дикона тут же расплылось в улыбке:

– Ну, теперь похоже, что это вы, Лоренс, на кого-то обижаетесь.

– Нет, Майкл, я просто жалуюсь. Но старикам разрешено жаловаться. Ведь неважно, какими бы положительными ни были их мотивы, пожилым мужчинам все равно приходится долго уговаривать женщин, которым еще не исполнилось сорок, лечь с ними в постель. А уломать их не так то просто, как это кажется на первый взгляд. Я говорю с такой уверенностью, потому что сам пробовал.

– Я не могу делать вид, что с моей стороны это не было чистой похотью. Клара была – да и остается – настоящей красавицей.

– Ну с кем я спорю? Между прочим, полгода назад мне пришлось кастрировать своего кота. Соседи начали жаловаться, что у него постоянное ненасытное желание овладевать их симпатичными кошечками.

– Ну, я еще до такого безобразия не дошел, Лоренс.

– Да и мой кот тоже. Он делал только то, на что его запрограммировал Господь. А то, что он выбирал только самых хорошеньких, только доказывает его тонкий вкус.

– Мне кажется, я вообще никогда не говорил Кларе о том, что мне хочется иметь детей. Пару раз я поднимал эту тему с Джулией, но она отвечала, что у нас еще уйма времени впереди.

– Время было, пока вы не бросили ее ради Клары.

– А я-то думал, что вы попытаетесь убедить меня, будто я все же не слишком виноват перед ними. Неужели вы не понимаете, что все было сделано только ради того, чтобы продлить род Диконов?

– Неспособность что-либо совершить не может быть оправдана. Если вы хотите иметь детей, значит, надо найти такую женщину, которая разделяла бы это ваше желание. А мой рассказ про столярные инструменты означает то, что у разных людей имеются разные жизненные ценности.

– Ну, и куда же мне теперь следует направиться? – криво усмехнулся Майкл. – В бар для одиноких? В брачное агентство? Или уж сразу подать объявление в газету?

– Если не ошибаюсь, Мао как-то сказал: «Каждое путешествие начинается с первого шага». И почему вы нарочно стараетесь, чтобы этот первый шаг получился у вас столь трудным?

– Не понимаю вас.

– Перед тем как еще раз броситься в бездну, вам следует немного попрактиковаться. Вы уже забыли, какой простой может быть любовь. Придется еще раз выучить этот урок.

– Каким же образом?

– Ну, я уже говорил вам: я люблю своих котов, но вовсе не собираюсь на них жениться.

– Вы намекаете на то, что мне тоже следует завести какое-нибудь домашнее животное?

– Я ни на что не намекаю, Майкл. Вы достаточно умны, чтобы самостоятельно делать выводы и решать, как следует поступить. – Лоренс достал из кармана визитную карточку. – Вот номер моего телефона. Звоните мне в любое время, я практически всегда бываю на месте.

– А вы потом не пожалеете? Откуда вы знаете, что я не воспользуюсь вашей добротой и не начну надоедать вам бесконечными звонками?

Глаза старика снова озорно сверкнули, но на этот раз Майкл успел заметить в них еще и искреннее признание:

– Я очень рассчитываю на такой ход событий. Как редко мне теперь приходится чувствовать себя кому-то нужным!

– Вы самый гнусный обманщик, которого мне только приходилось встречать!

– Почему вы так говорите?

– «Как редко мне теперь приходится чувствовать себя кому-то нужным», – повторил он слова Гринхилла. – Мне кажется, вы заявляете то же самое всем беспризорникам, которым впоследствии помогаете. И вот что мне хочется узнать: вы всех вот так же эмоционально шантажируете, или я заслужил особую привилегию?

Старик засмеялся. Он ликовал:

– Всех тех, кто вдохновляет меня надеждой. Накормить можно только голодных, Майкл.

Как ни странно, но эти слова вызвали у Майкла пугающие воспоминания. Перед его глазами появился образ Билли Блейка, похожего на живой скелет. Дикон достал бумажник и вынул оттуда фотографию нищего.

– Вам никогда не приходилось беседовать с этим человеком? Он был бездомным и обитал в заброшенном складе примерно в миле отсюда. Он умер от голода полгода назад, вон там, на территории частного владения. Хотя он называл себя Билли Блейком, я полагаю, что это было вымышленное имя. Мне очень важно выяснить, кем он являлся на самом деле.

Гринхилл внимательно изучал фотографию в течение нескольких секунд, но потом с сожалением отрицательно покачал головой:

– Боюсь, что нет. Иначе бы я его обязательно запомнил. Такие лица нелегко забыть, верно?

– Да уж.

– Но его историю я знаю. Она произвела здесь настоящий фурор на день или два. А почему это так важно для вас?

– Меня попросила об этом женщина, в гараже которой он скончался, – объяснил Дикон.

– Миссис Пауэлл.

– Да.

– Я пару раз видел ее. Она разъезжает на черном «БМВ».

– Именно так.

– Она нравится вам, Майкл?

Дикон и сам уже не раз задумывался над этим вопросом:

– Я пока не решил. Аманда – довольно сложная женщина. – Он пожал плечами. – В общем, тут можно рассказывать очень долго.