Текст книги "Популярность. Дневник подростка-изгоя"

Суббота, 31 декабря

Это последний день месяца, и что особенно важно, последний день уходящего года. Мы все направляемся в гости к Монтеро. Мистер Монтеро приготовил суши и даже сделал вегетарианские специально для меня. Из макияжа на мне – пудра, помада и вазелин. В начале месяца все это казалось мне маской. Теперь это просто я. Это стало частью моей внешности. Я уже не вздрагиваю, когда вижу свое отражение.

Вечер перетекает в ночь, пока я сижу на диване у них дома и делаю уроки. Мама уехала пораньше с Наталией, которая не выдержит шума фейерверков. Когда я заканчиваю задание на каникулы по алгебре, в комнату входит Итан со своими родителями.

Он улыбается мне, очевидно не вспоминая (или игнорируя) казус с историей про дикобраза. Я улыбаюсь в ответ, надеясь выглядеть собранно и нормально. Мы немного разговариваем, и он учит меня и других ребят играть в карты. Он совершенно необыкновенный.

Наконец приходит пора идти на улицу и запускать фейерверки.

Небо оранжево-серое от дыма. Папа становится рядом со мной, кто-то начинает обратный отсчет.

– Десять!

Я одолела макияж, и все еще непопулярна.

– Девять!

Краска на моем лице едва ли вообще была замечена (разве что Кензи).

– Восемь!

Но мне кажется, произошла более значительная перемена.

– Семь!

Я как будто стала меньше бояться.

– Шесть!

Я принимаю решение быть увереннее в себе.

– Пять!

Я стану популярной!

– Четыре!

И ничего страшного, если по пути буду натыкаться на кочки.

– Три!

Потому что я удержу равновесие и не сдамся.

– Два!

И что бы я ни делала, это будет грандиозно!

– ОДИН!

Все парочки на празднике начинают целоваться. Папа притягивает меня к себе и крепко обнимает. Тайком я наблюдаю за мистером и миссис Монтеро и думаю, что если когда-нибудь буду целоваться, как они, папа лопнет от негодования, и никакой тебе больше помады, не успеешь ты сказать: «Популярность, вот она я!»

Фейерверки разрываются в темноте, и выстрелы отдаются раскатами эха в ночи.

С Новым Годом, Бетти!

Январь
Одежда • Что и куда носить

Я такой человек, что выбегаю из комнаты, если на экране телевизора или в книге происходит неприятная сцена. Не напряженная или страшная, а такая, когда тебе хочется съежиться от неловкости за героя. Вы знаете, о чем я: например, героиня врет, что смертельно больна, чтобы не заседать в суде присяжных, мало-помалу ситуация совершенно выходит из-под контроля, и в происходящее оказываются втянуты знаменитости и пресса. Я закрываю глаза и бегу прочь, думая, как бы не хотелось мне оказаться на ее месте.

Теперь у меня нет такой возможности, потому что это моя жизнь стала такой вот неловкой ситуацией.

Я не могу убежать.

Мне приходится смотреть, как бы гротескно и болезненно все ни оборачивалось. Никакого режиссера не обвинишь в неудачном решении. Есть только один человек, ответственный за то, во что я влипла.

И это Бетти Корнелл.

Допустим, это отчасти и моя вина тоже. Я хотела немного улучшить ситуацию в новом году.

Но это Бетти велела мне надеть завтра в школу юбку и жемчуг.

Как я позволила событиям зайти так далеко?

Понедельник, 2 января

На брюнетках… экзотично смотрятся мандариновые тона, красные и ярко-зеленые. Нужно быть осторожнее с желтым, который иногда придает коже землистый оттенок, зато удачным решением станут синие и бежевые тона.

Мы с мамой покупаем в магазине одежду, основываясь на рекомендациях Бетти по гардеробу.

Школа:

• Несколько простых: юбок нейтральных цветов;

• Свитера с длинными и короткими рукавами основных цветов;

• 1–2 джемпера – такой набор поможет тебе хорошо выглядеть в любой ситуации.

Я сверилась со школьным дресс-кодом. Нам разрешается носить юбки цвета хаки с коричневыми или желтыми свитерами. Про джемперы там ни слова. Я не уверена, что правильно представляю, что это такое.

Мне остается найти еще несколько вещей.

Аксессуары:

• 2–3 пары нейлоновых чулок;

• 2 пары белых хлопчатобумажных перчаток – для торжественных случаев;

• 1 простая нитка мелкого жемчуга.

Ввиду отсутствия джемперов, вот что я надеваю сегодня утром (в первый день после каникул): юбку хаки длиной до колена, желтое поло (прости, Бетти, но кое-какие правила мне никак не изменить) и коричневый свитер с низким вырезом. Я обуваюсь в новые (по крайней мере для меня) черные кожаные туфли. У них квадратный каблук и крупная пряжка, и я как пятилетний ребенок на празднике в День благодарения. Я надеваю на шею мамин жемчуг и разглядываю свое отражение.

Смотреть на себя больно, и я не преувеличиваю. Я выгляжу то ли героиней старой кинокартины, то ли пациенткой дома престарелых. Слезы стоят у меня на глазах, но я закусываю губы. Не время плакать. Время вспомнить, что я героиня своей собственной истории, которая без страха и упрека смотрит в лицо всем испытаниям. Я проверяю макияж еще раз, и медленно выхожу из комнаты. Мама желает мне удачи, но я не отвечаю. Я только прислушиваюсь к цоканью каблуков по тротуару. Это барабанная дробь перед вынесением моего смертного приговора.

Не такой реакции я ожидала. Я получила несколько комментариев во время обеда, но все в целом меня как-то обескураживает. Черт возьми, я же надела юбку!

Несмотря на свой конфуз, я замечаю, что Джошуа, эксцентричный парень с уроков литературы, вернулся после каникул с отросшей бородкой. Мой внезапный новый стиль просто не может тягаться с переизбытком растительности на лице школьника.

Когда я прихожу на физику, некоторые косо на меня посматривают. Одна девочка говорит, что я выгляжу нарядно, а моя юбка очень… «Майина». «Спасибо», – отвечаю я.

Многие судят тебя по тому, как ты одеваешься. Одежда – такой очевидный внешний атрибут, и кто угодно может с легкостью высказываться о чьем угодно выборе. Действительно, зачастую мы даже о наших знакомых думаем сообразно их одежде. «Это пальто очень в духе Мэри» или «Как эта юбка подошла бы Джейн, абсолютно ее вещь».

Мой друг Данте смотрит на меня внимательно и подходит ближе. Приятно снова его видеть, особенно с учетом того, что последний раз мы с ним общались, когда он написал маркером на обложке моей тетради «Майя испортила воздух, фу!» пару недель назад.

– Ну, – говорит он тихо, опуская глаза и рассматривая точилку, чтобы учительница не застукала его за разговорами, – по какому случаю все это?

– А? – глупо переспрашиваю я, истинная отличница.

– Тебя сегодня фотографируют или что? – интересуется он.

– М-м-м, нет. Просто надела юбку… смеха ради!

Он вызывающе смеется, и я в очередной раз убеждаюсь, что он всецело принимает на себя роль моего старшего брата. Учительница смотрит на него, приостанавливая лекцию, которая ушла куда-то в сторону жутких случаев смертей в парках развлечений. Она поднимает брови.

– Ты безбашенная и ненормальная, – язвительно шепчет он мне, прежде чем вернуться на свое место.

– Знаю, – отвечаю я.

Тем временем мистер Лоуренс так пока и не вернулся. Я не знаю, что происходит, и боюсь спрашивать. Как мне быть?

Вторник, 3 января

В моей школе многие носят дизайнерские джинсы и ни за какие деньги не стали бы одеваться в магазинах типа «Уолмарт». Несмотря на то что мы живем в бедном районе, они как-то находят деньги, чтобы хорошо одеваться. Требования к форме оставляют пространство для самовыражения: так, волейболистки носят поло, крупно расписанные именами дизайнеров. Когда кто-то тратит деньги на одежду, это всегда видно.

Хорошо одеваться – вовсе не значит дорого или вычурно. Многие девушки выглядят отлично и стильно даже при крайне ограниченных средствах – просто они умеют выбирать, и у них остро развито чувство времени и места.

Спасибо, Бетти.

Сегодня я попробую сделать чуть более смелый шаг, немного усложнить задачу. Я сажусь в автобус во второй день своего гардеробного эксперимента, и мои ноги по щиколотку окутывает цирковой шатер цвета хаки. За спиной не смолкают перешептывания и смешки. Мне не хватает Кензи. Если бы она не прохлаждалась сейчас в Лондоне, она бы, конечно, тоже посмеялась надо мной, я знаю. Но она хотя бы не позволила другим лезть ко мне.

Всего второй урок, а мне уже никто не смотрит в глаза. Как может длина юбка так радикально влиять на популярность? Будьте осторожны со своими желаниями: я хотела сильной реакции – я ее получила. И это не «Ух ты, она выглядит сногсшибательно». Это то, от чего я заливаюсь краской и хочу забиться в самый дальний угол. Я прихожу на хор и вижу, как на меня смотрят некоторые ребята в классе. Их взгляды переползают с моей сомнительного вида груди на талию и ниже. Они не прекращают глазеть. Мне жутко неловко, и я переминаюсь с ноги на ногу. Это наверняка должно расцениваться как сексуальное домогательство. Один из парней неразборчиво что-то бормочет, и все хохочут.

– Ладно вам, ребята, это уже слишком, – говорит одна девочка.

Я пытаюсь выглядеть возмущенной, но на самом деле просто растерялась. Наконец мозг любезно напоминает о тех, кто отвоевывал у нашего правительства право голосования для женщин. Два года назад я делала доклад ко Дню истории на тему движения суфражисток. Они носили длинные юбки. Они изменили мир. Я расправляю плечи.

Пусть я и единственная в школе, кто обмотался парусом, я переживу.

Звенит последний звонок, и я иду к выходу и в сторону автобусов. Я плетусь по грязной траве, приподнимая юбку. Меня замечает учитель. Я улыбаюсь, но он только хмурится.

– Ты из… одной из этих церквей?

– Н-н-нет, – заикаюсь я.

– И славно, – говорит он с видимым облегчением. – Я просто подумал: длинная юбка…

И он уходит своей дорогой, оставляя меня в недоумении. Бетти Корнелл была права. Люди судят тебя по одежке.

Совет популярности от Майи

Не сомневайтесь в собственном стиле только из-за чьей-то религиозной безграмотности.

– А знаешь, Майя, – говорит мама, когда я прихожу домой, – сегодня я ходила в центр.

В центре Браунсвилля можно найти китайские магазины импортных товаров, бары, стрип-клубы, строительные магазины и магазины одежды. Мы обычно ходим там в ropa usadas, секонд-хенды, накануне Хэллоуина. Там продают одежду на вес.

Мама извлекает из целлофанового пакета вещи: колготки, браслеты из фальшивого жемчуга и пластиковые сережки под жемчуг всевозможных размеров. Она передает пакет мне, и я заглядываю внутрь.

Я моргаю несколько раз, начисто ослепленная ужасом. Это все мне снится.

Я вижу пару хлопковых перчаток… и белую дамскую сумочку из кожзаменителя.

Это должно стать частью моего воскресного комплекта. Плюс еще одна деталь:

Не забывай, что в некоторых случаях девушке просто необходимо надевать шляпку. Церковь – одно из мест, где нельзя появляться с непокрытой головой.

Я уже знаю, какую возьму шляпу. Это маленькая плетеная соломенная шляпа с белой лентой, которая завязывается бантом на затылке. Она появилась у меня как часть моего костюма суфражетки, так почему бы не использовать ее и по этому случаю?

Интересно, что скажет Итан?

Среда, 4 января

В другой школе нашего города сегодня погиб восьмиклассник.

Некоторые говорят, что он просто покончил с собой. Но мне кажется, он должен был предчувствовать, чем все закончится, когда достал в школе пистолет и отказался опустить его.

Все остальные школьники были изолированы. Они слышали выстрелы. Стреляли три раза, и каждый выстрел был нацелен в этого мальчика. Дети прятались под партами, боясь, что сейчас погибнут.

Но нет, убит был только пятнадцатилетний восьмиклассник.

Каково это – смотреть на тело ребенка, лежащее в школьном коридоре? И понимать, что зажатый в руке предмет – это просто игрушечный пистолет?

В слезах я лежу в постели и думаю, как мало на самом-то деле значат мои неудачи с модой.

Четверг, 5 января

Поднимаясь на подножку автобуса, я замечаю черно-фиолетовые кеды, торчащие из-под сиденья. Я кидаюсь обнять подругу.

– Кензи! Ты вернулась! Боже мой, как тебе, понравилось?

Она содрогается.

– Ну, ты собираешься мне отвечать? – спрашиваю я, плюхаясь рядом с ней на сиденье.

– Где твоя нормальная обувь? – произносит она пугающе тихо.

– В шкафчике, а что?

– На тебе бусы… и свитер… и юбка… и чулки.

Это на самом деле колготки, но я не стану ее поправлять. У нее и так глаз уже дергается.

– Ну да, – говорю.

– Зачем? – почти хнычет она.

– Смеха ради! – этот ответ для меня уже как родной.

– Что за фигня, Майя, ты превратилась в даму!

– Не все «дамы» одеваются, как в пятидесятых, – возражаю я.

– Вот именно! Ты превратилась в старую даму! Очень, очень старую! Ты выглядишь как училка! Ты могла бы сойти за близнеца мисс Томпсон! Ее близнеца! Ты вообще понимаешь, насколько это опасно?

– Почему? Кто-то посмеется надо мной или затеет драку? – дразню я.

– И то, и то! – она выразительно сопит и качает головой. – Я… я тебя совсем не узнаю!

– Ох, Кензи, – улыбаюсь я, – и я по тебе скучала.

Пятница, 6 января

– Ни за что не угадаешь, что я купила в Лувре! – говорит Кензи, вытаскивая из рюкзака увесистую книгу. – Здесь есть все картины, которые у них там висят. Вот, смотри, это «Мадонна в скалах» Леонардо да Винчи, – она переворачивает страницу. – И… ой, эту я помню! – говорит она. – Правда, я не понимаю, почему художник решил, что две голые женщины, щиплющие себя за грудь, будут кому-то интересны.

С ног до головы в стиле пятидесятых

– Что? – мисс Корбейл выходит в коридор. Она смотрит на меня и застывает на месте. Походит секунда, пока я не соображаю, почему у нее отвисла челюсть. Дело в моей одежде, не в картине. Сегодня я точно превзошла себя. На мне колготки, юбка хаки ниже колена, жемчуг, туфли-пилигримы, и самый шик: пастельно-желтый кардиган.

Я краснею, язык прилипает к небу, поэтому встревает Кензи:

– Скажите, ее можно спутать с учителем на замену?

– И не говори! Она выглядит профессиональнее, чем я.

О, это нехорошо. Я, получается, сделала скачок вниз по школьной шкале популярности. Учителя на замену у нас в самом-самом низу.

Воскресенье, 8 января

Я встаю пораньше, чтобы собрать все нужное для похода в церковь. Бетти Корнелл говорит, что мы должны учиться самостоятельно следить за своими вещами, так что вчера я лично занималась стиркой. Мама в восторге. Единственный минус – я усадила отличный фиолетовый шерстяной свитер до размера Наталии. Что поделать, век живи, век учись.

Для сегодняшнего церковного дебюта я останавливаю свой выбор на темно-синем платье, шляпке, перчатках, жемчуге и клатче.

Городские власти были доведены до отчаяния видом юных леди, разгуливающих по городу в коротких шортиках и замаранных «дангери» (я посмотрела значение этого слова – кажется, это означает джинсы, но я не уверена). Осознаете вы это или нет, кое-что из так называемой «неформальной» одежды обладает способностью повышать кровяное давление взрослого человека до точки кипения. Ради всего святого, проявите немного жалости к окружающим и имейте гордость. Наденьте юбку, когда отправитесь в магазин.

– Дай угадаю. Ты участвуешь в спектакле, или что-то в этом роде? – спрашивает младший брат Итана, когда мы приходим в церковь.

– Нет, просто оделась так смеха ради.

Смеха ради. Этот ответ стал моим объяснением, моим девизом, моей шаблонной фразой. Я начинаю обожать эти слова.

– Угу, – говорит он.

Итан внимательно смотрит на меня, но совсем не так, как мне бы хотелось. Так на меня частенько смотрят в последнее время.

Я спрашиваю у него, который час.

– Не знаю… Но мне нравится твоя шляпа, – широко улыбается он мне.

– Спасибо, – отвечаю я, краснея и не заботясь о том, что это будет заметно под слоем пудры.

Теперь я действительно рада, что нацепила на голову это соломенное сооружение.

Вторник, 10 января

Автобус сегодня сильно задержался, так что в школе мне первым делом приходится идти в учебную часть, отчитываться за опоздание. Заходит моя учительница по алгебре вместе с учительницей физкультуры. Они обсуждают какие-то тесты, но вдруг физкультурница странно смотрит на меня. Она будто она только что просмотрела одну из тех жутко жалостливых реклам приютов для животных.

Я натужно улыбаюсь, но она отворачивается. Странно.

Когда я собираюсь уходить из кабинета, она преграждает мне дорогу. Она выше меня сантиметров на тридцать, ее рыжие волосы заплетены в косы.

Физкультурница наклоняет ко мне и шепчет:

– Надеюсь, тебя не смутит, если я спрошу, какого размера ты носишь обувь?

– Простите?

– Я заметила, что туфли тебе великоваты. У меня есть ненужные, которые когда-то оставили в раздевалке после уроков.

Я опускаю взгляд на свои туфли-пилигримы. Снизу на меня таращатся пряжки. Я не понимаю, что она хочет сказать.

Мои туфли-пилигримы и колготки

– Нет, все нормально, я в порядке.

– Милая, тебе нечего стесняться. Можешь забрать туфли себе. Какой размер?

Вот черт! Она приняла меня за нищенку!

Мои щеки начинают полыхать, руки потеют. Я вытираю их об юбку.

Она закусывает нижнюю губу. Я слишком шокирована, чтобы хоть что-то сказать.

Наконец она вздыхает и качает головой.

– Я не хочу, чтобы расстраивалась из-за моего вопроса, понимаешь? Помогу, чем понадобится, дорогая.

Закрой рот, Майя, и не выпучивай глаза.

Но как бы мне ни было стыдно, я тронута таким участием и щедростью. Если кому-то когда-то понадобится пара ботинок, я надеюсь, на их пути попадется человек такой же широкой души, как она.

Но в этот момент я понимаю, что моя учительница алгебры и другие преподаватели слышали наш разговор. Так что ощущение ужаса тотчас же возвращается.

Среда, 11 января

Мы с Кензи даже до конца не уверены, взаправду ли это безумие. Как такое возможно?

Мы только что стали свидетелями развенчания популярности Надии, участницы волейбольной команды.

Вот что мы знаем наверняка (если принять сплетни волейболисток за надежный источник информации):

• Надия вела себя, как последняя стерва;

• И все такие, типа, ну и пожалуйста, обиделись на нее, и все такое;

• Она перестала с нами тусоваться, и вдруг все так резко изменилось.

Нам с Кензи также удалось восстановить следующую цепочку событий: все началось с агрессивной, пронзительной музыки в ее плеере. Потом она стала общаться с Джозефиной и Флор, лидерами компании готок. Прощайте, обручи для волос с блестяшками – здравствуйте, крашеные черные волосы. Далее, она разорвала все связи с волейболистками. Это было официально. Назад она не вернется.

Самое странное во всем этом, что Надия даже разговаривает со мной и с Кензи. Улыбается нам. Десять дней назад она знать не желала о нашем существовании. Теперь она знает, как нас зовут.

Так что же это такое? Означает ли популярность, что тебе нужно быть «стервой» со всеми, кроме твоей компании? Если дела обстоят именно так, то хочу ли я быть популярной? Может, есть и другое определение популярности. Обязательно должно быть.

Четверг, 12 января

Я так больше не могу. Мне нужно выяснить, что происходит с мистером Лоуренсом. Болеет ли он до сих пор? Так что я спрашиваю единственного человека, который не станет ходить вокруг да около. Моего библиотекаря.

– Мисс Корбейл, вам известно, что случилось с мистером Лоуренсом?

Сперва она избегает моего взгляда, но наконец отвечает.

– Он снова в больнице. Рак, четвертая стадия.

Мое сердце перестает биться, и весь мир как будто погружается в вакуум. Мои мысли болезненные и острые, как ножи. Я пересмотрела с мамой немало дешевых медицинских сериалов, так что понимаю, что происходит на четвертой стадии рака, любого. Я сажусь за компьютер, и, как и следовало ожидать, мои выводы подтверждаются.

Мистер Лоуренс умирает.

Остаток дня проходит как в тумане. Я не знаю точно, как дотянула до конца занятий. Кензи смотрит на меня недоуменно и спрашивает, что со мной. Я вкратце объясняю, она мягко извиняется и оставляет меня в покое.

Когда мама забирает меня из школы, я рассказываю ей, что происходит, и уже не могу сдерживать слез.

– Он умирает, – плачу я. – Умирает, и никто мне ничего не сказал.

Она гладит меня по спине и дает мне выплакаться.

– Мне так жаль, детка, – шепчет она. – Очень жаль. – Мы молчим какое-то время, потом она продолжает: – Солнышко, напиши ему письмо. Пусть он знает, какую роль играет в твоей жизни.

Когда мы добираемся домой, я устраиваюсь за столом и пишу часами. Это самое тяжелое, что мне когда-либо приходилось писать. Две жалкие странички для тех двух лет, что он был моим наставником, учителем, что он помогал мне раскрывать мою настоящую страсть. Две странички, чтобы сказать ему, что он помог мне найти себя.

Мама описывает мое состояние – «опустошенность».

Я съеживаюсь на диване, ни о чем не думая.

Иногда думать слишком больно.

Воскресенье, 15 января

Сегодня Кензи отмечает свое четырнадцатилетие в местном боулинге. Я даже надеваю брюки, чтобы не позорить ее. Приглашение я получила в прошлую пятницу, но Наталия успела его съесть, так что я не уверена, где именно в боулинге мы встречаемся. Я открываю дверь и ищу взглядом Кензи. Музыка оглушительно гремит, и пахнет жареной пищей и дезодорантом для обуви. Я не вижу ее. Сердце начинает учащенно биться. Где же она? Я достаю мамин телефон, который та дала мне перед уходом, открываю его и вижу дату. У меня внутри все обрывается и я вслух испускаю стон:

– Кензи отмечала вчера!

Обмякнув, я опираюсь на грязную стену клуба. Мне так стыдно, что я едва могу пошевелиться. Но это только до тех пор, пока мне на глаза не попадается скользкого вида мужик в потной алкоголичке и с татуировкой Девы Марии, который глазеет на меня, уплетая из тарелки жирные начос. Я прячусь в женском туалете и пытаюсь собраться с мыслями.

Ты худший человек на всем белом свете. Ты заслуживаешь медленной и мучительной казни. В Индии приговоренным к смерти на голову наступал слон. Тебе надо переехать в Индию! Как ты могла так поступить со своей лучшей подругой!

Вернувшись домой, я долго смотрю на телефон, собираясь с духом. Трясущимися пальцами я набираю номер Кензи.

– Але, – слышу я голос Кензи на том конце провода.

– Боже, прости меня, пожалуйста! Я пришла на твой день рождения, но я перепутала дату, я ужасная подруга!

– Хм, кто это?

– Да, конечно, это Майя. Я пришла в боулинг, и… Дева Мария… слон! Какая я дура! Я пойму, если ты больше не хочешь со мной разговаривать.

Я заканчиваю свою бессвязную речь и слышу сдавленные всхлипы в трубке. О господи, она плачет. Нет мне прощения. Во веки веков.

Потом я понимаю, что слышу на самом деле. Она смеется надо мной.

– Извини, – говорит она между приступами смеха. – Просто это так смешно.

– Что?

– Да представила тебя там со всей этой публикой, саму по себе, и все дела. Боже, это шикарно!

После моего подробного рассказа об этом ужасном вечере, мы прощаемся. Но только после того, как она спрашивает, заметила ли я красавчика за стойкой. Ответ: нет.

Кензи самая замечательная подруга.

Вторник, 17 января

– Добро пожаловать на первый урок по классу здоровья, – говорит мисс Уэлч из-за своего стола. Мисс Уэлч – высокая колоритная женщина с длинными черными волосами.

Мы с Кензи переглядываемся. Весь восьмой класс мы с ужасом ждали этого момента. Последние недели этого семестра будут полностью посвящены половому воспитанию.

По указанию мисс Уэлч мы открываем учебники на четвертой странице, и она начинает рассказ о разнообразных факторах здоровья: физического, эмоционального, социального.

– Еще один фактор вашего эмоционального здоровья – это то, как вы справляетесь со всеми волшебными физиологическими переменами, которые испытываете в этом возрасте, – говорит мисс Уэлч.

По классу проходит коллективный стон. Ничего не может быть хуже, чем взрослый человек, рассуждающий о «волшебных физиологических переменах».

– Я вполне серьезно, – мисс Уэлч изгибает брови и поднимает руки в воздух. – Когда у вас, девочки, идут месячные, это действительно сказывается на вашем эмоциональном здоровье.

Парни фыркают. Я краснею. Мисс Уэлч не останавливается.

– Да ладно вам, если бы вас, мальчики, бросало то в жар, то в холод, если бы вам приходилось менять окровавленные прокладки по пять раз на дню, вы бы иначе запели.

Они таращат глаза. Какое счастье, что у Карлоса Санчеса нет этого предмета.

– Однако этим здоровье не ограничивается. Позднее в этом семестре мы с вами посмотрим видео на тему заболеваний, передаваемых половым путем, и пронаблюдаем различные инфекции пениса и вагины. Честное слово, парни, ваш пенис может выглядеть точь-в-точь как цветная капуста.

К концу урока у всех девочек ноги скрещены так плотно, что это было бы смешно, если бы не было так тревожно.

Мисс Уэлс самый эффективный учитель, который у меня когда-либо был.

Я никогда не стану заниматься сексом. Никогда.

Пятница, 20 января

Половина учебного года осталась позади, и я делаю краткий отчет о том, как меня воспринимают:

У ч и т е л я: «Прилежная и ответственная».

Го т к и: «Она… с приветом».

Ф у т б о л и с т ы (в лице Карлоса Санчеса): «Ботанка».

Л е о н: «Красавица».

Б и б л и о т е ч н ы е гики: «Нормальная, наверное».

Х о р: «Ботанка».

О р к е с т р: «Ботанка».

К е н з и: «Эпичная неудачница. Наиэпичнейшая».

У ч и т е л я на замену: «Нужно узнать, где она одевается. Где она достала такой кардиган?»

Суббота, 21 января

– Позвони мистер Лоуренсу, – говорит мама, вручая мне его телефонный номер. Я опускаюсь на кухонный стул. Ненавижу звонить по телефону. Не легче и от того, что мне нужно звонить своему самому любимому в мире учителю, который умирает от рака. Жизнь иногда так несправедлива.

Я медленно выдыхаю.

– Хорошо.

Пять гудков в трубке – я уже готовлюсь оставлять сообщение на автоответчике.

Но тут мистер Лоуренс наконец подходит к телефону.

– Алло?

– Здравствуйте, это Майя. – Я стараюсь говорить бодрым тоном.

– О, здравствуй, Майя, – кажется, он рад меня слышать. – Как твои дела?

– Хорошо, а ваши?

– Не самым лучшим образом, но я буду в порядке. Ты, наверное, слышала, что я восстанавливаюсь после рака.

– Да, слышала, – говорю я, закусывая губу. – Можно вас навестить? Я бы хотела показать вам кое-что, что я сейчас пишу.

Мама улыбается мне, когда я заканчиваю разговор.

– Ну что? – спрашивает она.

– Я расскажу ему про Бетти Корнелл. Завтра.

Она качает головой.

– Нет, Майя, так нельзя. Если станет известно, что это просто эксперимент, все, что ты делала весь этот год, будет впустую.

– Это может быть мой единственный шанс. Он никому не расскажет.

Она вздыхает и качает головой.

– Ну, это же твой секрет.

Воскресенье, 22 января

Мистер Лоуренс живет с бежевом доме с глиняным гномом на крыльце.

– Готова? – спрашивает мама.

Я киваю, плотно сжимая пальцами вазу с желтой розой и конверт, в котором лежат мои свежие рассказы и стихи. На дне конверта – письмо, которое я для него написала. Под ним спрятано «Руководство для популярных подростков от Бетти Корнелл».

На мне юбка до колен, синяя блузка и мои древние башмаки. Ни жемчуга, ни колготок, ни косметики. Я хочу, чтобы он узнал меня.

Я стучу, мне открывает его жена. Она ведет меня наверх к мистеру Лоуренсу. Он кажется изможденным и исхудавшим. Он немного рассказывает о своей семье и внуке, хотя с трудом вспоминает, в каком тот классе. Он говорит, что скучает по преподаванию, вот только не может вспомнить, кто его теперь замещает.

Наконец он спрашивает у меня о творчестве. Тогда я рассказываю ему о том, как папа нашел книгу Бетти, и о маминой идее. Рассказываю о Кензи и Карлосе Санчесе. Рассказываю о своих главах.

Я прошу его сказать что-нибудь о популярности, чтобы использовать его цитату в своей книге. Он улыбается и говорит: обязательно.

Прощаясь, я обещаю писать письма по электронной почте. Я не уверена, встретимся ли мы еще когда-нибудь.

Последние его слова, что я слышу, обращены к жене. Даже на лестнице я слышу в его голосе гордость. Она эхом отдается в моем сердце.

– Когда-нибудь она станет знаменитым писателем.

Понедельник, 23 января

Сегодня на репетицию хора Надия (волейболистка, перешедшая к готкам) приходит с сережкой в хряще уха. Она собирает вокруг себе приличную толпу семиклассниц, демонстрируя серьгу всем желающим.

– Когда мне прокололи тут ухо, у меня изменился слух, – на полном серьезе сообщает Надия. – Теперь я могу говорить с Богом… и Ганди.

Ее слушательницы горячо кивают. Что и неудивительно, ведь еще в прошлом году они были доверчивыми шестиклассницами.

Она подходит ко мне и разглядывает мою одежду. Я смотрю на ее: черные туфли, черные серьги, черные волосы, черные джинсы и желтое поло.

– Ого, – говорит она. – Выглядишь… симпатично. То есть нет. Не симпатично… Консервативно. Вот что я хотела сказать. Выглядишь консервативно.

Я осматриваю себя. Старушечий желтый кардиган и пилигримы.

Она права.

– Это делает тебя умнее? – спрашивает она.

Я говорю, что мне надо над этим подумать. Позже даже Карлос Санчес делает мне комплимент.

– Эй, Майя. Мне нравится твоя кофта.

Фу. Понятия не имею, что он имеет в виду, но его интонация вызывает во мне желание вымыть мозг с мылом.

– И мне нравятся твои бусы, – продолжает он.

Я трогаю нитку жемчуга на шее.

– Хм, ладно.

– Знаешь, что интересно, – ухмыляется он, – у моей бабули точно такие же.

Класс взрывается гоготом.

Пятница, 27 января

Закончив работу над нашим коллажем по эмоциям, мы с Кензи обменивается записками в классе здоровья, обсуждая туберкулез. Вдруг она бросает ручку на стол и хитро улыбается.

– Пойду спрошу у мисс Уэлч что-нибудь про секс. Пока, неудачница.

Она как ни в чем не бывало пересекает кабинет и подходит к учительнице, которая проверяет домашние работы. Кензи что-то говорит (слов я не слышу), и челюсть мисс Уэлч отвисает. Женщина нечленораздельно бормочет что-то в ответ. Кензи, довольная, возвращается на свое место.

– У тебя совершенно нет тормозов, Кензи, – говорю я. – С тобой ни на минуту не соскучишься.

– Знаю.

Мисс Корбейл подзывает меня к стойке, в руках у нее мобильный телефон.

– Звонил мистер Лоуренс и просил уточнить у тебя по поводу цитаты, – говорит она в недоумении.

Я застываю.

– Он не мог вспомнить, по какому предмету тебе это нужно. Что мне ему передать?

Он теряет память. Он ускользает от нас. Мое сердце сжимается от боли за него. В то же время, я в ужасе. Что, если кто-нибудь узнает о моем проекте, которым я живу уже пять месяцев? Все может быть кончено в мгновение ока.

– Ничего, я сама ему напишу, – говорю я и после паузы добавляю: – Это… это для церкви, так что ничего срочного, – мой голос дрожит, но я выдавливаю из себя эту ложь.

Мисс Корбейл долго смотрит на меня и отворачивается. Я вижу, что она мне не верит.

Вторник, 31 января

Последний день месяца. На мне надета длинная, до щиколоток, старомодная юбка и свитер с горлом. Никто не перешептывается. Никто не смотрит на меня косо.

С жемчугом на шее во время выступления хора

– Им что, теперь нравятся мои костюмы? – спрашиваю я Кензи, когда после урока здоровья мы идем через школьный двор на следующий урок.