Текст книги "Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее"

На втором этаже библиотеки девочка облюбовала себе стол; там Мара делала домашние задания. Возможно, на этот раз она, как Пиаже, убегала в упорядоченный мир; Мара старалась как можно меньше думать о матери, занимая себя сочинениями и задачами и постоянно подсчитывая свой средний балл. Неудивительно, что училась она на одни пятерки.

Иногда, чтобы расслабиться, девочка брала в аудиовизуальном отделе записи гипнотических сеансов – те, кто поднаторел в деле погружения в мир собственных фантазий, как правило, очень успешны в самогипнозе[294]294
  Auke Tellegen and Gilbert Atkinson, «Openness to Absorbing and Self-Altering Experiences (‘Absorption’), A Trait Related to Hypnotic Susceptibility», Journal of Abnormal Psychology 83, no. 3 (1974): 268–277.


[Закрыть], – и, сдвинув вместе два квадратных мягких кресла, сооружала нечто вроде кушетки, где могла свернуться калачиком. Так же как она когда-то практиковалась «расщеплять» зрение, теперь Мара тренировала свой разум, обучая его делать то, что говорили голоса в записи. Один из таких голосов учил ее стирать мысли, словно мел на доске, и девочка лежала в креслах, закрыв глаза и мечтая о том, что ластик в ее голове наконец окажется сильнее слов, которые упорно всплывали в черноте обратной стороны ее закрытых век. Но больше всего ей нравились записи, которые помогли понять, кем она может однажды стать; это были управляемые медитации, благодаря которым Мара встречалась со своим будущим «я».

Тут стоит сказать, что для многих сверхнормальных людей самым доступным убежищем является именно их будущее. Для ребенка, который ведет среднеожидаемую жизнь, настоящее, как правило, означает возможность жить беззаботно и ни о чем особо не задумываться, а мысли о будущем нередко бывают пугающими и неопределенными. В отличие от благополучных детей, большинство сверхнормальных не страшат никакие перемены[295]295
  Victor Goertzel and Mildred George Goertzel, Cradles of Eminence: Childhoods of More than Seven Hundred Famous Men and Women (Scottsdale, AZ: Great Potential Press, 2004), 80.


[Закрыть]; больше всего они боятся того, что их жизнь останется прежней. Они смело смотрят в будущее, потому что им нечего терять.

Таким образом, некоторым детям и подросткам с устойчивой психикой вроде Мары фантазии о будущем служат не просто средством отстранения от несчастливой реальности, но и являются проактивным способом подготовки к будущей борьбе. Именно тут совладание со стрессом, сосредоточенное на эмоциях, нередко начинает походить на совладание, сфокусированное на проблемах: на этом этапе реакции «бей» и «беги» объединяются. Готовность человека иметь четкое видение будущего способствует его дальнейшим достижениям и успехам[296]296
  Benjamin Baird, Jonathan Smallwood, and Jonathan W. Schooler, «Back to the Future: Autobiographical Planning and the Functionality of Mind-Wandering», Consciousness and Cognition 20, no. 4 (2011): 1604–1611; Angeliki Leondari, Efi Syngollitou, and Grigoris Kiosseoglou, «Academic Achievement, Motivation and Future Selves», Educational Studies 24, no. 2 (1998): 153–163; Benjamin W. Mooneyham and Jonathan W. Schooler, «The Costs and Benefits of Mind-Wandering: A Review», Canadian Journal of Experimental Psychology 67, no. 1 (2013): 11–18; E. Paul Torrance, «The Beyonders in a Thirty Year Longitudinal Study of Creative Achievement», Roeper Review 15, no. 3 (1993): 131–135; E. Paul Torrance, «The Importance of Falling in Love with ‘Something,’», Creative Child and Adult Quarterly 8, no. 2 (1983): 72–78.


[Закрыть], и подобное автобиографическое планирование[297]297
  Jerome L. Singer, The Inner World of Daydreaming (New York: Harper and Row, 1975).


[Закрыть] особенно важно для психологически устойчивых детей. Исследования неординарных индивидуумов – людей, с успехом преодолевающих серьезные трудности на жизненном пути, – показывают, что они склонны к уверенности в себе, целеустремленности и ориентированы на будущее[298]298
  Thomas S. Bateman and Christine Porath, «Transcendent Behavior», in Positive Organizational Scholarship: Foundations of a New Discipline, eds. Kim Cameron, Jane Dutton, and Robert Quinn (San Francisco: Berrett-Koehler Publishers, 2003), 122–137.


[Закрыть].

Склонившись над любимым столом на втором этаже библиотеки, Мара часами корпела над учебниками, справочниками для поступающих в колледжи и картами далеких краев. Она нацелилась на одно учебное заведение из Лиги плюща не потому, что у нее там были знакомые, а потому, что много о нем слышала, и, судя по карте, оно располагалось очень далеко от дома. Библиотекарь распечатала для Мары информацию о поступлении, и девочка носила эти бумаги в рюкзаке, словно некий секретный, тщательно продуманный план бегства. Друг подарил ей брелок для ключей с логотипом этого колледжа, и Мара несколько лет носила его как талисман. «Этот мальчик был единственным в мире человеком, знавшим о моей мечте, и, когда он подарил мне брелок, это было похоже на то, будто он дал старт моей мечте, позволив относиться к ней с полной серьезностью, – вспоминает Мара. – До этого момента, думаю, это было не больше чем моя фантазия».

Чем конкретнее и реалистичнее образы будущего, тем лучше, а сверхнормальный ребенок иногда для начала просто сосредоточивает свои мысли, мечты и фантазии на определенной картине или моменте. На конкретной работе. На далеком большом городе. На тихом уютном доме. На безопасных, надежных взаимоотношениях. На квартире со швейцаром. На красном автомобиле. На хорошей школе. Для актера Алана Камминга это был набор пластинок, которые он однажды купил на сельской ярмарке и которые помогали ему в детстве весьма живо представлять, как в один прекрасный день он освободится от отца: «Они были для меня выходным билетом, – пишет Камминг об этих заветных пластинках в мемуарах “Не сын своего отца”. – Благодаря им я представлял себе мир, где ходят автобусы и такси и где мне, промокшему и продрогшему, никогда не приходится часами ждать в общественном месте, мучаясь от вопроса, когда у отца закончится свидание и он придет за мной, и придет ли вообще»[299]299
  Alan Cumming, Not My Father’s Son: A Family Memoir (Edinburgh: Canongate, 2014), 72.


[Закрыть].

В конце концов, для Мары таким выходным билетом стала усердная учеба в школе, но брелок с логотипом колледжа и справочник для поступающих, безусловно, тоже сыграли свою роль. Oни служили доказательством того, что где-то есть другая жизнь, что в мире есть другие места, куда она однажды сможет убежать раз и навсегда. Сидя за столом на втором этаже библиотеки и наблюдая, как внизу вращается мир, девочка, конечно, не знала, что, став взрослой, будет путешествовать по всему земному шару и со временем выполнит все, что планировала: окончит учебное заведение из почетной Лиги плюща и будет жить очень далеко от места, где родилась и росла. На тот момент – когда Мара планировала свое будущее и решала, в какую точку планеты отправится, – этого ей было достаточно, чтобы чувствовать, что она поднялась над своим нынешним миром и переместилась в другой, намного более счастливый.

Глава 6. Бдительность

Я наделен даром ясновидения и удивительно развитой наблюдательностью[300]300
  Pink Floyd, «Nobody Home», by Roger Waters, in The Wall, Columbia Records, 1979, по состоянию на 27 февраля 2017 года, https://genius.com/Pink-floyd-nobody-home-lyrics.


[Закрыть].

«Никого нет дома», Роджер Уотерс

Когда Джесси была совсем маленькой, она думала, что ее старшая сестра ребенок Розмари. На дворе стоял 1968 год; психологический триллер Романа Полански под таким названием только что вышел на экраны, и взрослые бурно обсуждали его возбужденным шепотом. А как иначе можно было понять поведение Шарли? Она ведь и правда обожала выдергивать с соседской клумбы цветы, особенно те, которые казались ценными или высаженными с особой любовью. Она любила довольно злые шутки, например, наливала в стакан Джесси пахту, а затем с удовольствием наблюдала за выражением удивления и отвращения на лице младшей сестренки. Она по-разному щипала Джесси, чтобы посмотреть, как будут выглядеть синяки. А однажды ночью, когда они лежали в своих кроватях и болтали, Шарли взяла с Джесси клятву о молчании и прошептала в ухо, что ее удочерили. И сказала это так убедительно, что Джесси потом обыскала весь письменный стол мамы, пытаясь найти документы об удочерении. Возможно, именно этим объяснялось то, что мать не защищала ее от проделок сестры, решила девочка.

Джесси была тихой и застенчивой, и ей было очень стыдно за проделки сестры, особенно с соседскими цветами. Девочка очень любила играть с собакой соседей, а для этого ей приходилось собирать всю волю в кулак, идти и звонить в их дверь. Девочке нравилось бегать по огороженному соседскому двору, который казался миром, находящимся где-то далеко-далеко от ее дома, а когда она падала, пес догонял ее и щекотно лизал ей лицо. Лежа на прохладной траве и ощущая прикосновение мягкой шерсти к коже, Джесси чувствовала себя беззаботной, такой, каким и должен быть ребенок. Это чувство девочка никогда не испытывала, находясь рядом с сестрой. Достаточно, например, сказать, что однажды, когда соседи уехали на неделю в отпуск и отдали собаку в гостиницу для животных, Шарли с огромным энтузиазмом убеждала Джесси, что все они умерли.

Возможно, выходки старшей сестры были всего лишь детскими шалостями – так, во всяком случае, объясняла их мама. «Ох уж эти дети…» – вздыхала она скорее неуверенно, чем авторитетно; ее слова звучали так, будто она не знает, что с этим делать и как закончить начатое предложение. Но Джесси чувствовала нечто зловещее в том, какое наслаждение испытывала Шарли, мучая младшую сестру, и иногда думала: а не ребенок ли Шарли дьявола, как Розмари.

* * *

В начальных классах, когда Джесси возвращалась из школы, Шарли всегда была дома. Автобус средней школы ходил раньше, а это означало, что каждый день, входя в дом, Джесси чувствовала себя так, будто тайком пробирается в чужой. Рослая и сильная Шарли управляла в доме всем – телевизором, едой, телефоном и всем остальным, – восседая в центре дивана в центре гостиной. Если Джесси выражала недовольство – скажем, «Куда делись все картофельные чипсы?» или «А я хочу вернуть тот канал», – Шарли вставала с дивана и наказывала сестру. Она толкала ее, била, пинала, щипала, таскала за волосы. Так что большинство дней Джесси просто лежала на полу гостиной, смотря по телевизору то, что выбрала Шарли, и обходясь вместо любимых чипсов хлебом с маслом. Иногда она представляла, будто сидит в тюрьме – и чувствовала себя именно так.

Конечно, иногда, и даже много раз, Джесси и Шарли бывали хорошими сестрами. Они вместе ели и спали, вместе проводили выходные и праздничные дни, и Шарли даже заступалась за Джесси, когда ее обижали на местном катке. Они вместе сидели на заднем сиденье, распевая дурацкие песенки во время длительных семейных автомобильных поездок. Кроме того, сестер приучили говорить друг другу перед сном «Спокойной ночи. Я тебя люблю» независимо от того, что между ними произошло за день. И это сбивало с толку больше всего. И научило Джесси тому, что никогда нельзя знать точно, чего ожидать от других людей, даже от тех, кто говорит, что любит тебя. Девочка сделала вывод, что хорошие люди могут быть плохими и что иногда эти плохие люди живут в твоем доме.

Однажды днем Джесси страшно расстроили слова Шарли о том, что ей больше никогда не позволят играть с соседской собакой. Девочка пошла, а затем побежала на кухню, чтобы позвонить маме на работу, но набирать номер по обычному дисковому телефону, висящему на стене, приходилось долго. Джесси ничего не оставалось, как стоять и с отчаянной решимостью слушать щелчки в трубке. Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк…

Впрочем, щелчки так ничем и не закончились, потому что Шарли подбежала к сестре, вырвала трубку из ее рук и сильно ударила ею Джесси по голове – бац! – после чего отпустила трубку, позволив ей с громким треском брякнуться о линолеумный пол. После этого трубка так и осталась висеть на проводе, и всю остальную часть дня никто не мог позвонить ни в дом, ни из него.

«Я все маме расскажу!» – прокричала Джесси, убегая в их общую с сестрой спальню, где, если ей повезет на долю секунды обогнать Шарли, она сможет захлопнуть дверь, запереть ее, да еще и заблокировать ручку стулом, как делала уже много-много раз. На этот раз ей повезло. Она заперлась, а Шарли барабанила по двери и бушевала: «Если ты сейчас же не откроешь дверь, я тебя убью! Я выпущу собаку на улицу и дам ей убежать!»

Джесси испуганно ходила туда-сюда по спальне, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Вскоре она услышала, как Шарли с грохотом сбежала вниз по лестнице, порылась в ящике в ванной и снова очутилась перед дверью; сестра ковырялась в замке заколкой до тех пор, пока – бац! – замок не открылся. Сердце Джесси ушло в пятки, когда Шарли всем своим весом навалилась на приоткрывшуюся дверь. Она в ужасе смотрела, как потихоньку поддаются дверная ручка и стул, и, напрягшись, придвинула к двери еще и маленький комод; сердце билось в груди, словно бешеное. Поняв, что пока у нее ничего не получается, Шарли опять куда-то ушла; Джесси опустилась на пол и села, облокотившись спиной о комод; сердцебиение немного успокоилось. Сидя на полу, девочка бездумно рассматривала электрические розетки в комнате. Ей нравилось, как они в ответ глядели на нее, их маленькие лица были объяты ужасом, глаза и рты раскрыты в беззвучном крике – единственные и молчаливые свидетели происходящего с ней кошмара.

Только спустя несколько часов Джесси услышала стук каблуков вернувшейся с работы мамы и оттащила комод от двери и убрала стул из-под ручки двери. Девочка пошла на кухню и, заливаясь слезами, рассказала об ударе телефонной трубкой, о стуле и комоде, а также о том, что она беспокоится о соседской собаке. Мама выслушала Джесси, но, возможно, потому, что у нее все равно не было денег на няню, она не могла позволить себе признать, что младшая дочь подвергается насилию. «Милая, просто после школы иди прямо в свою комнату, запирайся и сиди там до моего прихода, – сказала она. – Все, вопрос исчерпан».

* * *

Дом – самое опасное место в Америке. По целому ряду отчетов, отношения между родными братьями и сестрами в этом замкнутом пространстве относятся к категории самых жестоких. Агрессия со стороны сиблинга считается самой распространенной формой насилия в семье[301]301
  Murray A. Straus and Richard J. Gelles, Physical Violence in American Families: Risk Factors and Adaptation to Violence in 8, 145 Families (New Brunswick, NJ: Transaction Publishers, 1990); Murray A. Straus, Richard J. Gelles, and Suzanne K. Steinmetz, Behind Closed Doors: Violence in American Families (Garden City, NY: Anchor/Doubleday, 1980).


[Закрыть]; этот вид насилия встречается чаще, чем насилие над одним из супругов и жестокое обращение с детьми, вместе взятые. Собрать общенациональные статистические данные в этом случае очень трудно, потому что о таком крайне редко сообщают в полицию[302]302
  Vernon R. Wiehe, «Sibling Abuse», in Domestic Violence and Child Abuse Resource Sourcebook, ed. Helene Henderson (Detroit: Omnigraphics, 2000), 409–492.


[Закрыть]. И даже когда это случается, власти часто игнорируют проблему, считая ее исключительно внутрисемейной[303]303
  Lisa Stock, «Sibling Abuse: It Is Much More Serious than Child’s Play», Child Legal Rights Journal 14 (1993): 19–21.


[Закрыть]. Тем не менее масштабные выборочные данные рисуют весьма и весьма тревожную картину.

Целый ряд крупных исследований показал, что в любом взятом году треть детей подвергаются насилию со стороны сиблинга[304]304
  David Finkelhor et al., «Violence, Abuse, and Crime Exposure in a National Sample of Children and Youth», Pediatrics 124, no. 5 (2009):1411–1423; Murray A. Straus and Richard J. Gelles, Physical Violence in American Families: Risk Factors and Adaptation to Violence in 8,145 Families (New Brunswick, NJ: Transaction Publishers, 1990); Murray A. Straus, Richard J. Gelles, and Suzanne K. Steinmetz, Behind Closed Doors: Violence in American Families (Garden City, NY: Anchor/Doubleday, 1980); Corinna J. Tucker, David Finkelhor, Anne M. Shattuck, and Heather Turner, «Prevalence and Correlates of Sibling Victimization Types», Child Abuse and Neglect 37, no. 4(2013): 213–223.


[Закрыть]: их бьет, пинает, кусает или толкает родной брат или сестра. К тому моменту, когда они покидают отчий дом, от половины до трети молодых людей[305]305
  Shelley Eriksen and Vickie Jensen, «A Push or a Punch: Distinguishing the Severity of Sibling Violence», Journal of Interpersonal Violence 24, no. 1 (2009): 183–208; Megan P. Goodwin and Bruce Roscoe, «Sibling Violence and Agonistic Interactions Among Middle Adolescents», Adolescence 25, no. 98 (1990): 451–467; Marjorie S. Hardy, «Physical Aggression and Sexual Behavior Among Siblings: A Retrospective Study», Journal of Family Violence 16, no. 3(2001): 255–268; Heather H. Kettrey and Beth PG. Emery, «The Discourse of Sibling Violence», Journal of Family Violence 21, no. 6 (2006): 407–416; Catherine J. Simonelli et al., «Abuse by Siblings and Subsequent Experiences of Violence Within the Dating Relationship», Journal of Interpersonal Violence 17, no. 2 (2002): 103–121; Murray A. Straus and Richard J. Gelles, Physical Violence in American Families: Risk Factors and Adaptation to Violence in 8,145 Families (New Brunswick, NJ: Transaction Publishers, 1990); Murray A. Straus, Richard J. Gelles, and Suzanne K. Steinmetz, Behind Closed Doors: Violence in American Families (Garden City, NY: Anchor/Doubleday, 1980).


[Закрыть] хоть раз становятся жертвами физической агрессии со стороны сиблинга. Конечно, многие из этих случаев – лишь отдельные пинки на тесном заднем сиденье семейного автомобиля или периодические оплеухи из-за игрушки, но во многих других ситуациях агрессия проявляется сильно и неоднократно, что приводит к порезам, синякам, сломанным костям и расколотым зубам. Более того, физическое насилие данного типа нередко сопровождается еще более частым психологическим насилием[306]306
  Murray A. Straus, Richard J. Gelles, and Suzanne K. Steinmetz, Behind Closed Doors: Violence in American Families (Garden City, NY: Anchor/Doubleday, 1980); Vernon R. Wiehe, Understanding Family Violence (Thousand Oaks, CA: Sage, 1998).


[Закрыть]: буллингом, насмешками, унижениями и угрозами в адрес домашних животных и дорогих ребенку вещей. От 3 до 14 процентов молодых взрослых сообщили, что родной брат или сестра в детстве угрожали им ружьем или ножом[307]307
  Shelley Eriksen and Vickie Jensen, «A Push or a Punch: Distinguishing the Severity of Sibling Violence», Journal of Interpersonal Violence 24, no. 1 (2009): 183–208; Catherine J. Simonelli et al., «Abuse by Siblings and Subsequent Experiences of Violence Within the Dating Relationship», Journal of Interpersonal Violence 17, no. 2 (2002): 103–121.


[Закрыть], а некоторые агрессивные сиблинги направляли свою ярость и на родителей. Все эти данные привели исследователей к выводу, что «дети – самые жестокие члены американских семьей»[308]308
  Murray A. Straus and Richard J. Gelles, Physical Violence in American Families: Risk Factors and Adaptation to Violence in 8,145 Families (New Brunswick, NJ: Transaction Publishers, 1990), 110.


[Закрыть].

Насилие со стороны единокровного брата или сестры, возможно, приобрело характер пандемии[309]309
  David Finkelhor and Jennifer Dziuba-Leatherman, «Children as Victims of Violence: A National Survey», Pediatrics 94, no. 4(1994): 413–420; Kristi L. Hoffman and John N. Edwards, «An Integrated Theoretical Model of Sibling Violence and Abuse», Journal of Family Violence 19, no. 3 (2004): 185–200.


[Закрыть], но, как ни парадоксально, именно повсеместность этого крайне негативного явления способствует тому, что общество считает его относительно безобидным[310]310
  Jonathan Caspi, Sibling Aggression: Assessment and Treatment (New York: Springer Publishing Company, 2012).


[Закрыть]. Многочисленные легенды и истории в самых разных культурах только закрепляют представление о том, что драки между братьями и сестрами – хоть и скверное дело, но, к сожалению, неизбежное. Миф о Ромуле и Реме говорит нам, что Рим был основан Ромулом после того, как он в споре убил своего брата. В первом семействе, описанном в так называемых авраамических религиях, старший сын Адама и Евы Каин убил своего младшего брата Авеля в приступе гнева из-за зависти. Конечно, главное предназначение подобных историй – предостерегать людей, но в определенной мере они переводят семейное насилие в категорию нормального, предполагая, что соперничество и агрессия родных братьев и сестер столь же древние, как наша цивилизация и само человечество.

Понятно, что грань между соперничеством сиблингов и насилием в семье размыта, и, подобно матери Джесси, многие родители упрощают проблему, считая ее обычной, неотъемлемой частью детства. «Это же дети, они всегда себя так ведут», – говорят одни. «Мой брат вечно лупил меня в детстве, но со мной же все в порядке», – заявляют другие. Следует отметить, что в насилии подобного рода чаще всего замечены старшие братья – тревожный факт, серьезность которого легко умалить, оправдав всем известной сентенцией «мальчишки есть мальчишки». Но сестры тоже бывают источником постоянной серьезной агрессии[311]311
  Heather H. Kettrey and Beth PG. Emery, «The Discourse of Sibling Violence», Journal of Family Violence 21, no. 6 (2006): 407–416; Jessie L. Krienert and Jeffrey A. Walsh, «My Brother’s Keeper: A Contemporary Examination of Reported Sibling Violence Using National Level Data, 2000–2005», Journal of Family Violence 26, no. 5 (2011): 331–342.


[Закрыть], и хотя их действия пугают и бывают очень опасными для другого ребенка, как в случае с Джесси, еще реже взрослые думают, что от девочек может исходить реальная угроза. Даже сами дети, страдающие от руки сиблингов, склонны минимизировать свой ущерб, предпочитая использовать для описания происходящего такие слова, как конфликт и соперничество, а не насилие или агрессия[312]312
  Marjorie S. Hardy, «Physical Aggression and Sexual Behavior Among Siblings: A Retrospective Study», Journal of Family Violence 16, no. 3 (2001): 255–268; Heather H. Kettrey and Beth PG. Emery, «The Discourse of Sibling Violence», Journal of Family Violence 21, no. 6 (2006): 407–416.


[Закрыть].

Насилие со стороны родных братьев и сестер чаще встречается до подросткового возраста, зато позже становится более опасным. Агрессия в детской среде широко распространена и обычно достигает пика до достижения ими подросткового возраста[313]313
  Jonathan Caspi, Sibling Aggression: Assessment and Treatment (New York: Springer Publishing Company, 2012); David Finkelhor, Richard K. Ormrod, and Heather A. Turner, «Lifetime Assessment of Poly-Victimization in a National Sample of Children and Youth», Child Abuse and Neglect 33, no. 7 (2009): 403–411; David Finkelhor, Heather Turner, and Richard Ormrod, «Kid’s Stuff: The Nature and Impact of Peer and Sibling Violence on Younger and Older Children», Child Abuse and Neglect 30, no. 12 (2006): 1401–1421; Jacqueline L. Martin and Hildy S. Ross, «Sibling Aggression: Sex Differences and Parents’ Reactions», International Journal of Behavioral Development 29, no. 2 (2005): 129–138; Corinna J. Tucker et al., «Sibling Proactive and Reactive Aggression in Adolescence», Journal of Family Violence 28, no. 3 (2013): 299–310.


[Закрыть], поскольку со временем дети обучаются более эффективным стратегиям управления конфликтами, а также потому, что у них появляются друзья и увлечения вне дома. Поскольку многие воинствующие братья и сестры с возрастом «перерастают» агрессию[314]314
  Corinna J. Tucker, David Finkelhor, Heather Turner, and Anne M. Shattuck, «Sibling and Peer Victimization in Childhood and Adolescence», Child Abuse and Neglect 38, no. 10 (2014): 1599–1606.


[Закрыть], а также потому, что насилие среди маленьких сиблингов обычно обходится без постоянного физического вреда, родители нередко игнорируют серьезность этого явления[315]315
  Mark S. Kiselica and Mandy Morrill-Richards, «Sibling Maltreatment: The Forgotten Abuse», Journal of Counseling and Development 85, no. 2 (2007): 148–160.


[Закрыть]. Тем не менее подобное происходит очень часто и порой имеет долгосрочные негативные эмоциональные последствия[316]316
  John V. Caffaro and Allison Conn-Caffaro, Sibling Abuse Trauma: Assessment and Intervention Strategies for Children, Families, and Adults (London: Routledge, 1998); Shelley Eriksen and Vickie Jensen, «All in the Family? Family Environment Factors in Sibling Violence», Journal of Family Violence 21, no. 8(2006): 497–507; Shelley Eriksen and Vickie Jensen, «A Push or a Punch: Distinguishing the Severity of Sibling Violence», Journal of Interpersonal Violence 24, no. 1 (2009): 183–208; David Finkelhor, Heather Turner, and Richard Ormrod, «Kid’s Stuff: The Nature and Impact of Peer and Sibling Violence on Younger and Older Children», Child Abuse and Neglect 30, no. 12 (2006): 1401–1421.


[Закрыть]. Так, исследователи четко связывают агрессию родных братьев и сестер с последующим буллингом в школе, тревогой, депрессией и даже насилием в личных отношениях и семье. Насилие, которое переносится на среднюю школу[317]317
  Shelley Eriksen and Vickie Jensen, «A Push or a Punch: Distinguishing the Severity of Sibling Violence», Journal of Interpersonal Violence 24, no. 1 (2009): 183–208; David Finkelhor, Heather Turner, and Richard Ormrod, «Kid’s Stuff: The Nature and Impact of Peer and Sibling Violence on Younger and Older Children», Child Abuse and Neglect 30, no. 12 (2006): 1401–1421; Corinna J. Tucker et al., «Sibling Proactive and Reactive Aggression in Adolescence», Journal of Family Violence 28, no. 3 (2013): 299–310.


[Закрыть], обычно становится серьезнее и наносит все больший ущерб, поскольку чем ребенок старше, тем он крупнее и сильнее и нередко имеет доступ к более опасным инструментам насилия.

Сегодня, когда практически все развитые страны относятся к школьному буллингу и насилию со всей серьезностью, непонятно, почему американцы по-прежнему умаляют значимость агрессии между сиблингами. По статистике, дети с большей вероятностью рискуют быть побитыми – один раз, а потом снова и снова, – собственным братом или сестрой, нежели сверстниками или одноклассниками[318]318
  David Finkelhor, Heather Turner, and Richard Ormrod, «Kid’s Stuff: The Nature and Impact of Peer and Sibling Violence on Younger and Older Children», Child Abuse and Neglect 30, no. 12 (2006): 1401–1421.


[Закрыть]. Кроме того, в отличие от одноклассников, которых можно сменить вместе со школой, взаимоотношения с сиблингами в течение многих лет остаются неизбежными, в результате чего, как в случае с Джесси, ребенок может чувствовать себя дома как в тюрьме. Родные братья и сестры, нередко единственные в мире люди, связанные друг с другом взаимоотношениями «от колыбели до могилы», могут быть одними из самых влиятельных – или самых пагубных – фигур в жизни человека. Возможно, родители служат для нас образцом в будущих романтических отношениях, но те, кто гораздо ближе нам по возрасту, часто становятся моделью во всех остальных социальных связях. Младшие братья и сестры изначально смотрят на старших пристальнее и внимательнее, чем на родителей[319]319
  Linda M. Baskett, «Ordinal Position Differences in Children’s Family Interactions», Developmental Psychology 20, no. 6(1984): 1026–1031.


[Закрыть]. Как же на них сказывается то, что сиблинг в любой момент может их ударить или пнуть?

* * *

«Вернейшим предиктором поведения человека в будущем является его поведение в прошлом», – предположительно сказал Альберт Эллис, известный психоаналитик, со временем примкнувший к бихевиористам, то есть специалистам по человеческому поведению. Детям, которые растут в условиях стресса и насилия, это отлично известно, в результате у них вырабатываются так называемые травматические ожидания[320]320
  Robert S. Pynoos et al., «Issues in the Developmental Neurobiology of Traumatic Stress», Annals of the New York Academy of Sciences 821, no. 1(1997): 176–193; Robert S. Pynoos, «The Transgenerational Repercussions of Traumatic Expectations» (paper presented at the 6th IPA Conference on Psychoanalytic Research, University of London, March 8–9, 1996).


[Закрыть], или твердая уверенность в том, что и в будущем их ждут новые беды, проблемы и неприятности. Они постоянно живут в состоянии, которое психолог Джером Каган назвал «тревожностью дурных предчувствий»[321]321
  Jerome Kagan, «A Conceptual Analysis of the Affects», Journal of American Psychoanalytic Association 39 (1991): 109–130.


[Закрыть]. Это часто или постоянно испытываемое человеком чувство, вполне реальный страх, что вот-вот что-то пойдет не так, случится что-то скверное. Сознательно или подсознательно сканируя окружающую среду ради обнаружения признаков опасности, дети вроде Джесси неустанно следят за происходящим вокруг. Они уделяют огромное внимание деталям, настроению и поведению других людей и, не надеясь, что окружающие будут делать только то, что для них хорошо, приучают себя к предельной внимательности и осторожности. Они становятся бдительными.

В интереснейших мемуарах The Glass Castles[322]322
  Издана на русском языке: Уоллс Дж. Замок из стекла. М.: Litres, 2017.


[Закрыть] Джаннетт Уоллс подробно рассказывает о своей жизни с отцом-алкоголиком и безразличной матерью, о детстве, в котором были ужасы вроде ожогов в трехлетнем возрасте и спасение бегством из охваченной пожаром лачуги через пару-другую лет. «Я жила в мире, который мог в любой момент вспыхнуть, – пишет Джаннетт. – Это знание постоянно держало меня в сильном напряжении»[323]323
  Jeannette Walls, The Glass Castle: A Memoir (New York: Scribner, 2009), 34.


[Закрыть]. Как уже говорилось, часть мозга под названием миндалевидное тело заставляет нас быть начеку, быть бдительным. Оно усердно трудится не только во время реакции «бей» или «беги»[324]324
  Joseph E. LeDoux, «Emotion: Clues from the Brain», Annual Review of Psychology 46 (1995): 209–235.


[Закрыть], но и во все моменты, предшествующие возникновению необходимости в такой реакции. Оно «включает» состояние повышенной бдительности не только при наличии явной, реальной угрозы, но и в потенциально опасных ситуациях[325]325
  John H. Krystal et al., «Neurobiological Aspects of PTSD: Review of Clinical and Preclinical Studies», Behavior Therapy 20, no. 2 (1989): 177–198; Lisa M. Shin, «The Amygdala in Post-Traumatic Stress Disorder», in Post-Traumatic Stress Disorder: Basic Science and Clinical Practice, eds. Joseph E. LeDoux, Terrence Keane, and Peter Shiromani (New York: Springer Science and Business Media, 2009), 319–336; Paul J. Whalen, «Fear, Vigilance, and Ambiguity: Initial Neuroimaging Studies of the Human Amygdala», Current Directions in Psychological Science (1998): 177–188.


[Закрыть]. В соответствии с принципом, весьма точно названным «принципом детектора дыма»[326]326
  Randolph M. Nesse, «Natural Selection and the Regulation of Defenses: A Signal Detection Analysis of the Smoke Detector Principle», Evolution and Human Behavior 26, no. 1 (2005): 88–105; Randolph M. Nesse, «The Smoke Detector Principle», Annals of the New York Academy of Sciences 935, no. 1 (2001): 75–85.


[Закрыть], амигдала (и запускаемые ею механизмы защиты) часто бывает чрезмерно чувствительна и выдает излишне сильную реакцию, поскольку ложноположительный вывод предпочтительнее ложноотрицательного. Если вы живете в тех же условиях, что и маленькая Джаннетт Уоллс, вам нужно, чтобы «пожарная сигнализация» трезвонила как можно громче, причем не тогда, когда весь дом объят пламенем, а при первых же признаках задымления.

Мозг приспосабливается к жизни, которую мы ведем; одно исследование в этой области дает все основания полагать, что хронический стресс, который многократно активирует миндалевидное тело, ведет к долгосрочной перестройке организма[327]327
  Donald G. Rainnie and Kerry J. Ressler, «Physiology of the Amygdala: Implications for PTSD», in Post-Traumatic Stress Disorder: Basic Science and Clinical Practice, eds. Joseph E. LeDoux, Terrence Keane, and Peter Shiromani (New York: Springer Science and Business Media, 2009), 39–78.


[Закрыть], в том числе к повышенной чувствительности к угрозе. Подобные изменения, кстати, наблюдаются у солдат, вернувшихся с войны. В рамках одного исследования ученые с помощью МРТ изучали активность миндалевидного тела двух групп солдат[328]328
  Guido A. van Wingen et al., «Perceived Threat Predicts the Neural Sequelae of Combat Stress», Molecular Psychiatry 16, no. 6(2011): 664–671.


[Закрыть]. Первая группа состояла из тридцати трех человек, которым предстояло служить в Афганистане; в их обязанности входило боевое патрулирование, разминирование территорий и транспортировка по территории противника. Они должны были подвергаться вражеским обстрелам и своими глазами видеть раненых и убитых военных и гражданских. Другая группа включала двадцать шесть солдат, которым предстояло служить внутри страны. Так вот, перед отправкой на место службы МРТ-сканирование выявило, что, когда испытуемым показывали фотографии злых лиц – универсальный сигнал угрозы, обе группы демонстрировали одинаковый уровень активности миндалевидного тела. А после прохождения службы в группе, служившей в зоне военных действий, эта активность была намного выше, чем во второй группе. Их амигдала реагировала на злые и сердитые лица сильнее по сравнению с группой, которая не нюхала пороху.

Конечно же, ужасы войны не единственное, что повышает чувствительность мозга. Каждый день люди сталкиваются со множеством самых разных причин жить в страхе; агрессивные братья и сестры, родители-алкоголики, опасные районы проживания и школьные хулиганы – лишь несколько примеров «минных полей», через которые ежедневно приходится проходить детям. Неудивительно, что у детей, живущих в обстановке насилия, наблюдаются такие же изменения мозга, как у солдат с опытом боевых действий. В одном исследовании ученые изучили двадцать детей, подвергавшихся насилию в семье, и двадцать три ребенка, которые ему не подвергались[329]329
  Eamon J. McCroryet al., «Heightened Neural Reactivity to Threat in Child Victims of Family Violence», Current Biology 21, no. 23 (2011): R947–R948.


[Закрыть]. Как и солдаты, вернувшиеся с войны, дети, подвергшиеся насилию в семье, демонстрировали в ответ на фотографии злых лиц большую активность миндалевидного тела, чем дети из благополучных семей, и степень этой активации положительно коррелировала с серьезностью наблюдаемого насилия. Однако чувствительность амигдалы повышается не только в результате насилия. Так, например, исследования показали, что миндалевидное тело детей, разлученных в раннем детстве с матерями и росших в детских домах либо с матерями, страдающими депрессией, больше по размеру, чем у их благополучных сверстников[330]330
  Sonia J. Lupien et al., «Larger Amygdala but No Change in Hippocampal Volume in 10-Year-Old Children Exposed to Maternal Depressive Symptomatology Since Birth», Proceedings of the National Academy of Sciences 108, no. 34 (2011): 14324–14329.


[Закрыть], очевидно, потому что они привыкли сами заботиться о собственной безопасности.

Поскольку, как известно, лучшая защита – это нападение, в мире, полном опасностей, очень полезно не просто реагировать на угрозу, а иметь возможность заранее ее распознавать и выявлять. Раннее выявление дает нам преимущество, что, в свою очередь, позволяет действовать проактивно или хотя бы подготовиться к проблемам. И многие дети и подростки (и их миндалевидные тела) учатся не только реагировать на угрозу, но и замечать первые ее признаки.

* * *

«Пробыв там достаточно долго, – рассказывал один солдат о пребывании в зоне военных действий, – начинаешь заранее понимать, когда что-то идет не так. Это как когда вы, идя по своему кварталу, узнаете соседей и точно знаете, когда все нормально, а когда нет»[331]331
  Laurence Gonzales, Surviving Survival: The Art and Science of Resilience (New York: Norton, 2012), 70.


[Закрыть]. А что нормально для психологически устойчивого ребенка? Дети, которые живут не в среднеожидаемой среде, а в жестокой или непредсказуемой, становятся истинными мастерами в деле выявления сигналов, предупреждающих об опасности. Словно солдат в боевых условиях, они постоянно настроены на мельчайшие детали в своем окружении, особенно указывающие на то, что «что-то не так». Умение раньше других замечать нечто необычное, – особенно яркая характеристика детей с устойчивой психикой, отличающая их от сверстников. Она выделяется даже среди других их способностей. Сверхнормальные вроде Джесси часто рассказывают о своей гиперчувствительности к угрозе как еще об одном, дополнительном органе чувств, что подтверждается и исследованиями в этой области.

Даже дети дошкольного возраста из неблагополучных семей обращают внимание на конкретные детали[332]332
  Karen A. Frankel, Elizabeth A. Boetsch, and Robert J. Harmon, «Elevated Picture Completion Scores: A Possible Indicator of Hypervigilance in Maltreated Preschoolers», Child Abuse and Neglect 24, no. 1(2000): 63–70.


[Закрыть], которых никогда не заметят их благополучные сверстники. В одном исследовании данного типа принимали участие четырнадцать дошкольников, посещавших коррекционный детский сад; каждый из малышей уже столкнулся в жизни с разного рода несчастьями. Одни подверглись физическому или сексуальному насилию, другие стали свидетелями насилия в семье или жертвами безразличия родителей. В рамках исследования дошкольники прошли специальный тест Векслера для детей от 4 до 6,5 лет (интеллектуальный психологический тест, широко применяемый для прогнозирования успешности трудовой деятельности и определения интеллекта и склонностей ребенка)[333]333
  David Wechsler, Manual: Wechsler Preschool and Primary Scale of Intelligence, Revised (San Antonio: Psychological Corporation, 1989).


[Закрыть]. Исследование показало, что совокупный балл коэффициента интеллекта для детей, подвергшихся жестокому обращению, входил в средний диапазон, что в общем и целом означает, что их интеллектуальные способности не слишком сильно отличаются от способностей сверстников. Однако они явно превосходили однолеток в подтесте «Недостающие детали»[334]334
  В этом исследовании описательные статистические данные собирались исключительно с применением специального теста Векслера, включая такие подтесты, как «Дома животных», «Недостающие детали», «Лабиринты», «Геометрические фигуры» и «Кубики».


[Закрыть]. Это задание заключается в том, что малышам показывают картинки с изображением привычных ситуаций из реальной жизни или обычных предметов, в которых отсутствует какой-либо элемент, скажем дверь без ручки или стол без одной ножки. Подтест измеряет визуальную активность ребенка и его внимательность к деталям, в частности способность дифференцировать детали, разделяя их на существенные и несущественные. Так вот, 30 процентов дошкольников с опытом жестокого обращения получили по этому тесту балл значительно выше среднего, то есть с более чем одним стандартным отклонением от среднего показателя. В общем и целом 10 процентов испытуемых справляются с этим заданием успешнее, чем с другими задачами из теста Векслера для данной возрастной группы, но почти все дошкольники, с которыми плохо обращались дома, показали отличные результаты.

Как известно, главная угроза для человека – другие люди, следовательно, к наиболее надежным сигналам опасности, самым ранним ее предвестникам, относятся выражения лиц тех, кто нас окружает. Чарльз Дарвин утверждал, что эмоции универсальны и наше выживание в значительной мере зависит от умения «считывать» их и реагировать на них[335]335
  Впервые опубликовано в 1872 году. Более поздние издания см. в Charles Darwin, Paul Ekman, and Phillip Prodger, The Expression of the Emotions in Man and Animals, 3rd edition (London: Harper Collins, 1998).


[Закрыть]. Дальнейшие исследования в этой области, прежде всего проведенные Полом Экманом и Кэрролл Изард, позволяют предположить, что каждая из шести универсальных эмоций, которые понимают люди во всем мире (гнев, отвращение, страх, счастье, печаль и удивление), требует специфических движений лицевых мышц[336]336
  Paul Ekman and Wallace V. Friesen, Manual for the Facial Action Coding System (Palo Alto, CA: Consulting Psychologists Press, 1978).


[Закрыть]. Самой эволюцией люди «запрограммированы» на чувствительность к этим выражениям, и у некоторых детей она особая, повышенная. По данным многочисленных исследований, наиболее успешно дети с негативным опытом распознают такую эмоцию, как гнев[337]337
  Dante Cicchetti and Adrienne Banny, «A Developmental Psychopathology Perspective on Child Maltreatment», in Handbook of Developmental Psychopathology, eds. Michael Lewis and Karen D. Rudolph (New York: Springer, 2014), 723–741; Nikki Luke and Robin Banerjee, «Differentiated Associations Between Childhood Maltreatment Experiences and Social Understanding: A Meta-Analysis and Systematic Review», Developmental Review 33, no. 1 (2013): 1–28; Seth D. Pollak, «Mechanisms Linking Early Experience and the Emergence of Emotions: Illustrations from the Study of Maltreated Children», Current Directions in Psychological Science 17, no. 6 (2008): 370–375. See, for reviews, Willem E. Frankenhuis and Carolina de Weerth, «Does Early-Life Exposure to Stress Shape or Impair Cognition?», Current Directions in Psychological Science 22, no. 5(2013): 407–412.


[Закрыть]. Если верно то, о чем говорится в стихе 20:3 в «Книге притчей Соломоновых» – «Честь для человека – отстать от ссоры; а всякий глупец задорен», – то бремя быть достойным или по крайней мере не быть дураком, часто ложится на плечи психологически устойчивого ребенка. Возможно, поэтому они так сильно и постоянно настроены на такую эмоцию, как гнев. Предлагаю обсудить три исследования, которые наглядно демонстрируют, как это выглядит в лабораторных условиях.

В первом исследовании[338]338
  Seth D. Pollak and Pawan Sinha, «Effects of Early Experience on Children’s Recognition of Facial Displays of Emotion», Developmental Psychology 38, no. 5(2002): 784–791.


[Закрыть] 24 ребенка восьми-десяти лет, подвергшихся физическому насилию, тестировались параллельно с 23 детьми того же возраста, которых миновала эта участь. Им по очереди показывали на экране компьютера цветные фотографии лиц, выражавших гнев, счастье, страх или печаль. Каждое изображение сначала показывали нечетко, не в фокусе, чтобы выражение лица было трудно определить. Каждые три секунды фотографии становились сфокусированнее и четче, что делало эмоцию более различимой и понятной. После четырнадцати таких трехсекундных интервалов картинка была уже полностью четкой. С каждым интервалом детей просили ответить, какие эмоции, если таковые имеют место, они могут различить на картинке. Дети, подвергшиеся насилию, идентифицировали гнев быстрее, причем на основе меньшего объема информации, чем испытуемые из второй группы. При этом ребята, росшие в благополучной среде, не опережали первую группу, идентифицируя счастье или страх, а печаль распознавали даже медленнее.

В другом исследовании[339]339
  Seth D. Pollak et al., «Development of Perceptual Expertise in Emotion Recognition», Cognition 110, no. 2 (2009): 242–247.


[Закрыть] 95 девятилетним детям – примерно половина из них имела опыт физического насилия, а остальные нет – показывали серию фотографий лиц моделей; их эмоциональные выражения менялись от нейтральных к счастливым, от нейтральных к грустным, от нейтральных к сердитым, от нейтральных к испуганным либо от нейтральных к удивленным. По сравнению с благополучными сверстниками дети, подвергшиеся насилию, правильно определили гнев раньше второй группы, когда мускулатура лица на картинке намного меньше отражала эту эмоцию. Больше того, чем враждебнее была среда в доме, где рос ребенок, тем быстрее он идентифицировал сердитое выражение лица. А вот другие эмоции – счастье, грусть, страх и удивление – дети, подвергшиеся насилию, узнавали примерно с такими же показателями, как остальные.

В третьем исследовании[340]340
  Seth D. Pollak et al., «Physically Abused Children’s Regulation of Attention in Response to Hostility», Child Development 76, no. 5 (2005): 968–977.


[Закрыть] изучался такой вопрос: а может, дети с опытом домашнего насилия, не только раньше замечают опасность, но и дольше остаются настороже? Чтобы на него ответить, одиннадцати малышам четырех-пяти лет, подвергшимся дома агрессии, и двадцати четырем, не прошедшим через это испытание, измеряли сердечный ритм и электропроводность кожи, в то время как они слушали, как два незнакомых им взрослых человека – актеры, нанятые для исследования, – начинали спорить и ругаться в соседней комнате. Эпизод межличностного взаимодействия, который слышали дети, состоял из четырех фаз: нейтральный разговор, интенсивная сердитая речь, период неопределенного молчания и период разрешения проблемы, во время которого оба взрослых извинялись друг перед другом. Так вот, когда люди за стеной начинали ссориться, обе группы детей испытывали эмоциональное возбуждение, но если дети, не подвергавшиеся домашнему насилию, поняв, что разговор не имеет к ним никакого отношения, быстро возвращались в обычное эмоциональное состояние, то малыши, подвергшиеся ему, оставались «в состоянии боевой готовности» и настороженно следили за происходящим даже в момент извинений.