Текст книги "Принцесса ждет"

20 января, вторник, в лимузине, по дороге на бабушкины уроки

Набросок сочинения по английскому:

Как я провела зимние каникулы

Я провела зимние каникулы в Дженовии, стране с населением в 50 000 человек, расположенной на Лазурном Берегу, между Италией и Францией. Главным образом Дженовия занимается экспортом оливкового масла. Импортирует в основном туристов. В последнее время, однако, Дженовия начала задумываться о весьма значительном ущербе, наносимом инфраструктуре страны многочисленными судами, курсирующими в районе доков и………………….

21 января, среда, домашняя комната

Боже мой, кажется, я устала куда сильнее, чем думала вчера. По дороге к бабушке я так крепко уснула в лимузине, что Ларс не смог меня добудиться! Говорит, что когда он попытался привести меня в чувство, я отпихнула его и сквозь сон выругалась по-французски (я тут ни при чем, это Франсуа надо сказать спасибо).

Короче, он приказал Хансу разворачиваться и везти меня домой, а потом целых три лестничных пролета нес меня на руках в мою комнату (кстати, это почти подвиг, ведь я вешу больше, чем пять Толстых Луи). Потом мама уложила меня в постель.

К ужину я так и не проснулась. Я открыла глаза лишь в семь утра следующего дня! Получается, я дрыхла пятнадцать часов подряд.

Ничего себе! Должно быть, я изрядно переволновалась из-за возвращения домой, встречи с Майклом и вообще.

А может, у меня совсем сбился биологический ритм, и все эти переживания по поводу своей бездарности коренятся вовсе не в моей заниженной самооценке, а просто вызваны недосыпом. Говорят, у людей, которые долго не спят, начинаются галлюцинации. Один ди-джей не спал аж одиннадцать дней подряд (самое длительное время, проведенное без сна, зафиксированное в книге рекордов) и под конец начал крутить диски исключительно Фила Коллинза. Тут же всем стало ясно, что пора вызывать «скорую».

Правда, даже после пятнадцати часов крепкого сна меня все еще преследует мысль, что я бездарность. Но, надо сказать, что трагедию я из этого уже не делаю. Думаю, долгий сон вправил мне мозги. Нет, правда, не всем же быть такими гениями, как Майкл или Лилли. И не каждому дано так виртуозно владеть скрипкой, как Борису. Наверняка я тоже в чем-нибудь да сильна. Мне просто надо сообразить, в чем именно. За завтраком я спросила мистера Дж., что, по его мнению, во мне удивительного, а он сказал, что порой я делаю весьма интересные замечания по поводу моды.

Но вряд ли Лилли имела в виду именно это. Ведь когда она говорила о моем таланте, я была в школьной форме, а тут не особо разбежишься с творческими фантазиями на тему моды.

Замечание мистера Дж. напомнило мне, что я до сих пор не нашла свое белье «Королева Амидала». Но я не собиралась спрашивать у своего отчима, видел ли он его или нет. Сама я стараюсь даже не глядеть на его белье, которое ему возвращают аккуратно сложенным и отутюженным из прачечной, и очень благодарна мистеру Дж., что он не пялится на мое.

У мамы я тоже не могла спросить, потому что этим утром она все так же была потеряна для внешнего мира. Что ж, думаю, беременным сон необходим так же, как подросткам и ди-джеям.

Но вообще-то мне просто необходимо найти это белье к пятнице, иначе мое первое свидание с Майклом пойдет наперекосяк, уж поверьте мне. Представьте, он развернет мой подарок и… «Хм… Ну, подарок не главное. Главное – внимание».

Может, все же надо было последовать совету миссис Хаким Баба и подарить Майклу свитер?

Но Майкл не из тех парней, которым дарят свитера! Я это окончательно поняла, когда мы сегодня подкатили к его дому. Он стоял там такой высокий, мужественный, ну прямо как Хит Леджер. Только волосы у него темные, а не светлые.

Его шарф развевался на ветру, ворот рубашки расстегнулся, и я кидала взгляды на ямочку у него на шее, ну, на ту, что расположена как раз под кадыком. Ларс как-то сказал мне, что если со всей дури ударить человека в эту ямочку, его парализует. А ямочка Майкла выглядит так прелестно, так привлекательно и изящно, что он мне сразу напомнил мистера Рочестера, грустно размышляющего о своей великой любви к Джейн…

И в тот момент я знала, была уверена на сто процентов, что не буду дарить Майклу свитер. Уж Кейт Босуорт никогда бы не сделала такую глупость. Подарить своему любимому свитер. Фу.

А потом Майкл увидел меня, улыбнулся и больше не выглядел, как мистер Рочестер, потому что мистер Рочестер никогда не улыбался.

Майкл выглядел, как Майкл. Вот и все. И сердце в моей груди застучало быстрее, как всегда, когда я вижу его.

– С тобой все нормально? – спросил он, как только уселся в лимузин.

Его глаза, такие темные, что казались черными, затягивали, как трясина. Мистер Рочестер всегда обходил стороной трясину, потому что стоит попасть в нее, и тебя затянет по уши… что обычно и происходит, когда я смотрю в глаза Майкла – я тону, тону, и твердо знаю, что мне уже не вернуться обратно, но это так приятно, мне нравится заглядывать в бездонные глаза моего Майкла. А вот у меня самые обыкновенные серые глаза, цвета мокрого нью-йоркского асфальта. Или цвета счетчиков для парковки.

– Я тебе звонил вчера вечером, – сказал Майкл. Его сестра немилосердно пихалась, пытаясь отодвинуть Майкла, чтобы тоже влезть в лимузин. – Но твоя мама сказала, что ты в отрубе…

– Я безумно устала, – сказала я, наслаждаясь сознанием того, что он обо мне волновался. – И проспала пятнадцать часов подряд.

– Ерунда все это, – сказала Лилли. Подробности моего сна ее не интересовали. – Я получила новости от продюсеров твоего фильма.

Я удивилась.

– Правда? И что они говорят?

– Они попросили меня с ними позавтракать. – Лилли изо всех сил делала вид, что вовсе не хвастается. Правда, не особо успешно. В ее голосе звучало злорадство. – Утром в пятницу. Так что я в пятницу с вами в школу не поеду.

– Ух ты! – Я была поражена. – Завтрак? Правда? А круассаны и рогалики будут?

– Вероятно, – ответила Лилли.

Я просто диву давалась. Вот меня еще никогда продюсеры на завтрак не приглашали. Только испанский посол в Дженовии.

Я спросила Лилли, подготовила ли она список требований к продюсерам, и Лилли сказала, что подготовила, но мне не покажет.

Пожалуй, надо посмотреть это кино и выяснить, наконец, из-за чего Лилли так бесится. Мама записала кино на кассету. Кстати, она сказала, что ничего забавнее в жизни не смотрела. Хотя мама хохотала на протяжении всех «Грязных танцев», даже там, где смеяться было явно неуместно, так что не думаю, что ей можно доверять в этом вопросе.

Охо-хо… Одна девушка из группы поддержки (увы, не Лана) надорвала ахиллесово сухожилие во время танца, а запасную из команды перевели в женскую школу в Массачусетсе за то, что она устроила бурную вечеринку, пока родители были на Мартинике. Поэтому объявлен конкурс на свободное место.

Я очень надеюсь, что Лилли слишком занята протестами по поводу фильма о моей жизни, чтобы выступить еще и против нового набора в группу поддержки. Помню, в прошлом семестре она заставила меня таскать огромный плакат, гласивший: «ГРУППА ПОДДЕРЖКИ – ЭТО ШОВИНИЗМ И НЕ СПОРТ!», в чем я, кстати, не совсем уверена с тех пор, как соревнования групп поддержки стали транслировать по каналу ESPN. Но вот то что за женские команды в нашей школе не болеют, это факт. Вот Лана со своей командой никогда не порадует своим посещением женскую волейбольную или баскетбольную сборную, зато не пропустит ни одного состязания парней. Так что есть какая-то правда в том, что это проявление полового шовинизма.

О, Господи, какой-то урод только что принес пропуск на другой этаж. Для меня! Меня вызывают в кабинет директора! А я же ничего такого не делала! Ну, по крайней мере, в этот раз.

21 января, среда, кабинет директрисы Гупты

Поверить не могу: еще только второй день второго семестра, а я уже сижу в кабинете директора. Может, я и не сделала домашнее задание, но у меня же есть записка от отчима.

Я первым же делом отнесла ее утром в административный отдел. В ней говорится:

Прошу извинить Мию за то, что она не приготовила уроки за вторник, 20 января. Она плохо себя чувствовала из-за смены часовых поясов и акклиматизации, поэтому не смогла вечером выполнить домашние задания. Конечно же, сегодня вечером она все наверстает.

Франк Джанини

Немного напряжно, когда твой отчим еще и твой учитель.

Но что директриса Гупта может иметь против? Нет, ну понятно, что еще только второй день семестра, а я уже отстала. Но я же отстала не так уж сильно.

И Лану я еще сегодня не видела, так что вряд ли я могла нанести какой-нибудь ущерб ей или ее личным вещам.

О, ГОСПОДИ! А вдруг они поняли свою ошибку и решили исключить меня из группы талантливых и одаренных? Ну, поняли, наконец, что у меня нет никаких талантов. Что если меня внесли в тот список из-за глюка в компьютере, а теперь все исправили и собираются перевести меня на тех. обуч или прикладные искусства, где мне самое место? И придется мне мастерить подставки для солонок и перечниц!!!! Или еще хуже – готовить омлет!!!

И я больше никогда не увижу Майкла! Ну ладно, да, я буду видеть его по дороге в школу, во время обеда, после школы и по выходным и праздникам, но и только! Если они переведут меня из класса талантливых и одаренных, то лишат целых пяти часов общения с Майклом в неделю! Конечно, мы с Майклом во время урока не так уж много разговариваем, потому что Майкл на самом деле талантлив и одарен, в отличие от меня, и ему нужно это время, чтобы оттачивать свои музыкальные дарования, вместо того чтобы натаскивать меня, чем, правда, все обычно и кончается из-за моей полной непроходимости в алгебре.

Но так, по крайней мере, мы вместе.

О, Господи, это ужасно! Если у меня и вправду есть талант (в чем я сомневаюсь), ПОЧЕМУ Лилли не сказала мне, в чем он? Тогда я могла бы бросить его в лицо директрисе Гупте, когда она попытается депортировать меня на тех. обуч.

Подождите-ка… а чей это голос? Там, в кабинете директрисы Гупты? Какой-то он очень знакомый. Похож на…

21 января, среда, лимузин бабушки

Поверить не могу, что бабушка так поступила. Ну кто так ДЕЛАЕТ? Взять и забрать подростка из школы.

Ведь она же вроде взрослый человек. Она должна показывать мне пример.

И что она делает вместо этого?

Во-первых, она нагло ВРЕТ, а потом забирает меня из школы под ложным предлогом. Я вам точно говорю, если мама или папа узнают об этом, Клариссе Ренальдо не жить. Да и меня чуть удар не хватил, когда она вышла из кабинета директрисы Гупты со словами:

– Да, конечно, мы все молимся о его скорейшем выздоровлении, но вы же сами понимаете, как бывает…

При виде нее у меня вся кровь от лица отхлынула. Не только потому, что из всех людей на свете с директрисой Гуптой говорила именно бабушка, а больше из-за того, что именно она говорила.

Я вскочила, сердце у меня так колотилось, что чуть из груди не выскакивало.

– Что случилось? – Я была в панике. – Это папа? Рецидив рака? Да? Можешь сказать мне, я выдержу.

По тому, как бабушка разговаривала с директрисой Гуптой, я была уверена, что у папы опять развивается рак, и что ему снова придется пройти весь курс лечения…

– Я скажу тебе в машине, – сухо ответила мне бабушка. – Пойдем.

– Нет, ну правда. – Я семенила за ней, а Ларс за мной. – Можешь сказать мне сейчас. Клянусь, я все выдержу. С папой все в порядке?

– Не волнуйся из-за уроков, Миа, – крикнула нам вслед директриса Гупта. – Для тебя сейчас главное – быть рядом с твоим отцом.

Так, значит, это правда! Папа заболел!

– Это опять рак? – спросила я бабушку, когда мы уже вышли из здания и направлялись к ее лимузину, припаркованному возле каменного льва, который сторожит ступеньки школы имени Альберта Эйнштейна. – Что говорят доктора – он операбельный? Ему требуется пересадка костного мозга? У нас, может, он совпадает, судя по тому, что у меня его волосы. Во всяком случае, они могли выглядеть так же, когда они у него были.

И только когда мы наконец уселись в машину, бабушка бросила на меня взгляд, преисполненный презрения.

– Ради бога, Амелия. С твоим отцом все в порядке. А вот о твоей школе этого не скажешь. Подумать только, ученику нельзя пропустить занятия кроме как по болезни. Смешно! Иногда, знаешь ли, людям требуется денек перерыва. Кажется, его называют день самостоятельной работы. Так вот, Амелия, сегодня у тебя как раз такой день.

Я удивленно моргнула. Я прямо не верила своим ушам.

– Подожди-ка, – сказала я. – То есть… папа не болен?

– Пфи! – фыркнула бабушка, приподняв свои нарисованные брови. – Он был вполне здоров, когда я разговаривала с ним сегодня утром.

– Тогда что? – Я уставилась на нее. – Зачем ты сказала директрисе Гупте…

– Потому что иначе она не отпускала тебя с занятий, – ответила бабушка и взглянула на свои золотые часы с бриллиантами. – А мы и так уже опаздываем. Честное слово, нет ничего хуже слишком усердных педагогов. Они считают, что действуют во благо, а ведь есть разные виды обучения. И не всегда оно происходит в классе.

Я начинала понимать. Бабушка выдернула меня из школы прямо посреди занятий, не потому что в моей семье кто-то заболел. Нет, она забрала меня, чтобы чему-то научить.

– Бабушка! – закричала я, не веря своим ушам. – Ты не можешь вот так приезжать и забирать меня из школы, когда заблагорассудится. И уж точно нельзя говорить директрисе Гупте, что мой папа болен, если это не так! Как ты вообще могла сказать такое? Ты когда-нибудь слышала о самоисполняющихся предсказаниях? То есть, если все время врать про такие вещи, то они, в конце концов, случаются…

– Не смеши меня, Амелия, – ответила бабушка. – Твоему отцу не придется ложиться в больницу только из-за того, что я чуть-чуть ввела в заблуждение школьную администрацию.

– Откуда такая уверенность, интересно, – со злостью ввернула я. – И вообще, куда ты меня везешь? Я не могу позволить себе уходить с уроков, бабушка. Я не такая умная, как большинство моих одноклассников, и мне многое надо наверстывать, из-за того, что я вчера очень рано заснула…

– Ах, прости, – с сарказмом сказала бабушка. – Я и забыла, как ты любишь алгебру. Уверена, ты очень сожалеешь, что придется пропустить ее сегодня…

Не могу сказать, что она не права. По крайней мере, кое в чем. Хотя меня не приводят в восторг ее методы, но уж я точно не стану оплакивать тот факт, что она выдернула меня с алгебры. Целые числа – не мой конек.

– Ладно, куда бы мы ни ехали, – сказала я сурово, – мне надо вернуться до обеда, потому что Майкл будет волноваться…

– О, только не этот мальчик опять, – вздохнула бабушка и вперила свой взор в прозрачную крышу лимузина.

– Да, этот мальчик, – сказала я. – Этот мальчик, которого я люблю всей душой и сердцем. И если бы ты с ним познакомилась, бабушка, ты бы поняла…

– Приехали, – перебила меня бабушка с некоторым облегчением, когда шофер затормозил. – Наконец-то. Выходи, Амелия.

Я вылезла из лимузина и огляделась, куда это бабушка притащила меня. Я увидела только огромный магазин «Шанель» на Пятьдесят седьмой улице. Но вряд ли мы могли направляться именно сюда. Или все-таки могли?

Но когда бабушка сняла с Роммеля его поводок от Луи Вуитона, отпустила его на землю и решительно направилась к огромным стеклянным дверям, я поняла, что именно в «Шанель» мы и ехали.

– Бабушка! – крикнула я, припустив вдогонку за ней. – «Шанель»? Ты что, забрала меня с уроков, чтобы прошвырнуться по магазинам?

– Тебе нужно платье, – процедила бабушка, – для черно-белого бала у герцогини Треванни в эту пятницу. Это ближайший прием, на который мне удалось добыть приглашение.

– Черно-белый бал? – эхом откликнулась я, когда Ларс провел нас в тихий белый вестибюль «Шанель», самого эксклюзивного в мире модного бутика.

До того, как я узнала, что я принцесса, я даже зайти бы побоялась в такой магазин… чего, правда, не скажешь о моих друзьях. Вот Лилли однажды даже отсняла целый сюжет для своего телешоу из примерочной кабинки «Шанель». Она забаррикадировалась изнутри и примеряла последние модели от Карла Лагерфельда, пока охрана не выломала дверь и не выпроводила ее на улицу. Это шоу было посвящено тому, что дизайнеры «высокой моды» проводят политику размерной дискриминации. Лилли демонстрировала, что невозможно подобрать себе кожаные штаны крупнее десятого женского размера. – Какой еще черно-белый бал?

– Тебе же мама говорила о нем, – ответила бабушка.

В этот момент к нам метнулась тощая, как швабра, женщина.

– Ваше Королевское Высочество! Как мы счастливы видеть вас! – закричала она.

– Мама ничего не говорила мне о бале, – возразила я. – Когда, ты сказала, он будет?

– В пятницу вечером, – ответила мне бабушка. Продавщице же она сказала: – Да, полагаю, вы отложили несколько платьев для моей внучки. Я просила белые. – Бабушка уставилась на меня и моргнула, как сова. – Для черных ты еще слишком молода. И даже не спорь со мной.

Не спорить о чем? Как я вообще могу спорить о чем-то, чего еще даже не осознала?

– Конечно-конечно, – продавщица расплылась в улыбке. – Пройдемте со мной, Ваше Высочество.

– В пятницу вечером? – До меня стала доходить, по крайней мере, эта часть информации. – В пятницу вечером? Бабушка, я не могу идти на бал в пятницу вечером, я уже договорилась с…

Но бабушка только толкнула меня в спину.

И я поплелась за продавщицей, а та даже глазом не моргнула, как будто за ней каждой день ходят принцессы в армейских ботинках.

И вот я еду в бабушкином лимузине назад, в школу, и думаю только о том, скольких людей мне стоит поблагодарить за мои нынешние затруднения. Ну, во-первых, мою маму, за то, что она забыла сообщить мне, что она разрешила бабушке затащить меня на это мероприятие; далее, герцогиню Треванни, за то, что она проводит этот черно-белый бал; продавцов в бутике «Шанель», которые хоть и вполне милые, но на самом деле – жалкая куча пособников, потому что это они дали возможность бабушке напялить на меня это бело-бриллиантовое платье и тащить меня туда, куда я вовсе не хочу идти; моего папу – за то, что он выпустил свою матушку на бедный беззащитный Манхеттен без всякого присмотра; ну и, конечно, бабушку – за то, что она совершенно разрушила мою жизнь.

Когда я сообщила ей, пока служащие «Шанели» заворачивали меня в километры ткани, что я никак не могу идти на этот черно-белый бал герцогини Треванни в пятницу, потому что в тот вечер у нас с Майклом должно быть первое свидание, она прочитала мне длиннющую лекцию о том, что долг принцессы – думать в первую очередь о своем народе. А сердечные дела, считает бабушка, на втором месте.

Я пыталась объяснить бабушке, что это свидание никак нельзя ни перенести, ни отменить, потому что «Звездные войны» будут в кинокафе только в пятницу, а после этого опять будут крутить «Мулен Руж», а это я смотреть не хочу, потому что мне говорили, там в конце кто-то умирает.

Но бабушка считает, что мое свидание с Майклом по важности даже рядом не лежало с черно-белым балом у герцогини Треванни. Судя по всему, герцогиня Треванни – видный член королевской семьи Монако и к тому же какая-то наша дальняя родственница (а кто нет?). И если я не буду присутствовать на черно-белом балу, где соберутся все дебютантки высшего света, то это будет проявлением неуважения, и королевский дом Гримальди нескоро сможет оправиться от такого удара.

Я указала ей на то, что если я не пойду на «Звездные войны», то это тоже будет удар, от которого не оправятся мои отношения с Майклом. Но бабушка сказала, что если Майкл на самом деле меня любит, то он поймет.

– А если нет, – она выпустила облачко сизого дыма, – то, значит, он не годится тебе в супруги.

Конечно, легко бабушке говорить. Она-то не была влюблена в Майкла с первого класса. Она-то не проводила бессонные часы, пытаясь написать что-нибудь достойное его талантов. Она-то не знает, что значит любить, потому что единственный человек, которого она любила в своей жизни, это она сама.

Да, это так.

И вот мы подъезжаем к школе. Уже время обеда. Через минуту мне предстоит войти и объяснить Майклу, что я не смогу пойти на наше первое свидание, иначе разразится международный скандал, угрожающий стране, которой мне в отдаленном будущем предстоит править, непоправимыми последствиями.

И почему бы бабушке не отправить меня в интернат в Массачусетсе?

21 января, среда, ТО

Я не смогла сказать ему.

Ну как я могла? Особенно после того, как он вел себя так мило за обедом. Кажется, все в школе были в курсе, что бабушка забрала меня из школы во время самоподготовки. Шиншилловая накидка, нарисованные брови, да еще семенящий по пятам Роммель – ну кто мог пропустить такое зрелище? Она так же заметна, как Шер.

Все были озабочены болезнью моего отца. Особенно Майкл. Он все говорил:

– Я могу что-нибудь сделать? Может, твое задание по алгебре или еще что-нибудь? Знаю, это немного, но хоть так…

Ну как я могла сказать ему правду, что мой отец вовсе не болен, а бабушка забрала меня с уроков, чтобы проехаться по магазинам! И мы отправились в магазин за платьем, которое я должна надеть на бал, на который он сам не приглашен и который состоится как раз в то время, когда мы с ним должны наслаждаться отличным ужином и космическим действом, происходящим в далекой, далекой галактике.

Я не могла. Не могла сказать ему. Я никому не могла сказать. Поэтому я молча просидела весь обед. Все приняли мою молчаливость за моральную подавленность. Что, по сути, так и было, только совсем не по той причине, по которой думали они. Сидя там, я все больше думала, что

Я НЕНАВИЖУ СВОЮ БАБУШКУ.

Я НЕНАВИЖУ СВОЮ БАБУШКУ.

Я НЕНАВИЖУ СВОЮ БАБУШКУ.

Я НЕНАВИЖУ СВОЮ БАБУШКУ.

На самом деле.

Сразу после обеда я выскользнула из здания, чтобы позвонить из автомата домой. Я знала, что мама будет дома, а не в студии, потому что она все еще не закончила разрисовывать стены в детской. Она пока дошла только до третьей стены, где довольно достоверно изображала падение Сайгона.

– Ой, Миа, – сказала она, когда я спросила ее, не забыла ли она кое о чем меня предупредить. – Прости, пожалуйста. Но твоя бабушка позвонила во время шоу Анны Николь. А ты сама знаешь, какой я становлюсь во время этого шоу.

– Мама, – спросила я сквозь зубы, – а почему ты сказала ей, что не возражаешь, чтобы я шла на этот бал? Ты ведь уже разрешила мне встретиться с Майклом в тот вечер!

– Разве? – голос у мамы был растерянный.

Ну еще бы. Она, конечно, не помнит наш с ней разговор о свидании с Майклом… в основном, потому что она в том момент дрыхла и была абсолютно потеряна для мира. Но ей об этом знать не обязательно. Сейчас важно было заставить ее чувствовать себя как можно более виноватой за то гнусное преступление, что она совершила.

– Милая, мне так жаль. Тебе придется отменить встречу с Майклом. Он поймет.

– Мама! – закричала я. – Не поймет он! Это же должно было быть наше первое настоящее свидание! Ты должна что-то сделать!

– Дорогая, меня немного удивляет, что ты так расстроилась из-за этого, – ответила мама суховато, – учитывая твою решимость не преследовать Майкла. Отмена первого свидания прекрасно вписывается в твою схему.

– Очень смешно, мама, – сказала я. – Но Джейн ни за что бы не отменила свое первое свидание с мистером Рочестером. Она просто не стала бы все время названивать ему сама и не позволила бы зайти слишком далеко во время свидания.

– О… – сказала мама.

– Слушай, – продолжала я. – Это очень важно! Ты должна вытащить меня с этого дурацкого бала!

Но мама только пообещала поговорить об этом с папой. И я, конечно, знала, что это значит: мне ни за что не отвертеться от этого бала. Мой папа никогда в жизни не жертвовал своим долгом ради любви. В этом он совсем как принцесса Маргарет.

И вот я сижу тут (пытаясь делать задание по алгебре, как обычно, поскольку я ни талантливая, ни одаренная), понимая, что рано или поздно мне придется сказать Майклу, что наше свидание отменяется. Вот только как? Как мне это сказать? А что если он разозлится и больше никогда никуда меня не пригласит?

Или еще хуже: что если он пригласит какую-нибудь другую девушку посмотреть «Звездные войны»? Такую девушку, которая точно знает, какие реплики следует подавать во время фильма. Например, когда Бен Кеноби говорит: «Оби-Ван. Давненько не слышал я этого имени», ты должна крикнуть: «Сколько?», а Бен скажет: «Очень давно».

Кроме меня об этом знают миллионы девчонок. И Майкл легко может пригласить любую из них вместо меня и прекрасно провести время. Без меня.

Лилли вцепилась в меня, пытаясь выведать, что же случилось. Она все время передает мне записки – сегодня травят тараканов в учительской, поэтому миссис Хилл сидит в классе и делает вид, что проверяет письменные работы по информатике. Но на самом деле она заказывает вещи из каталога Гарнет Хилл. Я видела, что она прикрывает его классным журналом.

Твой отец очень болеет?– Это последняя записка Лилли. – Тебе придется опять лететь в Дженовию?

Нет, – ответила я.

Это рак? – Лилли хочет знать. – У него рецидив?

Нет, – ответила я.

Тогда что это? – Почерк Лилли становится отрывистым, а это верный признак, что она начинает терять терпение. – Почему ты не говоришь мне?

Потому что, – хочется написать мне огромными буквами, – правда сразу погубит наши романтические отношения с твоим братом, а я этого не переживу! Неужели ты не видишь, что я жить без него не могу?

Но я не могу этого написать, потому что я пока не хочу сдаваться. Разве я не принцесса королевского дома Ренальдо? А разве принцессы королевского дома Ренальдо так просто сдаются, когда на карту поставлено то, чем они сильно дорожат, как, например, я Майклом?

Нет, они не сдаются. Взгляните на моих прабабок, Агнесс и Розагунду. Агнесс спрыгнула с моста, лишь бы не уходить в монастырь. А Розагунда задушила парня собственными волосами (чтобы не спать с ним). Неужели я, Миа Термополис, позволю такому пустяку, как черно-белый бал у герцогини Треванни, помешать мне пойти на первое свидание с любимым человеком?

Нет, не позволю.

Так, может, это и есть мой талант? Упрямство, которое я унаследовала от моих предшественниц, принцесс Ренальдо?

Пораженная этим открытием, я торопливо нацарапала записку Лилли:

Мой талант в том, что я упряма, как и мои прабабки?

С замиранием сердца я ждала ответа. Хотя, не знаю, что мне делать дальше, если ответ будет положительным. Ну что это за талант – упрямство? На нем же не заработаешь, как, например, на игре на скрипке, или на сочинении песен, или на съемках программ для кабельного телевидения.

И все же было бы приятно, если бы я сама вычислила, что у меня за талант. Для того чтобы взобраться на юнговское древо самоактуализации, понимаете?

Но ответ Лилли меня немного разочаровал:

Нет, твой талант не в том, что ты упряма, тупица. Иногда ты такой тормоз. ЧТО С ТВОИМ ОТЦОМ?????

Я вздохнула, понимая, что у меня нет другого выхода, и написала:

Ничего. Бабушка просто хотела съездить со мной в «Шанель», поэтому насочиняла про болезнь папы.

Господи, – написала Лилли. – Неудивительно, что у тебя такой вид, словно ты опять проглотила носок. Твоя бабка – просто чудило.

Не могу не согласиться. Знала бы Лилли, насколько все плохо.