Текст книги "Плохая маленькая невеста"

– Ты довольно уверен в себе для человека, который не смог, а точнее, не захотел удержать невесту сына, а потом сделал так, чтобы сливки достались тебе.

Его вилка застывает на полпути ко рту, глаза скользят по моим.

Я не съеживаюсь, смотрю прямо на него, и он щурит глаза, прежде чем отводит их. Он продолжает есть свои сосиски, только на этот раз медленнее.

Глупо об этом говорить. Мы оба знаем, что, если бы он хотел заполучить меня в роли невестки, он мог бы запросто это сделать.

Факт в том, что он не захотел, потому что у него был другой план, и я была посвящена в него, хотя от всех скрывала это. И у меня появились сомнения.

Может, ему было все равно, а может, он никуда не торопился.

А тут еще отец со своим предложением.

Делаю еще несколько маленьких глотков своего волшебного кофе, затем отрезаю кусок дыни и подношу к губам. Ту тарелку, которую он заполнил вафлями, я отодвигаю.

Энцо возвращает ее на место, его глаза сверлят мои. Теперь они непроглядно темные, раздраженные.

После третьего кусочка дыни он качает головой и пододвигает ко мне планшет.

– Прочитай это, – говорит он и берет свою чашку в руки.

Слегка наклонившись вперед, смотрю на экран. Дохожу до третьего слова, когда понимаю, что это такое, и останавливаюсь.

Он серьезно?

Видимо, да, поскольку Энцо Фикиле-старший не удосуживается встретиться со мной взглядом, и его следующее требование звучит уверенно и жестко:

– Вслух.

Сопротивляясь желанию закатить глаза, снова смотрю на экран.

– Я беру этого мужчину в мужья и обещаю чтить его и подчиняться ему до конца времен, – читаю быстро и без выражения, качая головой. – Что?..

– Я беру эту женщину в жены, обещая чтить ее и заботиться о ней до конца времен.

Моргаю, глядя на Энцо, и от меня не ускользает, что в своей версии он пропускает слово «подчиняться», но… Он что, хочет поиграть в обеты? Но мы даже не обсудили нарушение контракта с моей стороны, как и то, что мой отец предложил ему другой вариант – мою сестру.

Энцо оглядывается через плечо, и я, следуя за его взглядом, смотрю на человека во всем черном.

– Этого достаточно? – спрашивает мой потенциальный муж.

– Этого достаточно, мистер Фикиле. – Мужчина склоняет голову и выходит.

Энцо возвращается к еде – съедает все до последнего кусочка на своей тарелке.

Мой рот открывается, закрывается и снова открывается, но из него по-прежнему не вылетает ни звука. Даже когда он встает. Я молча наблюдаю, как он допивает то, что осталось в чашке, и вытирает рот платком. Его длинные пальцы скользят по пуговицам рубашки, застегивая ее.

– Кстати, это было твое официальное согласие, – наконец говорит Энцо, заправляя рубашку в брюки угольного цвета. – Через пару часов будет готово свидетельство о браке. – Он надевает пиджак, висевший на спинке стула, и направляется к двери напротив той, через которую вошла я. На секунду он останавливается, положив руку на тяжелое дерево створки. Его глаза находят мои. – Завтра к этому времени мисс Бостон Ревено перестанет существовать.

Подождите.

Что?

Глава третья
Бостон

Смотрю на дверь, в которую вышел Энцо, не менее пяти минут, пытаясь разобраться, что значит этот странный завтрак. Несмотря на то что мы довольно давно знаем друг друга, несмотря на то что я некоторое время жила в его доме, и прочее-прочее-прочее, это был самый длинный разговор, который у нас когда-либо происходил. Сказать по правде, все это выглядит как-то нелепо.

Заявление о согласии?

Я перестану существовать?

Что, черт возьми, это вообще значит?

Очевидно, Энцо просто пытается утвердить свое доминирование, как будто я и так не знаю, что на самом деле я мясо, брошенное в пасть льва. Я, можно сказать, оставила у алтаря его сына, а он сам, можно сказать, подобрал меня, хотя ему предложили другой, более лакомый кусочек…

Это что-то вроде амбиций? Заполучить одну из Ревено любой ценой? Но почему меня? Он на грани войны, если уже не перешагнул эту грань, и он наконец понял, что моя сестра уже занята и обмен невозможен?

Черт, мне нужно найти способ связаться с ней и узнать, какой ад разверзся после того, как я сбежала… и снова оказалась в этом гигантском неуютном особняке.

При мысли о Роклин во мне просыпается энергия, но я не показываю этого, когда следую за пожилым мужчиной в светло-серой униформе. Кто он, мой шофер? И куда он меня ведет? Это выглядит жалко – шествие под конвоем, но и нет. Это – мой первый выход отсюда за неделю, и, хотя я не знаю, что меня ждет, мои шансы поговорить с сестрой по крайней мере выше, чем когда я заперта в четырех стенах.

Это была ужасная неделя, так что я буду рада просто увидеть солнце.

Если и было что-то стоящее в моей жизни, так это танцы. Раньше я проводила свободное время за репетициями или импровизациями, помимо моих обязательных тренировок на территории Грейсон. Только когда спина совсем не справлялась, я делала перерыв и отмокала в ванне, впитывая роскошь лаванды и ромашки с книгой и бокалом вина в руках.

Моя сестра дразнила меня, говоря, что я – два человека в одном, принцесса со старой душой, но это не так. Я – это я. Я просто многогранна, но в нашем мире это не особо ценится.

Для нас с Роклин, дочерей дона, лидера преступного подпольного мира Севера, все сводилось к одному и тому же: совершенству. Но для моей близняшки это значило даже больше, чем для меня. Потому что из нас двоих Роклин отводилась главная роль – она была выбрана наследницей, наряду с тремя другими наследницами – Юга, Запада и, конечно же, Востока, которая еще не показала свое лицо миру. Наследницы семей-основателей известны как девушки Грейсон.

А я… Я была наследницей про запас, худшей из семьи Райо Ревено.

Да, я всегда была совершенной – волосы идеально уложены, макияж всегда свежий, – но это ничего не значит. Потому что все то, какой и должна быть принцесса преступного мира (это слова нашего отца), воплощает моя сестра.

Она жесткая, смелая и прекрасная – каждую минуту дня.

Я… другая.

Меня нельзя назвать бесхребетной, и я не уродина – в конце концов, у нас с ней одно лицо. Но я не стреляю по мишеням без промаха, как она, и я не выучила наизусть все существующие юридические книги. Роклин – образец уравновешенности в ситуациях, которые того и требуют, а я – нет.

Роклин будет улыбаться в дерьмовых обстоятельствах, прокручивая в голове изощренные способы, которыми собирается убить кого-то, тогда как я больше склонна просто шандарахнуть обидчика бутылкой по башке.

Вот почему она была первой, а я – занозой в одном месте.

И то сказать. Дочь Райо Ревено, которая живет в своем мире, предпочитает танцевать на пуантах и читать художественную литературу, вместо того чтобы готовиться повелевать! Я слышала, что люди называют меня «неприятной», и все потому, что я не считаю нужным скрывать свое недовольство правилами, которым якобы должна следовать наследница.

Существует стереотип, что дети убийц, наркоторговцев и далее по списку должны «следовать правилам». И часто они следуют. Мое приглашение в элитную Академию Грейсон, закрытую школу для детей «плохих парней», кем бы ни были эти «плохие парни» – королевскими особами или лидерами банд (Академией этой в числе других руководит и моя сестра), должно было привести меня в форму, но там случилось кое-что еще.

Где, как вы думаете, я нашла парня, который помог мне выследить человека, который хотел убить моего отца и занять его место? Отвечаю: он – сын профессионального частного детектива, к которому обращаются за помощью в сложных и глубоко конфиденциальных случаях. Конечно, парень учился в Грейсон Элит, и там я его и нашла.

Забавно, однако. Находясь среди отпрысков самых известных преступников, можно воочию увидеть разницу в ожиданиях: по отношению к нам, по отношению к нашим собственным ожиданиям, которые у всех нас есть (или были), и тем, что предлагает действительность.

Мой отец хотел, чтобы его дочери были лидерами, но при этом идеальными снаружи и еще больше внутри. Эдакими солдатами в сапфирах и атласе. Истинными леди с железным стержнем. Женщин обычно воспитывают покорными, чтобы они никогда не встречались взглядом с мужчиной и подчинялись любой его воле. Чтобы были мягкими, милыми, невинными и слабыми. Зачем им быть сильными, когда все, что они хотят, могут предоставить мужчины?

В принципе, у меня были проблемы с твердостью характера, и отец прекрасно понимал, что будущим нашей семьи станет моя сестра, поэтому вполне логично, что он не дышал мне в затылок, как в ее случае. Это означало, что я должна была сама определить, какой версией криминальной принцессы мне хочется стать: с хлыстом или пряником в руках, – и это было сложно, ведь я ненавидела оба варианта.

Я ужасная ученица и все делаю назло. Если кто-то думает, что я попытаюсь выйти на первый план, – я вообще не появлюсь на горизонте. Если кто-то думает, что я приложу мало усилий, – я обыграю всех.

Роклин в этом отношении легче. Легко быть той, от кого люди ожидают чего-то конкретного. Со мной не так. Я могу появиться в образе ленивого ребенка, а я покажу себя львицей, хотя и буду падать от перенапряжения. Это оживляет наши дерьмовые гала-вечера, потому что многие заключают пари, что сделает или не сделает другой близнец. Никто не может сказать наверняка, что я выкину, когда наступит момент.

Если бы наша мать была жива, она бы помогла мне найти свой путь, но ее нет, поэтому я сама пришла к тому, что научило меня не чувствовать себя пешкой на шахматной доске. Нельзя загнать девушку в угол, если она непредсказуема.

Я знала, что со смертью матери обещание, данное отцом, никогда не заставлять нас выходить замуж за «нужного человека» тоже умерло. И если Роклин предстояло гордо нести наше имя, я знала также, что со мной будут обращаться, как с другими «второсортными» наследницами: меня отдадут тому, кто предложит отцу наиболее выгодную сделку. Так появился Фикиле-младший. Но я все переиграла. Отец ни за что не пошел бы к своему врагу – единственному человеку, у которого была сила сжечь империю моей семьи дотла, – наш отец был слишком горд для этого. Поэтому я сама предприняла некоторые шаги. Но если моя сестра была защищена силой имени, под которым мы родились, мне, когда было совсем хреново, пришлось справляться самой.

Мы выходим в холл. Через стеклянную дверь вижу серебристую машину на подъездной дорожке, и мое сердце бьется немного быстрее. Наконец-то крошечный намек на свободу. Мне все равно, куда меня повезут. По крайней мере это не клетка, где меня держал Фикиле, пусть и сносная, но без места для танцев, не говоря уже о невозможности включить музыку, под которую можно было бы танцевать.

Но… Кажется, я ошиблась. Закусываю губу, когда машина останавливается и из нее выходит красивая женщина с длинными темными волосами и ярко-красными губами. Юбка обтягивает пухлые бедра, а каблуки такие высокие, что ступни кажутся острыми.

Мой взгляд падает на мои собственные черные балетки, я вздрагиваю и поджимаю пальцы.

Прочистив горло, выпрямляюсь, ожидая, когда пожилой мужчина, сопровождающий меня, откроет дверь, чтобы я могла выйти. Но он не торопится. Внезапно я обнаруживаю, что ее взгляд устремляется куда-то влево, она поворачивается, на ее лице растягивается улыбка, язык кокетливо пробегает по верхней губе.

Клянусь, что серая мышь рядом со мной безмолвно смеется.

Устав ждать, я собираюсь сама открыть дверь, но моя рука замирает на медной ручке, когда красногубая женщина раскрывает объятия в приветствии.

Мгновением позже появляется человек, к которому она тянется.

Энцо.

Он выходит через дверь, которую я отсюда не вижу, и останавливается перед этой красоткой. Она говорит что-то, что заставляет его улыбнуться, и для меня это удар под дых. На меня он не смотрит. Он игнорировал меня месяцами, потом привез сюда и запер в комнате. И что? Как ни в чем не бывало он весело болтает с женщиной, которая ближе к его возрасту, чем я.

Рука Энцо скользит по ее пояснице, он смотрит ей в глаза, когда слушает и отвечает.

Она подмигивает ему, забирается обратно в машину, и пустота, которую я не понимаю, давит мне на ребра, когда Энцо садится рядом с ней.

– Пойдем, дорогая. – Я резко поворачиваю голову и нахожу за своей спиной ту грымзу, которая приходила за мной утром. И снова ее лицо пусто, не выдает ни единой эмоции.

Я хмурюсь, а когда она направляется по коридору в глубь дома, вздыхаю.

Бросаю последний взгляд на стеклянные двери, но машины уже нет. Миллионы вопросов проносятся в моей голове, самые главные из которых – «кто она, черт возьми?» и «куда они поехали?». Но я не выдаю себя, когда мадам оборачивается и смотрит мне в глаза.

Высоко поднимаю голову и следую за ней, зная, что меня ведут обратно в мою тюрьму. Вхожу, и даже когда дверь за мной закрывается с тихим щелчком замка, я держу спину прямо.

Прежде чем я понимаю, что делаю, усаживаюсь в мягкое кресло перед окном с северной стороны, выходящим на фасад, и не двигаюсь.

Сон ускользает от меня.

А Энцо не возвращается.

Глава четвертая
Бостон

ВЫХОДЯ ИЗ ДУША, Я НАХОЖУ СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ И ВЗДЫХАЮ при виде темных кругов под глазами. Балкон на другом конце комнаты словно насмехается надо мной: большие эркерные двери заперты на замок, а ключа у меня нет, так что насладиться летним солнцем не получится.

Я бы с радостью часами сидела на балконе, пусть даже на голом полу в отсутствие шезлонга или стула, если бы это означало, что я могу слушать звуки, которые предлагает внешний мир. Все что угодно, кроме удушающей тишины этой комнаты.

Лето уже почти закончилось, и я понятия не имею, что будет дальше. До окончания стипендиальной программы в Грейсон Элит осталось еще два года. Не то чтобы меня это действительно волновало. Все, чем я когда-либо хотела заниматься, – это танцевать, и больше всего мне нравятся книги, на обложках которых изображены танцующие пары.

Я снова вздыхаю, достаю из ящика расческу и медленно провожу по волосам. Вместо того чтобы высушить волосы феном, делаю пробор посередине. Просматриваю ящички в поисках пенки для укладки, но, конечно, о таких вещах никто не позаботился, когда для меня готовили эту комнату. Ничего не нахожу, так что выдавливаю небольшое количество кондиционера на ладонь и провожу по пробору. Не идеально и не продержится дольше часа при малейшем ветре, но детские кудряшки разглажены, а я все равно никуда не пойду.

Стук раздается в то же время, что и вчера, и я даже не поворачиваюсь к двери. Если мадам хочет, чтобы я была вежлива, то могла бы назвать мне свое имя. Если она этого так и не сделает, буду называть ее Бабусей. Вслух. Держу пари, это сработает.

Она останавливается в дверном проеме. Ждет, пока я посмотрю в ее сторону, но я продолжаю втирать в щеки крем для лица, который нашла в ящике.

– У тебя был целый сундук с косметикой, – невозмутимо говорит она.

– Да, был. – Наклонившись ближе к зеркалу, провожу подушечкой среднего пальца по бровям. – На самом деле даже два, и оба остались в поместье Грейсон.

– Возможно, тебе не стоило забирать все свои вещи, когда ты поехала домой в… отпуск. – Она говорит слово «отпуск» по слогам, как будто отчитывая меня, за что – не знаю, но точно не за ложь, ведь я не солгала. И впредь не буду врать.

– Если бы я планировала вернуться сюда, я бы этого не сделала.

Ее брови сходятся так быстро, что я почти улыбаюсь.

– Значит, ты признаешь, что собиралась сбежать от нас?

– Собиралась? – Смотрю на нее в упор. – Я не собиралась, а действительно сбежала, не так ли?

Ее спина выпрямляется, глаза сужаются. Она хочет сказать что-то еще, но решает промолчать. Вместо назиданий она говорит:

– Если тебе что-то нужно, просто скажи.

Это заставляет меня снова посмотреть в ее сторону, приподняв бровь.

Мадам еще выше вздергивает подбородок.

– Если хочешь, я принесу свой айпад, и мы можем заказать все, что ты пожелаешь, – говорит она.

Усмехнувшись, качаю головой.

– Онлайн-шопинг – это не шопинг. Психологи пишут, что это результат скуки и прокрастинации.

– Тогда это должно тебе подойти. – Наши глаза снова встречаются. – Разве тебе не скучно? – спрашивает она, не дожидаясь ответа. – Разве ты не прокрастинируешь?

– В плане чего?

– В плане неизбежного.

Сердито смотрю на нее, но она перестает умничать, идет к шкафу и достает костюм, который я не выбирала, но не могу сказать, что он ужасен.

Шелковистые широкие белые брюки и фиолетовое боди без рукавов, которое классно сочетается с парой фиолетовых лодочек.

Мадам хмурится в мою сторону, позволяя наряду повисеть на кончиках пальцев на мгновение дольше, чем необходимо, прежде чем положить одежду на кровать.

– Мистер Фикиле ждет тебя за столом ровно в восемь.

– А мистер Фикиле точно планирует быть дома к этому времени?

Ее рот дергается, но она разворачивается и уходит.

Щелкнув пальцами в воздухе, я начинаю собираться, потому что, черт возьми, что мне еще делать?

Мадам возвращается без пяти восемь и снова смотрит на мои ноги – я проигнорировала лодочки. Покачав головой, она разворачивается, и мы идем так же, как и вчера, прямо в столовую, только на этот раз Энцо здесь нет.

Проглатываю горечь, которая почему-то покрывает мой язык, и сажусь на ближайший стул, как можно дальше от того, где, как я решила, предпочитает сидеть мистер Фикиле. Едва я села, появился тот же официант, что и вчера. Его лицо закрыто банданой, но я все равно узнаю его. Он на мгновение застывает, но, увидев, где я сижу, устремляется ко мне, ставит на стол кофе и все, что к нему полагается.

– Спасибо, – говорю я ему, прежде чем он успевает уйти, но он делает вид, что я ничего не сказала, и я остаюсь одна.

Мне хочется скрестить руки на груди, как это сделал бы строптивый мальчишка, но насыщенный аромат колумбийского эспрессо слишком притягателен. Если ничто другое в этом месте не доставляет мне удовольствия, что ж, я буду наслаждаться своим любимым напитком.

Выдавливаю в чашку тонну взбитых сливок и щедро добавляю свежеприготовленную карамель. Подношу чашку ко рту, сливки мягко касаются моей верхней губы, и тут я слышу смех.

Женский смех.

Мой позвоночник выпрямляется, и я замираю. Конечно, он не…

Дверь открывается, Энцо придерживает створку рукой, и вчерашняя великолепная брюнетка вплывает в столовую. Вся расфуфыренная, волосы завиты и красиво подколоты, каблуки высокие, юбка короткая. Энцо, однако, в том же костюме, что и вчера, ничего нового, только помят немного.

Красотка идет к столу, а Энцо задерживается в дверях, устремив взгляд на меня. Надо бы быть порасторопнее: тяжелая дверь из красного дерева целует его мягкое место и тут же отскакивает, потому что место вовсе не мягкое, а вполне себе накачанное, как будто сделанное из твердого дерева. Карие глаза истекают пламенем, но лицо при этом остается впечатляюще пустым.

Я снова поднимаю чашку и делаю глоток, прежде чем слизнуть языком сливки, которыми, я знаю, испачканы мои губы. Выглядит вызывающе, но стоит того. Челюсть Энцо дергается. Это единственный прорыв брони, который я замечаю, прежде чем отвожу взгляд.

– Мисс Ревено.

Ого, красотка ищет моего внимания.

Из злости я заставляю ее ждать целых четыре секунды и только потом поворачиваюсь. Когда наши взгляды встречаются, она вдруг решает, что ей нужно поправить юбку. Жалкая попытка! Она и не знает, что мне не нужна ее маленькая демонстрация превосходства. Я все поняла, как только она вошла в дверь, и готова поспорить, что, если бы я взяла пальцы Фикиле в рот, на них был бы ее вкус.

Сучка.

– Миссис Фикиле.

Мы обе резко поворачиваем головы, когда Энцо говорит это, но он смотрит только на меня.

Улыбка женщины такая же фальшивая, как и скучающее выражение, которое я пытаюсь удержать на своем лице.

– Прости?

– Ты будешь называть ее миссис Фикиле, – говорит он с оттенком ультимативности, отчего у меня по спине пробегают мурашки.

Но она, кажется, не улавливает его серьезного тона, потому что отвечает:

– Миссис Фикиле? Это кажется странным, учитывая…

– В этом нет ничего странного. Ты будешь называть ее миссис Фикиле, как и положено по статусу. – Его глаза встречаются с моими. – Миссис Энцо Фикиле.

Подождите.

Что?!

Мои брови сдвигаются, несмотря на все усилия сохранить беспристрастность, и на этот раз жестокая улыбка кривит его пухлые губы.

Кстати, вспоминаю я, это было твое официальное согласие. Через пару часов будет готово свидетельство о браке. Завтра к этому времени мисс Бостон Ревено перестанет существовать.

О боже…

Я беру этого мужчину в мужья и обещаю чтить его и подчиняться ему до конца времен. Старомодные слова, которые он заставил меня произнести, были не просто каким-то нарциссическим способом напомнить мне, что теперь он владеет мной. Я фактически определила свое будущее, сказав это. Человек в черном, скорее всего, был пастором или кем-то еще, кто, черт возьми, имел законное право засвидетельствовать мое официальное согласие, как это назвал Фикиле.

Он женился на мне. Чертовски странным способом, но женился. Перешагнул через своего сына, пришел и забрал меня, привез в свой замок, бросил в темницу, где нет даже пенки для волос, а затем сделал королевой.

Это не блеф. Правда плавает в его темном взгляде и в том, как его плечи расслаблены. Он явно удовлетворен.

Теперь я его – вся, с потрохами.

Я, мать вашу, замужем.

Мой живот крутит.

Должно быть, от шока… верно?

Делаю все возможное, чтобы не выдать никакой реакции, даже когда Энцо проходит мимо своего стула во главе стола и продолжает идти. Он идет прямо ко мне, и я делаю глубокий вдох через нос, чтобы скрыть, как мой пульс учащается с каждым его шагом. Его шагов не слышно, и я удивляюсь, как мужчина таких габаритов, излучающий столько силы, может ступать так тихо. Крадущийся тигр, вот кто он.

Я жду, что он сейчас выкинет что-нибудь эдакое: схватит меня за волосы, начнет орать или, наоборот, прошипит, чтобы я не вздумала выяснять отношения, а тем более спрашивать, кто эта расфуфыренная дамочка, – но он не делает ничего из этого.

Он просто садится справа от меня. Смотрит на мою чашку – взбитые сливки уже растворились, – поднимает баллончик, добавляет еще, а затем поливает все карамелью.

Эти его движения настолько странные, что я смотрю на Энцо во все глаза.

На тяжелый изгиб его челюсти, на биение пульса прямо под ней.

На его кадык, который дергается, когда он глотает.

В воздухе витает назойливый запах сладости, и я не могу сказать, исходит ли он от него, от его спутницы или от карамели, которую он щедро добавил в мой кофе.

Женщина тихо кашляет, но Энцо не смотрит на нее. Он смотрит на меня, и наши взгляды сцепляются, как магниты.

Раздраженная и, надо признать, смущенная, я подношу чертов кофе к губам.

Как будто это именно то, чего он ждал, Энцо наконец откидывается на спинку стула, и это немного успокаивает.

– Энн-Мари. Садись, пожалуйста, – говорит он. – Давайте покончим с официозом, чтобы все прошло легче.

Чудесно. Он хочет, чтобы я официально познакомилась с его любовницей.

Женщина идет к столу и изучает меня. Ее глаза останавливаются на чашке в моих руках, и насмешливая улыбка трогает ее карминные губы.

– Горячий шоколад. Мило.

Шоколад?

Кажется, она ожидает, что я съежусь под ее пристальным взглядом. До меня доходит, что «шоколад» – это неуклюжий способ назвать меня ребенком. Почему-то ей хочется указать на очевидную разницу в возрасте между ней и мной. Между мной и Энцо.

Энцо выжидает, скажу ли я ей, что это не шоколад, а особая смесь кофейных зерен, тонко перемолотых, чтобы получился идеальный напиток – идеальный по моему вкусу, – но вместо этого я просто делаю еще один глоток.

Раздражение вспыхивает в ее взгляде, и она медленно устраивается рядом с Энцо. Тянется через него, чтобы обменяться со мной рукопожатием; ее красные ногти острые, как кинжалы.

– Извините, – говорю я. – Но я только что вымыла руки. Мне бы не хотелось испачкать их перед завтраком.

Ее губы сжимаются в тонкую линию, и она кладет ладонь на предплечье Энцо. Мои глаза фиксируют место контакта, как будто это цель, а я – баллистическая ракета.

– Ты не говорил мне, что она такая… остроумная, – усмехается Энн-Мари.

Это потому, что он меня почти не знает.

Энцо убирает ее руку, и я встречаюсь с ним взглядом.

– Энн-Мари и я…

Трахаемся?

Ждем ребенка?

Влюблены?

– …прорабатываем детали нашего соглашения, – говорит он.

– И что? Остановились на четном или нечетном числе? – перебиваю его, не в силах сдержаться. – Мы будем проводить отпуск вместе или я слишком самонадеянна, чтобы предполагать, что меня наградят чем-то, кроме подарка на важные даты? Или, может быть, все дело в фамилии, а я просто приложение?

Выражение лица Энцо становится грозным, он пугающе медленно наклоняется ко мне.

– Извини?

Холодность тона заставляет меня остановиться, тяжесть его взгляда давит больше, чем я могу выдержать. Закусываю губу и жду, когда он скажет мне, каковы наши договоренности, поскольку они были достигнуты без меня.

Возможно, то, что я была пешкой в играх моего отца последние несколько месяцев, избаловало меня. Я забыла, как все устроено в нашем мире. Жена – лишь украшение вечеринки… и все, чем муж позволяет ей быть.

Муж – закон.

Жена – дополнительный пункт в его переполненном календаре.

Энцо продолжает смотреть, и я радуюсь тому, что в зал входят официанты, давая мне повод отвести взгляд, не показав себя слабой.

Мои губы слегка изгибаются, когда знакомый официант ставит вазу с фруктами ближе, чем вчера. Он не смотрит на меня, но я пытаюсь улыбнуться ему в знак благодарности.

Энцо накладывает на свою тарелку сосиски. Краем глаза вижу, как женщина хватает маленькие щипцы, чтобы подцепить черничную булочку. Прежде чем она успевает сделать это, Энцо ударяет вилкой по щипцам.

– Моя жена выбирает первой, – говорит он, скользя взглядом в мою сторону.

Я не могу заставить себя посмотреть на него. Больше всего мне сейчас хочется запустить яблоком ему в голову.

Он назвал меня своей женой.

Я… жена.

Горечь снова скапливается во рту, но я молча проглатываю ее – да пусть он хоть лопнет, но моей реакции не увидит. Кладу несколько ягод клубники на свою тарелку. Взгляд Энцо прожигает мне щеку, когда я втыкаю вилку в ягоду и подношу ко рту.

Он раздраженно стучит ручкой вилки по столу, но я была объектом вспышек гнева моего отца больше раз, чем могу сосчитать, поэтому не делаю ни единого движения. Только улыбаюсь про себя, когда красотка чуть не вскакивает со своего стула.

Энцо протягивает руку через меня, чтобы подтянуть поближе блюдо с выпечкой. Копается, пока не находит то, что искал, и кладет на мою тарелку клубничный маффин и рогалик с сахаром.

Впиваюсь ногтями в ладонь, сосредотачиваясь на жжении, чтобы мои щеки не стали смущающе-розовыми оттого, что со мной обращаются как с ребенком – перед женщиной, которая так явно видит во мне малолетку.

Игнорируя все, что он мне положил, заставляю себя съесть еще одну клубничку, с тоской глядя на свою чашку. Кофе уже не такой горячий, как мне нравится, и к тому же сливок с карамелью в нем больше, чем кофеина. Но меня снова выручает официант – он появляется в зале с дымящимся напитком.

Он ставит чашку передо мной, поворачивая ручку так, чтобы она была обращена идеально к моей руке, и пододвигает сифон со сливками – еще одна вещь, которую он, должно быть, уловил.

– Мой спаситель, – улыбаюсь ему в спину. – Спасибо…

– Ты уволен.

Я подскакиваю, моя голова дергается в сторону Энцо.

Прищурив глаза, он смотрит на меня, в его взгляде гнев и раздражение. В ту же секунду двери распахиваются, и я оглядываюсь.

Входят двое охранников, их черные банданы надвинуты на носы. Мой официант стягивает с лица свою бандану и молча встает между ними. Они выводят его из столовой, не говоря ни слова.