Текст книги "Как я влюбилась в королевского гвардейца"
Автор книги: Меган Клоусон
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 7
Единственное, чем я могу ответить на стук в дверь моей спальни, – это стон, похожий на вопль неандертальца. Я уткнулась лицом в подушку, лежа на кровати мертвым грузом. Я по-прежнему полностью одета, в джинсах, которые так и не сняла ночью, и знаю, что моя подушка перемазана косметикой. Единственная часть моего тела, которую я чувствую, – это голова: она болит так сильно, что всего остального, от шеи до самых пяток, я просто не ощущаю.
В дверь заглядывает отец.
– Доброе утро, красавица.
Только отец может посмотреть на меня сейчас – с космами, которые, вопреки законам гравитации, местами встали дыбом и спутались в засохший ком на потном затылке, – и все-таки назвать «красавицей». В ответ я лишь испускаю еще один стон. Мозг у меня в данный момент как у годовалого младенца, а тело и энергия как у трупа, зато отец – человек, который заснул вчера в восемь вечера, сидя на барном стуле, – свеж, как огурчик. Пританцовывая, он входит в комнату и приносит мне столь необходимый чай.
– Как. Ты. В порядке? Ох… – бурчу я в подушку. Отец хмыкает и садится на краешек моей кровати.
– У меня большой опыт, я двадцать два года прослужил в армии. По вечерам мы регулярно собирались выпить, а в шесть утра уже надо было быть на посту как штык, в начищенных ботинках, отглаженной форме и способным метко стрелять.
Он смеется, когда я испускаю очередной стон, и протягивает мне чашку чая и две болеутоляющих таблетки.
Бормоча «спасибо», я их проглатываю и замираю, чтобы убедиться, что они не попросятся обратно.
– Так у тебя теперь есть куча чаевых?
– Остановимся на том, что я теперь понимаю, почему Баз вечно с похмелья. – Я тру виски в надежде облегчить жуткую боль. – Мне приходилось выливать пинты в раковину, потому что они покупали мне больше, чем я физически способна выпить. Уверена, они пытались утопить меня изнутри.
– Пока дойдешь до работы, тебе полегчает.
Работа. Снова работа. Черт.
– Мне и в обычный-то день тошно на Кевина смотреть. А сегодня все будет совсем уж безнадежно.
– Да нет. Хотя, если все-таки не удержишься, постарайся сделать это прямо ему на штиблеты. – Я пробую рассмеяться, но виски тут же пронзает боль. Отец только головой качает и встает.
– Я пойду, а ты попробуй привести себя в порядок.
Я долго стою под душем, не имея никакого желания вылезать из-под успокаивающего потока горячей воды, смывающего мой похмельный пот и вчерашнюю косметику. Не рискуя сегодня бежать на работу бегом, я все-таки неохотно выгоняю себя из-под душа. Стараясь не тревожить лишний раз мою бедную голову, я просто распускаю волосы и пытаюсь их пригладить, чтобы они, по крайней мере, не торчали во все стороны.
Одеваясь, я обнаруживаю, что отец погладил мою униформу. И да, в такие утра, как это, все неудобства совместного проживания с отцом, когда тебе под тридцать, стоят того. Он стал помогать мне с подобными мелочами с тех пор, как умерла мама. Я думаю, что таким образом он, немолодой суровый ветеран, выражает свою любовь и заботу обо мне. Все, что он мог бы сделать для меня, когда мне было шесть или шестнадцать, он начал делать в мои двадцать шесть, наверстывая упущенное.
Когда я наконец выхожу на улицу, прохладный ветерок приносит желанное облегчение. В последнее время я ходила на работу по одному и тому же маршруту, вверх по секретному проходу и дальше через двор, – и этот выбор совершенно точно не имееет никакого отношения к попыткам выяснить, вернулся ли на дежурство один конкретный полк гвардейцев.
Не то чтобы я специально проверяла, но сегодня это все еще колдстримцы. У них на мундире пуговицы располагаются вдоль тела по две. Султаны на медвежьих шапках – ярко-красные, а не белые, как у гренадеров, и на воротничках вышита звезда ордена Подвязки. И тяжесть у меня в животе – на самом деле результат бурного вечера, а вовсе не чувство острого разочарования.
При виде билетных касс мой живот скручивает еще один спазм, и я почти жалею, что протрезвела.
– Маргарет, Маргарет, Маргарет.
Я закатываю глаза, стоя спиной к боссу, который, подкрадываясь из-за угла, противно барабанит ногтями одной руки по другой, как какой-нибудь злодей из фильмов про Бонда.
– Кевин, – отзываюсь я.
– Ты здесь! – почему-то радостно восклицает он. При этом на лице у него появляется зловещая усмешка, и я не понимаю пока, надо ли мне бояться.
– Ну да, э-э-э, так обычно и бывает, когда начальник просит подчиненную прийти на работу. – Мне сейчас вообще не до него с его дурацкими играми. От одного только звука его голоса голова у меня начинает болеть в два раза сильнее.
– Не умничай тут со мной, девочка. – Кевин всего на три года меня старше, но он обожает диминутивы, благодаря которым ему кажется, что у него есть авторитет и мудрость учителя. Хотя единственное, что у него есть общего с учителями, – это кофейный выхлоп.
– Просто Рейчел из бухгалтерии сказала, что ты вчера вечером работала в баре, а Камерон из охраны рассказал ей, что видел тебя ковыляющей домой в три утра.
– Да неужели? – выдыхаю я, недоверчиво качая головой. Я-то думала, что многомиллионная система безопасности не для того там стоит, чтобы следить за возвращающимися домой девушками.
– Хмм? Забудь. Просто мы только что выиграли пари у бухгалтеров. Они поставили двадцатку на то, что ты отпросишься сегодня по состоянию здоровья.
– Офигеть…
– Так что мы с девчулями сегодня обедаем в «Уэзерспуне», а ты остаешься за старшую. – И он уходит, радостно хлопая в ладоши, как ребенок, который только что отобрал деньги на ланч у слабого одноклассника.
– Рада, что смогла пригодиться. – За спиной у него я делаю книксен и, убедившись, что он меня не слышит, добавляю: – Придурок.
– Что ты сказала? – Кевин разворачивается на каблуках, его радостная ухмылка сменилась всегдашним злобным выражением лица. Видимо, я ошиблась относительно остроты его слуха.
Я отступаю, охваченная знакомой паникой.
– Ничего-ничего, хорошо вам пообедать. – Я стараюсь улыбнуться, но получается больше похоже на оскал.
Если бы я не чувствовала себя так, словно меня только что выкопали из могилы, я бы сказала больше. Но я прямо ощущаю, как холодная пустота заполняет мою грудь, так что просто приступаю к работе.
К обеду я снова похожа на полноценного члена общества. Просто мирной обстановки в офисе в отсутствие Кевина, Энди и Саманты уже достаточно, чтобы кого угодно вылечить. Я почти рада, что они ушли на свое маленькое свидание за обедом за мой счет. Может быть, мне стоит завести «рулетку Мэгги», чтобы они уходили каждый день: красное значит «сегодня она похожа на человека», черное – «ой, смотрите, у нее очередной нервный срыв». Они поставят на черное и выиграют, и чем чаще будут оставлять меня одну, тем больше будут расти шансы у красного.
– Доброе утро и добро пожаловать в Королевский дворец Его Величества и крепость, в Лондонский Тауэр. Сколько билетов вам нужно? – Я отбарабанила стандартный текст клиентке, по виду лет сорока с небольшим. И она, и трое ее детей одеты в теплые куртки, маленькие личики – точные копии лица женщины, совершенно точно их матери.
– Король сегодня дома? – спрашивает она, игнорируя все, что я только что сказала.
– Я не уверена, мадам, – отвечаю я, немного озадаченная тем, с чего она решила, что девушка, продающая билеты, может знать о личном графике короля.
– Как вы можете не знать, дома он или нет, вы же буквально смотрите на его дом весь день.
– Король не живет – и никогда не жил – в Лондонском Тауэре, мадам. Возможно, вы имеете в виду Виндзорский замок? Или Букингемский дворец?
– Но здесь есть здание, которое называется Дом Короля. Я все изучила. – Трое ее детей дружно кивают, словно ее личная маленькая армия. Я стараюсь сдерживаться.
– А, понятно. Дом Короля на территории Тауэра называется Домом Короля, потому что монарх мог бы здесь остановиться, если бы захотел. Но вообще-то его построили для лейтенанта Тауэра; а сейчас там живет констебль Тауэра. Наш нынешний король никогда там не жил. Наверно, это потому, что он наслышан о призраках! – Я поднимаю брови, глядя на детей, и выражение скуки на их лицах сменяется удивлением, обещание истории про привидения вызывает их интерес, и они обмениваются возбужденными взглядами.
– Это просто недобросовестная реклама, – фыркает она.
– Прошу прощения, мадам. Вы все еще хотите посетить сегодня Тауэр?
– Ну, я пришла, чтобы посмотреть на короля… – ворчит она. Дети истово кивают. – Ну ладно уж, дайте мне два взрослых и три детских.
У нее за плечом я замечаю Боба из охраны, распахивающего ворота перед военным грузовиком. Человек в обычной военной форме спрыгивает из высокого бронированного автомобиля и дает ему листок бумаги. После того как Боб кивает и они пожимают друг другу руки, военный запрыгивает обратно, и грузовик едет по западному подъемному мосту.
Они меняют гвардейцев. Раньше это происходило каждый день или раз в два дня. Но с недавнего времени они, наверное, поняли, как непрактично выдергивать группу молодых людей и грузовик, груженный формой, всего на одну ночь, так что теперь каждый полк проводит здесь неделю, охраняя мой дом. Это всегда лотерея – кто будет следующим, по крайней мере, для нас. Я узнаю об этом только в понедельник, когда бросаю смущенные взгляды на часового, которому на этот раз повезло видеть меня, несущуюся на работу и размахивающую руками, точно капитан Джек Воробей.
Я не знаю, это гренадеры (полк Фредди) или нет. В стандартной форме цвета хаки и беретах их невозможно отличить на расстоянии. И не то чтобы я очень старалась, разумеется…
– Кхм, простите, можно нам все-таки наши билеты? – Я выхожу из краткого транса и возвращаюсь к покупательнице, которая нервно оглядывается, пытаясь определить, на что я так залипла. Рядом с ней появляется гигантских размеров мужик и тоже пялится в окошко, его лицо оказывается так близко, что я вижу темные волоски у него в носу.
Я откашливаюсь.
– Прошу прощения, конечно. Вот ваши билеты. – Я нажимаю на клавиши, распечатываю билеты и отправляю всех четверых гулять по Тауэру. А затем перегибаюсь через стол, прижимаю лицо к стеклу и пытаюсь хоть краем глаза увидеть тот грузовик, но он давно уже уехал. От неожиданного появления в окне руки с фальшивым загаром, за которым следует стук, я вздрагиваю и падаю обратно в кресло. Трое придурков вернулись из паба и помирают со смеху. Я краснею, но чувствую небольшое удовлетворение, глядя на то, как Саманта потирает ушибленную руку, – ее тощие кисти не чета дюймовой толщине специального стекла. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается.
Все, о чем я могу думать в оставшееся время, – это смена часовых. Вероятность того, что в том грузовике, возможно, сидел Фредди, держа на коленях коробку со своей медвежьей шапкой, заставляет меня волноваться. Впрочем, это приятное волнение: как когда от предвкушения чего-нибудь замечательного дрожат пальцы, а не когда кажется, что от одной мысли о чем-то того и гляди понадобятся новые трусы.
Отвлекаться мне не на что, и я, забегая вперед, начинаю придумывать, что бы я могла ему сказать, реши Фредди снова прийти и спасти меня из моего рабочего ада. Я поблагодарю его, от всей души. Может быть, предложу снова выпить кофе, чтобы отплатить ему за прошлый раз. Или скажу, что колдстримские гвардейцы намного скучнее и не умеют смирно стоять. Ему, может быть, это понравится.
Но что, если он на самом деле не собирается со мной дружить? Он ведь так и не попросил у меня номер телефона. Даже не намекнул. Что, если он один из тех персонажей, типа Хью Гранта, чья хроническая вежливость втягивает их в ситуации, из которых они потом не могут выбраться? Я что, заставляла его сидеть и слушать мои излияния? Господи… А что, если он вернулся в караулку и смеялся там надо мной с другими гвардейцами?
Приятная нервная дрожь в пальцах быстро превращается в нервный спазм в животе…
Мне хочется залепить самой себе пощечину, чтобы только прекратить заниматься бесконечными домыслами. Это он пригласил меня выпить кофе. И, скорее всего, я просто себя накручиваю, а в грузовике сидели летчики в серо-голубых мундирах, которые и встанут завтра утром на посту. Да остынь ты наконец, женщина.
Я заканчиваю работать, и до захода солнца остается еще несколько часов, так что я решаю, отгуляв свое ночью, доделать некоторые домашние дела. Например, повесить белье, пока длится краткая передышка от бдительных взглядов туристов, заглядывающих через стену. Бифитеры расходятся по домам, а я развешиваю стирку. На этой неделе это в основном мои менструальные трусы, такие огромные и удобные, что, я уверена, один из воронов мог бы устроить в них неплохое гнездо.
Расправившись с половиной корзины, я вешаю очередную пару трусов, слегка выцветших от многочисленных стирок и, кажется, от других линяющих вещей, когда меня отвлекает звук мотора. Обернувшись, я вижу белый микроавтобус, с грохотом переваливающийся через «лежачего полицейского» прямо перед моим домом. Я на всякий случай улыбаюсь – а вдруг я знаю водителя – и глазею на него некоторое время, стоя посреди моего стремного белья. В ответ двенадцать пар мужских глаз глазеют на меня. Почти не думая, я смахиваю самые страшные трусы с веревки и прячу их за спину, роняя прищепки. Одна из них падает мне на голову и запутывается в волосах. Сердце колотится у меня в груди, а лицо щиплет выступивший от стыда пот.
Это микроавтобус, перевозящий гвардейцев с их базы в Вестминстере на базу в Тауэре, и он еле ползет. Очевидно, тяжелый грузовик, который я видела сегодня днем, доставил только их амуницию, или что им там нужно, чтобы стоять на часах у королевского дворца. Я вижу каждое ухмыляющееся лицо, которое таращится на мои трусы. И – о, вы только посмотрите – в заднем ряду, прямо у окна, сидит Фредди. Как назло, а может, на счастье, он единственный не смотрит на меня, его внимание сосредоточено на парнях, сидящих впереди него, и я вижу, как он шутливо пихает одного из них в затылок после не слышного мне обмена репликами и почти улыбается.
В конце концов они проезжают, и, когда микроавтобус наконец заворачивает за угол у дома Линды, я поворачиваюсь к веревке и сдергиваю все до единого трусы, рассыпая прищепки по бетону. Забегая в дом с кучей белья под мышкой, я решаю, что все прекрасно высохнет на металлической спинке моей кровати. Однако сделанного не воротишь. Мои щеки, к сожалению, все еще того же цвета, что и мои единственные сексуальные красные кружевные трусики, и я со стоном бросаюсь на кровать лицом в подушки.
Глава 8
У Королевской сокровищницы, на своем обычном месте, я вижу медвежью шапку – еще до того, как вижу ее владельца. Она достает до арки в караульной будке, перед которой он стоит, и я развлекаюсь тем, что представляю, как ему приходится наклонять свой длинный и широкий корпус, чтобы войти внутрь. Притормозив, я зависаю у одного из информационных щитов, рассказывающих историю старого Госпитального блока, чтобы оттянуть момент, когда нужно будет пройти мимо часовых. Мои ноги напоминают желе, и я боюсь, что просто рухну лицом в ботинки Фредди, если попробую сейчас сдвинуться с места. Оглядываясь через плечо, я посматриваю на него украдкой. Другой гвардеец рядом с ним слегка покачивается от напряжения, но Фредди остается недвижим, как статуя. Его взгляд направлен точно вперед, так что я знаю, что он меня не видит, и я благодарна его профессионализму.
Чтобы трюк «ой, не думала тебя встретить» выглядел правдоподобно, я притворяюсь, что меня заинтересовала информация для туристов, даже несмотря на то, что в реальности конкретно этот щит я уже выучила наизусть. В тексте выделяется старая фотография: развалины занимают всю левую часть кадра – «косметический ремонт» от Люфтваффе [15]15
Военно-воздушные силы нацистской Германии.
[Закрыть]. Я смотрю на здание сейчас и замечаю, что окна справа немного перекошены и что кирпич в середине – это темный, закопченный кирпич из выстоявшей части, встроенный в светлые кирпичи заново отстроенной версии. Швов почти не видно, если не присматриваться; такое вот совершенное несовершенство.
В здании, служившем когда-то госпиталем для базировавшихся здесь солдат, теперь располагаются апартаменты для бифитеров. Они роскошные, но я не уверена, что променяла бы на них казематы с их первоклассным видом на Белую башню, – не только потому, что на яркие синие двери туристы слетаются, как мотыльки на свет, но и потому, что мне даже подумать страшно, какие там водятся привидения. В тамошнем подвале до сих пор стоят те самые каталки, на которые складывали трупы в госпитальном морге.
Но я отвлекаюсь.
Когда подходит очередная группа туристов, я решаю попробовать. Стараясь слиться с толпой, я снова подхожу и останавливаюсь перед Фредди как вкопанная. Нас разделяет забор высотой в фут, препятствие не такое уж серьезное, но я все равно теряюсь. На самом деле, возможно, все дело в очень высоком человеке с ружьем с массивным штыком на конце, а также в том, что я все время выставляю себя идиоткой, когда оказываюсь рядом с ним.
Фредди не подает вида, что видит меня; он даже на меня не смотрит. Я должна все время напоминать себе, что он работает. Я не жду от него никакой ответной реакции. Последнее, чего мне хочется, – это подвергать опасности его карьеру.
Неловкость одностороннего разговора становится очевидной. Я прочищаю горло.
– Ты знал, что старый Госпитальный блок был разбомблен? Ну, добрая половина. Поэтому левая сторона выглядит менее кривой – ее восстановили, и стало лучше, чем было до этого. – Я показываю на здание. На фоне приподнятой над землей террасы выделяются две ярко-синие двери. Ряд высоких белых окон поднимается вверх, и, несмотря на обветренный кирпич и заплаты, это все еще потрясающий образец георгианской изысканности. – А, да, видишь те маленькие черные двери? Это двери в Тауэрский морг, которым пользовались во время Крымской войны. – Фредди не смотрит на двери. – Как-то мрачновато для утра понедельника? Пожалуй.
Я застенчиво продолжаю.
– Я просто хотела поблагодарить тебя. Еще раз. Ты так быстро ушел, что я даже не успела предложить угостить тебя кофе в ответ. Или горячим шоколадом… Я против дискриминации. – На мгновение он переводит на меня веселый взгляд. Я снова начинаю краснеть. – В общем, эмм, немногие сделали бы для меня то, что сделал ты. Плюс благодаря тебе у меня появилась причина прогулять работу, а мои коллеги, пожалуй, дадут фору моему бывшему.
Он наконец-то позволяет своему взгляду остановиться на моем лице. В тени медвежьей шапки его глаза приобрели темно-зеленый оттенок, из-за чего кажется, что немного потемнело все лицо. Я замечаю, что мышцы у него на шее напряжены из-за металлического ремешка на подбородке, и чувствую, как начинаю нервничать под его взглядом. Как возвращаются все мои недавние переживания. У меня начинают дрожать руки, и кровь на этот раз отливает от лица. Стоя перед ним, я ничего не жду – и в то же время жду чего-то, и его пристальный взгляд меня пугает.
Все мое тело рвется прочь, словно призывая меня сбежать, исчезнуть, пока он по-настоящему меня не отверг. Я смотрю по сторонам, пытаясь определить, нет ли поблизости знакомых лиц, которые могли бы оказаться свидетелями того, как я снова ставлю себя в дурацкое положение. Бифитеры все разошлись по двору, их черные шляпы возвышаются над стайками школьников и желающими сфотографироваться парочками; некоторые стоят на ступенях Белой башни и мирно беседуют. На глаза мне попадается розовый блейзер Рейчел из бухгалтерии – она поднимается по Бродуокским ступеням вместе с коллегой, которую я не узнаю. Я в общем-то уверена, что она слишком поглощена разговором, чтобы меня заметить, но все равно начинаю волноваться.
Только я открываю рот, чтобы извиниться, как Фредди заговаривает первым:
– Вечером.
Он не то шепчет, не то рычит, поскольку челюсти у него по-прежнему сжаты, и только верхняя губа чуть двигается, позволяя хриплому звуку вырваться наружу.
– Сокровищница, – добавляет он. Я едва разбираю слова. Не могу поверить, что он разговаривает со мной, несмотря на приказ, рискуя всем – для меня.
Еще раз быстро оглядевшись, я проверяю, нет ли поблизости любопытных туристов, которые могли нас услышать. К счастью, все они глазеют на Мерлина, одного из воронов, который прыгает по траве с сэндвичем с беконом в клюве. Маленький ребенок показывает на него и рыдает, а мать пытается его утешить.
– Десять вечера. – Фредди заканчивает свое послание, и его лицо снова расслабляется, а взгляд вновь становится отсутствующим.
– Окей, подойти к Сокровищнице сегодня в десять вечера? – Я повторяю больше для себя, но Фредди снова рискует и быстро кивает. Почти неуловимо, но я замечаю, что мех его медвежьей шапки колышется от резкого короткого движения. Теплая волна разливается у меня по животу, и я не могу сдержать улыбку. Время пришло, и он хочет меня видеть. Он в самом деле хочет меня видеть.
Моя эйфория неожиданно прерывается – перехватив ружье, Фредди встает по стойке смирно, сдвинув вместе ноги в ботинках с громким клацаньем, которое эхом разносится по двору. Я удивленно вздрагиваю, и сотни голов тут же поворачиваются к нам, а он марширует к параллельной караульной будке. Его коллега на другой стороне делает то же самое. Краем глаза я вижу, что Рейчел потихоньку продвигается к нам; я не знаю, увидела она меня или нет, но все же я пригибаюсь, прячась среди формирующейся толпы туристов с айфонами, и выбираюсь оттуда.
Несмотря на то что я рано вышла из дома, сегодня один из редких моих выходных, и вместо того, чтобы провести его в постели, как обычно, задвинув шторы и обнявшись с Кромвелем, я коротаю часы в легком нервном напряжении. У меня не так много одежды, и уже через десять минут после возвращения домой все содержимое моего шкафа вывалено на кровать. Я ненавижу быть той, кто сходит с ума из-за внешнего вида и не может решить, что надеть, но я не могу себе позволить выглядеть как идиотка. Думая об этом, я отпихиваю в сторону ворох футболок со смешными принтами. Глаза Луи Теру [16]16
Луи Себастьян Теру – британо-американский документалист, журналист, ведущий и автор. Известен своими многочисленными документальными фильмами для BBC; его работа включает исследования необычных и табуированных субкультур, преступности и правовой системы, а также изучение жизни знаменитостей.
[Закрыть] сочувственно смотрят на меня с черного нейлона, и меня тянет извиниться за то, что не хочу его надевать. Впрочем, Кромвель вскоре устраивает на нем свою постель, а я продолжаю паниковать.
Рассудив здраво, что раз уж я собираюсь прятаться в тени и стараться, чтобы меня не увидели, то черные джинсы – всегда самый безопасный вариант, я добавляю к ним слегка причудливую узорчатую блузку и вешаю наряд на спинку кровати. Я буду готова надеть его ровно через… десять часов.
– Идем, нам сюда. – Голова Фредди появляется из-за пушки, а его длинная рука указывает мне направление. После того как я провела день, представляя себе все возможные исходы этого вечера, в основном ужасающие, я наконец-то здесь, крадусь мимо Сокровищницы, как бунтующий подросток крадется из родительского дома, чтобы надраться дешевыми коктейлями в голубых бутылочках в местном парке.
Хотя мои родители как раз всячески поощряли такое поведение. Помню, лет в пятнадцать я случайно упомянула, что моя приятельница в школе устраивает вечеринку, пока ее родителей нет дома, и все – не успела я договорить, как мама уже запихивала меня в машину, чтобы прикупить ящик тех самых голубых бутылочек, а также предложила быть моим такси. «Неважно во сколько, чем позже, тем лучше. Как насчет четырех утра?» Она всегда переживала, что у меня мало друзей и что чем дальше, тем неохотнее я выхожу из дома. Как бы ей ни нравилось быть моей лучшей подругой, я знаю, в глубине души она переживала, что с возрастом я стану жалеть о том, что у меня не было друзей-сверстников.
Те напитки в бутылочках ядреной расцветки простояли у нас в кладовке несколько лет и по крайней мере трижды с нами переезжали. Я действительно легла в четыре утра в ночь вечеринки, но потому, что успела прочитать три четверти «Нортенгерского аббатства» [17]17
«Нортенгерское аббатство» – первый подготовленный к публикации роман Джейн Остин, хотя он был написан после «Чувства и чувствительности» и «Гордости и предубеждений».
[Закрыть] и просто не могла заснуть, не узнав, восстанет ли против отца Генри Тилни, чтобы жениться на женщине ниже себя по статусу.
Я думаю, сейчас мама бы посмеялась, узнав, что все мои друзья – это бифитеры за пятьдесят и еще несколько разумных птиц. Но вот я здесь, в почтенном возрасте двадцати шести лет, наконец-то крадусь куда-то. Хотя, похоже, что я все-таки иду в секретную библиотеку, так что некоторые вещи не меняются. Открывая нашу переписку, я быстро пишу ей сообщение и представляю себе ее широкую улыбку, когда она его получит, где бы она ни была, – ее неровные нижние зубы немного выступают из-за губы, накрашенной помадой, и она любовно качает головой. Я знаю, что она бы гордилась моим крошечным бунтом, и потому мысль о том, что я могу засветиться на камерах или меня вдруг поймает отец, кажется мне чуть менее устрашающей.
Убедившись, что путь свободен, я иду за Фредди. Осознание того, что я делаю что-то, чего от меня никто не ожидает, электризует. Не могу отрицать, что столь несвойственное мне поведение действует на меня возбуждающе. Я игнорирую внутренний голос, который напоминает, что еще десять минут назад я задыхалась у себя в туалете и меня тошнило от волнения.
Все еще в мундире, Фредди ведет меня к маленькой, но тяжелой свинцовой двери в затененном углу Сокровищницы. Мне приходится протискиваться в нее боком, но щель настолько узкая, что даже так у меня в процессе застревают живот и грудь, и мне приходится елозить, чтобы освободиться. Я благодарна темноте снаружи и плохо освещенному коридору внутри, которые скрывают краску, залившую мои щеки.
Фредди ведет меня по узкому коридору. Мне еще удобно по нему идти, однако высокому гвардейцу приходится пригибаться под низко висящими лампами и обходить картины в толстых рамах, развешанные по стенам. Мы идем молча, и я напрягаю зрение, силясь разглядеть, что впереди, но широкая спина Фредди закрывает мне весь обзор. Тогда я начинаю мысленно отмечать, что вдоль стен расположены двери и каждая пронумерована, как в отеле, но на всех висят замки. И только звук наших шагов и тяжелое дыхание наполняют пространство.
Проклиная Фредди и его ноги длиной с небоскреб, я чувствую, что сейчас взмокну, стараясь не отставать от его гигантских шагов. Чем дольше мы идем по коридору, тем больше меня охватывают сомнения. Я пришла сюда, едва зная человека, который меня ведет, и понятия не имею, на что подписалась. Что, если это подстава? Что, если вдруг Энди с Самантой выпрыгнут сейчас из-за одной из дверей в приступе своего безумного смеха?
Мне кажется, что мы прошли уже несколько миль, но наконец-то мое внимание привлекает маленькая полоска света в конце коридора. Становятся слышны смех и неразборчивая речь. Фредди поворачивается ко мне, и я вижу в полутьме, что его брови нахмурены в замешательстве, но, очевидно, увидев на моем лице отражение своего беспокойства, он быстро перестает хмуриться и широко улыбается. Разумеется, у него прекрасные ровные зубы, и я нервно улыбаюсь ему в ответ.
Мы подходим к двери, и он снова поворачивается ко мне.
– Так, прежде чем мы войдем, я должен тебе сказать, что ты первый человек со стороны, удостоенный этой привилегии, и если ты кому-нибудь об этом расскажешь… что ж, я знаю, где ты живешь, так что… – Он многозначительно поднимает брови.
Не зная, что на это ответить, я просто очень энергично киваю, и, вроде бы удовлетворенный моим ответом, он берется за ручку двери.
– Да, и кстати… – Он снова разворачивается ко мне, и я, уже собравшаяся войти в его таинственную дверь, врезаюсь лицом ему в грудь, а мои руки, проехавшись по его телу, хватаются за глянцевый кожаный ремень, стягивающий его талию. Отпрянув, я начинаю падать назад, но Фредди ловит меня за локти. Когда наши взгляды встречаются, он резко убирает руки, словно пожалев, что вообще дотронулся до меня. Бормоча тихие извинения, я складываю руки на груди и замыкаюсь в себе.
Он не заканчивает то, что собирался сказать, и вместо этого распахивает дверь. Мне приходится зажмуриться от внезапного яркого света, который прятался за тяжелой дубовой дверью, и я стараюсь побороть неловкость, которая охватила нас после столкновения в коридоре, а потом Фредди снова смотрит на меня и понимает, что цвет моего лица – это цвет его мундира.
Он делает шаг в сторону, и я наконец вижу перед собой комнату. Определенно, мы с ним ушли очень далеко – лет на семьдесят назад, говоря точнее. Кожаные диваны отодвинуты к стенке, и маленькие, когда-то ярко-красные, но теперь потускневшие заплатки на подлокотниках и подушках намекают на годы эксплуатации. Вся комната полна мебели из красного дерева, аккуратно накрытый длинный обеденный стол тоже отодвинут в конец комнаты, со всеми хрустальными бокалами и блестящими нетронутыми приборами, и у каждого места стоит по стулу из темного дерева. Люстра в стиле регентства закрывает собой высокий потолок, свет, преломленный в свисающих хрустальных призмах, падает на резные карнизы и отбрасывает маленькие радуги по комнате, словно на небесах моей мечты. Я почти готова спросить Фредди, не умерла ли я и не оказалась ли в какой-то призрачной жизни после жизни.
В центре комнаты расположился ревущий камин, и, хотя деревянная каминная полка вся облуплена и в пятнах, она все еще украшена по бокам потрясающими серебряными подсвечниками. Над камином висит картина в золотой раме, изображающая герцога Веллингтонского, размахивающего мечом и в увешанном наградами военном мундире. Он смотрит не на комнату, а, наоборот, куда-то в сторону, словно в этом месте его ребята свободны от его сурового надзора.
Фредди мрачен. Контуры его лица обозначились еще острее. Его длинный прямой нос, высокие скулы и квадратный подбородок словно высечены из камня. Темные ресницы замерли, как по команде «Смирно!», а тренированные глаза не мигая оглядывают комнату. Его товарищи передвигаются в разной степени раздетости, и я догадываюсь по тихому гудению, наполняющему помещение, что они только что вернулись с Церемонии ключей, а также из патрулей, охраняющих Тауэр. Их медвежьи шапки и белые ремни валяются на диване. Два джентльмена на другом конце комнаты, один блондин, другой брюнет, слишком увлечены разговором, чтобы меня заметить. Блондин играючи хлопает брюнета по груди и начинает расстегивать китель. Оба совершенно синхронно ерошат ладонью влажные и примятые шапкой волосы. Образ безупречного солдата рушится, и статные фасады «неприступных» гвардейцев улетучиваются.
– Их не должно было тут быть. – Голос Фредди возвращает меня в реальность, и я перестаю таращиться на солдат. Слова звучат напряженно и строго, когда он цедит их сквозь зубы. Мое радостное волнение угасло, осталось в милях пройденного коридора, и нас охватила неловкость.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?