Текст книги "Дочь лжеца"

Глава четырнадцатая
После

Женщина подсыпает яд в мою еду.

Вчера, справляя нужду, я испытывала сильную боль, словно от уколов множества игл. А сейчас все стало только хуже. На всякий случай отказываюсь от обеда.

Пока я стою в туалете, согнувшись от спазма, тюремщица стучит и сразу же входит.

– Пайпер, что с тобой? Отвечай честно.

Я подскакиваю на ноги, поспешно натягивая штаны, но живот тут же пронзает болью. По лбу катится пот, но я его не вытираю. Только не перед той, кто держит меня в плену.

– Нужно показать тебя врачу. Я за тебя беспокоюсь.

Я сохраняю молчание.

– До клиники совсем недалеко ехать, и после визита к доктору и осмотра тебе тут же станет лучше.

Я заперта в этом месте с тех пор, как сюда попала. Вероятно, это единственный шанс осмотреть окрестности и определить, где я нахожусь.

– Либо можно вызвать врача на дом.

– Нет. Я поеду. – После нескольких недель почти полной тишины голос звучит хрипло и слабо.

Мой обет молчания нарушен. Еще одна битва проиграна.

Женщина выходит, но шума удаляющихся шагов не слышно. Ее дыхание доносится из-за двери, пока я натягиваю штаны и мою руки. Мыло обжигает кожу. Нужно прекратить им пользоваться.

Тюремщица с осунувшимся лицом ждет меня в коридоре. Перекинув сумку через плечо, она спускается по лестнице и отпирает ту странную кухонную дверь, которая приводит нас в гараж.

В машине Джинни велит мне пристегнуться. Тем временем задняя стена смещается к потолку и открывает нам путь к воротам. Мы медленно катимся по подъездной дорожке, а за спиной во всем великолепии возвышается дом. Каждая из его поверхностей выкрашена в разные оттенки синего, словно владелец никак не мог выбрать цвет. Соседское здание выглядит пустым. Девушки в окне не видно.

Женщина останавливает автомобиль перед воротами и вылезает наружу, чтобы набрать код в черной коробочке с откидной крышкой. Я наклоняюсь вперед на сиденье, но Джинни загораживает обзор, так что цифры рассмотреть не удается.

И вот мы внезапно оказываемся на улице. Впервые за все время заключения мне удалось очутиться за воротами.

Мы едем по длинной дороге, по сторонам мелькают открытые луга и виноградники. Осень окрасила все растения в желтые и оранжевые оттенки. Мои мысли переносятся к матушке и Касу. Интересно, они тоже сейчас смотрят на голубые небеса и скучают по мне?

– Наши души всегда останутся связанными, – заверила она. Эти слова – единственное, что сейчас меня утешает.

Вскоре дорога приводит нас в маленький городок. За аккуратно подстриженными живыми изгородями укрываются опрятные домики с ухоженными зелеными газонами. Вскоре их сменяют кирпичные строения с большими окнами, выстроившиеся по обеим сторонам улицы. Прохожие несут в руках коричневые пакеты и стаканы кофе. Над дорогой нависают деревья. Мы проезжаем мимо трехэтажного здания с серовато-зеленой отделкой, будто сошедшего с постера фильма «Эта замечательная жизнь».

Женщина наконец паркуется возле серого оштукатуренного строения.

– Офис доктора Энсона, – поясняет она.

* * *

Приветливая девушка в голубых штанах и рубашке показывает путь в лабиринте переходов. Меня взвешивают и измеряют, тыкают и щупают, а потом записывают все в планшет. Когда я пытаюсь заглянуть туда, помощница врача тут же прижимает его к груди.

Наконец меня оставляют одну в комнате без окон со стенами, выкрашенными в персиковый цвет. Над головой играет негромкая музыка. Нарисованный медведь из мультфильма улыбается мне с дверной створки.

От ощущения, что я уже бывала здесь раньше, начинает кружиться голова. Но это лишь игра воображения.

На столе стоит небольшой экран, по которому плавает заставка со стетоскопом. Рядом лежит клавиатура, похожая на печатную машинку. Я нажимаю на одну из клавиш, и на поверхности того телевизора появляется окно, запрашивающее пароль.

В трубке телефона, стоящего сбоку, не слышно звукового сигнала, но стоит ткнуть на кнопку, как раздается приятный голос:

– Регистратура. Чем могу вам помочь?

Швыряю трубку. Затем снова беру и нажимаю другую кнопку. В этот раз отвечает человек из лаборатории. Набрать номер не удается. В любом случае у родителей нет телефона.

Я бросаю трубку и вжимаю ее так сильно, что сухожилия на плечах готовы лопнуть.

Температура в помещении становится невыносимой настолько, что можно свариться заживо. Я стягиваю толстовку и принимаюсь разглядывать висящие на стенах в пластиковых кармашках буклеты. Корь, прививки от гриппа, лихорадка у детей, менструации.

Ничто из этого мне не поможет.

Над мусорной корзиной прикреплен красный ящик с надписью «Опасные отходы». Внутри крошечного окошечка можно рассмотреть сваленные стопкой использованные иглы. Стоит украсть одну и воткнуть в тюремщицу, заразить ее инфекцией.

Раздается стук в дверь, и в помещение входит низкая женщина в белом халате.

– Здравствуй, Пайпер, – произносит она. – Меня зовут доктор Энсон. Или Дебби, если тебе так больше нравится.

Жестом врач приглашает меня присесть, сама же опускается на вертящийся стул и подкатывается ближе, чем мне бы хотелось. Я немного отползаю, но та придвигается на такое же расстояние.

– Джинни говорит, ты испытываешь боль во время мочеиспускания, – продолжает врач. – А в другое время дискомфорт сохраняется?

Я киваю.

– Моча мутная?

Снова киваю.

– Я хочу проверить твою брюшную полость. Ляг на кушетку, пожалуйста.

Бумажная простынь сминается, когда я откидываюсь и пододвигаюсь вверх. Дебби приподнимает на мне рубашку и ощупывает живот. Боль настолько резкая, что я невольно втягиваю воздух через зубы.

– Больно? – спрашивает врач.

– Да.

– Обычные симптомы при инфекции мочеполовых путей. Можешь садиться. Я выпишу тебе антибиотики, они должны подействовать в течение недели, максимум через десять дней. Но уже через пару дней почувствуешь облегчение. Пока же можешь принимать обезболивающее.

Доктор достает ручку из кармана халата, щелкает ею и делает запись в белом блокноте.

– Хочу задать тебе еще несколько вопросов, Пайпер. Ты ведешь половую жизнь?

Перед глазами возникает образ Каспиана. Я трясу головой, старясь не краснеть.

– Иногда половой контакт становится причиной инфекции. В этом нет ничего постыдного.

У меня возникает желание спросить, может ли отравление вызвать подобные симптомы, но я недостаточно хорошо знаю Дебби. Вполне вероятно, что она работает на правительство. Флуоресцентная лампа предупреждающе гудит.

Врач достает из кармана какой-то предмет.

– Раз уж ты здесь, позволишь провести небольшой осмотр?

Я пожимаю плечами.

Она включает яркую лампу.

– Я загляну в уши с помощью отоскопа. Больно не будет. – Дебби придвигается ближе, и я ощущаю исходящий от нее запах мыла, мягкий и стерильный. Она ловко и осторожно засовывает инструмент сначала в одно ухо, затем в другое. Потом прослушивает сердце, легкие и оборачивает вокруг руки манжету, которая перекрывает циркуляцию крови.

Будто мое тело больше мне не принадлежит.

Наконец доктор улыбается и откладывает все приборы.

– Ты здорова, – объявляет она. – Хотя вес ниже нормы. В больнице ты обсуждала с врачами свой дефицит питательных веществ?

Я отрицательно мотаю головой. Какая больница?

– Хроническая недостаточность питания способна вызвать понижение уровня сахара в крови. Джинни говорила, что у тебя случаются приступы головокружения. Возможно, твой организм не в состоянии регулировать уровень глюкозы. Так что каждые пару часов принимай небольшую дозу питательных веществ. А еще постоянно носи при себе шоколадный батончик, когда выходишь из дому. Это поможет справиться, если почувствуешь предобморочное состояние.

Дебби некоторое время на меня смотрит, потом встает и вытаскивает несколько брошюр.

– Вот, возьми это с собой.

Одна из них про умственные расстройства, другая – про визит к гинекологу.

– Если ты не против, я бы хотела сейчас провести влагалищный осмотр. Во время него на мне будут перчатки. Как ты к этому относишься?

– Нет, – яростно мотаю я головой.

– Понимаю, Пайпер. Хотя рано или поздно тебе придется его пройти. У тебя есть ко мне какие-либо вопросы? По поводу здоровья или чего-нибудь еще?

– Когда мне можно будет поехать домой? – шепчу я. – К настоящим родителям?

Доктор пытается выдавить улыбку, но выходит у нее неважно.

Молчание говорит красноречивее любых ответов.

Отведя меня в зал ожидания, Дебби отдает женщине рецепт и произносит на прощание:

– Приятно было вновь с тобой увидеться, Пайпер.

Вновь?

Джинни обнимает меня, но, заметив, что я держу руки по швам, тоже напрягается. В любом случае этот жест явно рассчитан на посторонних, чтобы все во Внешнем мире могли видеть демонстрацию несуществующих чувств.

Когда мы вернемся в синий дом, она снова станет отстраненной тюремщицей.

И все же пока я нахожусь вдали от закрытых дверей и окон того неприветливого здания.

В голове начинает формироваться идея.

– Я хочу снова увидеться с тем доктором, – объявляю я, стараясь, чтобы голос звучал как раньше. Стараясь быть той дочерью, которую вырастили родители.

– С Дебби? – удивленно округлив глаза, переспрашивает женщина.

– Нет. С доктором Люндхагеном, – поправляю я. – В его кабинете.

Глава пятнадцатая
После

Я жду три дня, пока наступит назначенное время визита, не в состоянии спать и есть, так что теряю в весе четыре фунта[4]4
  4 фунта – 1,8 кг.


[Закрыть].

Глава шестнадцатая
После

Духи́ женщины воняют на весь зал ожидания, но я наконец приехала на прием к доктору Люндхагену.

И теперь нахожусь в его кабинете без тюремщицы.

– Кажется, тебя что-то отвлекает. – Собеседник сидит на деревянном стуле, рука занесена над желтым блокнотом.

Стол из темного полированного дерева занимает практически половину помещения, так и притягивая взгляд. Доктор же слишком старается казаться важным.

Я ерзаю на своем месте. Антибиотики пока не подействовали, так что дискомфорт по-прежнему ощущается. Обвожу глазами кабинет: возле закрытой двери стоит горшечное растение, вдоль стены тянется стеллаж, заставленный книгами в кожаных переплетах. Должно быть, для придания солидности владельцу офиса.

– О чем бы ты хотела побеседовать сегодня? – спрашивает доктор.

Я пока еще с ним не разговаривала. Да и сказать ему нечего.

Он кладет ногу на ногу, затем снова садится прямо.

Мы внимательно смотрим друг на друга.

– Возможно, тогда я начну первым? – предлагает мужчина. – Я вырос в штате Айова и переехал сюда, чтобы учиться. Окончил Университет Калифорнии в Лос-Анджелесе и работаю психиатром уже почти двадцать лет. Восемнадцать лет состою в браке. Жену зовут Шейла. У нас с ней две дочери: Эдриан ходит в среднюю школу, а Молли уже старшеклассница.

Доктор делает паузу, ожидая моей реплики.

Я нервно приглаживаю волосы, представляя себя на берегу озера с братьями и сестрами.

Я сумею ему подыграть. Я должна им подыгрывать. Только так удастся выбраться из дома, где меня удерживают против воли.

Кас всегда говорил, что я умею абсолютно все.

– Мне страшно, – тихо произношу я.

Заставляю себя нырнуть в озеро с головой.

– Впервые общаясь с психиатром, многие нервничают. Надеюсь, чем дольше мы будем работать вместе, тем свободнее ты станешь делиться своими эмоциями.

«Иногда приходится говорить людям то, что они хотят услышать», – учил отец.

Так что я лгу:

– Я тоже на это надеюсь.

Теперь меня окружают безопасные, теплые воды.

– Отлично, – улыбается доктор и делает пометку в блокноте. – В прошлый раз ты рассказывала, что мало ешь.

– Это она вам рассказывала, – поправляю я.

Внезапно озеро испаряется.

Собеседник поправляет часы на запястье.

– А сейчас ты хорошо питаешься?

– Да, нормально, – отвечаю я, ощущая, как влага испаряется с кожи.

– Отлично, замечательно. А отдыхаешь достаточно?

Мне стыдно за те ночи, когда я высыпаюсь. Кровать становится чересчур привычной и удобной, так что я однажды попыталась свернуться на полу, однако поутру обнаружила, что снова лежу в постели.

– Достаточно.

– Мне хотелось бы обсудить ваши отношения с Джинни.

– Нет у нас с ней никаких отношений. – Я вцепляюсь в ручки кресла. Боль в висках возвращается.

Мужчина снова делает пометку в блокноте.

– Тогда опиши своими словами ваше взаимодействие. Она хорошо к тебе относится? О чем вы разговариваете?

Если расфокусировать зрение, доктор Люндхаген напоминает отца. Пульсация в висках усиливается.

– Мы обсуждаем, что будет на ужин… Или хочу ли я посмотреть телевизор вместе с ней. Иногда она заставляет меня таращиться в экран на этот тупой сериал целый час. Мыльная опера, она так его называет.

– А что за сериал?

– «Молодые и дерзкие». – После паузы я неуверенно добавляю: – На самом деле он довольно неплохой.

– Когда я учился в университете, то тоже его смотрел, – со смешком кивает собеседник.

– Правда? – недоверчиво интересуюсь я, сдерживая невольную улыбку.

– Очень затягивающий процесс. А о чем-то еще вы с Джинни разговариваете?

– Не хочу ее обсуждать, – качаю я головой.

– Почему? Джинни очень переживает за твое благополучие.

– Хватит называть ее по имени! – восклицаю я, чувствуя, как головная боль нарастает, грозя взорвать череп изнутри.

Доктор Люндхаген перестает записывать на середине предложения и поднимает глаза на меня. Я стою перед ним, тяжело дыша, хотя не помню, как покинула кресло.

Медленно втянув воздух, снова сажусь, поджимая ноги под себя и стараясь казаться спокойной, хотя в таком положении колени сразу начинают ныть. Нельзя продемонстрировать еще одну слабость.

Мужчина откладывает ручку.

– Пайпер, мне бы хотелось глубже исследовать природу твоих чувств по отношению к Джинни во время наших сеансов. Понимаю, ты пока растеряна, напугана и не можешь ей доверять, но мы вместе разберемся с этими эмоциями. Я не собираюсь на тебя давить.

Мимо здания проезжает машина, а на подоконник снаружи кабинета вскидывает лапы собака и вываливает язык из широко раскрытой пасти.

– Никто не хочет говорить, за что меня наказывают, – заявляю я, повышая голос. – Я не сделала ничего плохого, так почему Они забрали меня из семьи?

– Что ты помнишь из того времени, когда находилась в больнице?

О, нет.

С меня достаточно.

Я отказываюсь произносить хоть слово, пока вновь не обрету контроль.

Невольно принимаюсь грызть ногти. Если матушка была бы здесь, то велела бы прекратить.

* * *

Когда мы возвращаемся в дом, женщина говорит, что нам следует провести какое-то время на солнце.

– Жаль сидеть в четырех стенах, пока стоит такая чудесная погода. – Она натягивает садовые перчатки и водружает на голову соломенную шляпу. – Хочешь помочь в саду?

– Нет.

Джинни кивает, быстро отводя взгляд, и направляется к грядкам.

Я сажусь на ступенях крыльца. Мимо проезжает совсем мало машин, так что когда одна из них останавливается за закрытыми воротами, я поднимаюсь на ноги. Наружу выбирается мужчина и достает из багажника горшок с цветком.

Беги.

Ноги сами несут меня по подъездной дорожке. Я размахиваю руками и кричу:

– Помогите! – ору во все горло, пока оно не начинает саднить. – Пожалуйста, помогите мне!

Женщина торопливо направляется к водителю и что-то ему говорит. Он тут же забирается обратно в машину.

Когда я подбегаю к воротам, автомобиль стремительно отъезжает, выпустив на прощание мне в лицо струю выхлопного дыма.

Услышав резкий скрежет, который издает двигатель, я внезапно вспоминаю лежащего вниз лицом человека возле дома у озера.

– Почему ты так поступила? – кричу я на женщину.

– Пайпер, пожалуйста, – всхлипывая, произносит она, и у меня возникает желание ее ударить. И бить до тех пор, пока ей не станет так же больно, как мне сейчас. Пока я не перестану ощущать свои кулаки.

Я разворачиваюсь и бегу обратно к дому. В гостиной на меня таращатся из стеллажа статуэтки.

Наблюдают своими фальшивыми, немигающими взглядами.

Я беру фигурку с ангельскими крыльями, которую подарила тюремщице ее сестра.

Вспоминаю испуганное лицо мамы, которую заталкивают на заднее сиденье полицейской машины.

Видение мелькает, и вот я чувствую губы Каса, целующего меня.

Статуэтка разлетается вдребезги еще до того, как я осознаю, что швырнула ее.

Грохот удара отражается от стен.

Какой приятный звук!

Одним движением я смахиваю на пол целую полку фарфоровых фигурок.

Беру стоящую на уровне глаз статуэтку сидящей в ванне с пеной девочки.

Вспоминаю, как принимала слишком холодный-обжигающе горячий душ в свой первый день здесь. Как, наверное, смеялась надо мной тюремщица.

И со всего размаха швыряю зажатую в руке куколку под ноги.

Разлетаются фарфоровые осколки. Прекрасный хаос.

– Пайпер, – задыхаясь, шепчет застывшая в дверях женщина. – Что ты натворила?

Я сжимаю статуэтку, изображающую родителей, которые склонились над детской кроваткой. На основании видна надпись: Эми.

Кто такая Эми?

Женщина откашливается и приказывает:

– Иди к себе в комнату, Пайпер. Сейчас же.

Я вижу, как у нее трясутся губы.

«Каково это? – хочется воскликнуть мне. – Видеть, как забирают все, что ты любишь?»

Но она не сможет понять.

Монстры не умеют сочувствовать. Они умеют лишь рвать острыми когтями и зубами, утоляя жажду крови.

Я отталкиваю женщину плечом, ухожу в свою комнату и захлопываю дверь, но лучше мне от этого не становится: дыхание вырывается толчками, сердце стучит в сумасшедшем ритме. На носке расплывается красное пятно. Я рассматриваю ступню и нахожу застрявший в ней осколок.

Спустя пару мгновений раздается стук в дверь.

– Пайпер, мне нужно с тобой поговорить.

Затем женщина заходит, не дожидаясь приглашения.

Она держит в руках статуэтку.

Меня волной окатывает чувство вины, хотя раскаиваться мне не в чем. В конце концов, не я начала все это. Когда животное загоняют в угол, оно обязательно набросится на обидчика. Тюремщица должна понимать это лучше, чем кто бы то ни было, ведь она продержала меня в клетке слишком долго.

Женщина не отрывает взгляда от фарфоровой фигурки, которую вертит в руках, но затем поднимает на меня заплаканные глаза и произносит:

– Я очень расстроена, потому что собирала эти статуэтки много лет. Каждая из них что-то для меня значит. Вот эту мне подарила мама, после… – она резко обрывает предложение.

Она держит ту самую фигурку с родителями над колыбелью.

– Следовало сообщить, насколько они для меня важны, – продолжает женщина, утирая слезы. – Мне очень жаль, что я не могу тебе помочь и сделать так, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома. Я стараюсь поставить себя на твое место и поступать, исходя из твоих интересов. Не хочу тебя заставлять говорить о тех вещах, к которым ты пока не готова. Но нужно установить некоторые границы. Прояви уважение!

– Границы? – переспрашиваю я. – Уважение? Меня силой забрали из дома, увезли от родной семьи, а теперь ждете, что я просто их забуду? Где были раньше ваши границы и уважение?

– Мне жаль, Пайпер, – подавляя рыдание, всхлипывает она. – Я вижу, как ты по ним скучаешь.

– Почему меня держат здесь? – требовательно уточняю я.

– Ты сама знаешь почему. Глубоко в душе́. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Когда я смогу поехать домой?

Женщина делает глубокий вдох, и я внезапно жалею, что задала этот вопрос.

– Теперь твой дом находится здесь, – шепчет она.

– А если я не хочу тут жить?

Она берет себя в руки, достает из переднего кармана кардигана еще одну статуэтку и ставит ее на стол.

– Мне очень жаль, – едва слышно произносит Джинни и выскальзывает за дверь.

Я не желаю смотреть на оставленную фарфоровую фигурку, так что толкаю ее локтем. Она с глухим стуком падает в мусорную корзину. Бросаю сверху скомканные салфетки.

Никому не удастся меня обмануть.

Ищу ожерелье, стремясь обрести душевный покой, но не нахожу там, где оставила. Полки пусты, на полу тоже ничего нет. Под кроватью отсутствуют даже монстры. Везде пусто.

Обернув руку платком, я вытаскиваю из мусорной корзины статуэтку, отставляю ее в сторону, а потом роюсь в содержимом. Цепочки нигде нет. Как и зеленого камня.

Связь с домом потеряна.

Женщина сидит на диване внизу, пялясь в темный экран телевизора.

– Где мое ожерелье?

– Ожерелье? – недоуменно моргая, переспрашивает она.

– Цепочка с зеленым камнем. Я оставила ее на столе.

– Собиралась сделать тебе сюрприз. – Джинни смахивает слезы, идет на кухню и возвращается с маленькой белой коробочкой. – Я отвезла ее починить.

– Я об этом не просила!

– Мне хотелось сделать для тебя что-то приятное. – Женщина протягивает ее мне.

Я выхватываю подношение.

– Никогда больше не прикасайся к моим вещам, – шиплю я и бросаюсь вверх по лестнице обратно в комнату. Трясущимися руками ставлю коробочку на стол, поднимаю крышку и отодвигаю толстый слой ваты.

На меня смотрит, подмигивая, зеленый камень.